Я просыпаюсь в холодной постели, на смятых простынях, дрожу от холода или от волнения. Открываю глаза и разглядываю потолок, стены, пол; приподнимаюсь, опираясь на руки. Какой-то очередной город, какой-то паршивый отель, в котором я провожу утро. Я знаю только, что на вечер назначено выступление на каком-то известном фестивале в каком-то недавно отстроенном стадионе. У меня плохое настроение, и прежде всего потому, что мне здесь не нравится, я не хочу оставаться один. Ищу свою одежду среди разбросанных вещей на полу; нахожу темную футболку и какие-то джинсы, одеваюсь, потом выхожу из номера. Коридор длинный, почти бесконечный, с сотней дверей. Хорошо, что я вовремя заметил надпись на моем запястье: «Мой номер - 219».
Поднимаюсь на этаж выше, подхожу к двери с нужным номером, долго смотрю на эти три цифры; только потом нахожу в себе силы, толкаю дверь. Захожу в темноту, зову его, раз пять произношу его имя, и Уэй, наконец, отзывается. Он в ванной, просит меня подождать несколько минут снаружи, но мне безразлично, я не хочу ждать, и поэтому захожу внутрь. Майки, полуголый, стоит посреди комнаты, рассматривает себя в зеркале, потом переводит взгляд на меня. На нем только светлые джинсы, не застегнуты. Мне почти интересно, догадывается ли он, что уже давно меня не возбуждает, но я никак не решусь об этом спросить. Он поднимает с пола и прижимает к телу черную рубашку, которую он собирался надеть, а мне эта вещь только напоминает о его брате; я уставился на темную ткань. Мне отчего-то так жаль… Я собираюсь что-то сказать, и, наконец, получается: «Я ведь просил тебя… Отдать все его вещи мне» Уэй долго разглядывает меня, мое отражение, это застывшее выражение моего лица. Он сдержанно улыбается, но ничего не говорит. Застегивает рубашку на все пуговицы, кроме первой.
- У меня болит голова,- признаюсь я и, чуть замедлившись, продолжаю,- Знаешь, я места себе не нахожу. После того, что случилось… с Джерардом. Он разворачивается, подходит ко мне. На самом деле, от того, что я ему это рассказываю, мне не становится легче, и с каждым днем все сложнее подбирать слова, чтобы описать все, что я чувствую. Это становится почти невозможным. Так или иначе, Майки старается помочь мне, я это знаю; он принимает меня в свои объятия, кладет руки мне на плечи. Говорит что-то, из чего я понимаю только просьбу успокоиться. - До сих пор не могу понять… Как же так, блядь, получилось,- признаюсь я. Он смотрит на меня прямо, и в его взгляде настолько ясно читается вопрос: «А не все ли равно?», что это, наконец, пугает меня. Я отступаю от него, делаю два шага назад, выхожу из комнаты, выбегаю из его номера.
***
Мне, наверное, хочется разобраться во всем. Хочется вспоминать прошлое с кем-то, кто застал те времена. Но не с Майки. Он особенный, идет вперед, в ту непроглядную темноту, что называют будущим, а для меня... Еще не все решено в прошлом. Я долго думаю об этом, затем нахожу в своем телефоне сохраненный номер Рэя, набираю эту знакомую комбинацию цифр. Жду минут семь, представляя, как он стоит, опустив голову, посреди своей гостиной, не зная, ответить на звонок или нет. Я мысленно умоляю его. Наконец, он подходит к телефону, и после того, как я представляюсь, следует долгая пауза.
- Фрэнк? – переспрашивает он,- Ну, старик… И как ты? Где ты сейчас? Я пытаюсь вспомнить город или название фестиваля, но безуспешно. Этим занимается Майкл, и, если честно, то это именно он старается вернуть мою жизнь к упорядоченности. Но у меня нет ни идеи, где я, и вместо ответа я произношу нечто, напоминающее признание в том, что я этого не знаю, мое невнятное оправдание. Каждые три дня – новый город. Такая жизнь, я сам ее выбрал, я сам ее создал, со всеми проблемами, с этим бешеным ритмом. Если я остановлюсь… То потеряю все, может быть.
- Я слышал песни с твоего последнего альбома,- спокойно говорит он,- Даже лицензионный диск купил. - Да? И как тебе? - Это… Прекрасно. Хорошая работа, Фрэнк. Теперь я понимаю, почему ты всегда хотел отделиться от группы, поработать отдельно. Чтобы ничто не сдерживало тебя, чтобы раскрыть свои возможности полностью...
Паузы в нашем разговоре напряженные, длительные, и я глубоко выдыхаю, когда он вновь заговаривает первым. - Я недавно смотрел наши фотографии, старые, еще с тех времен… с того тура, после выхода второго альбома. Знаешь, что самое удивительное и, наверное, страшное? То, что он был действительно неплох. Улыбчивый, веселый, но на самом деле, я уверен, он никого близко не подпускал. За исключением тебя, - следует недолгое молчание; я нервно провожу ладонью по лицу,- А эти его выходки на сцене… Я, честное слово, чувствую, как Рэй улыбается. И мне от этого… Легче. Мне легче от мысли, что не один я помню человека, который изменил мою жизнь? Что не один я по нему скучаю? - Фрэнк, я не знаю, хочешь ты говорить об этом или нет, но он любил тебя. И у него никогда не хватило бы сил в этом признаться. - Я знаю,- голос сходит на нет; я окончательно замолкаю, и Рэй, наверное, понимает, что я чувствую, поэтому переводит тему. - А как Майки? С ним все в порядке? - Да. С ним все просто… Замечательно,- говорю я без особой уверенности, - Он решил остаться со мной, ни на шаг от меня не отходит. Ездит на все мои гастроли и занимается моими делами. Да и вообще, он погряз в моей жизни и в моих проблемах, думаю я, но вслух не говорю. - Я слышал от кого-то, что вы вместе… - Нет, нет. Наверное, нет. Он молчит, и я решаюсь спросить: «Может быть, как-нибудь встретимся? Запишем несколько песен вместе?» - Знаешь, мне эта идея не очень-то нравится, так что, наверное, нет,- я молчу, думая о том, что это была действительно плохая идея. - Ты давай. Дальше один.
***
Вот уже минут пятнадцать я стою возле окна, пытаюсь смотреть на все по-другому. Увидеть то, что видел Джерард, может быть. У меня, конечно, ничего не получается, и я так расстроен – беру в рот три таблетки, запиваю водой из-под крана в ванной. Когда я засыпаю, мне снится пустыня, горячий ветер, и я, молодой, еще полный сил, еще не видевший в жизни сложностей, и рядом со мной Джерард. И синяя ткань неба, нависшего над нами, еще не кажется такой грязной, размытой, порванной на две части. Сранный, счастливый сон или реальное воспоминание из того времени, когда жизнь для меня еще не обернулась разочарованием. Но я ясно вижу его лицо, я называю его по имени. Прошу вернуться и извиняюсь за какие-то глупые случайности, что раньше его расстраивали, за недопонимание между нами, за холодность, за мои амбиции, за те несерьезные, детские страхи. Я не останавливаюсь, рассказываю ему обо всем, что произошло после его смерти, о моих попытках вернуться к нормальной жизни. Он веселится, будто знает, что все мои старания заранее обречены на провал, как знаю об этом я; и я снова слышу его смех, и я признаюсь ему в любви просто потому, что я так чувствую. Это звучит так безнадежно. - Понимаешь… Мне без тебя не о чем мечтать.
Я рыдаю у него в объятиях, мне жаль, что это всего лишь сон, что это ненадолго. Он гладит мои волосы, я тщетно стараюсь успокоиться, и какое-то время мы не замечаем, как в нас меняется что-то, как начинается разрушение. Он бледнеет, почти не дышит. - У нас нет будущего,- говорит он чужим, преломляющимся голосом; прилагает усилия, чтобы произнести каждое слово. Его глаза закатываются, ему становится нечем дышать, он признается в этом. Мы соприкасаемся руками, и я прижимаюсь к нему всем телом, пока из него уходит жизнь, пока он теряет способность к выживанию. И солнце обдает меня холодом, и жизнь для меня останавливается – снова, еще один раз. Я умоляю его, умоляю остаться, падаю перед ним на колени, и земля подо мной – пыль. Снова, еще раз, я чувствую, как теряю все.
Когда я просыпаюсь, я ощущаю себя больным, сломленным, мне не хочется вставать с постели. Я вспоминаю моего психолога, его слова: «Ты должен рассказывать мне все, и то, что тебе снится – важнее всего. Это то, с чем ты связан мысленно». Конечно, я не рассказывал ему и половины всего, что со мной происходило. Но знал бы он, с какими мыслями я живу – не удивлялся бы ничему, как не удивляюсь я.
***
Позже, вечером того же дня, я задыхаюсь, переходя от одного края сцены к другому. Воздух над концертной площадкой вязкий, жаркий, мне его не хватает, и, хотя я старался хорошо выступить, что-то пошло не так. Гитарист не попадает в ноты, и я подхожу к нему, запускаю пальцы в его волосы. Специально, чтобы позлить толпу - по их мнению, после Джерарда я не должен никого любить, я, может быть, вообще жить теперь не должен, и я злюсь от беспомощности… Потому что на самом деле это так и есть. На самом деле, после него моя жизнь остановилась.
Я на исходе; перед глазами все плывет, и я близок к тому, чтобы отключиться, но вдруг ощущаю себя чертовски удачливым – людям в зале нравится то, что я делаю, хотя в моих движениях больше отстраненности, чем жара, и я скорее уставший, чем возбужденный. Это выступление вживую, мои крики вместо слов песни, в которой я просил Джерарда остаться со мной даже после всего, что между нами было; наш сумасшедший, безудержный металл, и эти строчки, ставшие чужими и почти стершиеся из моей памяти; долгий, неприятный поцелуй с гитаристом. Я нашел крайне удачный способ отвлечься. - Я победитель, да,- тихо говорю я этому парню с гитарой, и меня до ужаса раздражает все, что он делает на сцене. Под конец мы играем старую, всем известную песню, и я вдруг понимаю, что все время выступления я ждал только ее. Чтобы на ней задохнуться.
Едва дождавшись, когда же все закончится, и, прокричав последние строчки, я ухожу со сцены, с публикой не прощаюсь. Там, за сценой, вдали от репортеров, Майки берет меня под локоть, прижимается ко мне. И за вопросом, почему я здесь, что я здесь делаю, неизменно следует ответ: «Это потому, что ты всю молодость только и делал, что давал концерты на каждой помойке»
***
Не помню, как я оказался на каком-то приеме. Вокруг меня ходят молодые девушки, официанты, парни в дорогих костюмах; я заглядываю в их лица, они с меня не сводят взгляды. Внезапно я понимаю, что хочу скрыться, и это желание стать невидимым для всех, кого я не знаю, оно необъяснимо; наконец, я забиваюсь в угол, смотрю на телефон, отправляю кому-то пустое сообщение. Пусть думают, что это важно, что мне нужно с кем-то срочно связаться. Пусть считают, что в моей жизни осталось хоть что-то значимое.
Майки делает вид, что не замечает моего состояния, не смотрит мне в глаза. И на самом деле он со мной за одно, он тоже играет в этом спектакле. Он подводит ко мне высокого парня, очередную знаменитость, представляет нас друг другу, и я тут же забываю это имя, хотя, наверное, я слышал о нем пару раз. Мне все равно, кто он, и где снимался, и с кем спит, но я говорю, что рад встрече; мне так хочется, чтобы его имя и фамилия остались для меня знакомым словосочетанием – но я говорю что-то о том, как давно я мечтал познакомиться с ним лично. Я хочу остаться для него незнакомцем, легендой рока, человеком с обложки очередного омерзительного журнала, да просто каким-то лишним человеком на этой вечеринке. Я хочу ускользнуть от разговора.
Но когда я говорю об этом Майклу, он только сильнее сжимает мое запястье, и я понимаю, что мне лучше замолчать. Я рассматриваю лицо нашего собеседника, замечаю пустоту в его взгляде, и мне даже интересно наблюдать, как при этом меняется его лицо, когда Майки произносит название нашей группы. Наше прошлое, все лучшее, что было в наших жизнях, сошлось в этом названии. - Да? – он улыбается как идиот, как абсолютно счастливый человек,- Надо же, вы были моими кумирами. Да и вообще… Вы были просто замечательной группой.
Я только киваю в ответ. Меня это ужасно раздражает - да, конечно, мы были талантливыми, известными, мыслящими по-другому; и нас не принимали, не понимали наших идей, не осознавали нашего отличия от всех остальных музыкантов. А мы были особенными… Охренеть какими особенными.
Но это было раньше, давно, несколько лет назад, до постоянного нытья Майкла и до моих нервных срывов. И, уж конечно, это было до затянувшегося суда по делу о разводе Джерарда с его женой, до его постоянной, непрекращающейся депрессии, до наших разговоров по ночам. Раньше, чем мы перестали быть просто друзьями; еще до нашей долгой, незабываемо красивой истории. Еще до того злого, непонимающего взгляда Джерарда, когда я сказал ему, что продюсер попросил меня записать сольный альбом. Это было раньше, конечно, намного раньше того момента, как все начало рушиться на моих глазах, раньше, чем при ссорах я вслух желал ему смерти, а потом извинялся; до того, как я впервые переспал с Майклом. Все это было до того, как Джерард спрыгнул с крыши какого-то дорогого отеля в Сан-Франциско. А после этого жизнь остановилась. Наши мечты и ожидания, дела, отложенные на ближайшее время, все нерешенные вопросы – все обратилось в пыль. И нас развеяли по ветру, его прах, вместе с моей разрушенной, лишенной смысла жизнью.
Что ж, я этого заслужил, и я заслужил еще два ужасающих года существования, два года жизни без него, еще сто попыток разобраться том, что прошло. Долгие разговоры с адвокатами, откуда-то взявшийся вопрос о разделе имущества, препирания с его свихнувшейся бывшей женой. Моральное разложение, непрекращающиеся иски об авторских правах; мои просьбы отдать все его личные вещи мне, всю его одежду, все фотографии. Нерешенный вопрос о будущем группы, отмененное турне, сорванные концерты. Но жизнь продолжается,- так говорит Майки,- и я выхожу в свет, стою перед репортерами, позволяю себя фотографировать; встречаюсь с новыми людьми, узнаю их к нам отношение, и сейчас выясняется, что наше прошлое нравится каждому, с кем я ни разговариваю. Нас ценят, знают, любят, боготворят, и всем безразлично, что от нас уже ничего не осталось. Мы – прах и пепел, и лучше никому о нас не вспоминать. Давно пора начать любить живых.
Думая обо всем этом, и начинаю чувствовать себя отвратительно; я - суровый человек, проживший интересную жизнь, живущий уже слишком долго, не замечающий отсутствия своего смысла. Поднимаю глаза, неотрывно смотрю на Майки, и он, наконец, замечает на себе мой взгляд, извиняется и выводит меня из зала.
***
Двери лифта расходятся в стороны, я замечаю, что это нужный мне этаж. Снова эта головная боль - мои таблетки больше не действуют, и мне с трудом удалось достать другие. И сейчас я направляюсь в сторону номера Майки. - Я жду тебя, - он сказал это приглушенным шепотом, на прощание. И я должен прийти. На руке надпись – «Мой номер - 219», от воды буквы расползлись чернильной паутиной. Так или иначе, я вынужден признаться самому себе, что так делал он. Рисовал крестики на моих руках, проводил ручкой по моей коже, а потом шептал, о чем я не должен забыть. И я помнил, и я не смею забыть… О том, что он обладал мной полностью.
В комнате Майки темно, и я делаю несколько шагов по направлению к свету – он исходит от телевизора. Какая-то религиозная передача, разговор о суициде, об известных самоубийцах. Я стою, не двигаясь; смотрю, как весь экран занимает фотография Джерарда, и за кадром диктор говорит что-то о гомосексуализме, о его безумных романтических связях, о его непрекращающихся попытках покончить с собой... Майкл сидит на полу, вслушивается в каждое слово, но на экран не смотрит. В какой-то момент, когда мы оба понимаем, что слушать это становится невозможным, он выключает телевизор, поднимается, всматривается в мое лицо. Интересно, что можно прочесть в моем взгляде. Замешательство? Ненависть? Желание уйти, настолько ничтожное, что это почти просьба? Я понятия не имею, что чувствую сейчас.
- Что они знают о нем? Что знают о его жизни, о том, как с ним было тяжело? Они и не догадываются, насколько все сложно... – Майки решается заговорить, и я прикасаюсь к его руке, будто случайно; хочу коснуться его еще раз, но отхожу. Мне немного осталось до того, чтобы сорваться, чтобы уйти, уехать, скрыться от всего этого, и он единственный знает, насколько тяжело мне дается сохранять это нечеловеческое спокойствие, после всего, что о нас говорили и писали в газетах. После всего, что было правдой; всего, что мне никогда не удастся забыть.
- Пожалуйста, Фрэнк,- его тихая просьба остаться, его постоянство, моя усталость и нерешительность… Я снова подхожу к нему, ближе, и мои пальцы скользят по его рукам, выше, к плечам, к его шее, чтобы расстегнуть пуговицы на этой рубашке. Он обнимает меня, и я ясно чувствую запах чужого одеколона; это то, что по-прежнему остается между нами – не любовь, но воспоминания; эта его попытка быть таким, как его брат, она вызывает у меня отвращение, неприязнь, и одновременно желание. Это, может быть, моя попытка вернуть то, что давно в прошлом. Нам уже никогда не понять, что со всеми нами произошло; что стало с теми живыми, настоящими людьми...
Окна открыты, занавески вокруг них, белые, легкие, приподнимаются от ветра, и в комнату медленно заползает темная ночная прохлада, меня бьет дрожь, когда я оказываюсь полностью раздетым; я смотрю вдаль, вниз, туда, где заканчивается еще один день, где на город опускается ночь. Я, наконец, справляюсь с его рубашкой, снимаю с него эту чужую, старую вещь; мы оба в этой темноте становимся другими, и откуда-то в нас появляется страсть, влюбленность. Я сажусь на стол, заставляю его подойти ближе и раздвигаю ноги, в очередной раз - для него; сжимаю коленями его бедра. На столе я нахожу черную ручку, и я хочу исписать словами его руки, его тело; я действительно хочу перевести все на долгие, грязные откровения, рисую на его ладонях бесчисленные кресты, как делал это он, пишу невнятные слова, которых никто никогда не слышал – то, о чем я думаю постоянно, непрерывно.
«Никто и не просил спасать мою жизнь, животное»,- я пишу это на его шее, вырисовывая каждую букву так, чтобы он не смог этой надписи не заметить. «Все, что ты для меня делал, было напрасно. Твоя любовь лишает меня сил, и я так хочу сбежать от тебя»,- слова, что я никогда бы не решился произнести, покрывают его руки тонкими линиями, чернила въедаются в кожу. Он мягко улыбается, гладит мою спину, а я спускаюсь ниже, пишу на его ребрах: «…Ты ни за что меня не остановишь, как я не остановил его», и Майки тихо смеется надо мной, еще не зная, что я имею в виду; а я хочу, чтобы это стало для него настоящим открытием – я никогда не говорил ему всей правды, никогда не был настолько искренен. И я продолжаю, хочу сказать все и сразу, поэтому пишу на его теле: «Я не люблю тебя и никогда не любил. Желание – это другое», и потом: «Все это слишком… неправильно» - еще ниже, заметная надпись на животе. Я оставляю на нем мои слова, и слова Джерарда, вырванные из наших бесконечных разговоров, из воспоминаний, из моих навязчивых идей. Он все еще смеется, на мгновение отдаляется от меня, чтобы расстегнуть свои джинсы, стянуть с себя всю одежду, и этого мгновения мне хватает, чтобы понять, что мы, наверное, никогда не были настолько разгоряченными, настолько привлекательными. Сейчас я действительно хочу быть рядом, за его дыханием не различать своего.
Опять меня преследуют старые воспоминания, теплое дыхание с привкусом сигарет - я не понимаю, кому оно принадлежит; чужое дыхание и горячий воздух по моей коже. Все меркнет, останавливается, распадается на части. Все разрушается, я все разрушаю, от всего отказываюсь, опять вытаскиваю правду на свет. Но на самом деле это никому не нужно, и, наверное, лучше молчать и жить спокойно. Лучше не осуждать и не бояться быть непонятым. Лучше не прыгать с крыши высотного здания, потому что и без того жить осталось недолго. Лучше не искать смысл ни в чем, лучше быть тупым и безликим обывателем или замкнутым в себе психопатом, да хоть самым страшным маньяком всех времен; лучше не выставлять на свет свои чувства, о них говорить не положено, лучше скрывать их где-то внутри. Лучше, гораздо лучше беречь своих близких, пока они рядом и время еще не стерло их лица. И да, жизнь была бы проще, если бы я понял это сразу.
И только сейчас до меня полностью доходит, что мы сами не вечны, мы разрушимся, станем прахом и пеплом, рассыплемся костьми. Я прислоняюсь к нему, - так близко, что мне становится жарко, - чтобы сделать последнюю надпись на его плече, и хотя руки дрожат, у меня это выходит неплохо: «Я так хочу умереть» На последних буквах понимаю, что поранил его стержнем ручки, на буквах проступает кровь. Майкл проводит пальцами по плечу, смотрит на меня с ужасом, почти с отвращением. Мне становится нехорошо. - Что ты делаешь? – и, через несколько секунд,- Да что с тобой такое? Он отходит от меня, идет к середине комнаты, но потом возвращается, ждет от меня ответа. - Я постоянно думаю о том, что все могло бы быть иначе. Что я мог бы его остановить. -Послушай, - он долго подбирает слова,- ты что-то неправильно понял. Мне ужасно жаль Джерарда, но мой брат был порядочной сволочью. И потом, смотря мне в глаза: «Иногда мне кажется, что его смерть – это лучшее, что могло с нами произойти» Я отчего-то решаю, что мне лучше уйти.
***
Стоя в своей комнате, перед огромным окном, я борюсь с ощущением, что меня тянет вниз, я едва пересиливаю это желание выброситься из окна. Мне показали пример, которому я хочу последовать. Прижимаю ладонь к стеклу; за окном, там, внизу, остались какие-то люди, какие-то связи, которые Майкл считает важными. Он там, разделен со мной несколькими стенами, и он так зол, что, наверное, готов ногтями сдирать обои со стен. Я злю его, я вывожу его из себя, потому что живу прошлым. Потому что в самом начале… Я попросил его стать для меня тем, кого я любил. И у него не получается.
Наверное, я хотел во всем разобраться, но до сих пор я не могу осознать многого. Не понимаю, как Джерард, - такой, каким его запомнил я - очень молодой, бледный, вечно занятый чем-то, - как он оказался так близко... Почему разрешил мне влюбиться, почему позволил мне разрушить его жизнь… Довести его до самоубийства… Я все еще помню тот день, когда я впервые ощутил близость его смерти – когда я вошел его комнату, он сидел на кровати с ножницами в руках, и с водянистыми, грязно-красными подтеками на коже. И его слова: «Моя смерть – самая жестокая месть обществу непонимающих. Это определенно лучшее, что могло бы случиться», он сказал это через сутки после того случая.
И я помню наш странный, смазанный поцелуй на сцене, перед сотнями фанатов. И то, что он сказал мне, когда мы остались одни, и когда я требовал объяснений. - Ты, быть может, и не отдаешь себе отчета в том, что сегодня – первый день твоей оставшейся жизни. И ты будешь помнить меня до конца своих дней,- и смех мне в лицо. Заносчивый, неприятный тип. Единственный из всех моих знакомых, которого я помню настолько хорошо; лучший из всех, в кого я влюблялся…
О боже, и каким я был идиотом, когда рассказывал ему о своих проблемах, о мелочных трагедиях, что случались со мной каждый день. И я слушал его советы. Неправильные ответы на изначально неверно заданные вопросы. - С тобой не все в порядке. С тобой что-то существенно не так, что-то в тебе работает неправильно. И я, кажется, догадываюсь, что неверно… Ты думаешь, что дружба – это единственная возможность существовать рядом, но если я хочу зайти дальше… Разрешишь ли мне? И мой ответ, мое неверное решение: «Да, Джерард, да. Я разрешаю»
...Я позволял ему быть рядом, когда в нем нуждался. Но когда я был ему нужен я… Где был я? Он всегда делал вид, что я ему не нужен, притворялся, что я лишний в его жизни, и я этому верил. Почему я сразу не заметил этого? Почему я не понял, что мы идем по наклонной? Почему хотел спросить его о том, что с ним происходит, но всегда откладывал это на будущее? Я думал, у нас впереди целая жизнь, и времени хватит, чтобы во всем разобраться... Я почти доверял ему, но прятал от него ножницы, зажигалки и спички; обходил стороной темы смерти, боялся пошатнуть его равновесие. И я помню, как ошибся всего однажды, в тот вечер, когда не уследил за ним, когда оставил в гостиничном номере в одиночестве.
И я могу вспомнить последний наш вечер, напряженный разговор перед тем, как я ушел; лицо Джерарда напротив моего, полный ненависти взгляд. - Да почему ты, блядь, такой особенный?! «Я тоже себя ненавижу, знаешь… Я люблю тебя»,- мой надрывный, сбивчивый шепот - сейчас, как тогда; и мои слова, бессмысленные просьбы остаться, как всегда в такие моменты, когда я был на грани того, чтобы его потерять. И сейчас я повторяюсь - я почти потерял самого себя.
Это слишком сложно, чтобы понять, но с тех пор, как он сделал свой выбор не в мою пользу, я медленно сходил с ума, становился все ничтожнее, все отвратительнее. Суровый человек, проживший слишком долгую жизнь, поступающий с ней слишком неправильно. И теперь я, собрав последние силы, объявляю войну самому себе; я себя ненавижу за то, что не смог сделать ничего, чтобы спасти его. Я перехожу к процессу разрушения - у меня еще остались таблетки, еще осталось время, от которого я отказываюсь. Еще осталась жизнь, от которой я отрекаюсь, и мое существование - это его смерть, и это моя жалость, мое желание отомстить самому себе, и эта невыносимая, унизительная скука, растянувшаяся на два года; это разбитые об стену бутылки шампанского, опустошенные упаковки из-под сильных лекарств и те страшные сны, что я видел. В какой-то момент мне кажется, что этой дозы лекарств для меня недостаточно, и я нахожу на полу большой осколок стекла, им я оставляю порезы на своих запястьях, на руках, там, где видны синие полосы вен. Я повторяюсь, даже ровные кровоточащие порезы на моих руках - это был его пример.
Я уже с трудом остаюсь в сознании, и появляется это чувство, что я добился своего. Я действительно становлюсь слабее - все передо мной распадается, меркнет, бледнеет; из меня вытекает кровь, ее на удивление немного, но простыни уже стали красными. Некрасивая смерть, мое странное состояние, моя изуродованная жизнь. Это конец всего.
Закрываю глаза; воздух надо мной раскаленный, градусов сто, не меньше - как в пустыне. Мне снова кажется, что Джерард где-то рядом, да, он где-то здесь, в моей пустой комнате, и я говорю вслух, так, чтобы он слышал:
Я всегда буду любить тебя, я буду любить твою изящную, красивую смерть. Я помнил тебя до конца своих дней, каждую минуту думал о тебе. И я принимаю твой выбор – покинуть меня, и я так виноват за те жизни, что мы не прожили. Но я ухожу туда, где, надеюсь, мы встретимся с тобой. Смерть – это действительно лучшее, что могло с нами случиться. Наш немного другой способ продолжить. И мы снова будем смеяться, и снова простим друг другу все, и заново влюбимся друг в друга.
Сранный, счастливый сон или реальное воспоминание из того времени... странный или сраный?
...Я позволял ему быть рядом, когда в нем нуждался. Но когда я был ему нужен я… Где был я? Он всегда делал вид, что я ему не нужен, притворялся, что я лишний в его жизни, и я этому верил. <...> И я помню, как ошибся всего однажды, в тот вечер, когда не уследил за ним, когда оставил в гостиничном номере в одиночестве. по-моему этот абзац точно передает смысл песни: I took the wrong road That led to the wrong tendencies I was in the wrong place at the wrong time
просто прекрасно, стиль текста, рассуждения, само содержание - просто великолепно мне очень понравилось хотелось бы почитать побольше таких творений Mel
мертвое тело, спасибоспасибоспасибо, мне очень приятно такое слышать) Господи, и какой же классный у вас ник^^ Татьяна, оу, я рад, что понравилось. И что зарегистрировались на сайте - я тоже этому рад, поздравляю) Peeping Tom, ох, как я радуюсь, когда читаю такие комментарии) Спасибо, вы поднимаете мне настроение) И это хорошо, что такие работы нравятся потому что у меня только такой мрачный психодел и получается Ну, про ту опечатку что могу сказать... БЛИИИИИН, так и знал, что что-нибудь упущууу!
Эх, люблю я эти огромные, психологические вещи...люблю... Наверное, вот именно такое состояние проживает человек, потеряв. Я склоняюсь к Вашему виденью. При том, хотя здесь рассказывается о суициде, несчастной любви, крышах и порезах, написано всё...по-взрослому, правдиво, без соплей, перегибов. Действительно правдоподобно. Как бы чувствовал зрелый человек, а не подросток. Читая концовку, я думала, что она может подпортить впечатление, но нет. Последние строки всё оправдали. И вообще, в Вашем фике нашёл достаточно фраз, запавших в душу, как цитаты
- Понимаешь… Мне без тебя не о чем мечтать. С этого момента я чуть не начала рыдать. Очень зацепила трагедия Фрэнка. Он так и не смог с ней справиться... Сильный фик. Автор, спасибо Вам
захожу я значит на нфс, пролистываю страницу вниз, и.... ЧТО Я ВИИИЖУ пялилась несколько минут на шапку, перечитала раза 3 ^^ так здорово, что ты управилась с заявкой в столь короткий срок как всегда замечательно. очень сильный рассказ... майки меня тут конкретно раздражает, ведь если он пытается удержать Айеро с собой только с помощью вещей джи (рубашка, запах), то... это действительно отвратительно, потому что никто живой не заменит никого мёртвого дойдя до фразы, что-то типа "давно пора любить живых" (сейчас не могу быстро найти точного оригинала, но это же неважно, да, бро?), то внутри словно что-то перевернулось, я задержалась на этих строчках то есть, не то, чтобы я сталкивалась с этим и знаю, какого пережить любимого человека, просто... может быть, что-то подобное случается у всех, и я подумала, как же это, чёрт возьми, страшно депеши идеально вписываются в фик и наоборот - тебе удалось слить две вещи в одну превосходную ты большой молодец мой мальчик моя хорошая люблю тебя а этот фик я буду помнить долго <3
Очень зацепило. Исключительная работа, очень понравилось. Сейчас "модно" писать про суицид, даже некая романтизация и пропаганда имеет место быть. Поэтому и фиков на эту тему огромное количество.. И ни в один из них я не поверила, ни один из них у меня не вызвал реалистичной картинки в голосе. В отличии от Вашей работы. Все разобрано, разложено по полочкам, ясно и понятно. Это мысли взрослого человека, и зрелый взрослый выбор. Работа на две головы выше остальных. Песня подобрана тоже шикарная. Возьму на себя дерзость сказать, что Дэв Гаан сам бы оценил Вашу работу)
И безумно запали в душу десятки фраз, которые можно смело разбирать на цитаты..
Mel спасибо. Присоединяюсь к комментарию выше этот фик я буду помнить долго
Черт, столько всего в голове крутится... Ладно, попробуем разобраться. У меня, скорее всего, неправильные ассоциации, но что поделать. Так, когда-то Фрэнк попросил Майки помочь, но у того не получилось. Уэй-мл. пытался вернуть его к жизни, но это невозможно, если сам человек не хочет. Все эти мероприятия, на которые они ходили - попытки Майки занять чем-то Фрэнка, но Айеро уже нашел занятие - страдать. Мне кажется, что это уже стало для него образом жизни. И это не изменить, увы. И, я как-то не совсем поняла, Джерард специально заставил Фрэнка в себя влюбиться? Он знал, что скоро умрет и хотел заставить Фрэнка страдать? Если, да, то просто *о* А если нет, то *о* за то, что тут все неправильно. Нет между этими людьми отношений, хоть сколько-нибудь правильных.
Это будет уже второй Ваш фик, который я буду перечитывать каждый вечер. Хочется верить, что не последний.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
