Фрэнк проснулся от толчка подсознания и некоторое количество времени потратил на то, чтобы осмотреться и понять, где он находится. Воспоминания о ночи страсти нахлынули непрерывным потоком, когда его взгляд заскользил по скромному балдахину, лёгким прозрачным занавескам у двери на балкон, схваченным светлой лентой. Ничего громоздкого не было в этой комнате, в отличие от того, как было обустроено поместье Уэя: часто с роскошью, помпой, тяжеловесными гардинами, лепниной на потолке и шикарными массивными хрустальными люстрами. Только его спальня, в которой Фрэнк бывал до безумия редко, была опять же очень простой, скромной - спокойная деревянная отделка, светлые крашеные стены, облегчённые занавески… Будто его тяготила эта роскошная обстановка, которой он окружил себя в своём же доме. Или он отдавал дань положению? А возможно, наставник изначально был далёк и чужд всему этому. Много ли он, Фрэнк, которого держали на достаточном расстоянии от чувств и внутренней жизни, знал о нём? Лишь только то, что ему иногда показывали. Крохи, мельчайшие догадки, не более того. Учитель всегда оставался для него загадкой без какого-либо решения.
Фрэнк ощутил, как маска неприятно давит на вспотевшее со сна лицо. Боже, уснуть в таком виде - обнажённым, грязным, после бала удовольствий - было верхом непристойности для юноши. Но тут же шло добавление: «В постели с любимым мужчиной», который по-собственнически обхватывал тяжёлой рукой его тело поперёк, ощутимо прижимая к сбитым простыням. И после этого всё остальное теряло свой стыдный смысл, казалось мелочью, стоило лишь вспомнить хоть что-то из его вчерашнего непристойного поведения, любое из того, что он так смело и раскрепощённо позволял себе делать с этим мужчиной. Даже сейчас юноша почувствовал, как краска начала наползать на его лицо, и только саркастически этому усмехнулся: «Поздно пить Боржоми, Фрэнк… Всё уже случилось, и это было… прекрасно? Более чем». Никогда раньше юноша не думал, что заниматься любовью с человеком, которого жаждал так давно, всей душой, каждой частью глупого тела, которого любил так сильно и почти боготворил; никогда не думал, что это настолько отличается от обычного соития, пусть и несущего в финале разрядку. Было настолько странно и глупо сравнивать это, что он невольно задумался: почему же тогда люди делают это? И почему не ищут путей к своим избранникам, к предначертанным, почему не ждут роковой встречи так сильно, как только возможно, и не занимаются с ними любовью? Почему растрачивают жар своих душ на тех, кто этого не достоин? Это ведь… так просто? И так верно…
Фрэнк так увлёкся своими романтическими мыслями, что ни разу не вспомнил ни о своём тяжёлом детстве до встречи с Джерардом, ни о специфике его службы при дворе. Он был счастлив, удовлетворён, расслаблен и, чуть приподнявшись на массивных подушках, с тёплой нежностью рассматривал спящего рядом мужчину, чья рука так уверенно обнимала его пониже живота. Полумаска слегка съехала набок, и такие родные, такие любимые черты лица открывались под ней: красивый мужественный разлёт чёрных густых бровей, острый, чуть вздёрнутый кончик носа, выглядящий сейчас до невозможности мило и по-детски, сухие, чуть приоткрытые губы, которые хотелось целовать, которых хотелось касаться - нежно, легко… Это был первый раз за всю его жизнь, когда он видел наставника таким беззащитным, отбросившим все обличья и условности, беззаботно спящим в его объятиях. Фрэнк надеялся, что запомнит это зрелище как можно на дольше. Такое не хотелось забывать, и он усердно, раз за разом проглаживал взглядом каждый уголок, каждую родинку и особенность кожи. Запоминал игру света и тени на ней от восходящего розоватого солнца, чьи лучи осторожно пробивались через ажурные занавески.
Сбившаяся от их горячих ночных ласк простыня, прикрывавшая обнажённое тело Джерарда, сползла набок и вниз, на пол, где Фрэнк терял её из вида. Она держалась лишь на ягодицах и левой ноге, подставляя всё остальное ненасытному взору юноши. Счастье, что сейчас не нужно было держать себя в руках, скрываться от своих желаний и чувств, и он смотрел… Смотрел на широкие плечи, гладкую матовую кожу спины, размеренно вздымающуюся от глубокого дыхания. Скользил взглядом по бьющейся жилке на шее, желал запустить руку в чёрные, разбросанные в беспорядке по белоснежной подушке, длинные волосы. Спускался ниже к манящему прогибу спины и эротичным ямочкам ниже поясницы… Фрэнк несыто сглотнул. Его дыхание учащалось, а губы невольно приоткрылись, пропуская внутрь больше воздуха. Будь его воля - простыня бы окончательно слетела на пол, чтобы он мог любоваться этим телом целиком и полностью, разглядывать мягкие округлости ягодиц, стройные ноги, каждый волосок, покрывающий голени и икры. Утренняя эрекция, подстёгнутая воображением, сладко и горячо ощущалась внизу живота. Фрэнк прикрыл глаза и глухо, сдавленно простонал. Мужчина заворочался, убирая руку с тела, удобно укладывая её под подушку.
«Нет, нет! Не сейчас, не здесь. Держи себя в руках, Фрэнки!» - трепыхалось в его голове, и он неожиданно вспомнил о карете и кучере, который, должно быть, прождал его всю ночь в это далеко не самое тёплое время года.
Подстёгнутый этой мыслью, а ещё больше тем, что был просто не в состоянии и дальше спокойно рассматривать наставника, юноша осторожно спустил обнажённые ноги с высокого ложа, касаясь пальцами прохладного гладкого паркета. Поднявшись, он подошёл к балкону и несколько мгновений просто любовался пейзажем: густым старым парком, над которым медленно расходились насыщенные розовые лучи просыпающегося солнца; начинающими выкидывать бутоны зарослями дикого шиповника перед ним; широкой зелёной поляной и одиноким кряжистым дубом посреди неё, к толстой нижней ветви которого были привязаны резные качели. Они слегка колыхались от лёгкого утреннего ветерка. Приоткрыв створку балкона, он ощутил обнажённой кожей его приятное дыхание и с удовольствием отметил, как желание, поселившееся внизу живота, постепенно успокаивается.
Фрэнк торопливо оделся, подобрал с пола закатившуюся под трюмо янтарную брошь, оглядел себя в зеркало и, бросив прощальный, полный нежности взгляд на сладко спящего мужчину, пошёл к двери. Ему предстояло пройти по внутренним коридорам и спуститься по главной лестнице, постаравшись никого не разбудить и не встретить на своём пути, ведь как работал механизм тайного хода, он не знал.
***
Маргарет постучалась в его комнату около десяти и попросила просыпаться - сегодня у неё были какие-то грандиозные планы, для осуществления которых требовалась помощь Фрэнка. Проспавший в общей сложности не более четырёх часов после тайного возвращения, юноша только простонал, но пообещал проснуться и спуститься к завтраку как можно быстрее.
Поль также был вовлечён в дела этой бойкой и жизнерадостной женщины, поэтому только сочувственно посмотрел на заспанное лицо юноши, когда тот сел напротив него за стол на кухне.
Маргарет планировала заняться стиркой, а для этого требовалась ощутимая мужская помощь: в помещение прачечной требовалось натаскать воды, наколоть достаточно дров, чтобы можно было нагреть её. Пожилой Поль недомогал от болей в спине, и честь колоть дрова всегда выпадала Фрэнку. Юношу это нисколько не смущало - ему нравилось разминать мышцы, затекающие от постоянной умственной работы и сидения за расчётами и книгами. Но перед этим Маргарет загрузила его ещё обширным списком дел, за которые пришлось приниматься сразу после завтрака. Фрэнк метался по особняку, заканчивая одно и тут же принимаясь за следующее, так что пропустил возвращение наставника. Дочистив столовое серебро и хозяйственно обернув его бархатом, он убрал его под тяжёлую крышку в сундук, стоящий на кухне. Оттуда же через небольшую деревянную дверь вышел на задний двор, чтобы приступить к рубке дров для большой печи, что подогревала чан с водой для грандиозной стирки Маргарет.
Джерард вернулся на экипаже баронессы, который затем отбыл обратно. Он ощущал себя так, словно заново родился, и под ногами у него была явно не земля, а что-то упругое, подкидывающее с каждым шагом к небесам. Давно, бесконечно давно он не ощущал себя таким обновлённым, таким свежим и безумно молодым. Мужчине было всего тридцать, и скоро к этой цифре должна была прибавиться ещё единица, но чувствовал он себя безвозвратно, невозможно старым, чёрствым и повидавшим почти всё, что можно на этом свете, человеком. Сегодня же, проведя одну из самых божественных и горячих ночей в своей жизни, он словно выбрался из всего этого нанесённого ветром слоя трухи, что опутывала его тело, не давая ему быть гибким и лёгким. Снова почувствовал вкус к жизни, снова ощутил, как в ноздри ударяет терпкий, ни с чем не сравнимый весенний аромат любви.
Сердце его билось чуть быстрее, чем обычно, и он был бы рад хотя бы ненадолго потерять голову от всей этой истории, пока его служба и присутствие не требовались при дворе. Обязанности, что он нёс, могли бы разрушить совершенно любую романтику и таинственную атмосферу. Но для Джерарда не стояло вопроса: служить или нет. Он был всем сердцем и душой предан своей Королеве, которая поверила в него, по заслугам оценила его таланты и вывела молоденького, не известного никому оборванца в элиту высшего света. Сейчас, спустя десять лет верной службы, он всё чаще задавался вопросом, того ли он достиг, к чему стремился, и не променял ли клетку нищеты и незнатности на красивые, роскошные, но от этого не более свободные оковы положения и богатства? Этого ли он хотел тогда, в свои семнадцать лет? Или он желал быть свободным от всех этих условностей? Все подобные вопросы были не более, чем риторическими репликами «в никуда», остающимися без ответа. Он служил своей Королеве и был обязан ей жизнью. Он служил не из-под палки, а по велению сердца, уважая эту женщину до глубины души, и хотя последние годы некоторые её экстравагантные поступки доставляли много головной боли, - ведь улаживать резонанс от них приходилось Джерарду - это не могло поменять его к ней трепетного отношения.
Мужчина отмёл эти внезапные размышления тренированной силой мысли, вновь концентрируясь на приятных воспоминаниях ночи, на тёплом весеннем воздухе и терпком аромате любви, разлитом в нём. В своей спальне он достал из-под кровати запылившийся деревянный мольберт и треногу для него, из шкафа взял палитру, кисти и тюбики с масляными красками. Открыл стеклянную дверь, ведущую на небольшой балкон, и начал не торопясь устанавливать там подставку для мольберта, намереваясь провести остаток дня, рисуя этюды. Он не брался за живопись уже очень долго, может, больше года. Но сегодня его душа просила красок, и он чувствовал, что это - правильно, стараясь поскорее удовлетворить её требовательную жажду.
Когда всё было готово, он вернулся внутрь комнаты за тюбиками и палитрой с кистями, как откуда-то с улицы послышались характерные звуки рубки дров. Комната Джерарда располагалась на втором этаже и выходила на более тенистую сторону, противоположную библиотеке, где чуть в стороне, рядом с кухней, находился задний двор, подсобные помещения и огромная колода для расколки с торчащим в ней топором. Взяв принадлежности, он заинтересованно вышел на балкон. Раньше Джерард не обращал особого внимания на хозяйственную жизнь поместья, его голова была полна других, более масштабных забот. Но сегодня этот звук казался таким настоящим, таким гармоничным, полным жизни. Он идеально вписывался в картину его обновлённого ночью любви мира.
Фрэнк колол дрова. Его недлинные волосы, собранные в хвост, растрепались от резких, энергичных, размашистых движений. На улице было ещё довольно прохладно, но, разгорячённый такой активной работой, юноша решил снять домашнюю шерстяную жилетку и распустить края ворота простой холщовой сорочки…
Джерард, стоящий на балконе и намеревающийся рисовать пейзажи, застыв, оперся на холодные перила балкона. Фрэнк, знакомый, родной и такой понятный человек, неторопливо спускал с рук безрукавку, медленными движениями тонких пальцев развязывал верхние тесёмки ворота его рубахи… У мужчины на мгновение перехватило дыхание. Когда этот мальчик успел так вырасти? Он же постоянно был перед глазами, мелькал где-то рядом… Его мальчик, его находка. Когда его плечи успели раздаться вширь, а тело - обрести странную, манящую гибкость? Не осознавая своих действий, Джерард облизнул пересохшие на свежем воздухе губы и продолжил наблюдать, как ничего не подозревающий Фрэнк скидывает мешающую одежду рядом на деревянную табуреточку и берёт в руки топор, собираясь расколоть чурбан на более тонкие лучины для растопки. От него веет притягательной силой молодости, энергией, и его резкие, точные движения обнаруживают перекатывающиеся в резком рывке мышцы.
Не отрываясь от этого зрелища, мужчина нащупывает в связке кистей оструганный грифельный карандаш и принимается за наброски. Торопливые короткие линии разной интенсивности и нажима ложатся на бумагу - умение зарисовывать у него в крови, и Джерард почти не обращает внимания на то, что появляется на бумаге. Он погружён в чарующее зрелище того, как его мальчик, его Фрэнки, единственный ученик, неожиданно оказался гибким молодым мужчиной со стройным телом и точными, сильными движениями… Это открытие было тем неожиданнее, чем больше Джерард ловил себя на мысли, что оно нравится ему, и что вид Фрэнка не оставляет его равнодушным. Руки наносили штрихи не медля, в то время как глаза жадно впитывали в себя эту картину.
Фрэнк, закончив с расколкой дров, в несколько заходов унёс получившиеся кучки лучин в прачечную и, вернувшись на кухню, раскрасневшийся, поблескивающий от пота, в крайне расхристанном и недопустимом виде, столкнулся там с наставником, странно стоящим, опираясь на стену спиной и скрестив руки на груди. Он смотрел на Фрэнка, вопросительно изогнув бровь, но не говорил ни слова. Немая сцена. Сердце юноши забилось быстрее под этим взглядом, но он невозмутимо прошёл ближе к наставнику и сказал:
- С возвращением, Джерард. Вы голодны? Прошу прощения за мой вид, я помогал с колкой дров и не успел привести себя в порядок.
Джерард ответил не сразу. Он стоял и просто смотрел на своего протеже, будто видел впервые. Фрэнк занервничал, не понимая, что это значит и к чему может привести. Наконец, губы мужчины приоткрылись, и он заговорил:
- Хороший день, Фрэнки. Ты не слишком легко одет для такой погоды? Сегодня довольно свежо.
Фрэнк опустил голову вниз, оглядывая себя. Кожа, лоснящаяся потом от энергичной работы с колуном, открытые ключицы и грудь, довольно неприлично и глубоко оголённая между развязанной тесьмой ворота рубахи. Поддаваясь смущению, порывисто подняв руку, он попытался стянуть полы вместе, но только замазал светлую льняную ткань грязными пальцами.
Джерард звонко рассмеялся, приводя юношу в ещё большее смущение. Фрэнку горячо хотелось просто исчезнуть сейчас на насколько минут, чтобы уйти от этого странного, незнакомого взгляда наставника. Здесь было не поместье баронессы, и они были не на балу. Юноша не понимал, как вести себя с хозяином после всего случившегося там, но в чём он было точно уверен - что соблазнять его всё то время, что они пересекаются в поместье, следуя совету Люциана, он не хочет. Он не был готов играть в эту игру без остановки, просто потому, что помимо желания и любви испытывал к Джерарду глубокое уважение, сильную привязанность и не собирался переступать рамки своего подчинённого положения. Это было бы слишком, его воспитывали совсем в другом духе. Задумавшись на секунду, он с ужасом подумал, что вообще не имел какого-либо плана на этот счёт. Просто кинулся в омут с головой и поехал на бал вслед за Джерардом. Терзаемый волнением, страхами, но готовый ко всему. И что теперь? Между ними уже произошло столько всего, что кружилась голова от одного самого маленького воспоминания. Но тут, в этих стенах, в родном доме, в котором он вырос и научился у него всему, это было невозможно. Дико, странно, неправильно. Он не хотел позволять себе вольностей и от этого смущался под изучающим взглядом наставника всё больше.
Мог ли он знать, что именно это его поведение, это невинное смущение и детский жест, старающийся прикрыть тело, сильнее всего разжигали в Джерарде животные инстинкты охотника? Он неожиданно и резко понял, что его мальчик вырос, и пора учить его дальше. Учить тому, к чему раньше, как ему казалось, он не был готов. Учить таким вещам, к пониманию и мастерству в которых Джерард пришёл своим умом и опытом.
- В чане на печи горячая вода. Наверное, Маргарет предусмотрела и согрела её для тебя. Унеси его в ванную, я помогу тебе помыться.
С этими словами он мягко улыбнулся и, взяв с кухни большой кувшин, отправился к двери, за которой лестница вела к его покоям и большой ванной в пастельных тонах. Фрэнк редко мылся там, но не это поразило его больше всего. Джерард никогда раньше не присутствовал при этом! И никогда за всю его жизнь не помогал ему мыться. Это было дико! Юноша прекрасно справлялся с этим сам, а в детстве только Маргарет помогала ему.
Послушно взяв полотенцами довольно крупный чан, чуть больше, чем наполовину заполненный водой, от которой веял пар, он молча направился за наставником. Щёки и уши Фрэнка горели, он испытывал совершенно запутанные разноцветным клубком шерсти чувства. Его терзало непонимание и лёгкий страх перед происходящим. Он судорожно вспоминал, не оставил ли Джерард ночью следов на его теле, и не мог ничего придумать, чем можно было бы их объяснить, если они всё-таки есть там.
Они поднялись по лестнице, Джерард - неторопливо, с грацией дикого животного, вышедшего на охоту, а Фрэнк - осторожно, стараясь не расплескать обжигающую воду.
В ванной Фрэнк неловко замялся. Мужчина наблюдал за ним с интересом, находясь в той же позе, что и на кухне, и его саркастически заломленная бровь не давала юноше собраться с мыслями.
- Боже мой, Фрэнки, ты бы сейчас видел себя, - наконец проговорил хозяин поместья, широко улыбаясь своему ученику. - Ты ведь не хочешь сказать, что стесняешься меня? Я многое повидал в своей жизни, и, боюсь, тебе нечем будет меня удивить.
«Господи, - взмолился юноша, сильно зажмуривая веки, - но ведь я не каждый день раздеваюсь перед вами. Неужели это так странно - стесняться другого человека, когда он неожиданно попадает к тебе в ванную?». Его руки стали наощупь развязывать оставшиеся завязки рубахи, но пальцы не слушались, дрожали, то и дело путаясь в тонких верёвочках. Какое-то время Джерард напряжённо наблюдал за этим, испытывая небывалый прилив охотничьего азарта.
Фрэнк, так и не открыв глаз, почувствовал на своих пальцах уверенные руки мужчины и широко распахнул ресницы. Наставник смотрел на него спокойно, и только в глубине глаз плясали необузданные зелёные искры.
- Я помогу тебе, мой мальчик, иначе ты провозишься так до вечера, - ловкими короткими движениями тонкие пальцы, отстранив ладони Фрэнка, быстро расправились с узлами, и мужчина опустился ниже, проделывая те же нехитрые действия с бриджами.
Фрэнк закрыл пылающее лицо руками, не в силах смотреть на это, и сдавленно, очень тихо простонал:
- Боже, это до невозможности смущает меня…
Наставник только хмыкнул, продолжая начатое.
- Не стой как каменный истукан, Фрэнки. Ты уже можешь снять рубашку. Раздевайся, я приготовлю воду.
Джерард отошёл от него, и Фрэнк, выдохнув, отвернулся к стене и быстро освободился от влажноватой от пота рубахи и бриджей. Он оказался совершенно обнажённым в комнате размером в несколько шагов с мужчиной, которого любил больше жизни, и его сознание начинало медленно уплывать от трепета и волнения.
- Забирайся в ванную, ты замёрзнешь, - повелительно сказал наставник, и юноша, стыдясь своей наготы, но стараясь вести себя естественно, прошёл мимо и устроился в большой фаянсовой ванной, новомодном чуде, пару лет назад привезённом из Парижа.
Она уже была ополоснута горячей водой, и Фрэнк благодарно посмотрел на Джерарда. От стенок приятно парило, и на самом деле стало намного теплее. Он сидел внутри, по центру, подобрав под себя согнутые ноги и чуть опустив голову вниз, когда рука Джерарда, повелительно собрав распущенные волосы юноши в кулак, заставила его наклониться ещё ниже. Фрэнк чувствовал, как его позвонки на спине выпирали из-под натянувшейся кожи. И вот - такое долгожданное влажное тепло полилось в основание шеи из большого кувшина. Струя, направляемая рукой наставника, перемещалась по его плечам, шее и спине, смывая солёный налёт пота и пыли, и бесчисленные ручейки воды стекали по бокам и животу, запутываясь в переплетении тёмных колец в паху.
- Подержи волосы сам, я намылю тебя, - с этим голосом невозможно было спорить, и Фрэнк влажной рукой перехватил пучок, ощущая, как наставник, находящийся сзади, водит по его спине, шее и лопаткам округлым душистым мылом. Это было приятно, очень приятно, но, к слову, не приводило Фрэнка к эротическому возбуждению. Он сейчас настолько чувствовал в каждом движении по его коже заботу и нежность, что расплывался от этих тёплых ощущений и неосознанно начинал улыбаться. Иногда пальцы, держащие мыло, ненавязчиво касались его, и тогда юноша, уходивший из реальности в мир фантазий, легко вздрагивал, возвращаясь обратно.
- Справишься спереди сам? - с лёгкой усмешкой спросил Джерард, на что Фрэнк ответил, утвердительно кивая головой. Получив мыло и доверив волосы руке наставника, он быстро водил им по груди, торопливо намыливал шею и живот, стараясь скорее закончить с этой странной пыткой.
Наставник уже разбавил воду, приготовив кувшин, чтобы смыть мыло с тела юноши, как в дверь постучали, и через мгновение внутрь вошла Маргарет. Несколько секунд она удивлённо молчала представшей ей картине, но, надо отдать должное, быстро взяла себя в руки и совершенно спокойно сказала:
- Жерар, прибыл посланник от Её Величества. Она срочно вызывает тебя ко двору. Кажется, там происходит что-то серьёзное.
Джерард выслушал её с каменным лицом, а потом, экспрессивно выругавшись по-итальянски, поднялся с колен, на которых находился всё это время.
- Скажи ему, я буду готов через полчаса, пусть ждёт. И помоги Фрэнку закончить тут… - Право, я могу и сам… - пролепетал донельзя смущённый юноша, но Маргарет перебила его: - Я всё сделаю, Жерар, - и вышла из ванной, чтобы передать сообщение человеку королевы.
Нависнув над Фрэнком, наставник взял его за скулы рукой и развернул лицо к себе. Несколько мгновений смотрел, будто запоминая его черты, скользя взглядом по бровям, глазам, линии носа, мягким изгибам губ… Тот почти не дышал, настороженно глядя в глаза мужчине и ожидая хоть какого-нибудь продолжения.
- Ты вырос, мой мальчик, - наконец произнёс Джерард, - и это было неожиданным открытием для меня сегодня. Кажется, я оказался не совсем готов к нему. Но всё к лучшему. Ты так стремился начать постигать науку обольщения, и вот это время пришло. Я займусь тобой сразу по возвращению из Парижа.
Фрэнк был поражён и растерян. Что такого произошло сегодня? Ведь всё было… совершенно как обычно? Или же его тело, перестав быть девственным, начало само подавать сигналы или вести игру, о которой не догадывался его обладатель? Он был и рад, и расстроен одновременно. Всё происходило слишком торопливо, и теперь уже сам Фрэнк не был уверен в том, хочет ли он так быстро перенимать странную и трудную науку своего наставника. Молчание затягивалось. Взяв себя в руки, он тихо сказал:
- Я буду ждать вас, Джерард. Возвращайтесь скорее.
Мужчина только улыбнулся в ответ и, на прощание проведя пальцами по линии широких скул, развернулся и вышел из ванной.
Фрэнк тут же осунулся, рука, держащая волосы и не дающая им намокнуть или вымазаться в пене, затекла, и он безразлично выпустил хвост. Он распался прядями по намыленным плечам, но юноше было всё равно - он приходил в себя, успокаивал тяжёлое дыхание.
Неслышно зашла Маргарет и, подойдя ближе, стала молчаливо поливать из приготовленного кувшина, медленно смывая широкой мягкой ладонью пену с кожи Фрэнка.
- Что такое, Франсуа? - нежно спросила она. - Ты кажешься расстроенным. - Я… - начал юноша, не зная, что же сказать дальше. - Я просто не ожидал от наставника такого странного поведения.
Маргарет грустно улыбнулась, смывая с прядок каштановых волос мыло, успевшее их замарать.
- Жерар… привык получать то, что хочет, - чуть помолчав, неожиданно сказала она. - Но ты - особенный для него. Почти родной, и я уверена, что если ты чётко дашь понять, что не хочешь чего-то, то этого не произойдёт. Я верю, что ты разберёшься в том, чего хотел бы сам. Всё наладится, - говорила эта милая, добрая женщина, гладя его по волосам.
Фрэнк мягко улыбнулся ей, подняв голову, и несильно сжал её ладонь.
Главное - разобраться в том, чего хочет он сам? Так чего же он хочет?
Как же я невероятно ждала продолжения этой работы! Тонкая и изящная, как венецианское кружево, она заставляет мое сердце нервно трепыхаться в груди при прочтении, будто это мой первый фанфик, хотя, мне казалось, что в этом жанре и, уж тем более, с этим пейрингом меня ничто больше не может так уж впечатлить. Я в восторге от авторского легкого к прочтению языка, который ненавязчиво оплетает читателя, утягивая вглубь истории; я в восторге от этой идеи и от самой истории, которая мягко и неспешно, слой за слоем, раскрывается перед читателям в новых красках; я в восторге от персонажей, прописанных достаточно реалистично, без намека на фальшь и помпезность(что можно бы ожидать в этой теме), но тем не менее состоящие не из грубой чеканки правды. Надеюсь, вы простите мне мой, мягко говоря, фанюческий выпад восхищения в вашу сторону, автор, но это действительно потрясающая работа. Итак, теперь по поводу сюжета, который мне, опять же, безумно по душе, ведь мы действительно довольно часто не замечаем или недооцениваем людей, находящихся с нами рядом на протяжении долгого времени, мы настолько привыкаем к ним, что иногда смотрим на них, но не видим. И это озарение Джерарда о том, что Фрэнк сейчас совсем уже не ребенок и, между прочим, достаточно хорош собой - вполне логическое следствие из всего происходящего. Позволю себе предположить, что Фрэнк сдаст себя с потрохами, когда дело дойдет до близости между этими двумя, или же когда Джерард решится отвести Фрэнка на один из таких балов и как только юноша наденет маску, то Уэй его узнает, ведь у меня создалось впечатление, что то, что было между ними на балу, под прикрытием анонимности, слишком яркие и ценные воспоминания для Джерарда, чтобы он мог их так легко забыть. В любом случае, права я или нет, я буду рада любому продолжению этой замечательной истории. Желаю вам огромного вдохновения и жажду прочитать следующую интригующую и безусловно шедевральную главу этой работы. Удачи. хо Дебора
Дебора, боже ж ты мой, как я рада читать столько эмоций и текста о своей работе.. Вы сделали меня счастливой, спасибо вам огромное! Спасибо за то, что читаете, и еще больше - что не поленились написать отзыв, это очень дорого для меня. Спасибо вам! А по истории... могу сказать лишь, что она еще очень удивит всех, я так думаю. Пока что никто близко не подошел в догадках к предпологаемому развитию сюжета, и это радует, хех :-) будет захватывающе. Мне грустно т того, что я знаю конец этой истории( <3
