По всему телу волной прокатилась очередная судорога, и я вцепился слабыми пальцами в пожелтевшие от времени и многочисленных тел, лежавших на них, простыни. Зачем свет в палатах делают таким ярким?! Он лишь ослепляет, заставляя и без того измученные, почти уже не видящие глаза слезиться.
Как же мне тяжело дышать! Многочисленные трубки и иглы, подсоединенные к моему телу, никак не помогают; лекарства, попадающие через них в кровь, лишь вызывают неприятную слабость.
Жарко, а слепящий белый свет все продолжает жечь истончавшую кожу. Я повернул голову в поисках кого-нибудь, кто мог бы помочь, выключить свет, но первым в поле моего нечеткого зрения попал маленький монитор. На экране, на котором время от времени шипящие помехи, с бешеной скоростью прыгала вверх-вниз тонкая зеленая линия. Писк, которым сопровождались ее движения, был до ужаса тонким, на грани восприятия человеческого уха. Очень уж быстро линия скачет, это плохо.
Снова волна боли, и на этот раз я еле удержался на краю сознания. Моя иссохшая белая рука взметнулась в воздух, в надежде найти там поддержку. Холодные пальцы одной из медсестер обвились вокруг моих, горячих и дрожащих. Я сжал тонкое запястье девушки так сильно, как только мог, но ни один мускул не дрогнул на ее бледном лице с буквально нарисованными губами, с бесстрастными холодными глазами. Я пытался найти в этой равнодушной маске хоть какое-то сочувствие, но не смог.
Судороги стали чаще, а тело слабело с каждой секундой. Думаю, если бы я боролся, то агония продлилась бы еще долго, но, хвала Небесам, сил не осталось. Хватка, удерживающая руку медсестры, ослабела, дышать стало легче, точнее, совсем не нужно, а раздражающий белый свет наконец-то немного померк. Голова сама собой откинулась на бок, и я снова увидел монитор, на котором теперь тянулась прямая зеленая линия.
Так я умер.
***
Вместо ожидаемой спасительной темноты я видел все те же серовато-белые стены палаты. Но я же умер! Сердце не бьется, легкие не вбирают воздух, но мысли все еще роятся в голове, а глаза видят. Видят, как стены, оказавшиеся всего лишь ширмой, падают вниз, словно оборванный театральный занавес. Медсестры, будто дикие звери, скорчились в неестественных позах, когда их укрытие пало.
Я пошевелил рукой. Все в порядке, и боль исчезла. Так может, я и не умер вовсе? Может, я просто уснул, а мозг, утомленный, находящийся под воздействием лекарств, решил надо мной пошутить? Если так, то бояться нечего.
Свесив ноги с чересчур высокой для меня койки, я коснулся неожиданно сильными и уверенными ногами кафельного пола. Я успел позабыть, как приятно ощущать твердыню, а не пружины кровати или подножку кресла-каталки. Осторожно обойдя застывших медсестер, я ступил на сухую, покрытую толстым слоем пепла землю. Что-то негромко хрустнуло под ногами. Это оказался совсем маленький, крошечный росточек, пробившийся через эту бесплодную почву. Вдруг он зашевелился и медленно, словно змея скрылся под слоем пепла.
Я поднял голову и увидел, что ко мне направляются две темные фигуры. Две девушки, абсолютно одинаковые, в военных мундирах. Глаза их были скрыты за черными масками, а лица настолько бледны, что будто светились в окружающем полумраке. Девушки резко остановились и протянули руки в приглашающем жесте. Не знаю, что побудило меня повиноваться, но я, немного покачиваясь, направился к ним. Когда я поравнялся с девушками, они синхронно развернулись на месте и повели меня по дороге, которая, к слову, была единственной. Их шаги были очень резкими, слаженными и отточенными, словно у солдат.
Немного неуклюже, вперевалочку, я следовал за ними, попутно рассматривая все, что меня окружало. По обеим сторонам от дороги на многие километры простирались развалины бесчисленного количества домов. Пыльные, покрытые пеплом, обгоревшие в некоторых местах руины. От некоторых еще поднимался тонкой струйкой дым, будто за минуту до моего появления здесь прошла армия, карающий отряд. Но это было еще не все.
Далеко, почти на линии горизонта виднелись в плотной серовато-бурой дымке шпили небоскребов, готические силуэты соборов, наполовину разрушенных и покосившихся. Крыши уцелевших зданий утопали в свинцовых облаках, между которыми лавировали многочисленные дирижабли, воздушные шары, аэропланы. Вантовый мост, с проржавевшими опорами и истончавшими тросами грозной громадой выступал из тумана. Время суток определить было невозможно. Казалось, что все скрыто в непроницаемой густой дымке, будто сотни вулканов, тысячи заводов и фабрик курились где-то неподалеку.
Я вздрогнул, когда на одну из торчащих в развалинах балок уселся огромный стервятник. Его отвратительная лысая голова на длинной кривой шее была почти полностью испачкана кровью, а из крючковатого клюва свисал кусочек мяса. Птица ловким движением запрокинула голову и проглотила добычу. Черные глаза-бусинки сосредоточились на мне, провожая, пока я не скрылся за поворотом.
Вдалеке послышались крики, и вскоре из тумана показались трое солдат. Перепачканные грязью и кровью, они бежали мимо, будто не замечая нас, отстреливаясь от кого-то, недоступного моему глазу. Девушки даже не взглянули на них.
Засмотревшись по сторонам, я не заметил, как впереди возник огромных размеров замок. Да-да, именно замок. Некогда величественное здание сейчас было на половину разрушено, восточная стена полностью обвалилась, в черепичных крышах многочисленных башен зияли дыры, в которых гнездились вороны. Шпили были обломаны, витражи в окнах разбиты. Этот мертвый, казалось, замок вселял не ужас, но чувство странной тревоги.
Девушки начали подниматься по мраморной лестнице, разрушенной во многих местах. По мере приближения к массивной деревянной двери, я начал различать какой-то невнятный гул за ней. Значит, в замке кто-то есть? Странно, он выглядит абсолютно непригодным для жизни.
Только сейчас я заметил, что из моей руки торчит длинный эластичный шнур от капельницы. Обернувшись, я увидел, как он тянется за мной по ступеням. Вместо лекарства по нему теперь струилась моя кровь, скапливаясь в маленьком мешочке на конце. Казалось, что тонкая красная линия, причудливо изгибаясь, светится в сгущающейся темноте.
Подняв голову, я увидел прямо над самой высокой башней замка гигантский, черный дирижабль, на котором немного поблекшими от времени желтовато-белыми буквами было написано «The Black Parade». Эта махина плавно проплывала над головой и казалась невесомой. Завораживающее зрелище, скажу я вам.
Подъем по лестнице занял довольно много времени, но я совсем не устал, шагая наравне с девушками. Когда мы наконец добрались до двери, скелет-великан, ростом около трех метров преградил нам дорогу. Он был в полном военном обмундировании, а в руке держал длинный жезл с черным, развевающимся флагом, разорванном в некоторых местах.
Молчавшие до сих пор девушки, подошли к нему и что-то прошептали, когда скелет наклонился. Я не мог разобрать ни что сказали девушки, ни что за звуки доносятся из-за двери. Любопытство буквально распирало, но я побоялся раскрыть рот. Скелет, все это время рассматривающий меня своими пустыми глазницами, выпрямился, а его лицо, то есть, череп расплылся в некоем подобии улыбки.
Странным, почти отеческим жестом великан положил огромную костяную руку мне на плечо и подтолкнул к двери, которая медленно, с мученическим скрипом открылась.
***
Сначала меня оглушил гул голосов, грохот музыки и смех, эхом отдающийся от голых каменных стен залы, заполненной бесчисленным количеством людей. Глаза, успевшие привыкнуть к вечному полумраку снаружи, теперь никак не могли сфокусироваться среди этого обилия слепящего света множества свечей и пестрой толпы.
Застыв на месте, я без стеснения рассматривал присутствующих и не верил своим глазам. Пары кружились в нестройном, причудливом вальсе, наплевав на музыку и синхронность. Женщины и мужчины, молодые и старые, смешались друг с другом в поразительном калейдоскопе порока и сладострастия. Мужчины - кто в военных мундирах, кто в строгих костюмах. Женщины – в роскошных платьях с пышными кринолинами, переливающимися блестками и драгоценными камнями. Перьями и давно засохшими цветами были украшены их шляпы, прически растрепались, густой макияж потек. Мужчины, не стесняясь, обнимали, целовали своих дам, прижимая их к холодным каменным стенам, и тут же овладевали ими, словно животные. На лице каждого человека, находящегося на этом балу было буквально написано «Грех». Но грешники эти были не живыми людьми. У кого-то из них не доставало руки, у кого-то половина лица представляла собой обуглившийся череп, едва прикрытый остатками кожи. Ребра у многих были видны через дыры в мундирах и платьях. Изумрудный, багровый, пурпурный, золотой – все цвета нашли свое место в костюмах этих живых мертвецов.
Наверное, я мог бы бесконечно долго рассматривать пеструю толпу, которая абсолютно не обращала на меня внимания, но когда замешкавшиеся девушки переступили порог, движение тут же прекратилось, музыка смолкла. Только что веселившиеся люди теперь застыли, смотря в сторону двери затравленно, как жертва на хищника. Девушки, как всегда синхронно, шагнули вперед и толпа, издав испуганный возглас, расступилась. Теперь моему взору открылась дальняя часть зала. Там расположился оркестр, состоящий из таких же скелетов в военной форме, как тот, что встречал нас у двери. А в самом конце поистине огромного помещения находился невысокий мраморный подиум, на котором в роскошных, но изрядно потрепанных креслах, походящих на троны, сидели пятеро молодых мужчин.
«Клянусь, они никак не старше меня!» - мысленно поразился я.
Мне показалось странным, что они не принимали участие в вакханалии, происходящей всего в нескольких метрах от них. Более того, эти молодые люди одним своим видом буквально кричали «Мы другие!». Главным их отличием от толпы, жавшейся к стенам, была гордость, сквозившая во всем их облике.
Мы продвигались через залу довольно медленно, поэтому у меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть пятерых молодых людей.
На каждом был военный мундир, но не такой кричаще яркий, как на мужчинах в толпе. Безукоризненно прямые черные брюки с серебристыми лампасами, из-под которых виднелись начищенные до зеркального блеска сапоги. Мундиры у всех были разного покроя, но сходство между ними было – утонченная сдержанность, лаконичное сочетание черного и матово-серебряного.
«Личные войска самой королевы не могут похвастаться такой великолепной формой и безупречной выправкой» - пронеслось в голове.
Не смотря на явные сходства, такие, как болезненная бледность, мужчины сильно отличались друг от друга. Правее всех, сложив руки на коленях, сидел широкоплечий мужчина, лицо которого обрамляли густые темные волосы, завивающиеся в тугие спирали. Думаю, при других обстоятельствах, его лицо показалось бы мне немного смешным. Крупный, слегка приплюснутый нос, пухлые губы, маленькие глаза под нависающими тяжелыми дугами бровей. Да, я определенно счел бы это лицо смешным, отлично подходящим для карикатуры. Но его сосредоточенный на мне взгляд вселял лишь чувство опасности. Его мундир отличался витиеватостью узоров, а на эполетах висели украшения, сплетенные из множества серебряных и золотых нитей.
Чуть левее, сплетя длинные сильные пальцы, сидел довольно высокий блондин, с рыжеватым оттенком волос. Длинная челка свисала на слегка полноватое, с правильными чертами лицо, прикрывая один пронзительно голубой глаз. Второй смотрел на меня холодным, испытующим взглядом. Мундир его был немого удлинен, а лацканы, как на пиджаке, слегка приподняты. У подножья его «трона» лежал огромный волк, который иногда поднимал голову, скалясь, и обводил собравшихся холодным взглядом, таким же, как и у мужчины, сидящего рядом.
С левого края подиума в кресле сидел худощавый юноша с очень бледным лицом и короткими черными волосами. Сидел он чуть сползя вниз, с видом крайней скуки и незаинтересованности во всем происходящем вокруг. Тем не менее, он наблюдал за мной из-под полуопущенных век. Лицо его было худым и слегка суховатым, линии носа и скул острые, прямые. Это придавало ему еще больше безразличия и холодности. Его мундир был еще длиннее, чем у блондина, а с правой стороны на груди красовался орден – серебряный крест на черной атласной ленте. Интересно, за что он его получил?
Справа от скучающего юноши сидел еще один, с по-детски пухлым лицом, большими глазами, не то коричневого, не то зеленого цвета и широкой, хитрой улыбкой. Короткие черные волосы слегка завивались на концах, и он периодически проводил по ним рукой. Второй он поддерживал голову, продолжая смотреть на меня и улыбаться. У меня в горле пересохло. Такое впечатление, что в его голове уже сложился план, как можно использовать меня в своих целях. Жакет этого мужчины был короче, чем у остальных, а рукава были полосатыми. Полоска белая, полоска черная, полоска белая, полоска… Выглядит довольно странно. На левом плече была нашивка с крестом, смысл которого я был не в силах понять.
Поймав себя на том, что разглядываю мужчин с открытым ртом, я поспешил сомкнуть губы и попытался изобразить на лице серьезность и задумчивость. Но вернувшись к рассматриванию, как я уже успел понять, хозяев сегодняшнего праздника, я не смог сохранять это выражение на лице.
Последний, пятый мужчина, сидящий в самом центре подиума, выглядел… Устрашающе. Коротко стриженные, абсолютно белые волосы практически сливались с кожей. Тонкие бескровные губы, вздернутый нос, глаза, скрытые в тени, но блестящие, словно у кошки, крадущейся в ночи. На руках его были надеты черные кожаные перчатки, а на поясе висели ножны с замысловатыми узорами. Мужчина опирался на подлокотник кресла, склонившись к женщине, которая стояла рядом и что-то шептала ему на ухо. На ней был противогаз, из-под которого торчали во все стороны пышные белокурые локоны. Не знаю, как она могла говорить, но беловолосый мужчина кивал, иногда бросая на меня задумчивый взгляд. Он медленно повернул голову и сказал что-то женщине.
Та резко от него отпрянула и начала приближаться ко мне. Теперь я мог лучше ее рассмотреть. Некогда прекрасное платье, с корсетом, туго затянутым на осиной талии, от юбки которого остался лиши обгоревший металлический каркас и подкладка из пожелтевшего шелка. Двигалась женщина очень странно: руки немного разведены, все движения резкие, отрывистые. Словно заводная кукла.
Я остановился у первой ступени подиума, а девушки, все это время сопровождавшие меня, поднялись и встали позади мужчин. Одна из них, проходя мимо, погладила по голове волка, который радостно замахал пушистым хвостом, словно домашняя собака.
Женщина в противогазе тоже остановилась на краю подиума. Ее голова вдруг резко дернулась, так, что я удивился, как ее шея не сломалась. Из-под плотно надетой маски послышалось какое-то шипение, а потом женщина запела. Ее красивый, мелодичный голос звучал очень странно. Будто старая, истертая пластинка; старинная, антикварная музыкальная шкатулка; верная шарманка седовласого бездомного. Но этот голос был так знаком мне, до жгучей боли в остановившемся сердце. Это был голос моей матери.
- And if you would call me your sweetheart I'd maybe then sing you a song…
Две строчки из колыбельной, которую мама пела мне в детстве. Я был не в состоянии пошевелиться.
Вдруг мужчина с белыми волосами встал из своего кресла и поравнялся с женщиной. По толпе прокатился взволнованный ропот – все ждали действий своего предводителя. Мужчина ловким движением вытащил саблю из ножен. На отполированном металле играли блики света от свечей. Подняв саблю вверх, он кивнул оркестру. Скелеты схватились за инструменты и, не сговариваясь, начали играть.
- But there's shit that I've done with this fuck of a gun You would cry out your eyes all along
Знаю, это невозможно, но кажется мое сердце снова начало биться, причем с бешеной скоростью. Мужчина с белыми волосами только что нараспев повторил мои собственные слова, сказанные очень и очень давно матери. Но из его бледных губ они прозвучали скорее как судебный приговор.
В мелодии, которую играл оркестр, стал узнаваем мотив вальса, но он был резче, чем следовало, поэтому звучал очень торжественно. Толпа радостно заголосила и снова сомкнулась, обступая меня со всех сторон.
- We're damned after all Through fortune and flame we fall
Этот нестройный хор на тысячу голосов в безумном исступлении пел глумливую песню, славящую Смерть и всех ее Ангелов. Люди снова закружились в водовороте своих страстей, низменных и порочных.
-And if you can stay then I'll show you the way To return to the ashes you call
Девушка в разорванном, но все еще пышном платье подбежала ко мне, схватила за руку и потянула за собой в самую гущу этой оргии. На горле ее зияла огромная рваная рана.
-We all carry on!
Завопила девушка пронзительным, визгливым голосом. И толпа подхватила ее крик.
-We all carry on! When our brothers in arms are gone!
Слова этого гимна эхом отлетали от каменных стен, пульсировали в голове. Я не мог сопротивляться. Я рассмеялся и, обхватив одной рукой талию девушки, закружил ее в безумном вальсе. Краем глаза я заметил, как мужчина с белыми волосами сел обратно на свое место. Мрачная торжественность исчезла с его бледного лица. Пятеро мужчин снова просто наблюдали за происходящим со стороны, с видом глубоко безразличным.
Тут меня осенило. А что, если это и есть Ангелы смерти? Или, может даже сама Смерть? Все пятеро, они вершат судьбы людей, умудряясь при этом оставаться безучастными. Интересно, это Ад или Рай? Очень сомневаюсь, что последнее, но, даже если это Преисподняя, то я согласен гореть в этой клоаке разврата и похоти вечно. А Ангелы будет наблюдать за мной.
- So raise your glass high For tomorrow we die And return from the ashes you call
Больше размышлять на эту тему я не мог. Меня захлестнуло всеобщее веселье, и я полностью ему подчинился.
Будто через толщу воды до меня донесся звук закрывающейся двери.
Johnny, мне очень понравилось! Я люблю Чёрный Парад, это мой самый любимый альбом, люблю песню "Мама", эту атмосферу люблю! И в твой рассказ я просто влюбился!
