POV Frank

Когда мы снова тронулись в путь, уже совсем расцвело; солнце теперь палило вовсю, раскаляя дорогу под нами, нагревая машину так, что воздух внутри, казалось, вибрировал. Я смотрел, как за окном проносятся редкие деревья, столбы, островки кустарника и камни. Зарго спал на своём уже привычном месте – промежность Пойзона. Ну ладно, что поделаешь, если человек – извращенец? И вообще я думал не об этом – меня очень интересовало, куда же мы едем? Да, я слышал, что в гости, но это можно много про что сказать; он мог иметь в виду свой бывший дом, или какую-нибудь секретную базу килджоев, или убежище… чёрт возьми, может он говорил о базе BL, на которой находятся заложники, которых он собрался спасти! Почему-то, я был уверен, что ещё хоть раз нам придётся кого-нибудь спасать, это уж точно. И сейчас, глядя на него, я видел не того человека, который бы если заимел дом, то остановился в нём навсегда. Я будто видел героя из комикса, или фильма, такого крутого, который всех спасает, особенно хорошеньких девушек, сражается со злодеями, мастерски управляется с любым оружием, гоняет на классной тачке, а потом, в конце, когда всё уже хорошо, он укатывает за горизонт, под субтитры в сопровождении какого-нибудь рок-хита. О да, это, наверное, про него; я уже знаю, как он в любой момент готов драться, как он быстро одевается, как он расправляется со всеми, кто его не устраивает. Я уже восхищался им, но только одного я не мог понять: что рядом с ним делаю я? Как я попал в этот фантастический фильм, я, обычный парень, который сбежал из дома? Я не знаю, наверное, это подарок судьбы. Нет, серьёзно, это подарок – я ничего такого не делал, я просто сорвался, упёрся как баран: «это мне не нравится, так я не хочу, так что я ухожу», повёл себя, как истеричка, расстроил родителей, вообще кашу заварил, и на тебе – такое приключение! Чем я заслужил это? Или может, всё не так, как кажется – он убийца, он в один прекрасный момент убьёт меня, как-нибудь страшно, жестоко, и это будет моей платой за всё, что я натворил. Да, это даже больше похоже на правду, за исключением одной детали – я в неё не верил. Я не верил в Бога, как в такового, то есть, я не атеист, просто я не считаю, что он может вот так взять и наказать меня, послав мне какое-нибудь событие, в котором что-то или кто-то надерёт мне задницу, ну нечестно так и всё! Или был ещё один вариант: я сам скоро должен буду стать таким же, он же – он же сказал, что я теперь один из них, что я – как он, я – килджой. Ну это уж совсем что-то запредельно-сюрреалистическое. Хотя….

- Нам осталось 256 километров.

- А было сколько? – я и сам удивился, как быстро вышел из забытья.

- А было 256. От этого знака, - он кивнул назад, и в зеркале заднего вида я увидел удаляющуюся жёлтую точку, - здесь BL вообще почти не ошиваются, но если они здесь есть, то это просто отстой: они тут очень злобные, потому что нас тут больше.

- Другие килджои? – выдохнул я.

- Именно, - он щёлкнул пальцами, - они всё ещё злятся из-за той фабрики.

- Какой фабрики?

- Да не помню уже, давно было, - он вдохнул поглубже, погладив Зарго, и я понял, что сейчас он расскажет что-нибудь интересное, и потому устроился поудобнее. - Мы проезжали тут с кучей украденной взрывчатки, заняться нечем было, а она тут стояла. Как увидели знак «Keep Smiling», так даже думать не стали: жахнули! – и он расхохотался так, что я невольно тоже засмеялся.

- И знаешь, это было красиво! Они, походу, какую-то химию тут творили, это так смачно взорвалось, а потом горело долго, разными цветами, зелёным, голубым, сиреневым, красным… особенно красным… - и он улыбнулся своим воспоминаниям. А я смотрел, как он улыбается. Я опять хотел его поцеловать, только на этот раз, признаюсь, мне хотелось залезть языком к нему в рот и пошарить там.

- Да, ты, наверное, думаешь, что было много жертв, - сказал он, глянув на меня. А потом его улыбка медленно сползла с губ, - да, Фанни, было очень много.

Я молчал. Почему-то, я тоже перестал улыбаться. У него стало такое лицо, что теперь мне казалось, что сунь я ему в рот свой язык – и он откусит его, разорвёт в клочки и проглотит. Даже не поморщится.

- Ты, наверное, думаешь, что я чудовище, - сказал он. Я опять промолчал, и он, наверное, понял это по-своему; он резко затормозил, быстро повернулся ко мне и крикнул мне в лицо: – ДА, Я ЧУДОВИЩЕ!

Я вздрогнул и вжался в спинку сиденья, Зарго вскочил со своего места, а Пойзон сверлил меня взглядом. Молодец, приятель, ты опять до смерти меня напугал! Он же, похоже, думал, что это совсем не произвело на меня впечатления, потому что он схватил меня за ворот футболки и притянул к себе, и его голос был похож на рычанье: - я никакой не милый, не хороший, я килджой и этим всё сказано! Я убиваю! Мне срать, сколько человек я взорвал, я это сделал!

Его лицо было так близко, что я видел своё отражение в его глазах: я, испуганный, побледневший, мой рот непроизвольно раскрылся, я думал, что меня стошнит от страха.

- Извини малыш, но уже поздно идти домой! Ты спал со мной в одной кровати, я чуть не трахнул тебя, ты никогда не сможешь жить, как все, как раньше! Никогда, слышишь?! – он встряхнул меня, продолжая кричать мне в лицо, - и пока ты не научишься выживать, ты будешь со мной, с монстром, нравится это тебе или нет! Ты не один раз увидишь, какой я жестокий, ты увидишь, что я с ними делаю!

Я продолжал смотреть в его бешеные глаза, забыв как дышать.

А потом он уже сипел, каким-то неуместно извиняющимся тоном: - извини, детка, но ты станешь таким же, если не хуже.

И он заткнулся, с хрипом выдохнув оставшийся воздух, для которого у него не осталось слов. Но не отводил глаз. Я дрожал. И тут он морщит нос. Прям как собака, которая злится, разве что только он не вздёргивал верхнюю губу, чтобы показать зубы. И он уничтожает последние сантиметры между нашими лицами, раскрывает рот – я чувствую этот жар, как из духовки – и встречается с моим, едва приоткрытым. Я так напуган, что зажмуриваю глаза, боюсь, что он сейчас вцепится в мой язык и вырвет с корнем: чтобы я никогда не говорил ему «нет», чего бы он не попросил, чтобы я никогда не мог сказать ему, какой же он ублюдок. Но нет, я не чувствую боли, наоборот – его собственный язык, горячий и мокрый, лижет мои губы, всего мгновение, а потом властно раздвигает их, влезая в мой рот, нагло и уверенно, не терпя никаких возражений. И ласкает меня… грубо, жёстко, мне кажется, что он насилует меня языком. А потом он отрывается от меня, секунду другую нас соединяет тонкая нить слюны, а потом и она разрывается. Я так и сижу, зажмурившись, а он уже шепчет мне на ухо: - если б ты только так не нравился мне, ты бы сейчас отсасывал у меня.

И он отпустил меня. Он мог оттолкнуть меня, швырнуть в кресло, ударить, но он просто отпустил мою футболку, и сел на место. Я наконец открыл глаза. Зарго съёжился на его бедре, и он погладил его. Не так, будто он зол или разочарован, а опять же – какой-то жест усталости. И всё. И мы поехали дальше.

Мы молчали. Перед нами расстилалась бескрайняя прямая дорога. Он отпустил руль и ударился боком о дверцу. Прелестно, а теперь он что задумал?

- Это прикольно. - Ответил он моей физиономии, - кажется, что сделаешь вот так, - он снова ударился, - и машина вывернет туда же и как врежется во что-нибудь!

И он опять так сделал.

- Особенно круто, когда едешь по обрыву, и он как раз слева.

А я молчал; я ещё не отошёл от тех его приколов с признанием. Все люди сволочи, что в этом нового? И я сомневался, что он такой плохой, как сказал: он уже заботился обо мне. Там, в гостинице, он не пустил меня в комнату. Всё просто – там был труп. «Ты потом не уснёшь», сказал он тогда. Он заботился о моём сне, о моей психике. Он лёг со мной не только потому, что любит обниматься перед тем, как заснуть – вполне возможно, что он соврал насчёт этого – он не хотел оставлять меня одного, в соседней комнате, нет, он был рядом, так близко, насколько это было возможно – и в этом он преуспел. Фак, он заботится обо мне больше, чем моя мама, а сам орёт что он урод? Это тоже часть его заботы?

- Я просто хотел развеселить тебя, - пробурчал он, снова берясь за руль. Скорость снова возросла до сотни. Он не смотрел на меня. Неужели я его обидел? Я не знал, и спрашивать уже было как-то неудобно. Поэтому я просто молчал. И он тоже.

В такой тишине мы проехали минут двадцать. Было уже очень жарко – солнце жгло нещадно.
- Ты уже вспотел, тебя продует и ты заболеешь. Мне нечем тебя лечить. – сказал он, хотя я и не просил открыть окно. Похоже, он читает мои мысли. И как только ему это удаётся? Я смотрел на него, как он тоже посмотрел на меня. Ухмыльнулся, и снова переключил внимание на дорогу. Жутковатая была эта ухмылочка. Особенно тогда, когда спустя мгновение он свернул с дороги. Он сбавил скорость, отчего я только больше испугался – он наверняка собрался остановиться. И, конечно же, всякие мысли полезли мне в голову: я надоел ему, наскучил, и он решил от меня избавиться. Отъехал, чтобы с дороги не было видно мой труп, чтобы никто ничего не заподозрил. А может он и не будет меня убивать – может ему просто нужно выпустить энергию, вымесить злость, желательно на мне. Или…

Мы остановились. Он вышел из машины. Я не успел ничего сделать, как он открыл дверь с моей стороны и, взяв меня за руку, мягко вытянул из машины. Я послушно выскочил оттуда, и теперь мы стояли друг напротив друга.

- С ним ничего не случится, - сказал он, захлопывая дверь. – Пойдём. – Он повернулся и пошёл… теперь я увидел какие-то развалины недалеко от нас. Рыжеватые, как печенье. Они и выглядели, как печенье – обкусанное, обкрошившееся. Я пошёл за ним. Как я и подумал, он вёл меня прямо к ним. Я зачем-то шёл по его следам, и мне снова и снова вспоминался Балто, который клал лапу на след большого белого волка. Только здесь было ужасно жарко, я был чуть ли не весь мокрый, уже отсюда я чётко ощущал запах Пати, немного терпкий, щекотящий ноздри, и мне хотелось вдохнуть больше и больше, до тех пор, пока я не смогу дать этому запаху имя. Слово, которое бы он обозначал. И пока я думал это, мы подходили всё ближе и ближе.

Я поднял голову, и у меня перехватило дыхание – настолько жуткими были эти руины, которые теперь были так близко. Срезанные трубы корячились, торча из обломков корпусов, которые были похожи на полуобглоданные скелеты, которые, в свою очередь высились из кусков самих себя. Пати схватил меня за руку и я аж подпрыгнул от неожиданности. Схватил он меня вовремя – перед нами был большой котлован, который можно не заметить, если пялиться на трубы. Над этой пропастью нависала одна упавшая труба, такая же торчала концом из самой пропасти. Одно только это заставило мои колени дрожать, а руку сильнее вцепиться в ладонь Пойзона. Больше всего я боялся заглянуть внутрь, но и больше всего хотел этого. Я не чувствовал запаха разложения, как в гостинице, но боялся, пусть даже это страх проигрывал моему любопытству.

- Посмотри вниз, - предложил мне Пати.

Как будто меня за яйца потрогали – такой же холодок прошёлся по животу. Фак, Пати, ты говоришь мне посмотреть, разрешаешь, но в то же время у чувствую, что нельзя. Ты сказал – можно, значит на самом деле – нельзя. Потому я стою, где стоял. Неправильно. Нельзя. Я не должен. Но ты уже взялся за мой внутренний мир, уже начал переворачивать его с ног на голову, для тебя это всё шутки, но я чувствую это по-другому, ты меняешь меня, и я не сопротивляюсь – меняюсь, как тебе угодно, деформируюсь, где-то сжимаюсь, где-то вытягиваюсь, и мне страшно. Потому что ты берёшь меня сзади за шею и толкаешь вперед, и я по инерции делаю скачок, хотя меня и бездну разделяют не более двух шагов. Я начинаю падать в неё, взмахиваю руками, хотя ухватиться мне не за что, я не успею даже отклониться назад… неужели ты сбросил меня в пропасть? Неужели ты действительно столкнул меня с обрыва?

И опять я в тебе ошибся – ты схватил меня сзади за ремень, и теперь я стою на самом краю, раскинув руки, как птица в полёте. Пряжка давит на живот. А я смотрю вниз… и не могу сдержать изумлённого вздоха. Там, внизу, среди обломков стен, лестниц, в куче пепла и мусора, в пятнах от химикатов – лежат они. Сотни и сотни скелетов смотрят пустыми глазницами, блестят на солнце белыми или почерневшими костями, и их так много… я думал, что меня вырвет.

- Видишь? – слышу я голос позади. Он всё ещё держит меня за ремень. Я не смею обернуться. Кажется, что шевельну пальцем – и он отпустит меня. Только не отпускай, только не разжимай пальцы…

- Это всё я наделал. Все они – мои жертвы. Это я убийца. Я килджой.

Я смотрю в пустые глазницы, и не понимаю, кричат эти черепа или смеются.

- А теперь скажи мне, можешь ли ты доверять мне после этого, а, Фрэнк?

Я молчу. Открываю рот, но молчу.

- Я жду ответа. У меня рука начинает затекать. – Он дёрнул меня за ремень, заставив перепугаться так, что я уже готов был сам сигануть вниз, лишь бы не висеть так и не смотреть.

- Я… - еле слышно шепчу я, - я… могу.

И всё. Он оттянул меня назад, и я опрокинулся в его объятья. Иногда я ловлю себя на мысли, что он сделал это специально, чтобы обнять меня. Вот так, чтобы я висел у него на руках, как кукла, до смерти испуганный, едва дыша от шока. Подлец.
Чудовище.