part # 1

POV Poison

Я был полным лохом.

Именно за это мне так и досталось. Я всё время надеялся на удачу, как будто она может спасти меня от любой опасности, даже тогда, когда мог сделать что-то сам. Каждый делает ошибки, и если ты говоришь, что всегда был очень крутым, значит, тебе просто стыдно признаться. Но даже если так – всё равно, любой делает ошибки. Кто-то из-за этого умирает, так всегда бывает. Кому-то везёт, и он избегает смерти, которую заслужил. Наверное, просто чудеса творятся.

С чего всё началось? С того, что я хотел помыться. Это звучит довольно забавно, но мне действительно очень хотелось помыться, я весь чесался, так, что до крови раздирал кожу, и мои волосы, чёрные, так блестели, будто я высыпал туда коробку блёсток, хотя на самом деле они просто были очень жирными. Совсем недавно BL захватили Америку, она даже ещё не везде была известна как территория S/C/A/R/E/C/R/O/W, пусть весь этот процесс и начался достаточно давно, чтобы я тоже почувствовал на себе его влияние. Сейчас я знаю, что когда-то играл в группе, но тогда это стёрлось из памяти препаратами, которые добавляли во всё, что я ел и особенно пил – позже я узнаю, что нашего менеджера подкупили, и целый год мы пили и ели отраву, которую он добровольно подсыпал нам.  Многие знают, что происходит от этой отравы, так что я забыл не только свою группу, ведь препараты не удаляют конкретные воспоминания, нет, я забыл очень много. Я забыл все свои песни, всё, что я придумывал, какие творческие задания делал в школе, как звали моих друзей, как они вообще выглядели, забыл, на что у меня аллергия, в результате чего появлялись новые и новые неудобства.

С того момента, как началась вся эта перестройка, я много где жил и много где прятался. Я гонял по пустыне на «Харли», и мне было достаточно весело потому, что я не думал, что всё будет так серьёзно. Я присоединился к хулиганской банде, задачей которой было портить и уничтожать всё, что делает BL. Это тоже было весело – забрасывать взрывчаткой склады, гаражи, магазины, всё, где их идиотский смайлик. Я не был там главным, но был одним из лучших. Лучшими считались те, кто оставались живы, даже если они подорвали более десяти объектов BL. Остальные просто были просто содержимым нашей банды, чтобы она не казалась очень маленькой, они были мясом, которое умеет думать; они особо не разрушали ничего, боясь жёсткого наказания, не подозревая, что совсем скоро BL станет убивать всех киллджоев поголовно, даже если те просто вырядились, как киллджои. Это всё будет неважно, так что сейчас эти малыши теряли своё время, не делая ничего, чтобы умирая на электрических стульях не сокрушаться из-за того, что мало сделали в своей жизни. Потом будет поздно, но они думали, что у них ещё полно времени. Кстати, нас уже не убивали на электрических стульях – электричество всем нужно – нас убивали в мусоре, которого всегда было много.

В последнее время наша банда начала сильно редеть – за нас уже взялись. Тех, кто боялся рисковать ловили легко по более чем просто глупой причине – те боялись ездить на сверх скорости, удирая от BL, нет, серьёзно! Или, бывало, им говорили «руки вверх!» или «вы арестованы!», и они повиновались, думая, что если они будут покорны и смиренны, то их за всё простят. Я думаю, они очень ошибались, потому что выжившие могли заглянуть им в глаза, открыв банку с тушёнкой. Нет, я не вру, это правда. С некоторых пор мы перешли на собачью и кошачью еду, потому что людей умиляло то, что BL заботится об их питомцах, и это хорошо покупалось, а ещё потому, что котам и псам не нужно было вырезать память, и для них еда была не отравлена, в отличие от корма для людей, куда, как уже знаете, не скупились добавлять человечину. Приятного аппетита, вы едите своих врагов, которые не захотели дружить с нами.

И вот сейчас, я ехал по пустыне, грязный, потому что не мог помыться несколько недель – нас постоянно преследовали, они были просто одержимы целью уничтожить нашу банду (что у них почти получилось). И бензина оставалось немного. И тут, как спасение, впереди показалась заправка с автомойкой. Вы можете представить мои чувства в эту секунду?! Автомойка! Фак, фак, автомойка! Я наивно думал, что тут добрые люди, которых ещё не подкупили, и поэтому, заправив «Харли», отправился в комнату, где моют автомобили. Я договорился с ними, что плачу как за мойку автомобиля, но моясь сам, я во-первых не утруждаю их, а во-вторых трачу гораздо меньше воды на всё это. Ну разве не справедливо? Можно же было в крайнем случае подумать, что я псих, и согласиться со мной? О да, они «согласились», косясь на стену за прилавком, где висело объявление с надписью «разыскивается» и моё фото. Каким же я был идиотом! Стоял и довольный намыливал голову, и всего себя, смывал пену из шланга, не догадываясь, что сюда за мной уже едут, уведомлённые по телефону людьми, с которыми я разговаривал пару минут назад. Но мне было не до этого – я снова и снова обливался приятной холодной водой, аж дважды помыв голову, позже спокойно вытирался новым полотенцем, которое купил здесь же, специально для этого, и мне было так хорошо, как давно не было. Наверное, знай я, что сюда едут, то не смог бы так хорошо провести время «в душе»; как иногда хорошо чего-то не знать!

Но когда я уже оделся, вышёл, не замечая взглядов сдавших меня людишек, и собирался спокойно ехать дальше, оглянулся назад и увидел ЭТО… у меня сердце замерло. Как они догадались, что я здесь? я глянул на хозяев заправки и всё понял… ну и козлы! Вскочив на свой мотоцикл, я вытащил бластер (белый, тогда у меня своего не было, и я таскал оружие со складов BL) и выстрелил в бензоколонку. Пожар этим ребятам обеспечен. И уехал оттуда так быстро, как только мог, потому что за мной уже было погоня. Но, по сути, это уже было бесполезно.

Тогда я как-то оторвался от них, сам не знаю, как. Но потом… я был один, а их много, и пока я спал, находясь в одном месте, то они сменяли друг друга, и приближались ко мне. И заправок впереди не попадалось, что очень напрягало меня, потому что ещё немного, и дальше мне не уехать – бензин был на исходе. Заглох я в городе, в котором пытался затеряться, так, чтобы меня не нашли. Да, получилось; на улице стояла ночь,  а я стоял перед тупиком, набегавшийся по этим закоулкам от белых копов до нестерпимой боли в боку. Меня переполняло отчаяние, я думал, что сейчас расплачусь от страха и чувства безысходности, потому что даже дураку было ясно, что бежать мне некуда – город уже окружён, а сверху его прочёсывают вертолёты. Сколько чести, а? и это из-за одного меня! С ума сойти! Но мне было не смешно – меня охватила паника. Я стоял перед высокой решёткой, которую мне никогда не перелезть. Но, увидев сзади машины, которые ещё немного и размажут меня по этой решетке – вдавят так, что всё, что меня наполняет, пролезет между прутьями, как фарш из мясорубки, и я сдохну в этот самый момент – я тут же пересмотрел свои взгляды относительно этой «преграды», подпрыгнул, как никогда не прыгал, и, просовывая пальцы в дыры, скользя кедами, начал карабкаться вверх. Невероятно, но у меня получалось; страх творит с людьми потрясающие вещи. Перемахнув на ту сторону, я спрыгнул вниз… и неудачно приземлился: подвернул ногу. Теперь я бегаю в  три раза медленнее, только этого мне не хватало! Кое-как поднимаюсь на ноги, и снова бегу, хоть и знаю, что уже зря, с такой ногой я не убегу дальше соседнего квартала. Но легко я сдаваться не хотел, так что побежал, на ходу вытаскивая бластер и готовясь стрелять, если ко мне приблизятся. Боль в ноге была, конечно, не невыносимой, но всё равно достаточно неприятной, особенно, когда я наступал на неё.  И всё равно я думал, что мне повезёт, и всё обойдётся. Ну да, конечно.

Я перебежал дорогу на красный, едва не попал под машину, забежал в другую подворотню, где было черным черно, и, взбежав по железной лестнице, юркнул в открытую дверь, закрыл её, будто так и было. Внутри пахло плесенью и пылью. И очень темно. В глазах прыгали круги. Я так запыхался, что боялся, что моё дыхание слышно снаружи. Я зажал рот рукой, в надежде что так я хриплю тише. И замер, слушая. Сирена была совсем близко, вертолёты гремели. Фак, я забыл про вертолёты! – с них наверняка было видно, где я спрятался. Но я не вылезал, надеясь, чтобы пронесло. Но, всё же, решил медленно искать дверь в коридор, чтобы спрятаться где-нибудь в доме, а не только тут. Дверь оказалась не  заперта, и я выбрался в коридор. Вниз идти бесполезно – там меня ждут – поэтому я поскакал вверх по лестнице, постоянно падая из-за подвёрнутой ноги. Добравшись до последнего этажа, я вылез на крышу, уверенный, что я в безопасности. И увидел вертолёт, стоящий прямо передо мной; белый, блестящий,  винт ещё вращался, а внутри сидели мои враги. Я рванул назад, но назад пути уже не было – две  фигуры в масках и белой одежде вышли со сторон этой небольшой пристройки, через которую проходишь на крышу, и загородили проход. Меня пронзил ужас, потому что чтобы убежать, мне нужно с ними разобраться, их двое, я один, и я очень устал, и у меня подвёрнута нога. И прежде чем я успел что-либо сделать, правый, этот урод, ударил меня прямо в яйца, сука! Вскрикнув от боли, я не устоял на ногах и свалился, чувствуя, что это конец. Хочется ругаться, чтобы у них уши завяли и их головы взорвались от такого количества мата, вдруг сработает? Я кричал матом так громко, как только мог, думая, что это собьёт их с толку, пытаясь перекатится на другую сторону, потому что упал я как раз на ту руку, в которой был бластер, и не мог в них стрелять. Но как только я собрался выстрелить, как нога одного из них выбила его из моей руки, так, что все пальцы хрустнули. Всё, что я хотел, это расслабиться и не вставать, но это означало смерть, и я стал брыкаться, пытаясь задеть их. Сработало, но я получил сдачи, а потом они принялись избивать меня, не давая возможности встать. Вот больше всего я ненавижу, когда я лежу, а меня бьют ногами, потому что так у меня никаких шансов, не говоря уже о том, что я не могу даже защитить своё тело от ударов. А потом один из них схватил меня, кажется, за плечо, и меня ударило током. Так ударило, что я вырубился. У меня не было никаких мыслей напоследок, и всё, что я чувствовал, это как всё внутри сжалось, готовое выскочить с какой-нибудь стороны. Ужасно, неужели перед смертью всегда такие ощущения?

А потом я очнулся. И обрадовался – значит, это была не смерть, и я ещё жив! Вот только радоваться мне оставалось недолго: через несколько часов меня поведут на казнь, а я тут радуюсь жизни. Я лежал в комнате, набитой килджоями. И самое ужасное было в том, что почти всех я знал. Почти вся наша банда была в сборе. Ну не забавно ли? Мы снова все вместе!

- Пати! – воскликнул Дэнни, сидевший ближе всего ко мне. Он был главным в нашей банде. Был.

- Давно не виделись, - улыбнулся я. Губы заболели. Не очень-то аккуратно со мной обращались, как я посмотрю.

- Ага. Как дела?

- Кажется, так же, как и у тебя.

- Вот это шутка! – и он громко расхохотался. Да, в иной ситуации, пожалуй, это было бы более, чем просто смешно.

- Страшно? – спросил он, отсмеявшись.

- Не знаю пока.

- А я так давно тут маринуюсь, что мне уже плевать как-то.

- Давно?

- Пару дней. Я спал в отеле, когда они подкрались и схватили меня.

- Неловко.

- Ещё как! – и он снова расхохотался.

А я огляделся. Мы одни были такими живыми, все остальные, за исключением пары лиц, были как будто в трансе. Но с другой стороны тут достаточно суровая обстановка, чтобы чокнуться – нас тут было, как шпрот в банке, невозможно было сидеть, чтобы к тебе не прижимались ещё пять человек, запах просто ужасный (рад, что успел хорошо помыться в последний раз), не говоря уже о том, что несколько человек уже сидели синие, никак не живые. Джек, я узнал его, кажется, спал у Дэнни на плече, и его голова дёргалась, когда тот смеялся. Джек всегда умел спать там, где было светло и шумно, и я надеялся, что это тот же Джек, каким он был раньше. Рядом со мной ещё сидели Джастин и Бернард, но они сидели, не замечая ничего вокруг. Орех (да, мы так его звали, потому что его искусственный глаз был похож на орех) был как раз из тех, кого уже нет с нами, его отпихнули к стене и пытались не прикасаться к нему, потому что его прекрасное прежде, но раздувшееся теперь лицо вселяло ужас, а в открытом глазу, который никто не утрудился закрыть, что-то копошилось. Я разглядел также Била и Джетту, Мэри и Шону, и ещё с десяток своих старых знакомых, но никто не обращал на меня внимания. Мы с Дэнни, и может, ещё с Джеком, одни в этой куче тел. От этого стало  очень грустно.

- Как ты думаешь, что с нами сделают? – спросил я у Дэнни. Его золотые кудряшки казались бронзовыми в тусклом свете лампы, что горела позади клетки.

- А во что ты веришь?

- Из нас сделают двадцать банок консервов?

- Потом, возможно, да… но знаешь, боюсь, что с нами этого не сделают – мы слишком знамениты, у наших трупов будет история намного интереснее.

- Это как?

- Нас покажут по ящику! – воскликнул Дэнни, и на этот раз мы оба ржали. Думайте, что мы идиоты, лишившиеся ума от отчаяния, но нам больше ничего не оставалось, кроме как смеяться. И мы смеялись, сколько могли.

Через пару часов за нами пришли. Учитывая, что все мы были беззащитны, нас можно было просто отравить газом, но нет – нас стали вытаскивать из клетки, как отловленных дворняжек, нам всем надели наручники, и скрепили одной цепью, а потом куда-то повели. Я подумал, что нас будут убивать по одному, и не ошибся. Трупов, которые сидели с нами, погрузили в тележки, у которых омерзительно скрипели колёса, и повезли в другую сторону. На кухню, наверное, варить и посыпать заглушителями трупного запаха, добавлять секретный ингредиент, после которого вы забываете, как играть на гитаре, ( а так же на пианино и ударных, и весь  свой любимый набор крепких словечек), а потом распихивать то, что получилось в фирменные банки, запечатать, и прямиком на прилавок. Ну как?

А мы шли в другую сторону, и я боялся думать, что нас там ждёт. Джек проснулся, и теперь они переговаривались с Дэнни, идя где-то впереди, пока я тащился в конце цепочки. Я не мог не думать о том, что нам уготовила судьба в этом страшном здании. Может, нас расстреляют? Нет, это давно устарело и белым будет жалко патронов. Хотя нет, чтобы убивать патронов никогда не жалко… но всё равно, это уже устарело. Это будет что-то ужасное, что-то кошмарное, настолько, что это впечатается в мою память намертво, и будет со мной до конца моих дней! О чём я говорю, сегодня день моей смерти, я недолго буду носить с собой эти ужасные воспоминания. Так я думал. Уже сейчас вдруг появился подозрительный запах.

Нас привели в просторную комнату. Тут не было так чисто, как обычно в помещениях, где похозяйничали белые. Они же на то и белые! Тут всё было иначе; серые стены, покрытые каким-то налётом, бурыми пятнами, которые мне очень не понравились, потому что я догадывался, что это могло быть.  На полу были такие же пятна, скорее не пятна, а разводы, следы от колёс, которые полосками ложились в очертания заданного маршрута: от широкой закрытой двери справа, до центра комнаты, в котором… фак, что за хреновина?! Какое-то странное кресло, как в кабинете дантиста, внушало нечто, похожее на ужас, только гораздо холоднее и… не знаю, похоже чувство наверняка испытывает мышь, снимая с пластинки кусочек сыра, за которым следует громкий щелчок. Когда мы все увидели это кресло, то мы все, даже те, кого казалось, ничто не колышет, рванули обратно, но дверь за нашими спинами уже была закрыта, а наши сопровождающие от души рассмеялись. Так взрослые смеются над маленькими детьми, когда те делают что-то глупое. А нам было очень страшно, и ни капельки не смешно, потому что мы стояли в комнате, где скоро мы все сдохнем. И эти разводы на полу ясно говорят нам, что этот конец будет не лёгким. Мы жмёмся друг к другу, мы все вдруг так хотим жить, что хоть плачь!

Те, кто привел нас сюда, отсоединили меня, Дэнни и Джека от остальных, и ещё Шону, потому что нас, очевидно, лучше всех запомнили: мы никогда не скрывали свои лица, громя и поджигая склады. Мы упирались, но ничего из этого не вышло – нас отвели к соседней стенке, к углу, и мы, как предсказуемые животные, упёрлись в этот угол. Можно подумать, что в нём нас никто не заметит. Мы не делали никаких попыток вернуться к остальным, потому что тогда нам пришлось бы приблизиться к этому железному креслу, а это мы сделать не могли. Мы просто трусливые людишки, возомнившие себя крутыми, я вдруг понял, насколько мы все ничтожны. Я давно не мальчишка, не мне так страшно, что увидь я себя со стороны – сгорел бы от стыда. Но мы не думали об этом, мы только пытались надышаться, и нам хотелось ещё и ещё, несмотря на ужасную вонь в этой комнате. Воняло мясом, только непонятно – палёным или гнилым, свежим или засохшим, наверное, всем сразу.  А ещё я и не заметил, что кроме это жуткого кресла тут было кое-что ещё: что-то похожее на небольшую ванну, нет, раковину, и она находилась подозрительно близко к голове того, кто бы осмелился посидеть в этой штуковине, стоило только наклонить кресло – и ваша башка в этой раковине. Что-то мне это совсем не нравится, нет, не нравится. Но дальше – хуже… эта ёмкость вдруг начала наполняться чем-то прозрачным, немного белым, мутным. По сторонам этой странной хреновины встали двое этих белых уродов, в спецодежде, их лица закрывали маски, на их руках были белые перчатки, и одна эта сволочь начала болтать.

- Вам всем, наверное, очень любопытно, что же сейчас будет происходить, пусть многие уже и догадываются, не так ли? – говорил он, и мы все знали, что он улыбается, мы все сверлили его взглядами, но его это не пугало.

- Вы все такие разговорчивые, следует вам всем показать, как это работает, чтобы вы все знали, что вас ждёт. Ведь неизвестность хуже всего, верно?

И в этот же момент другая пара BL-овцев отсоединила от общей толпы одного, кто стоял первым в цепочке, и потащила к этому странному сооружению. Он поупирался, покричал, но ничего этим не изменил, и его благополучно усадили в эту штуковину. Этот парень был один из тех, кто слушался приказов «руки вверх!» или «стоять на месте!», и теперь мог убедиться, как просто его простят BL.  Прямо сейчас его простят, и мы простимся с ним, ха-ха, и с чего это я так весел? Это всё нервы, потому что нельзя быть таким весёлым, когда увидишь, что происходит, когда это кресло наклоняется назад, и голова сидящего в нем опускается в раковину. Не целиком, только той частью, которая покрыта волосами, как в парикмахерской. Сначала ничего не произошло, почти ничего, он просто пытался вывернуться, но потом что-то зашипело, и он закричал так, что мы чуть не оглохли, а кто-то тоже завопил от страха, в ушах заложило… фак, лучше бы я этого никогда не видел, никогда-никогда, ни за что,  потому что это было почти самым ужасным, что я видел в своей жизни! Его голова расплавилась! Сначала волосы, потом кожа, она пузырилась и отходила от черепа, похожая на воск, а потом начала растворятся и сама кость, пока не дошло до мозгов, они вылезли и растеклись по всей раковине, а когда он мотал головой, они разлетались так, что их ошмётки были даже на стенах. Я думал, что  не переживу этого зрелища, этого запаха, этих воплей и  ещё каких-то звуков, издаваемых телом. Потом он уже только дёргался, но это было не менее омерзительно, если вы понимаете меня. Жидкость, наполнявшая раковину, из белой стала грязно-красной, с клоками тканей, плавающих на поверхности. Думал, меня вырвет, как и многих в этой комнате. А потом эти добрые люди в белой форме начали отстёгивать его от кресла. На этот раз он уже так не сопротивлялся. А когда его подняли, и я увидел, что осталось от головы - кто-то завизжал, кого-то опять вывернуло – всей той части, где были мозги, больше не было, было только смятое и сморщенное лицо, болтающееся на кусках кожи и мышц, лопнувшие глаза двумя красными кляксами глядели в никуда. Тут уже и я не выдержал.

Его бросили на пол, туда, где заканчивались полоски от колёс, и те двое, расправившиеся с этим, взялись за следующего несчастного киллджоя.

Рядом стояла камера. Как ещё одна личность. Смерть каждого была запечатлена ею. Каждому, кого усаживали в это кресло, предлагали сказать что-нибудь напоследок, после того как произносили его имя и что-то типа «суд приговорил вас к смерти» (какой нахрен суд?!).  Но это пустые слова, которые были ничем, и я их не воспринимал.  Ни у кого  особо не вязались речи, все только кричали и плакали, умоляя отпустить их, изредка кто-то глубоко вздыхал и покрывал белых ублюдков матом, но те, улыбаясь, опускали рычаг, который заставлял кресло наклоняться, и таким образом эти уроды не давали киллджоям договорить; а когда слова несчастных мешались с криками и бульканьем, слуги S/C/A/R/E/C/R/O/W громко ржали. Конечно, не так громко, как живые визжали от ужаса, и не так громко, чтобы заглушить умирающих. Это было похоже на ад.

Толпа, которая дрожала у входа, уменьшалась, их становилось всё меньше и меньше, а гора тел возле кресла всё больше и больше. Несколько раз открывалась широченная дверь, въезжала тележка, тела грузили на неё и увозили, и я был уверен, что их везут туда же, куда и наших умерших друзей, покинувших нас ещё в камере. А они, оказывается, были счастливчиками, умерли в относительной тишине и покое, не то, что те, кто сейчас был здесь. Если бы только люди видели, как готовится для них эта еда, которую они едят из банок, они бы пересмотрели свои взгляды относительно тех, кому они так рьяно поклоняются. Но они не видели, и ложь оставалась под прикрытием, и знали о ней только мы, кто скоро превратится в обычное мёртвое мясо. Я и сам уже был в каком-то трансе, пока не понял, почему стало намного тише. Убили всех, кроме нас четверых. Теперь очередь за нами. Страх, который заполнял меня до этого, был ничем по сравнению с тем страхом, которых вспыхнул во мне сейчас. Это как в кабинете врача, когда твоя очередь протянуть руку, чтобы тебе сделали в неё укол. Очень страшно. Мы все ожили и забились, дрожа с ног до головы и теснее вжимаясь в угол, будто мы можем просочиться сквозь стену и спастись. Но мы не могли.

- Кто первый, ребята? – весело спросил наш палач. Его белые перчатки по локоть были в крови. И в мозгах. Он протянул к нам руку, и мы шарахнулись в сторону, запутались в цепях и все повалились на пол, измазались в крови, которой он был залит. А они опять ржали над нами. У нас так дрожали руки и ноги, что мы не могли встать.

- Не хотите решать сами? Может, тогда лучше решить нам? -  он дал Шоне пинка, которой не повезло оказаться ближе всего к нему.

- Не трогай её, ничтожество! – закричал Джек. Я понял, что он остался тем же Джеком, и, к сожалению, ещё и то, что пришло время нам прощаться.

- О, вы что, пара? Как может быть иначе, ну вот мы и определились! – они отделили их обоих от нас, и уволокли к креслу. Именно уволокли, потому что под конец они вдруг ожили, и вместо того, чтобы послушно следовать за своими убийцами, начали упираться и брыкаться. Пока их дотащили до кресла, они с ног до головы были в крови и мозгах своих предшественников. И всё равно они были слишком красивы, чтобы умирать. Чтобы умирать вот таким образом.

- Будь благороднее, дай ей умереть первой, чтобы она не видела твоей рожи, - предложил он Джеку.

- Ты будешь гореть в аду! – крикнул ему Джек, плюнув в его лицо. И умер первым, в сотый раз признаваясь Шоне в любви. А она, обматерив BL-овца, мотнула головой назад, погрузив её всю в жидкость,  и осталась без головы вообще. Никто не увидит её уродливого лица, никогда.

Мы с Дэнни остались одни. Я думал, что умру от страха. Я ведь и так был почти мёртв.

- У меня есть одна маленькая штучка, которая решит, кто из вас умрёт первый, - сказал нам уродец в белом. И достал из кармана кубик. Маленький кубик, которым пользуются в настольных играх.

-  Если сейчас выпадет единица, то подохнешь ты, - он посмотрел на Дэнни, - а если любое другое число, то ты,- он перевёл взгляд на меня,  и по моей спине пробежали мурашки. Потому что у меня гораздо меньше шансов прожить дольше, и, мало того, желая прожить дольше, я таким образом желаю скорой смерти Дэнни. И у меня нет выбора, и всем ясно, что тут я мыслю как последний эгоист. Я хочу жить и мне плевать, что умрёт кто-то ещё. Я вдруг понял, что я на самом деле такой, каким кажусь сейчас. Я не ползаю перед этим человеком, вылизывая его ноги, прося убить меня, а Дэнни оставить жить, типа я завещаю ему свою жизнь и это моё последнее желание. Нет, я этого не делаю. Я смотрю на маленький белый кубик в руке, я вижу единичку сбоку, и хочу, чтобы выпала именно она. Только единичка.

- Ведь честно? – спрашивает человек в белом.

- Это нехрена не честно! – подаёт голос Дэнни, - ты даёшь ему меньше шансов!

- Вы всё равно умрёте оба.

 - Убей только меня! – просит Дэнни, и ползёт к нему на четвереньках, - забери меня, оставь его жить! Это моё последнее желание, я завещаю ему свою жизнь, отпусти его!

Я ещё больше понимаю, что я подлый сукин сын.

- Нет, - мягко отвечает он.

- Пожалуйста, я сделаю всё, что угодно, - просит Дэнни, плача, сцепляя дрожащие руки в больбе, но тот качает головой.

- Зачем ты это делаешь? – выдавливаю я из себя.

- Потому что это нечестно, - плачет мой друг.

- Здесь я решаю, что честно, а что нет, - обрывает нас это дерьмо, возомнившее себя судьей, и бросает кубик. Тот шлёпается в кровь и делает всего несколько оборотов, потому что кровь мешает ему катиться. И вот он остановился, повернувшись вверх числом, которое решит наши судьбы. Весь кубик в крови. Мы вытягиваем шеи, чтобы посмотреть, что он показывает. Это тот самый миг, когда я решил больше никогда не надеяться на удачу, потому что сейчас, если бы она отвернулась от меня, это было бы мне достойной платой за то, что я оказался такой сволочью. Я хочу, чтобы выпала шестёрка. Или тройка. Что угодно, лишь бы я получил по заслугам.

Мы смотрим на кровавую единицу. Сука.

- Твоё желание почти исполнилось! – воскликнул весёлый палач, подпрыгнул, хлопнул в ладоши, и со своим помощником они принялись снимать с Дэнни наручники, пока ещё двое держали меня, чтобы я не испортил чего-нибудь. Я вообще ничего не мог сделать.

- Прощай, Пати, с тобой было очень весело, - улыбнулся мне Дэнни, уходя.

Я видел, как он умер. Из-за меня. Так же, как и другие, он вопил и плавился, пока вся серая масса не превратилась в подобие пены, которая выплескивалась из этой «раковины». Он тоже, как и многие до него, подёргался и застыл. Ручейки, которые были глазами, сбежали по лицу вниз. Его отбросили в сторону, как мешок с мусором.

Я остался один. На моих глазах убили никак не меньше пятидесяти человек, а у меня всё ещё не случился инфаркт, и я даже не потерял сознание. Ни что не мешает мне жить и хорошо себя чувствовать, меня только рвало, и больше ничего, но от такого запаха любого вырвет. Какой же я живучий гад, о Господи…

- Твоя очередь, мазафакер, - какого-то чёрта он взял меня за волосы. Да в общем-то так мне и надо. И тащил так до самого кресла. Железное, всё в крови и во всём, что может вытечь из человека. Я прекрасно знал, что меня нужно сегодня угробить, такого подлого и гадкого. Да, я это заслужил, я полностью согласен с этими ребятами в белых одеждах… но почему-то я вырывался и матерился с завидным остервенением, я даже кусался и умудрялся ударить каждого в этой комнате. Я даже опрокинул камеру, так что она некоторое время снимала мёртвого Дэнни, лежащего рядом, и широкую дверь за ним, пока её снова не поставили. Как же громко я кричал, и мой крик ударяясь о стены оглушал меня, но я продолжал кричать. Закричи я так на Хеллоуин и вся округа разбежалась бы, думая, что это какой-то демон явился в мир живых. В конце концов, они уже вчетвером пытались усадить меня в кресло, куда мне очень не хотелось; но, всё же, у них это удалось. Всё-таки, я почти два дня ничего не ел, и я ещё вчера (скорее всего вчера) набегался достаточно, чтобы протянуть лапки. Не успел я и двух раз крикнуть «фак!», как мои руки и ноги оказались прижаты ремнями к металлической поверхности, тёплой после стольких тел, прижимавшихся к ней. Вот теперь мне никуда не убежать. Попался, Злоебучий.

- Последний жалкий киллджой, известный как Пати Пойзон, суд приговорил вас к смерти, - с умным видом сказал мне тот, которого я дважды укусил в руку. Следы от моих зубов остались на грязной перчатке, а у меня во рту – металлический вкус крови и терпкий, необычный и даже экзотичный вкус мозгов. И я улыбаюсь, а не морщусь. Я поморгал – с ума сойти, я даже не плачу, мне хочется смеяться. И я смеялся. Они должны были заткнуть меня, не дать мне выговориться, нажать на рычаг и позволить моим мозгам вытечь из башки. Но они только удивлённо смотрели на меня. И я смеялся и смеялся. Пока не надоело. И я замолчал.

- Вы хотите сказать что-нибудь перед смертью?

- Я выживу, ублюдки, и разорву вас.

Мне показалось, или они вздрогнули? Не знаю, но я знаю, что тот, кто поворачивал рычаг, я видел, что его рука дрожала. Трусы. Я вернусь за вашими душонками. Не думаю, что я сошёл с ума, я смотрел им в глаза, пока кресло не наклонилось настолько, что я мог смотреть только потолок. Но я знал, что меня снимает камера, и я знал, что она всё ещё слева от меня, и я показал ей фак. Потому, что это напугало бы тех, кто просмотрел плёнку. Или не плёнку, а просто запись, не знаю, на это я не обращал внимания. Концы моих длинных волос коснулись жидкости, которая меня убьёт, а я вспомнил песню. И запел её. Мне просто не хотелось молчать.

Я почувствовал, как жжёт голову, будто я макнул её в кипяток, или как когда глотаешь много газировки, только на голове, но это было ничем, что началось через пару секунд, а потом усиливалось и усиливалось, так, что в глазах потемнело, и тогда я опять закричал. Я ещё пытался вырваться, зная, что не получиться, да и не хотелось, но я не мог не шевелиться, меня било в припадке боли, я извивался и дёргался, думая, как же я забавно выгляжу со стороны. Настолько забавно, что мой крик стал каким-то отрывистым, и я с трудом осознал, что это я опять ржу. К сожалению, это ничуть не меняло того, что мне было очень больно. Так больно, что я наконец не выдержал и потерял сознание.

    А пришёл в себя в том же месте, в той же позе, глядя в потолок. Судя по звукам, с моей головы что-то стекало и шлёпалось в «раковину». Только по звуку казалось, что это что-то жидкое, не густое, не похожее на мозги. И как я всё ещё вижу, если бы это был мой мозг? Кажется, я жив, я слышу и чувствую, пусть и кружится голова. А может, это просто моя душа, а тело моё всё же сдохло? Нет, я чувствовал пальцами что-то твёрдое, во что я вцепился мёртвой хваткой. И тут я понимаю кое-что ещё, а именно – я больше не привязан к этому креслу, потому что могу лёгко оторвать локти от твёрдых подлокотников этого грёбаного кресла. И голоса…

- Какого чёрта он жив?

- Что происходит? Что вы, мать вашу, подмешали в кислоту?! Почему он не сдох?!

В этот момент я выскакиваю из кресла и бросаюсь на первого, кто стоял на моём пути. Он упал на пол вместе со мной и, кажется, я разбил ему голову при падении на этот самый пол. Хруст был тошнотворный. Я обернулся, и увидел, как те, остальные, в ужасе пялились на что-то, что было на моей голове. Неважно, меня сейчас только одно волновало, и я соскочил с тела и побежал в сторону двери, которая как раз открылась, и в проёме стояла тележка для трупов. Не церемонясь, я просто толкнул её, снёс кого-то, кто вёз её сюда, и выбежал в коридор. Я твёрдо решил сбежать отсюда. И мне это удалось. Сам не знаю как, чёрт меня дери, но мне удалось сбежать из этого ужасного места. Из этого колодца ада.

И я остался жить.