Я совершенно точно уверен, что проснулся в другом положении.
Ранние солнечные лучи светили мне прямо в глаза, пока я неохотно не открыл их и не перелег на другой бок, отворачиваясь от окна. Занавески были все еще закрыты, но настырный свет все равно просачивался через тонкую щель между ними. Первая пришедшая мне в голову мысль была: я проспал всю ночь.
Я улыбнулся, поскольку приятно согревающее солнце напоминало о неминуемо приближающихся летних месяцах. Ммм… лето… жара…
Что-то ужасное скрутилось в моем животе, заставившее меня задрожать и сильнее сжать губы, чтобы не вырвать в ту же секунду. Что-то отвратительное случилось днем раннее, о чем я вспомнил только сейчас – я спрашивал разрешение у мамы.
Лето означало отъезд Джерарда.
Я нахмурился, потирая живот, чтобы отогнать подальше то мерзкое чувство, и снова перекатился на свою сторону постели. Мои размеренные движения рук не помогали. Я ощущал беспокойство, а мои внутренности сжимались и болели. Глаза были едва открыты, я бродил взглядом по комнате, но картинка казалась размытой. Не в силах различить очертания предметов, я снова закрыл глаза, молясь, чтобы боль в желудке ушла, и я опять смог уснуть.
Я чувствовал себя комфортно. Я задумался, как часто мне было так удобно.
Поворочавшись еще немного, я как можно глубже зарылся головой в подушку, пряча в нее лицо, и лежал так, пока мне не стало тяжело дышать. Наслаждаясь этим новым опытом, спустя несколько секунд я все же слегка поднял голову, глубоко вздыхая. Я не хотел вставать. Я хотел снова провалиться в бессознательное состояние, где не происходило как ничего хорошего, так и ничего плохого.
Я желал просто вернуться ко сну – возможно, к вечному, потому что расшатанные нервы в моем теле категорически отказывались приходить в порядок, а я не мог забыть события вчерашнего дня.
Кожа на животе уже успела нагреться от трения моей руки, и все, что мне удалось сделать, – это просто поднять гребаную температуру на конкретном участке своего тела вместо того, чтобы как-то помочь себе успокоиться.
- Что случилось? – донесся до меня тихий голос Джерарда.
- Я не знаю… живот болит…
Холодные пальцы ловко скользнули под футболку, отталкивая мою собственную руку в сторону, а потом легли на мой живот, начиная нежно поглаживать его кругами. Я невольно вжался спиной в матрас, шокированный прикосновением ледяной ладони к моей кожи. Так необычно, так по-новому.
- Ого, тебя что, это заводит, Фрэнки? – смеясь, спросил он.
Я улыбнулся.
- Нет, просто ощущения другие.
- Почему ты не открываешь глаза? – продолжая массировать мой живот, поинтересовался он.
Меня едва ли волновало то, что его рука находилась под моей футболкой и касалась моей голой кожи. Я слишком устал постоянно о чем-то заботиться, был слишком подавлен, чтобы обращать внимание на происходящие вокруг меня вещи.
- Я хочу еще поспать.
- Фрэнки, нам пора подниматься. Сегодня школа.
По-прежнему не открывая глаз, я опустил футболку поверх его ладони. Я перекатился на правый бок, потягиваясь всем телом и засовывая обе руки под подушку. Я с облегчением вздохнул, поскольку мышцы приятно потянуло.
- У тебя теплая кожа, - задумчиво произнес Джерард, все так же держа руку под моей футболкой.
Я мог бы сказать, что он намеренно пытался вызвать у меня реакцию, заставить подняться и сопротивляться его гребаным сексуальным домогательствам, но пошло все к черту, я не собирался вставать с кровати.
- Как ты сегодня себя чувствуешь?
- О, ну, пока хорошо. - Я спокоен как танк. Я не обращаю на тебя внимания. Ты не вынудишь меня встать.
- Что значит «пока»?
- Сейчас я там, где хочу быть. Я не хочу уходить, я не хочу возвращаться домой, я не хочу думать обо всем этом…
Я почувствовал, как он убрал руку и лег рядом со мной. Нехотя приоткрыв один глаз, я понял, что он находился намного ближе, чем я ожидал. Его голова лежала на самом краю его подушки, как и моя.
- Почему ты всегда так близко?.. – сонно пробормотал я.
- Потому что я хочу быть уверенным, что ты в порядке, - ответил он. – Хочешь, я приготовлю тебе завтрак? Я могу сделать блины, если ты их любишь…
- Оу, нет, не волнуйся. Мне будет достаточно и обычного тоста…
Я наконец медленно сел, но он поднялся быстрее и аккуратно толкнул меня обратно на спину.
- Нет. Чувствуй себя как дома, а я сам что-нибудь придумаю, ладно?
- Ладно. Когда нам нужно выходить?
- Приблизительно через полчаса.
- Вот дерьмо! – встревожено прокричал я, скидывая с себя одеяло.
Он перехватил мои руки и снова пихнул меня на кровать. Не смея сопротивляться, я покорно лег, не сводя с него глаз. Перекинув через меня ногу, он уселся на мой живот, а потом, низко склонившись над моим телом, поцеловал в лоб своими мягкими губами.
- Мы можем опоздать, - произнес он, подмигивая.
Я таял. Я, блять, медленно таял, положив руки на самую близкую часть его тела – бедра и слегка сжав их, в ту же секунду убрал, боясь оставаться в таком положении слишком долго. Он усмехнулся, все так же нависая надо мной, и шутливо хлопнул по моей руке.
- Хватит ко мне приставать, Фрэнки, - с этими словами он соскользнул с меня и направился к двери. – И не двигайся! – прокричал он на ходу, уже спускаясь по лестнице.
Я натянул одеяло до самого носа. У меня кружилась голова.
Было в пробуждении с ним нечто такое, что заставляло меня чувствовать лучше. Мои внутренности все еще скручивало неприятным узлом, но Джерард только что поцеловал меня. Я знал, я мог верить тому, что он всегда будет обо мне заботиться.
Я пробежался взглядом по потолку, а затем перевернулся на живот, занимая его сторону кровати, и уткнулся лицом в его подушку.
Чувствуя себя совершенно беззаботно, я продолжал копошиться, переворачиваться и возиться в постели, пока окончательно не запутался в этих броских простынях со Звездными войнами. Я перекатился на спину, наконец замер и закрыл глаза, не предпринимая попыток выбраться из скомканной постели.
Прямо сейчас я был невероятно счастлив. Это удивительно.
- Что, черт возьми, ты тут устроил? – спустя пару минут спросил он, стоя в дверях.
- А… ой.
Я оглянулся, замечая удивленно уставившегося на меня Джерарда, застывшего с тарелкой и стаканом в руках.
Он закрыл дверь ногой и, отставив свою ношу на низкий стол, подошел к кровати и стащил с меня скомканное одеяло. Я продолжал лежать тихо, когда он вернулся к столику, взял с него завтрак, а затем присоединился ко мне, сев на постель и скрестив ноги.
- Я принес тебе черничный маффин и овсянку. И посыпал ее немного коричневым сахаром. Неплохо звучит?
Я уставился на принесенную мне еду, пытаясь не чувствовать себя слишком польщенным и еще что хуже – не раскраснеться, словно какая-то молодая женушка, которой муж принес завтрак в постель.
- А ты не собираешься кушать? – спросил я, когда понял, что передо мной была только одна порция.
- Ну, я могу поесть и с твоей тарелки. Я специально захватил две ложки. А теперь ешь, пока не остыло!
Прежде чем я успел взять у него овсянку, он сам удобно перехватил тарелку, держа ее в левой руке. Запустив в кашу свою ложку, он зачерпнул ее и отправил в рот. Он не спускал с меня глаз, и каждый раз, когда наши взгляды пересекались, я довольно улыбался.
- Все пока так же в порядке? – поинтересовался он, продолжая держать передо мной тарелку.
- Ага.
- Хорошо.
Мы больше не разговаривали, пока не доели тарелку овсянки с сахаром. Это было сытно, вкусно и очень сладко. Странно, но этот завтрак заставил меня почувствовать себя по-домашнему комфортно. Покончив с завтраком, мы покидали ложки в пустую миску, после чего Джерард так и остался сидеть рядом, постоянно облизывая губы и смотря на меня с надеждой в глазах.
- Что такое? – улыбнулся я.
- Ты будешь есть маффин или нет?
- О, эм… да, конечно!
Я неуверенно потянулся за десертом, замечая, что Джерард немного склонился вперед, приоткрывая рот. Должно быть, он тоже хочет маффин? Отломав небольшой кусок кекса, я протянул ему. Неожиданно, он резко подался навстречу моей руке, беря в рот маленький кусочек, при этом неслабо укусив меня за пальцы.
- Ай! – выкрикнул я, отдергивая руку и дуя на нее.
- Ой, прости, - пробормотал он, пережевывая и глотая. – Давай сюда, - он схватил мою ладонь, поднося ее к своим губам.
- Нет, не надо! – О мой бог, он снова собирается меня укусить.
Но он только усмехнулся и еле ощутимо поцеловал мои пальцы. Я с трепетом наблюдал, как затем он вернул мою руку мне на колени.
- Ты действительно должен прекратить постоянно напрашиваться, - посоветовал он.
Боясь сделать или сказать что-то не то, я зажал руки между колен и опустил взгляд на свои костлявые запястья. Почему, черт возьми, мои запястья были единственной тощей частью моего тела? Я ненавидел это. Мои плечи были немного полными, но чем ниже, тем худее становились руки, а кожа на запястьях и вовсе казалась чуть ли не прозрачной.
А еще природа наградила меня короткими, хотя и худыми ногами, но вот все мое гребаное туловище было буквально покрыто лишним жиром. Почему я должен был уродиться таким непропорциональным? Я мельком взглянул на Джерарда, оценивая его фигуру в целом. Его нельзя было назвать слишком худым, но каждая часть его тела выглядела совершенно естественно.
Мне абсолютно не подходили его черты, потому что я был ниже на четыре дюйма. Пропорции его тела казались идеальны персонально для него, я же с ними смотрелся бы абсолютно нелепо.
Он вытянул ноги, стиснув руки между бедрами, и положил голову мне на плечо.
- Хочешь я поцелую тебя в животик, чтобы тебе стало легче? Еще болит там, куда я тебя вчера укусил?
- Нет, но он явно до сих пор не в порядке, - ответил я, совсем чуть-чуть поворачивая голову так, чтобы моя щека коснулась вихря его темных волос.
Он снова начал поглаживать живот, на этот раз прямо через ткань футболки. Я мог чувствовать, как его рука бродила по самым толстым участкам моего тела, когда он продолжал делать широкие круговые движения ладонью. Я тут же покраснел, понимая, что он легко мог нащупать каждый недостаток, которого у нормального человека быть не должно.
У меня было слишком много жировых складок.
К сожалению, сейчас на дворе стояла не осень, а весна. По идее я должен был чувствовать себя спокойно в меньшем количестве одежды, которая сейчас не требовалась для того, чтобы согреться. Я уже весь горел – его рука на мне, мой подбородок в его волосах, и мы находились слишком-слишком близко. Температура моего тела резко взлетела, а в его комнате чересчур быстро стало душно…
- Джерард, прекрати.
Я хорошо чувствовал себя в его доме, он успокаивал меня одним своим присутствием, но теперь, проснувшись окончательно и подкрепившись завтраком, я снова был наполнен энергией. Я больше не был счастлив и мечтательно-задумчивым, я вновь вернулся к своему привычному нервному состоянию.
- Что прекратить? – прошептал он.
Я вдохнул так глубоко, как только мог, чтобы максимально втянуть живот и заставить свою кожу быть более упругой.
- В тебе нет ничего неправильного, так что замолчи, - он точно понимал, о чем я говорил, но его это, кажется, вовсе не волновало. Он все продолжал и продолжал гладить меня…
Это было унизительно.
- Нет, есть, - возразил я, когда он внезапно перевернулся на живот.
Пристально смотря на меня, он приблизился ко мне настолько, что наши тела соприкасались.
- Ты хорошо спал ночью? – небрежно поинтересовался он, игнорируя мою просьбу не трогать меня.
- Да, хорошо. Я все еще держал твой капюшон, когда ты проснулся? – спросил я застенчиво, вспоминая, что вел себя прошлой ночью как гребаная малолетка.
Он ухмыльнулся и опустил взгляд, как будто о чем-то задумался.
- Нет.
- Тогда почему ты так улыбаешься? – не унимался я. Он убрал руки, поддерживая вес своего тела на согнутых локтях.
- Ничего. Просто ты очень сладко выглядел.
- Почему?
- Потому что! – воскликнул он. – Я проснулся, а ты уже был здесь… и мы встретили это утро вместе…
Он улыбнулся еще шире.
О боже, пожалуйста, скажи мне, что я не лежал возле него со стояком… или что моя рубашка не задралась слишком высоко… или что я не пускал слюни…
- Ты выглядел таким счастливым… свернулся рядом со мной калачиком, и, казалось, что ничего не может причинить тебе боль. Ты просто спал, и это было так невинно, - он нахмурился. – Такое чувство, что в тот момент ты обо всем забыл.
В течение минуты я сидел ошеломленным. Тревожно было думать, что он следил за мной, особенно когда я был так уязвим. Я считал, что это как минимум страшно – проснуться и обнаружить, что он сидит рядом и неотрывно пялится на меня. Это чертовски сильно пугало. Я не хотел, чтобы он смотрел на меня, когда я не мог себя защитить. Если бы я бодрствовал, то у меня был бы шанс отвернуться или скрыться от его пристального взгляда. Но погруженный в глубокий сон, я находился словно на ладони, и у него была прекрасная возможность рассмотреть мои волосы, мою кожу, мой перекошенный рот. И все без моего разрешения.
- Ты что, пялился на меня, пока я спал? – спросил я, наблюдая за ним с нехорошим предчувствием. – Вот, черт. – Я тебя обнимал? О, боже, - запаниковал я. – Прости, я не хотел тебя трогать или…
Он протянул руку и накрыл ладонью мой рот.
- Если ты еще раз извинишься за нечто подобное, то я решу, что твоя мама плохо с тобой обращается.
Я широко распахнул глаза и резко втянул воздух, чем только плотнее прижался губами к его ладони. Он посмотрел на меня и опустил руку.
- О, нет.
Я бешено замотал головой.
- Нет, Джерард! Нет ничего такого!
- Ох, нет, Фрэнки… Фрэнки… - повторял он, подсаживаясь ко мне ближе.
- Джерард, остановись!
- Фрэнки, - прошептал он, - ты поэтому всегда такой застенчивый? – спросил он, дотягиваясь до моей щеки и слегка касаясь ее пальцами.
- Нет, Джерард, - взвыл я, по-прежнему отрицательно качая головой. – Нет, не поэтому. Моя мама нормально ко мне относится, честно, - я смотрел прямо ему в глаза, чувствуя себя еще более напряженным, и надеялся убедить его.
- Но тогда почему ты постоянно принижаешь себя? О боже, пожалуйста, скажи мне, что это не так.
- Это не так, правда. Моя мама не пренебрегает мной…
Подождите минутку, она действительно этого не делает? Почему я, черт возьми, схожу с ума от волнения каждый раз, когда ко мне хочет кто-то прикоснуться, даже такой внимательный и нежный как Джерард? Я не мог припомнить моменты, когда моя мама причиняла мне физическую боль, но как только я задумался об этом, то понял, что плохое обращение и есть одна из самых ярко выраженных форм злоупотребления.
Моя мать злоупотребляла мной.
Я едва ли ее видел. Она постоянно была вдали от дома, сутками пропадая на работе.
Я плохо помнил то время, когда папа был еще жив, поэтому не мог сказать наверняка, изменилось ли что-то с тех пор. Мы жили вдвоем – только я и мама, никогда и никого больше не было рядом. У меня не было эмоциональной поддержки, за которой я мог бы обратиться, когда приходил домой расстроенный, у меня не было никого, с кем я мог бы поговорить. Я всегда был предоставлен самому себе. Я не особо возражал против такого существования, но чем больше я думал об этом, тем хуже, как казалось, обстояли мои дела.
Моя мама постоянно отсутствовала, находясь далеко от меня. Независимо от того, куда она отправлялась, она никогда не брала меня с собой. Она просто уходила и ждала, пока я сам не разберусь со всем дерьмом, которое сваливалось на меня каждый день. Я никогда не знал, где она была. Я совершенно ничего не знал о своей матери…
Я уставился на Джерарда немигающим взглядом.
- Можно ли считать плохое обращение злоупотреблением? – спросил я, закусывая губу.
- Да, можно.
- Дерьмово.
Неудивительно, что я так сильно боялся доверять людям и подпускать кого-то слишком близко. Я боялся, что в итоге останусь в стороне. Вот почему я так цеплялся за Джерарда, словно был какой-то надоедливой занудой или кем-то еще в этом роде. Я оставался в стороне всю свою гребаную жизнь (ладно, в основном подростковые годы, именно тогда, когда больше всего нуждался в ком-либо) и теперь, в то время как рядом появился человек, готовый взять меня под свое крыло, я отворачивался от него.
Я отворачивался не потому, что не хотел быть с ним, ведь слишком сильно я зависел от Джерарда, потому что никто и никогда не проявлял ко мне столько внимания. Я лишь боялся, что он угробит меня так же, как моя мать, что я потеряю те доверительные отношения, которые я так охотно хотел бы с ним иметь.
Моя мама меня не любит. Она не заботится обо мне.
Я снова посмотрел на Джерарда, только теперь понимая, что должен был давно это разглядеть.
- Моя мама ненавидит меня, - спокойно произнес я. – Она никогда обо мне не заботилась.
Сочувствие было единственной эмоцией, написанной на его лице. Он плотно сжал губы и нахмурился.
- Я знаю, но я здесь, - он развел руки, открывая для меня уже привычные спасительные объятия.
Моя мама никогда не предлагала мне того же.
Я наклонился вперед и просто обмяк в его руках, когда он обернул их вокруг меня и прижался щекой к моей макушке.
- Я здесь для тебя, Фрэнки. Я здесь, с тобой. Все хорошо, я рядом, - уверял он меня, целуя куда-то в копну моих спутанных волос.
Именно семья, как считалось, должна приходить на помощь в самые отчаянные моменты. Для кого-то семья становилась возможностью сбежать от проблем, для кого-то – эти самые проблемы обсудить. Но и в том, и другом ее проявлении она выступала неизменным источником безоговорочной любви. Я был этого лишен.
Все эти годы я впустую провел в своей комнате, даже не пытаясь спуститься вниз, потому что там меня никто не ждал. У меня было столько внутренних проблем, которые я всегда принимал слишком близко к сердцу, но что если причинами этих проблем было как раз постоянное отсутствие рядом понимающей матери? Она никогда не записывала меня на какие-нибудь вне учебные курсы, никогда не приходила на школьные собрания, не присутствовала на рождественских спектаклях, устраивающихся моим классом… она никогда не делала этого.
Она не позволила мне уехать в Нью-Йорк, как я думал, из-за боязни собственного одиночества. Но как это могло быть связано, если она никогда не проводила со мной время? Единственная причина, по которой мне был запрещен переезд, заключалась в том, что она просто желала сохранить надо мной контроль.
Она хотела держать меня дома, разбитого и несчастного, ведь тогда она станет чувствовать себя спокойно, зная, что под рукой всегда есть тот, кто будет делать работу по дому, и над кем в любой момент можно ощутить свое превосходство и власть.
Большинство времени я думал, что она родила ребенка только для того, чтобы иметь возможность кем-то управлять, и как только я осознал, что был прав, на меня словно свалились чертовы небеса.
Я сделал несколько вздохов, коротких и глубоких, как бы тяжело мне это не давалось. Я устал плакать. Я больше не хотел этого. Я никогда не наслаждался своими истериками, но, как и другие вещи в жизни, они только помогали выместить зло. Слезы текли сами собой.
Я не мог их контролировать, как ни пытался. Плач становился итогом накопившейся усталости и боли, выражающимися в горячих дорожках соленых слез, благодаря которым обычно становилось легче. Обычно. Я, казалось, всегда был переполнен отчаянием и именно поэтому освобождался от него постоянными рыданиями.
И находясь в руках Джерарда, сидя на его кровати после проведенной с ним ночи, чувствуя себя спасенным и переполненным до краев, я плакал.
У меня сбилось дыхание, потому что я делал больше скулящих выдохов, чем вдохов. Из-за огромной накопившейся одновременно боли, мою грудь неприятно сковывало. Я чувствовал себя так, как будто собирался взорваться, и даже не сразу понял, что невероятное напряжение от только что открытых фактов причиняло мне такую боль, которую я еще никогда прежде не испытывал.
У меня нет семьи.
Я всегда думал, что под понятием «семья» скрывалось нечто полное любви и заботы, но на деле оказалось, что я даже понятия не имел, каково это – быть членом семьи.
Почему моя мама меня не любит? Причина в том, какой я есть? В том, как я выгляжу? Но не в моих силах себя изменить…
- Просто выпусти это наружу, - подбодрил меня Джерарда, раскачивая нас обоих в объятиях и зарываясь пальцами в мои волосы на затылке.
Было так здорово иметь его рядом с собой, даже несмотря на то, что я находился не в самом лучшем состоянии. Он был моей подушкой безопасности.
Он любил меня.
Любовь не состояла из свиданий или интимной близости. В первую очередь любовь заключалась в заботе друг о друге.
Он делал это для меня. Он всегда был рядом. Каждый раз, когда я звонил ему или проводил с ним время, он чувствовал, если я был не в порядке, и прилагал все усилия, чтобы меня успокоить.
Это заставляло меня плакать еще сильнее.
Во время рыдания я издавал ужасные звуки – громкие частые всхлипывания с редкими надрывными жалостливыми вздохами.
- Ничего если я вцеплюсь в твою пижаму? – спросил я, сглатывая полный рот слюней.
- Конечно, детка, делай, что хочешь.
Я уткнулся носом в его теплую грудь, сжимая в руках мягкую ткань с мультяшными ребрами.
- Моя мама меня не любит, - не успокаиваясь, выдал я. – Джерард, моя мать не любит меня. Она считает меня уродливым, да? Поэтому она не хочет быть рядом? Или она ненавидит меня, потому что я гей? Я думал, она приняла меня таким… она поэтому, блять, всегда остается в стороне от меня?
- Фрэнки, нет, не говори таких слов, - пробормотал он. – Твоя мама тебя любит, я уверен. Она просто много работает.
- Но она пренебрегает мной. Ты не пренебрегаешь тем, кого любишь, - не уступал я, пытаясь остыть. Не помогало. Мой голос звучал нестойко, а я продолжал задыхаться от слез.
Он разомкнул объятия и опустил руки. Я посмотрел на него, несмотря на то, что больше всего хотел скрыть распухшее мокрое лицо.
- Ты считаешь меня уродливым? – спросил я его. – Не говори «нет» только потому, что не хочешь меня расстраивать, - с горечью добавил я.
Он снова поднял руки, и я был уверен, что он собирается обнять меня, но вместо этого Джерард положил ладони на мои плечи и слегка подтолкнул назад. Я оказался погружен в его многочисленные подушки и не сводил с него широко распахнутых глаз. Недолго мешкая, он опять сел мне на живот так же, как и до завтрака и провел тонкими пальцами по моему лбу, убирая непослушную челку с глаз.
Было тяжеловато лежать под ним, но в то же время возникало чувство, будто он защищал меня всем своим телом.
Я был абсолютно тих, больше не плакал, а просто смотрел на него. Я даже боялся пошевелиться, поэтому замер на месте, полностью погруженный в его действия, и был так ошеломлен, что напрочь забыл о том, что беспокоило меня всего минуту назад.
Все, что я мог чувствовать, – это его ноги по обе стороны от моего тела и кончики его пальцев, нежно бегающие по линии роста волос. Его прикосновения были такими мягкими, такими успокаивающими. Это было как раз то, в чем я нуждался, это было все, чего я хотел.
Я больше не смотрел в его глаза, вместо этого я скользил взглядом по его носу, подбородку, темным неопрятным волосам. Его губы были сжаты в тонкую линию, а несколько выбившихся из челки прядок торчали в разные стороны.
Мои глаза закрылись сами по себе, поскольку его пальцы спустились от волос ко лбу. Правой рукой он коснулся моего виска, подушечкой большого пальца аккуратно поглаживая мои брови. Я мог чувствовать закрытыми веками эти порхающие прикосновения. Он был так близко…
Все будто происходило в замедленной съемке. Сердце забилось еще чаще, посылая по моим венам не столько кровь, сколько бешеный адреналин, когда я услышал, как он прошептал мое имя.
- Фрэнки…
Я раскрыл глаза ровно в тот момент, как он произнес мое имя, и наши взгляды встретились, когда он обеими руками взял мое лицо. Они были теплыми и сильными, некоторые его пальцы касались моей шеи и кожи за ухом. Каждый сантиметр его тела был прижат к моему – его согнутые ноги, бедра, живот, руки и грудь.
Он наклонился вперед невероятно близко, отчего я мог расслышать его сбивчивое дыхание. Я снова закрыл глаза, когда он сомкнул веки. Я не знал, чего ждал, возможно, что он вот-вот оттолкнет меня, поднимется и уйдет прочь.
Но он не двигался.
Мое сердце на мгновение остановилось, в комнате стояла убийственная тишина, но так ничего и не происходило. А потом его тонкие губы поцеловали мои.
Я чувствовал себя невесомым, а все вокруг словно растаяло. Кровать подо мной, казалось, исчезла, оставляя висеть меня в воздухе, а все, что существовало и имело значение, это сильные руки Джерарда, крепко держащие меня на месте, и его губы, застывшие на моих в течение нескольких долгих секунд.
Я открыл глаза, когда он отстранился; по моим щекам больше не текли слезы. Я посмотрел на него, не способный произнести ни слова. Какое-то время мы просто не сводили друг с друга взгляда, и я совершенно не знал, как вести себя дальше.
Его глаза начали наполняться слезами, которые были готовы вот-вот скатиться по его красивому лицу.
- Джерард, почему ты плачешь? – мягко спросил я, чувствуя, как меня самого накрывает прежнее отчаянное состояние.
Он внезапно показался таким хрупким, что это пугало. Именно он, как предполагалось, из нас двоих был сильным, именно он ограждал меня от зла и боли. Я чувствовал себя защищенным, лежа под ним и используя его тело сверху на манер живого щита. И я так удобно устроился между ним и матрасом, что мне оставалось только жалеть, что я не могу лежать в таком положении вечно. Он взял меня за руку и просунул ее между своей и моей грудью.
- Потому что это любовь, - ответил он, позволяя упасть первой слезе. Он чуть крепче сжал мою ладонь, держась за нее, как за последнее спасение.
Я молчаливо смотрел, как тонкие дорожки слез катились по его лицу и слегка поблескивали в слабом дневном свете. Они не собирались прекращаться, почти полностью наполняя его зеленые кошачьи глаза. Когда Джерард моргнул, чтобы избавиться от размытой картинки перед собой, несколько слезинок быстрее предыдущих спустились по его острым скулам и коснулись уголка губ. Он выглядел таким растрепанным с покрасневшим носом и распухшими губами цвета темной корицы.
Лишь однажды я видел, как он плакал, и было это, когда он попросил меня поехать с ним в Нью-Йорк. Я пристально смотрел на него, не на шутку испугавшись. Ему по определению не положено плакать. Ему положено обнимать меня, когда плакал я.
- И хотя, - он шмыгнул носом, а его голос перешел на тихий шепот, - и хотя я уеду, ты все равно всегда будешь моим лучшим другом.
Я сильно закусил нижнюю губу, как заведенный кивая головой.
- Хорошо.
Его зубы слишком резко впились в губу, словно он не осмеливался сказать что-то еще. Он всматривался в мое лицо, бегая по ним хаотичным взглядом, и продолжал молчать. Я невольно задумался, видел ли он меня плачущим таким же, каким сейчас его видел я. Его не просыхающие глаза, казалось, стали еще более глубокими и завораживающими. Это поразило меня – он по-прежнему выглядел таким красивым, несмотря на грусть, потому что его глаза продолжали очарованно сиять.
- И я надеюсь, что всегда буду твоим, Фрэнки, - все-таки проговорил он, снова и снова кусая губы.
Закрыв глаза, он так сильно нахмурил брови, словно испытывал невероятную боль, а новые слезы уже начинали скапливаться на длинных черных ресницах, задерживаясь на них и превращаясь в капли. Я следил за одной из них - сорвавшейся с ресниц и медленно текущей по щеке, пока не достигла подбородка. Она вот-вот была готова сорваться, но почему-то по-прежнему держалась на его лице. Я догадывался, что он испытывал от этого не самые приятные ощущения, возможно, эта слеза щекотала кожу. На этот раз я сам хотел быть его защитником. Я вытянул руку, чтобы смахнуть каплю, но она упала прежде, чем я успел прикоснуться.
Я чувствовал, как она приземлилась на мою грудь – куда-то в район сердца. Как символично. Я опустил взгляд, чтобы увидеть, как его слеза впитывается в хлопковую ткань, оставляя после себя маленькое влажное пятно на моей белой футболке.
Наблюдение этой сцены окончательно сломало меня.
Я позволил эмоциям вырваться наружу так же, как и его случайная слеза, даже не пытаясь что-то сдержать внутри. Закусив нижнюю губу, я не давал ей задрожать. Мои глаза начали наполняться слезами так же быстро, как и его. Он выдохнул мне в шею, и если сначала кончик его носа был холодным, то теперь, соприкасаясь с моей кожей, он быстро согрелся.
- Ты будешь, - пообещал я, - всегда.
Тихие вздохи, вырвавшиеся из моей груди, заставляли его голову опускаться и подниматься в такт моего дыхания, от чего я мог чувствовать, как мои слезы падали на его щеку, а потом стекали на мою футболку. Он все еще держал меня за руку; он не говорил, что любит меня, он просто показывал мне это.
- И почему мы плачем? – спросил я, пытаясь улыбнуться. Я плакал, потому что кто-то любил меня, и я был этим поражен, он плакал, потому что, как и я, мог разделить со своим другом один из самых красивейших моментов.
Мне даже не нужно было слышать от него слов любви, потому что я ни на секунду не сомневался, что любовь друзей – это более прекрасное чувство. Когда вы дружите с кем-то, то это навсегда. Любовь в первую очередь означала, что у вас есть какое-то безумное, но кратковременное увлечение, которому суждено закончиться, как только пройдут ваши чувства. Но наша любовь была совсем другой.
Он сильнее сжал пальцами мою руку.
- Я всегда буду рядом, чтобы оберегать тебя, хорошо? – шмыгнув носом, произнес он, заставляя сердце в моей груди болезненно заныть.
Я продолжал захлебываться слезами, чувствуя себя таким влюбленным и беспомощным. Но у меня всегда будет лучший друг, где бы он ни находился. Он всегда будет рядом со мной.
- Почему ты так хорошо ко мне относишься? – спросил я. Никто и никогда обо мне так не заботился.
- Потому что ты нуждаешься в том, кто покажет тебе, насколько ты прекрасен, - прошептал он. – Я давно хотел стать твоим другом и после знакомства с тобой, я понял, что ты тот крошечный беззащитный человечек, о котором я должен заботиться. Мне нравится иметь рядом кого-то, кому я могу что-то дать. Это заставляет меня чувствовать себя хоть что-то значащим человеком, - его последние слова были произнесены так тихо, как будто он боялся ими что-то разрушить.
- Ты много значишь для меня, - осторожно проговорил я, чтобы не сильно задевать его макушку своим подбородком.
- И ты тоже много для меня значишь, - всхлипывая, ответил он. – Ты напоминаешь мне, почему я еще тут.
- В Джерси? – спросил я, надеясь, что именно из-за меня он так долго здесь оставался.
- Нет, почему я еще живой. Все было так сложно, Фрэнки, ты понятия не имеешь… но однажды я увидел тебя в школе и по каким-то странным причинам почувствовал себя лучше. Я стал интересоваться тобой, я хотел подружиться с тобой. Ты казался одиноким, но довольно классным, чтобы зависать с тобой время от времени, - он поднял руку, проводя теплой ладонью по моим ключицам. – Хочешь услышать кое-что действительно жалкое? – проговорил он, громко вздыхая.
- Да. Что такое?
- Только ты не должен смеяться.
- Я не буду.
- Ладно… я ведь всегда сидел под часами, помнишь?
- Да, - подтвердил я, ожидая, пока он продолжит. Я не мог забыть, как каждый день во время обеда слегка поворачивал голову в сторону, чтобы увидеть в определенном месте странного мрачного мальчика, постоянно одетого во все черное.
- Ты знаешь, почему я именно там сидел день за днем?
- Эм, нет…
- Я ждал и хотел, чтобы однажды ты подошел и заговорил со мной. И я подумал… смотри, ты действительно не должен смеяться над тем, что я скажу дальше…
- Джерард, я не буду.
- Ладно, в общем, я знал, что ты время о времени, как и все остальные, смотришь на часы, верно? Ну и я хотел, чтобы в этот момент ты меня и увидел. И так как я сидел там один, получается, что и все твое внимание должно было быть обращено на меня. Я хотел, чтобы ты как-нибудь подошел ко мне и присоединился к ланчу. Но ты так и не начинал со мной разговаривать. А потом… когда я пришел на урок по искусству вместе с твоим классом…
- Да, кстати, откуда ты там взялся? – я задавался этим вопросом с того самого дня. Ни до этого, ни после я больше не замечал его в своем классе.
- Я не мог сосредоточиться на рисовании в своей комнате. А потом я увидел тебя в аудитории и подумал: «Вот он, шанс!», но ты по-прежнему не обращал на меня внимания и, черт возьми, не попробовал заговорить со мной, даже когда я сел рядом с тобой. Но как только я заметил, что тебе нравятся «The Pixies», я не мог в это поверить. Я понял, что просто обязан подойти к тебе на следующий день.
Так, получается, что все это гребаное время я страдал от одиночества, когда мне нужно было всего лишь познакомиться с Готом Вейдером?
- И потом, - продолжил он, очевидно, еще не законченную историю моей глупости, - мы узнали друг друга лучше, и я получил четкое убеждение, что должен защищать тебя. Теперь это моя главная цель в жизни, я клянусь. Я собираюсь спасти тебя, - гордо объявил он, и все еще сидя на мне, уверенно выпрямился, чтобы доказать свои серьезные намерения.
- Ты собираешься спасти меня? От чего? – смеясь, поинтересовался я.
Он бы просто тратил свою жизнь впустую, что он и делал до того, как стать моим другом. Он никогда не смог бы изменить меня: я навсегда останусь таким, какой есть. Ничто не могло сделать меня лучше. Ни его крепкие объятия, ни его красивые слова. Все это действовало лишь короткий миг, а для моей уверенности требовалось что-то большее. Когда я смотрел на себя в зеркало, ни о какой уверенности и речи не шло, если в этот момент он не стоял за моей спиной. Я чувствовал себя хорошо лишь когда он был рядом, но что я должен делать, просыпаясь среди ночи и остро нуждаясь в его немедленном присутствии? Я не могу просто так позвонить ему и попросить приехать только потому, что мне грустно.
- От бессмысленных попыток причинить себе боль, - ответил он, щелкнув меня по носу. – И я должен тебе кое-что отдать, пока не забыл.
Он медленно поднялся с меня и, вытерев глаза, направился куда-то к комоду. Я не мог сказать точно, поскольку картинка перед глазами все еще была размыта.
Довольно скоро он вернулся к кровати и снова забрался на меня сверху. В его действиях не было сексуального подтекста, мы просто… были вместе. Были друзьями, были теми, кто с надеждой цеплялся друг за друга, кто нуждался в дружбе, как и любой другой человек.
Я не чувствовал давления с его стороны, чтобы оттолкнуть его и запретить трогать меня. Ему, кажется, не было никакого дела до того, что я был неидеальным. Он видел мой живот этим утром, а еще вчера видел мое непропорциональное тело, но все равно продолжал быть моим другом. Он не считал меня уродливым.
И на этот раз я практически на самом деле наслаждался тем, что был так близок к нему. Просто это была та форма отношений, которая позволяла нам показать друг другу наши чувства. Меня даже больше не волновало то, что моя мама меня не любила, потому что вместо нее это делал Джерард.
Он снова взял меня за руку и вложил в ладонь что-то маленькое - свернутую в прямоугольник записку, а потом сжал ее в моем кулаке, накрыв мои пальцы своими.
- Я хочу, чтобы ты прочитал ее после моего отъезда, хорошо?
- Я обязательно должен ждать так долго?
- Да, так будет лучше, поверь мне. А еще я нарисовал кое-что для тебя, но, думаю, отдам рисунок позже, - его голос был тихим и приглушенным, когда он встал на ноги и потянул меня на себя. – Теперь нам пора в школу, Фрэнки. У меня экскурсия, так что мы увидимся наверно только сегодня вечером, - он обнял меня, и, нараспев повторяя последние слова, - сегодня вечером, сегодня вечером*… - усмехнулся.
Я улыбнулся в ответ, но почти сразу же нахмурился.
- Я не смогу продержаться весь день без тебя.
- Для нас же лучше провести это время по отдельности, иначе мы так и проплачем весь день, - вздохнул он.
- Ладно, - с печалью усмехнулся я, признавая, что так действительно будет лучше. Также я должен был признать, что не смогу быть с ним вечно.
Я стоял перед необходимостью постепенно привыкать к его отсутствию.
*
- Так что у вас сегодня за экскурсия? – спросил я, когда мы ровно в 8:30 собирали свой ланч в сумки. Мы немного опаздывали.
- Эм, в какой-то галерее, я не знаю.
- О, так это связано с искусством?
- Нет, вообще-то, экскурсия по биологии. Что-то там… связанное со скелетными, мышечными системами… эй, я, кстати, удивлен, что ваш класс не едет! Разве у тебя в этом году нет биологии?
- А? Эм, нет…
- Я так и знал, что ты слукавил, - пробормотал он, ухмыляясь самому себе по дороге к машине.
Почему он так сказал?
Я нахмурился, идя рядом с ним.
- Но если ты вдруг будешь изучать ее в колледже, ты можешь обратиться ко мне за помощью. Я уверен, что после этой отстойной скучной поездки буду в совершенстве знать, эм, все части руки**, - он подмигнул мне, вставляя ключ в замок зажигания.
Вот дерьмо.
*
Когда мы добрались до школы, он проводил меня до входной двери, и быстро обнял на прощание.
- Ты слишком многое спускаешь мне с рук, - произнес он прежде, чем развернуться и направиться в сторону экскурсионного автобуса, уже поджидающего учеников.
Что это значит?
Я хотел сесть на ступеньки и развернуть записку, которую он дал, но мне не разрешалось сделать этого до его отъезда. Я невольно задумался, что там могло быть написано? Может он объяснял, что значит, что я многое спускаю ему с рук? Представляя, что именно он написал в записке, я наблюдал за его фигурой, приближающейся к автобусу, собирающейся куда-то в новое место. Без меня. Я не мог побежать за ним и умолять вернуться. Сегодняшний день мне суждено было провести наедине со школой и наушниками, помогающими отвлечь меня от всего происходящего вокруг.
В одиночестве.
- Пока, Джерард, - прошептал я, когда он совсем исчез из вида. – Не скучай.
Интересно, я так же буду чувствовать себя в Великий день Переезда?
____________________________
* Джерард цитирует уже привычную для них песню The Smashing Pumpkins - Tonight, Tonight. ** отсылка к главе 1.
В следующей главе: "- Фрэнки, мы подъехали к твоему дому, - тихо произнес он. Уже? Я не хотел снова расставаться с ним. Я хотел, чтобы эта замечательная ночь никогда не заканчивалась – на минутку мне показалось, что если я выйду из машины, то все рассеется. Но я не хотел этого. Я хотел, чтобы эти ощущения жили вечно, я хотел провести с ним эту ночь так, чтобы мы снова пережили эмоции с концерта. Поскольку мы впервые ходили на подобное мероприятие вместе, эта вновь обретенная уверенность заполнила меня до предела, а мои желания были слишком очевидны. Я посмотрел на него усталым взглядом, любуясь тем, как расслабленно он сидел, положив локоть на дверь, а его влажные от пота волосы беспорядочно спадали на глаза. - А что если я не хочу идти домой?.. – прошептал я. Было что-то неправильное во мне, чертовски неправильное – я говорил за себя, я открыто говорил ему, что хотел провести с ним больше времени..."
Ирни, это была обалденная милота, для меня просто зашкалило, ууух! Мне кажется, млм Фрэнки медленно, но верно подойдет к тому, что надо свалить из дома с Джи? Мне очень нравится, как они чувствуют друг друга, хотя и не выглядит это очень реально. Это откровение Джи... почему именно Фрэнк? Понимаю, что это тупо и на подобные вопросы никогла нет тветов, но все же :-) :-) :-) они бескрайне милые, буду болеть за них. Спасибо за твой труд, милая булочка моя!
