Когда мне плохо… я сбегаю. Я не хочу этих «сюси-пуси, бедненький, давай пожалею!», я собираю вещички. Не надо никаких вопросов о моих проблемах, я всё равно не скажу, не надо спрашивать, что случилось, как дела, почему один, почему молчу. Не надо, правда, я открываю дверь и вылетаю наружу, как чёрт из табакерки. Бежать мне некуда, но я найду себе дорогу, по которой буду бежать от всех тех жалостливых сопляков, которые вдруг вспомнили о моём существовании и бросились жалеть и лелеять меня. Горе, несчастье, проблемы, это как козявки – блюдо, которым лучше ни с кем не делиться. Что я и делаю.

Последнее время такие «побеги из курятника» происходят всё чаще: я не смогу спокойно так жить, я не могу, я другой, им это не понять, и я не виню их в этом. Они тоже другие. Они все купленные, а мне, наверное, просто нет цены, настолько я ничтожен, или до усёру дорог для них. Каждый произносит клятву, что теперь его жизнь и свобода под охраной BL, клянётся в верности, и каждый раз я слышу удар молотка по круглой табличке, звонкий, резкий, однозначный, и я слышу: «продано!».

Каждый раз.

«Продано господину SCARECROW! »

Снова и снова. А когда до меня доходит очередь, у меня немеет язык. Я должен. Должен ли? Отец косится, мать косится, тётушки и дяди косятся, все – мол, не позорь, скажи, и не выпендривайся. Окей, хорошо. Я открываю рот, и смотрю на этого, как его назвать, мента-судью, индюка, блин, ну короче обычного человека, которого все здесь так боятся. Честно говоря, я тоже боюсь, но страх делает со мной волшебные вещи – я вдруг выдаю:

- Я не стану клясться в верности SCARECROW! Я презираю SCARECROW!

Все уставились на меня. Я стою посреди огромного зала, окружённый сидящими людьми, повсюду только кресла и головы, внизу, вверху, по сторонам – везде. А я как король, возвышаюсь над ними всеми, вижу аккуратные проборы на каждой голове. По углам стоят белые индюки с оружием, но они не станут стрелять – тут слишком чисто, меня ещё можно переубедить, промыть мозги, и я ещё слишком молод: я им нужен. Меня подбадривает изумление в глазах мента-судьи, и я, гордый собой, продолжаю:

- Гавно под названием BL сгниет в один прекрасный день! Я не умею, но станцую степ на ваших руинах! Пока! – и я вскинул вверх руку в величайшем жесте всех времён и народов, с простым и ясным названием «фак».

Медленно опустил. Отец покачал головой, мама закрыла лицо руками, тётушки и дяди тихо закудахтали. Я двинулся вдоль рядов кресел, к выходу, не обращая внимания, наступаю я кому-то на ноги, или нет – они купленные, их купил богатый свин, который всё оплатит. Меня никто не остановил. И я смотался. Таких, как я, позже отлавливают на улице, потому что мы – шелудивые собаки. Затем хирургическим путём направляют на путь истинный, после чего мы превращаемся в послушных мальчиков и девочек. Мы даже не размножаемся – они считают, что дурость предается по наследству. Они очень умны, однако.

А на улице хорошо. Мои волосы развевает тёплый ветер, пока я бегу домой. Теперь нужно действовать быстро – они знают, где я живу, и совсем скоро в дом ворвётся новая, беспощадная, белая полиция, наряд санитаров со шприцами: так я больше сойду за психопата, потому что обязательно буду вопить и вырываться, ведь я знаю, для чего меня утаскивают в первую очередь к медикам. Лучше бы я не знал. Я вбегаю в дом, поднимаюсь в свою комнату. Дрожащими руками кидаю в сумку вещи. Одеваюсь ярко, я теперь вообще делаю что хочу – для меня это день, когда рухнули все таблички с приставками «запрещено», когда исчезли все правила и все преграды стали маленькими карликами, через которых я могу переступить.

Я взял всё, что хотел, и теперь уже спускался по лестнице. Заскочив на кухню, сгрёб из холодильника побольше еды, и уже собрался уходить, как мой взгляд упал на собачью миску. Красные корявые буквы. Зарго. Буду скучать, малыш. Выбегаю в коридор, и останавливаюсь напротив двери. Потому, что путь мне перекрыл тот самый малыш. Я могу перешагнуть его, но не смею. Он смотрит на меня, снизу вверх, но так нахально, будто это я – маленькая собачонка, а он – человек. Недолго думая, я подхватываю лёгкое тельце и, прижимая к себе, пинком открываю дверь. Думаете, я сейчас вышвырну его за дверь? Я просто забираю его с собой, и не только потому, что на следующей неделе мама собралась кастрировать его. Со мной теперь собирались сделать то же самое, поэтому я прекрасно понимаю его, и просто не могу бросить его здесь, будь я хоть самым последним эгоистом и стервецом. Бегу на автобусную остановку, в последний момент заскакиваю в автобус, и двери тут же закрываются за мной. Еле успел.

Я забираюсь в самый конец, где никто не видит меня. Что толку – я прошёл весь салон, яркий, броский – как настоящий килджой, с вещами – сразу видно, что смотался, с собакой – ещё и идиот. Да, это про меня. Зарго лыбится, сидя у меня на коленях, рад, что будет со мной. Ну, ещё бы. И так мы и едем. Проезжаем весь город. Я вижу проданных. Вижу купивших. А я бесценен. Смотри, трогай, но никогда не будешь обладать, как тебе такое положение вещей? А автобус тем временем всё едет и едет. До последней остановки он едет пустой. Только я и Зарго. Последняя остановка – она за городом, и когда я выхожу, то вижу его, вот он, курятник.

И вот, я стою здесь, и смотрю на него. Прощайте мама и папа, все остальные. Я теперь другой, я не могу так продаться. У меня случались неприятности, и я не хотел, чтобы кто-то был со мной в трудную минуту, или как это ещё обозвать, я убегал. И снова убежал. Горе моё, я сам сожру его. Счастьем я хочу делиться. Но горе всего этого города я сожрать не могу, даже если каждый раз, когда я буду лопаться, меня будут зашивать. Нет, это уже слишком. Я найду килджоев, и присоединюсь ним. А что мне остается?

Я спрыгнул с бортика на потрескавшийся асфальт. Дороги пустыни. Но дороги ведь, а это по мне. Я не спускаю Зарго на асфальт – он приклеится, а если я его и отдеру, то потом мы оба пожалеем об этом. Поэтому я повесил сумку на плечо, а его продолжал нести так, прижимая к себе, будто я – маленькая девочка, а он – мой плюшевый мишка, который всегда защитит меня, если что. Ну, насчёт последнего, скорее наоборот. Рад, приятель, ты ведь рад? Нам не отрежут яйца, и мы с тобой ещё здорово повеселимся, если нас не собьёт какой-нибудь чумовой трейлер. Хотя, тут достаточно и маленькой машинки, просто дело в скорости. Да-да, в скорости, как далеко я уйду? И куда? Нет, минуточку… да я спятил! Я пошёл, почти без ничего, один, в пустыню! Ну, не совсем пустыню, но я всё равно могу тут умереть! Куда я вообще собрался идти? Откуда я знаю, где эта секретная база килджоев? Или у них вообще нет баз, они не такие дураки, чтобы сидеть на каком-то одном месте? Так ведь? Так что же мне делать? Ловить попутку? Забавно будет: « О, доброе утро! Вы не знаете, где тут секретная база килджоев?». А если в попутке будут сидеть купленные? Или, что ещё хуже, купившие? Ууу, ну, тогда я попал. Только я об этом всём подумал, как понял, что уже слишком поздно что-то менять. Мне нельзя вернуться в город, я там теперь как человек даже не числюсь, если вернусь – стану или дебилом, или едой.

Но я не буду купленным. Я умру самим собой, и какой бы грязной во всех смыслах не была моя страна, я буду любить её, а не эту вонючую организацию BL. Да, гордо звучит, по-геройски… только мне ужасно страшно, так, что колени дрожат, в то время как я ухожу всё дальше и дальше, отдаляясь от жилой зоны. Попадаются такие мысли, как зачем я вообще это сделал? Жил бы себе, как все, имел бы тёплое место, имел бы что пожрать, обо мне бы заботились. А я просто взял – и оттолкнул это всё одним жестом и парой словечек. Я теперь – бродяга, я в бегах, я преступник, с сумкой тинэйджера на плече, и гламурной собачкой на руках. Кстати, о гламурных собачках – мой спутник, похоже, совсем расслабился и задремал. Я смотрю на его мордочку, как на человеческое лицо, и не могу не улыбаться. Я не одинок – Зарго мой друг. Я в последний раз оглядываюсь назад, на мой, уже бывший, дом, но не останавливаюсь. Я продолжаю идти. Бодрым, размеренным шагом, под ярким солнцем, по горячей дороге. Уходя всё дальше и дальше в пустыню, полную опасностей и приключений…