От автора:итак, я трезва и закодирована на ближайший месяц, посему приключения киллджоев продолжаются. Show Must Go On.
*** Солнце стояло в зените, разливая сверху свои лучи, как горячее масло. Природа кипела и плавилась, исходя потом в этот полуденный час. Даже тенистая гуща бора не укрывала лесных обитателей от зноя, пекущего внутренности в один тугой комок. Единственным источником прохлады, который мог спасти от запекания, была манящая бирюзовая рябь на зеркальной поверхности Лебединого озера, но там уже деловито скользили лебеди и утки, полоща в воде свои оранжевые клювы, а подцепить пуховых клещей, которыми кишмя кишели прибрежные воды, было совсем не гут. Кобра поднялся ровно в полдень и принялся расталкивать мирно спящего брата, такого милого и невинного во сне, что он больше походил на ангелочка или херувимчика, но Кид был непреклонен. - Пати, вставай. Пойзон, ты слышишь меня?! Пати, пошли. Надо будет ещё завалить парочку сосен, чтобы дрова были на следующую неделю, а не то ночами спать сыро и промозгло. Эй, хитрюга, вставай, а не то сдёрну тебя вниз вместе с матрасом, - тормошил командира Кобра Кид, пока тот извивался, как дождевой червяк, и залезал в дырявое одеяло, будто в нагретый кокон. Последняя фраза подействовала на Пати, и тот, тяжело вздохнув, спрыгнул на утоптанный пол, ловко причесал взлохмаченные красные волосы щёткой с парой отвалившихся зубцов, быстро ополоснул лицо и рот ледяной водой и накинул на тело светло-голубую рубашку, ту самую рубашку, в которой он был на своём выпускном в колледже. Со временем рубашка выцвела и порвалась кое-где, так что Пойзон стал её надевать в тех случаях, когда ему предстояла длительная физическая работа вроде сварки металлоконструкций или ремонта машины. Этот истрёпанный кусок материи перестал нести в себе сентиментальные воспоминании, поэтому Пати безжалостно мял его, вытирал им пот и машинное масло, пачкал пылью, грязью и так же небрежно стирал дешёвым порошком, относясь к этой вещи как к рабочей. Воспоминания теперь лишь мешали, заставляя сердце размягчаться и слабнуть, а оно должно было твердеть и закаливаться день ото дня. Пойзон давно заковал свой мотор в пуленепробиваемую броню, и ничто уже не могло всколыхнуть в нём ту самую радость, мерцавшую когда-то солнечным зайчиком на дне его чёрной души. Пойзон потащил наверх пилу, а Кобра, матерясь и шипя, волок по скрипучей шаткой лестнице канистру с бензином, отдавливая себе ноги, но, выбравшись наружу, он вдруг удивлённо замолчал. - Это что такое?! – спросил он, оглядываясь вокруг. Удивиться было чему: туман, всегда клубящийся молочной пеленой в стволах сосен, на этот раз поднялся выше и закрывал голубой плёнкой верхушки деревьев, а к нему с земли в бешеном вихре стремились дрожащие потоки раскалённого воздуха, сквозь которые весь мир искажался и неестественно кривлялся, как тысяча злобных троллей. - Это называется баварское лето, - коротко бросил Пойзон и, закатав рукава выше локтей, подхватил инструмент и уверенно зашагал на север, туда, где росли красностволые сосны с тёмно-синей хвоей. Таких красавиц было жалко лишать жизни, но ведь ночью в землянке изо дня в день становилось всё холоднее и холоднее, и неунывающий Гоул, ворочаясь под своей куцей куртчонкой, шутил, что скоро их землянка превратится в иглу, а они – в эскимосов. Доля правды в этом всё же была, но киллджои не горели желание замерзать посреди июля, так что Пати с Коброй решили незамедлительно пойти и разжиться дровишками. Как же всё-таки приятно, когда в кособокой буржуйке озорно трещит огонь, рассказывая какие-то сказки на странном скрипучем языке, а закоченевшие пальцы отогревает алюминиевая кружка с душистым малиновым чаем, в котором плавает сухая коричневая шелуха от голых стеблей!.. Воспоминания о таких уютных моментах в этой проклятой землянке заставили Пати ускорить шаг, и он практически побежал по направлению к чёрным верхушкам вековых сосен, виднеющихся вдали. Кобра, удивлённый прытью брата, опрокинул канистру и поволок её по скрипящей и шуршащей траве, поспевая за Пойзоном. Спустя пять минут они уже стояли перед раскидистыми красавицами, выбирая будущую жертву. Жертвой оказалась относительно молодое дерево около трёх метров высотой, с нежно-зелёной хвоей, и братья, переглянувшись, принялись за дело. Пила взвыла, и по шершавому стволу потекли янтарные слёзы, благоухающие смолой и душистыми опилками… *** Пати, повалив сосну и распилив её напополам, сидел теперь на одном свежеспиленном бревне и с наслаждением курил, запрокидывая голову наверх и пуская дым колечками. Кобра, перенявший эстафету у брата, теперь трудился над остальным стволом, пока старший заслуженно отдыхал. Пойзон, наблюдая за тем, как Кобра легко и изящно управляется с тяжёлой пилой, улыбнулся. Кто бы мог ожидать, что в этом сухопаром худом теле скрыто столько силы, выносливости и энергии?.. Кид воистину двужильный, ведь он один из всех киллджоев мог спокойно тащить на руках или спине груз любой тяжести и долго не уставать, так что теперь для него распилка сосен является просто баловством, детской разминкой. Нет никаких сложностей в обращении с этим ревущим восьмикилограммовым монстром, норовящим каждое мгновение вырваться из рук и начать крушить всё подряд, надсадно и противно визжа. Солнце всё припекало и припекало, и Пойзон вынужден был снять рубашку, влажную от пота. Конечно, было бы удобнее работать в майке, но она лишь поначалу спасала от чудовищного пекла, а затем, при малейшем порыве ветра, промокшая ткань охлаждала бы кожу не хуже куска льда, а переохлаждение самое страшное в такую жару, так что лучше быть мокрым, но защищённым от ветра рукавами и воротником. Небрежно отшвырнув рубашку на траву, Пати отошёл в сторону и принялся наблюдать за братом, чтобы уловить тот момент, когда он начнёт немного уставать, и сменить его, ведь сам Кид ни за что не пожалуется на измождение. Кобра, почувствовав на себе пристальный взгляд, обернулся и собирался усмехнуться Пати, как вдруг улыбка замерла на его губах, и судорожный вздох вырвался из пересохшего горла. Медное солнце, разрывая острыми лучами фиолетово-зелёную крону деревьев, щедро заливало мглистым золотым светом поляну, на которой стоял Пати, спиной к солнцу. Его взъерошенные волосы полыхали пожаром на фоне тёмного леса, абсолютно белая кожа, покрытая невесомыми капельками пота, искрилась и переливалась самыми невообразимыми оттенками в лучах светила, словно усыпанная мелкими бриллиантами. При каждом незначительном движении парня пару капель срывались с изящно повёрнутой шеи или широких мускулистых плеч и, скатываясь по рельефной груди, оставляли за собой влажные тёмные дорожки, слепя Кобру своим холодным прерывистым блеском. Это было тело не человека, а мраморной статуи, изваянной величайшим гением, который тонко чувствовал красоту и боготворил человеческие натуры, воплощая их в мёртвом камне. Перед Кидом в тот час предстал не его капризный брат, а Нарцисс, выточенный из лучшего белого камня на свете. Тонкие черты бесстрастного лица поражали своей чёткостью и аристократизмом, огромные зелёные глаза излучали золотистое сияние, а тонкая шея серебрилась в лучах солнца, обрамлённая прилипшими красными прядями. Кобра, забыв обо всём на свете, смотрел на это чудо, боясь вздохнуть, и ощущал, как его сердце почти перестало биться в груди, разлившись внутри бесконечным трепетом и восхищением. Он лицезрел божество. Проходили секунды, минуты, часы, дни, годы, тысячелетия, сменялись поры года и звёзды на небе, а Кобра Кид по-прежнему, замерев, видел лишь одно то, что заключало в себе целый мир, - белоснежную тонкую фигуру Пойзона. Он утратил все чувства, потерял связь с реальностью, оглох и ослеп; то, что он видел, была лишь навек отпечатавшаяся в сознании картина, которую он просматривал у себя в голове уже целую вечность. Ничто не могло разрушить это великолепие, которое доводится видеть лишь раз в жизни, даже природа на миг замерла, чтобы дать несчастному изумлённому юноше сполна насладиться и впитать в себя то непостижимо прекрасное, что он увидел. Это было воистину чудо. …Из забытья Кобру выдернул особо противный визг пилы и дикий вскрик Пати. Недоуменно глядя на брата, который вмиг померк, перестав исторгать лучи холодного света, Кобра медленно, как во сне, перевёл взгляд вниз и ужаснулся: на правой ноге, между коленом и бедром, в разрезе разодранных джинсов уродливо чернела рваными краями глубокая рана. Кид ощутил на веках, губах и подбородке что-то горячее и липкое, стекающее по шее вниз, за ворот жёлтой майки. Кровь. Это была его кровь, свежая и почти что дымящаяся. Бензопила, противно ревущая и испускающая дым, тряслась перегретыми боками, а на порядком ржавой цепи мелькало что-то красное и методично капало в траву. Кобра не успел опомниться, как к нему подлетел Пойзон, выбил пилу из рук, заглушив, отбросил её в сторону и, повалив раненого Кида на траву, пестреющую опилками, принялся хлестать его щекам и плакать: - Кобра, даже не думай умирать!!! Прошу тебя, только не теряй сознание и не отключайся!!! Дурак, ты же себе артерию перерезал!!! Ой, идиот, ты же кровью истекаешь!!! Что же делать?! - Да я в порядке, не собираюсь терять сознание, - пробурчал блондин и попробовал стряхнуть с себя брата, но тот прижал Кобру к земле: - Лежи и не двигайся, из тебя кровь буквально хлещет! Я сейчас тебе ногу перевяжу! Пати в два прыжка преодолел расстояние до рубашки, валяющейся на земле, и, подхватив её, подбежал к шокированному Кобре. - Майки, солнышко, разговаривай со мной, говори, всё, что угодно, давай мне понять, что ещё не ослаб от кровопотери, хорошо?! У тебя как будто кран в ноге прорвало!!! И как ты только умудрился так пораниться?!.. Пока Пати причитал, как убитая горем вдова, и рвал рубашку на лоскуты, Кобра приподнял голову и принялся удивлённо наблюдать за действиями брата. - Ты, что, рвёшь свою рубашку, в которой был на выпускном?! – изумился Кид. - Да, но что это значит? – поднял на него глаза Пати, разрывающий неподдающееся полотно крепкими белыми зубами. – Что это меняет? Нет выпускного и никогда его не было. Не надевал я ни эту рубашку, ни какую другую. Не помню я такого случая из своей жизни. Это всего лишь скроенный какой-то швеёй обрезок ткани, который я ношу, чтобы не простудиться во время работы, но не более того. А пока что давай ты говори, когда я буду с тобой возиться. Уже ослаб от кровоизлияния? Кобра отрицательно помотал головой и продолжил следить за ловкими, спорыми движениями Пати. Руки, уверенно стягивающие бедро Кобры тугим жгутом, опять заискрились на солнце россыпью алмазов; волосы, полыхающие рыжим огнём, слегка касались рваными кончиками плотного материала серых джинсов Кобры; спина, вся в росе от пота, мерцала, как литой кусок серебра. Кид опять почувствовал, как лёгкие слипаются от нехватки воздуха, и, повинуясь внезапному внутреннему порыву, протянул нервно трясущуюся руку и начал нежно, невесомо поглаживать кончиками пальцев волосы Пойзона, эти ассиметричные, сдвинутые на левую сторону, в спешке подрезанные самим же Пати пряди, взлохмаченные, сверкающие на солнце, такие мягкие на вид, слегка примятые после сна, манящие, игриво развеваемые ленивым ветром… Кид, касаясь волос брата, начал тихо, бессвязно бормотать, задыхаясь от нежности: - Красивый… Ты такой красивый… Ты – Бог в этом солнце… У тебя не волосы, а живое пламя на голове, такое мягкое и податливое, совсем как ты глубоко внутри… У тебя очень сильные руки… Прекрасная белая кожа… Колдовские зелёные глаза… Пати, ты прекрасен. Ты всегда прекрасен, но сейчас – особенно… Как жаль, что ты пропадаешь зря со своей красотой… Пойзон совсем не вслушивался в тот лихорадочный шёпот, который издавал раненый Кобра; он сосредоточил всё внимание на том, чтобы правильно перевязать ногу Кида и остановить кровотечение. Жгут был наложен добротно, пусть и немного криво, но вот концы тряпки никак не желали завязываться в узел, и Пати начал нервничать, ведь надо было как можно скорее обработать рану Кида дома, а если его потащить просто так, то повязка сползёт, и кровь вновь начнёт струиться, смачивая сухую ненасытную землю. У Пойзона начало жечь в пересохших от волнения глазах, и он склонился максимально низко над ногой Кобры, чтобы увидеть, куда же подевались эти злосчастные концы жгута. Кид всё ещё продолжал нести какую-то бессвязную чушь, как его и просил брат, поглаживая по волосам Пойзона, который вообще не обращал внимания на такое странное поведение родственника. Кобра, увидев, как низко наклонился к нему Пати, инстинктивно обхватил его голову руками, и тут резкий порыв ветра донёс до обоняния Кида сладковатый запах чего-то тёплого и родного. Ваниль. Чёрт побери, это была ваниль посреди огромного хвойного леса!.. И этот запах счастья и уюта издавали волосы Пойзона. Все воспоминания тут же смешались в голове бедного киллджоя от этого приторного аромата, и Кобра, увидев фейерверк из переживаний и образов в мозгу, который ослепил его зелёной вспышкой, сильнее сдавил голову Пойзона и, слегка застонав, резко потянул её вниз. Пати не успел ничего понять, как вдруг его губ коснулась грубая шершавая ткань джинсов Кобры, оцарапав их. Лицо Пойзона находилось прямо напротив ширинки его брата, который всё продолжал притягивать его к своей промежности, тихо при этом постанывая. Пати, опомнившись, мигом выпрямился и, глядя на опешившего Кобру, отскочил от него подальше, тяжело дыша и затравленно озираясь. Господи, да что за дурное место?! Неужели тут все рано или поздно сходят с ума?! Чего Кобра добивался своим странным поведением, да ещё и в такой несмешной ситуации?! Нет, лес определённо заколдован. Отсюда надо тикать и как можно скорее. Кобра одарил брата таким взглядом, каким обычно малыши смотрят на мам, которые слишком рано закончили с ними играть. Но Пойзон был зол и непреклонен. - Спасибо, Пати, за перевязку, извини за скотское поведение, - холодно бросил он Киду и, подобрав жалкий искромсанный ошмёток рубашки, накинул его на тело, чтобы не провоцировать явно нездорового Кобру. – А теперь сам завязывай до конца свой жгут и марш пилить. Нечего прикидываться бедняжкой, домогаться у тебя ещё есть силы, значит, и поработать – тоже. Ни слова не говоря, Кобра с разочарованным вздохом поднялся с земли, постоял немного, пошатался и, виновато потупив взор, принялся дальше распиливать дрова, не смея даже искоса взглянуть на гневного киллджоя. Киду, как только он услышал последнюю хлёсткую фразу Пойзона, тут же стало нестерпимо больно и стыдно за то, что он натворил. Это был какой-то слепой, безумной порыв похоти и того самого инстинкта, который превращает человек из относительно разумного существа в рычащего агрессивного зверя, который требует сиюминутного удовлетворения примитивнейших желаний. Ужасно, что он только что чуть не стал жертвой таких потребностей, причём стремился удовлетворить их со своим родным братом. Фу, мерзость, гадость!.. Как он вообще мог отключить полностью сознание в тот момент, когда толкал свои узкие бёдра с гадким развратным стоном прямо навстречу розовым дрожащим губам Пати?!.. На что он надеялся?!.. А дрожали губы у Пойзона, между прочим, из-за волнения за своего младшего брата, который нанёс себе увечья по собственной же глупости. Как могло так получится, что он, Кобра Кид, самый правильный и нордически сдержанный из всей банды, буквально минуту назад хотел отыметь своего брата в рот лишь потому, что тот в силу обстоятельств оказался в непосредственной близости от его ширинки?!.. «Господи, Господи, надеюсь, Пати никому не расскажет о таком унижении», - с ужасом думал Кобра, мелко трясясь от отвращения к самому себе и чувствуя, как каждую минуту его кидает то в жар, то в холод от осознания низости своего поступка. Он опять погрузился в транс размышлений, как вдруг раздражённый голос Пойзона выдернул его – и очень вовремя! – из омута неясных мыслей: - Хватит в нирвану уходить, Кобра! Отпилишь себе вторую ногу, будешь сам её соплями пришивать иголкой от сосны! Перестань спать, когда держишь в руках безопилу! Или вали домой, матрёшка немощная, или начинай работать по-серьёзному! С такими темпами мы к приезду Овна только один ствол допилим до конца! Работай, Кид, не спи! Вот так блондин и промучился в своих внутренних терзаниях ещё пару часов, пока, наконец, они не свалили ещё пару деревьев, и Пойзон не разрешил возвращаться домой. За весь путь они не обронили ни слова, но Кид собирался всё исправить и извиниться перед братом, вот только слова раскаяния дальше «Прости, что чуть не заставил тебя отсосать мне» как-то не хотели идти. Ничего, зато можно будет в душе подумать об этом, когда он будет отмываться от трудового пота, смешанного с опилками и хвоей. Есть ещё предостаточно времени. Если надо будет, то и вся жизнь. Торопиться некуда. Во всяком случае, пока что. *** Когда Пойзон с Коброй вернулись в землянку, то им пришлось обменяться невесёлыми новостями с Джетом и Фаном. У первой компании киллджой серьёзно травмировал ногу, ненадолго выйдя в астрал, а во второй группе случилась гораздо более серьёзная неприятность. Пока киллджои стояли на месте убийства молодого парня и жгли его тело, Грейси, которую Стар отвёл в сторону озера, очень сильно продрогла и слегла с температурой. Буквально через десять минут после ухода парней она начала дрожать под одеялом, как осиновый лист, и жаловаться на пронизывающий кости холод. Обеспокоенный Гоул тут же дотронулся губами до её лба и едва не вскрикнул: он буквально обжёгся о кипящую кожу девочки. Все эти три часа, пока Пати с Коброй были на распилке сосен, они не находили себе места от волнения. Фан пробовал лечить Грейси малиновым чаем с шоколадом и зверобоем, но девочке не могла глотать от ужасной царапающей боли в горле, и вдобавок ко всему её ужасно тошнило, но не рвало. Напуганный её состоянием Джет буквально вцепился в рукав Пойзона, умоляя его сходить в деревню и поискать горчичники в заброшенных домах, ведь наверняка запасливые немецкие крестьяне припрятали эти драгоценные компрессы в своих аптечках. Пати пришлось отдирать от себя голосящего Стара, обещавшего лично обработать и перевязать рану Кобры до возвращения Пойзона. Вздохнув, тот отработанным изящным движением засунул бластер в кобуру, лихо тряхнул головой и, с отеческой улыбкой потрепав пышущую жаром Грейс по поникшим кудряшкам, быстро вылез наверх. - Я скоро вернусь, - крикнул он оставшимся парням. Кажется, проклятье леса всё-таки существует: уж больно он враждебно к ним настроен. Но его, Пати Пойзона, это ни капельки не испугает. *** Пати направился в один из давно изученных домов в заброшенной части деревни. Знакомая хата уже издали поблёскивала жёлтыми боками, словно радостно зазывая к себе. Парни неоднократно одалживали у этого дома разнообразные товары, в том числе и редкий мёд диких пчёл, который оттуда перетаскали Пати с Джетом. Именно из этого строения шустрый Гоул вынес гвозди, молотки, ножницы, иголки с нитками, различные слесарные инструменты, а также спички, соль, лопаты и вилы. Поначалу Кобра посмеивался над запасливым Фаном, зачем же он приволок столько добра, но затем убедился, что нет ни единой лишней вещи среди того, что принёс парень, иначе они бы не находились в некогда обустроенном доме. Наверное, в нём пару лет назад обитала наиболее благополучная и скопидомная семья, поскольку запасов вещей там было предостаточно, во всяком случае, отряду сто девять их точно хватит. Пойзон зашёл в дом, как в свой собственный: спокойно и привычно, ловко открывая дверь с секретом автоматическим движением руки. Внутри всё было так запущено, ничего не поменялось за пару дней, единственное различие по сравнению с позавчера – это не чёткие следы подошвы сапог в толстом слое пыли на полу, а лишь их контуры, присыпанные сверху новой порцией мусора. И откуда он только берётся?!.. Пати принялся деловито шарить по различным шкафчикам и сервантам, уделяя особое внимание мнимым секретным отделам, хотя он понимал, что такие вряд ли бы находились в простой лесной избушке, да и что там хранить крестьянину? Разве что водку… Ну конечно! В одном из навесных шкафчиков задняя стена была полая, прикрытая куском фанеры, и Пойзон, вынув эту пластину, обнаружил за ней бутылку какой-то мутной жидкости, больше похожей на размешанную с водой муку, какую-то голубоватую затирку. Бутылка была странной формы, которую Пати никогда прежде не видел: узкое туловище сосуда с длинным тонким горлышком, заткнутым плотной пробкой из сложенных вдвое кусков газет. Осторожно вынув затычку и с подозрением понюхав мутное содержимое, Пойзон закашлялся от резкого запаха спирта, но не удержался и всё-таки отхлебнул алкоголь. - Ой, дрянь-то какая! – скривился он, сощурив правый глаз. – Продирает до кишок! Ладно, возьму, пригодится на будущее. И, поставив фанеру обратно и прикрыв шкафчик, парень затолкал бутылку за пояс светло-серых джинсов, хихикая от щекотливого холодка. Прикарманив штоф с самогоном, Пати продолжил обход. На сей раз ему пришлось искать горчичники чуть дольше, чем в первый раз, и обнаружил он заветные пакетики с сухим порошком почему-то в кухонном шкафчике, аккурат между жестяными баночками с душистым горошком и куркумой. Наверное, компрессы хранили среди специй для абсорбции влаги из горчичников. А немцы довольно-таки умные и практичные люди, спасибо им за это. Разжившись тем, о чём его слёзно умолял Джет, Пойзон вздохнул с чувством выполненного долга и собрался было выходить из уже полюбившегося дома, как вдруг с улицы донёсся какой-то подозрительный звук, сразу заставивший Пати насторожиться. Это было явственное клацанье чего-то остро заточенного о некий тупой и твёрдый предмет. За годы бесконечных убийств и слежек Пойзон прекрасно выучил все звуки и мог с закрытыми глазами, ориентируясь в окружающем мире только слухом, описать, что творится вокруг него. Начав тихо красться к окну, Пати в то же время усиленно вслушивался в шумы на улице. Странно, но теперь он мог разобрать и некое подобие низкого, утробного рычания, и жадное, захлёбывающееся чавканье, и торопливое переминание с ноги на ногу, хотя… Этот звук был очень тихий и мягкий, принадлежащий, скорее всего, зверю, а не человеку. Подойдя, наконец, к окну, Пойзон очень медленно отодвинул краешек занавески и принялся напряжённо вглядываться в широкий двор перед домом, на удивление гладкий и почти не заросший сорняками. Солнце уже не жгло так страстно, как в полдень, поэтому мягкий рассеянный свет позволял рассмотреть все мелкие детали местности. Пати, повертев головой и всматриваясь во всех направлениях, но так и ничего не увидев, уже было подумал, что ему просто почудились такие странные звуки, как вдруг краем глаза он заметил справа какое-то движение. Опять серая тень. Но на этот раз на глаза киллджою попался не таинственный человек в невзрачном балахоне, а матёрый волк, алчно глодающий какую-то бесформенную груду мослов прямо посреди двора. Парень несказанно удивился: откуда взялось это мясо и сам волк, если буквально десять-пятнадцать минут назад, когда он заходил в дом, двор был идеально чист?.. Но разум тут же отверг все мистические предположения: лесной зверь просто приволок какую-то убитую добычу и принялся пожирать её там, где ему было приятнее всего. По каким-то причинам он выбрал именно этот двор, наверное, он уже часто здесь бывал. Наблюдая за хищником, этим олицетворением ума, хитрости, смекалки, коварства, мощи и выносливости, Пати почувствовал, как его всего передёрнуло от какого-то мерзкого чувства, и вереница кусачих мурашек пробежалась по коже, вызывая нестерпимый зуд. Затаив дыхание и глядя на трапезу зверя широко раскрытыми глазами, Пойзон ощутил, как сердце постепенно замедляет свой извечный бой и начинает проваливаться вначале в район желудка, а затем уже отбивает дробь на уровне коленей. Зрелище было не мерзким и не тошнотворным, но сама ситуация была очень и очень неприятной, ведь бравого киллджоя от волка отделяла лишь дубовая стена и пять метров песочной насыпи двора, плюс ко всему, парень оставил свои следы в пыли, а зверь мог спокойно принюхаться к ним и войти в дом, где как раз и прятался красноволосый. Нет никакого чувства защищённости и безопасности, когда человека и зверя не разделяет трёхметровый вольер в зоопарке и осознание собственного превосходства над этим заморенным зверем, которого выставили на потеху. Эти несчастные заморыши словно говорили всем глазеющим своим потухшим взглядом: «Возрадуйтесь, вы победили. Вы всё-таки покорили природу, убив в нас её вольный дух». Но теперь ситуация иная: человек вторгся в царство волка и сейчас стоит и боится, объятым первобытным ужасом перед этим воплощением зла. Вытащив на всякий случай бластер из кобуры, Пати прислонился лбом к деревянной раме и продолжил дальше наблюдать за волком, надеясь, что он насытится и уйдёт обратно в лес отдыхать после такого плотного обеда, а не заляжет прямо посреди двора, ведь Пати срочно нужно вернуться домой, где его ждёт братик-калека и заболевшая Грейси. Хищник уже минут пять никак не мог разделаться со своей едой, и Пати уже надоело выслеживать тот момент, когда зверь уйдёт обратно в бор, но тут он, зарычав, мотнул головой, и Пойзон, зажав рот, чтобы не закричать, уставился на улицу, отказываясь верить в происходящее. Волк терзал маленького ребёнка, где-то около двух лет, может, даже меньше. Это была девочка, судя по белому платьицу с оборками и некогда белым сандаликам, обутым на крохотные ножки. Животное уже успело объесть половину головы несчастного ребёнка и принялось выгрызать внутренности, но никак не могло добраться до них из-за одежды и поэтому принялось злобно трясти головой, надеясь избавиться от преграды. У Пати выступили слёзы на глазах, ведь он лицезрел ужаснейшую картину. Младенец, который только-только начал самостоятельно ходить, уже послужил неплохим обедом для взрослого хищника, который просто равнодушно растерзает его и пройдёт мимо, а ведь это ребёнок чьей-то безутешной матери, которая уже сходит с ума от горя и мечется по окрестностям, разыскивая несчастное пропавшее дитя… Как же это ужасно! Вот оно, выживание в природе – самый яркий пример, когда извечные потребители животных сами становятся кормом для них. У Пойзона уже начали подгибаться ноги, и он едва не рухнул на пол, но, заметив ещё одну фигуру рядом с волком, со стоном выпрямился и уже безо всяких эмоций продолжил смотреть на этот жуткий пир. К царю лесов на четвереньках, словно кабан или лиса, подползал человек, вернее, молодой мужчина, явно пьяный или контуженный. Пати уже устал чему-либо удивляться, например, откуда взялся этот парень и почему он ползает по грязной земле, а не ходит прямо, поэтому хотел было выскочить на улицу и просто пристрелить зверя, чтобы мужчину не постигла участь ребёнка, но вовремя остановился. Прямо на него сквозь оконное стекло и ситцевую занавеску глядел волк. Глядел прямо, смело, спокойно, осмысленно, как человек, и в этих янтарных глазах был скрыт невероятный интеллект и мышление. Пати невольно вздрогнул от такого прямого и умного взгляда. Зверь размышлял и зверь всё чувствовал, ведь он – живой. Его хищная натура требует выхода, и с этим ничего не поделаешь, поэтому остаётся либо преклоняться перед его первобытной красотой и силой, либо злобно ненавидеть и уничтожать, но грация и разумность волка ни у кого не вызывает сомнений. Невозможно, глядя в эти зелёно-золотистые глаза, такого же цвета, как у тебя, Пойзон, стрелять в него, в этого принца в шкуре животного. Да, Пати, ты такой же зверь, как и он, но вы оба – благородные убийцы, ведь вы мстите за поруганную честь, за сломленные жизни, вы убиваете, чтобы выжить. Конечно, волку некому мстить за запятнанную честь, но ради очищения леса от скверны и ради выживания – да. И после того, как ты заглянул на самое дно души этого зверя, который является твоей точной копией в зверином царстве, ты осмелишься поднять руку на такое прекрасное создание?!.. Лишь жалкий трус убьёт грациозное животное из зависти, что его природа создала безупречным. Если ты разумен, Пойзон, то просто восхитись этим зверем и отойди, уступи ему дорогу, и он тебя не тронет. Раз это естественное выживание, то пусть выживет сильнейший. Стой и наблюдай, кто кого победит, ведь спектакль – бесплатный. Парень, проползя ещё немного, начал осторожно теребить труп ребёнка за край шифонового платья. Волк не обратил внимания, и тогда человек, жалобно скуля, принялся подтаскивать к себе девочку, словно сломанную фарфоровую куклу в пышных одёжках. Волк, заметив, что у него пытаются украсть добычу, жутко оскалился и утробно зарычал, вздыбив шерсть на спине. Парень опять жалобно заскулил и, подняв с земли слетевший башмачок, начал жадно грызть его, пытаясь размочить слюной грубую кожу. Пати уже мутило, но он, как гипнотизированный, продолжил смотреть на ту нереальную по своей дикости и абсурдности картину, которая разворачивалась перед ним. Вряд ли он когда-нибудь забудет такое, даже если его голову попытаются очистить электротерапией, выжигая из извилин мозга все воспоминания, их клочки, обрывки, лохмотья… А во дворе тем временем происходило нечто невероятное. Парень, с безумным видом пожевав туфельку и выплюнув её, вдруг начал так же сердито ворчать и скалиться на волка, как тот выражал свою агрессию, обнажая сточенные клыки, с которых свисала слюна, и, подползя к нему боком, весь как-то подобрался и прыгнул на зверя, вырвал из его пасти наполовину обглоданный трупик. Животное, походив ещё вокруг соперника и попугав его грозным видом, но не получив назад вожделенную добычу, сразу сникло и поплелось восвояси в лес, подметая понуро опущенным хвостом-метёлкой песок дорожки. Мужчина торжествующе расхохотался и, потрясся в воздухе обмякшим тряпичным тельцем, кинул его в пыль и начал с нечеловеческим аппетитом и спешкой отрывать мясо от костей, жутко мурлыча и чавкая. Пойзон, как завороженный, смотрел, не мигая, на то, как человек есть человека, и железная рука отвращения схватила его за горло, перекрывая доступ кислорода и поднимая снизу тошнотворный клубок из змей. …Спустя полчаса после того, как каннибал убрался, Пати буквально вывалился из дома и, не заперев его, отполз под массивный каштан, растущий в палисаднике. Монстр забрал с собой недоеденную тушку, небрежно кинув в пыль оторванное кружево костюмчика и пожёванную обувь. Пойзон абсолютно равнодушно смотрел на эту картину, замечая бурые крапинки крови в запёкшемся песке, а затем, не в силах больше сдерживать горькое отчаяние и животный страх, засевший свинцовым шаром в животе, отчаянно разрыдался, стараясь заглушить крики и зажав рот рукой. Последний раз он плакал, узнав о смерти одного из товарищей по борьбе с засильем зла в Калифорнии, но потом – как отрезало: из Пойзона невозможно было выдавить ни слезинки. Его душа окаменела, отвергая все сентиментальные чувства, но сейчас произошло нечто из ряда вон выходящее, чему даже не найдёшь названия, и та кровь, которая капала с тела этой бедной малышки на морды этим хищникам, словно сочилась и текла по его сердцу, размягчая его. Это был самый странный и чудовищный момент из всей его жизни, который потряс Пати до глубины души, сдвинув что-то в сознании. Парень так и не разобрался в своих ощущениях, но ему было достаточно того, что он видел. При воспоминании об этом слёзы ещё сильнее заструились из его посветлевших глаз, орошая белую кожу рук горячими сероватыми каплями. Когда Пойзон откидывался спиной о ствол каштана, под курткой что-то радостно и многообещающе звякнуло. Точно, самогон. С какой-то весёлой злостью Пойзон вытащил эту бутылку из джинсов и, откупорив горлышко, начал пить штопором горькую жидкость, морщась и давясь от обжигающего горла серного привкуса. Сейчас он запивал все свои горести и проблемы, понимая, что потом они, спрессованные алкоголем, будут ещё острее и ужаснее, но именно в данный момент надо накачать себя до бессознательного состояния, чтобы забыться на время и не сойти с ума. Прикончив полбутылки, изрядно захмелевший и злой Пати возвращался домой, пиная по пути все непонравившиеся травинки, камешки, шишки и прочие мелочи, которые покорно отскакивали от подошв его чёрно-полосатых сапог. - Ненавижу… Ненавижу… - шептал он сквозь зубы, до боли впиваясь ногтями в ладони и сжимая пальцы в кулаки. – Суки… Гады… Он и сам не знал, на кого ругался, но эти грязные обидные слова приносили ему извращённое облегчение, словно виновники его бед стояли рядом с ним и слышали все эти оскорбления. *** - О-о, какой сюрприз!.. – с негодованием и оттенком брезгливости протянул Джет, распростирая руки для объятий Пойзона. – Что, мишки водочкой угостили? Пати пьяно захихикал и, вынув из кармана куртки три пачки горчичников, шмякнул их на стол. - Вот, принёс, что ты заказывал, Стар, - он ласково улыбнулся. – Кстати, а вы знаете, какой сегодня день? - Вторник? – неуверенно спросил Гоул, хлебая травяной чай из покорёженной кружки. - Не знаю, какой день недели, зато знаю, какой праздник. Все внимательно уставились на командира, кроме Грейс, которая надрывно кашляла и хрипела в своём углу. - Сегодня, дорогие мои, - обвёл неожиданно злым взглядом своих друзей Пати, - особенный день. Сегодня ровно два года и три месяца с того момента, как весь наш мир полетел в тартарары. Так выпьем же за этот сраный день, за своеобразную годовщину того дерьма, которое мы называем жизнью. Пусть будет проклят тот день, когда пятнадцатого апреля две тысячи двенадцатого года на Пасху не зажёгся этот Благодатный огонь, и катастрофы прошлись по всей Земле, изменяя её облик до неузнаваемости. Я буду пить до конца своего существования и проклинать тот день, когда окончательно сломалась моя жизнь, превратившись в прозябание. Все молчали, поражённые речью Пойзона, ведь никогда у них не заходил разговор о прошедших трагедиях, но он сам начал эту тему, поэтому Фан робко вставил: - Пати, ты так напился потому, что сегодня юбилей этого печального события? Пойзон повернулся к нему и, с презрением глядя в эти неуместно озорные золотые глаза, с ненавистью процедил: - Я напился потому, что сегодня на моих глазах человек превратился в монстра, и я увидел, как расправились с невинной душой. Сегодня я постиг настоящий ужас и понял, что всё, что мы испытали раньше, - детский лепет в сравнение с тем, что нам ещё предстоит пережить здесь. Это гиблое место, проклятое место, это Ад на Земле, - его речь уже перешла в свистящий шёпот, и Джет, подтащив командира к раковине, насильно умыл его и, конфисковав наполовину осушенную бутылку со спиртным, отправил его спать. - Пусть проспится, завтра объяснит, в чём дело, - мягко улыбнулся он шокированным Кобре и Гоулу. Те согласно кивнули. А Пати всё ворочался на своей полке, то задыхаясь от жары, то содрогаясь от холода, то потея, то ощущая нехватку воздуха, и лихорадочно бормотал, как в бреду: - Да что за день такой… Скандал… Труп… Кровь… Травма… Пила… Кобра… Грейси… Болезнь… Волк… Девочка… Каннибал… Ох, Боже мой, Боже!.. И, тяжко вздохнув, погрузился в тягостную пламенную пустоту, постоянно вздрагивая во сне.
блин, читается на одном дыхании, затягивает, ну вообще не оторваться от текста так реалистично все описано, будто я там нахожусь и лично за ними наблюдаю *-*
настолько мне нравится эта история, что после прочтения я ничего путного вообще не могу сказать жажду продолжения, такого же захватывающего и жутко интересного! все, больше ничего из себя вытащить не могу, т.к. все еще под впечатлением от прочитанного.
Малиновый Лис, спасибо за этот фик! удачи вам, вдохновения и, лично от меня, огромный респект
о, господи... такая душераздирающая глава... у меня ком в горле и глаза по пять копеек О,___,О
так страшно. за киллджоев. как бы они не с ума не посходили там...
ммм недотрах, конечно, серьезное дело, особенно для мужчин. знаете, какая была первая мысль после того, как пати попробовал самогон? - "вот всякую непонятную хрень в рот суешь, а как брату отсосать, так хрен, да??" - знаю, нелепо, глупо и грязно, но... но.
ваши описания просто божественны. просто... не знаю, как сказать. великолепны. очередная пятерка и очередное ожидание продолжения )))
ps: простите, что лезу не в свое дело, но пить нехорошо
Всем привет! Так, с чего бы начать... Не, ну я знала, что Пойзон идиот, но чтобы настолько. Как, ну вот КАК можно отшить Кобру? это же мать вашу кобра!!! Извините, но я уже не выдерживаю. Пойзон что, импотент, что у него нет недотраха в таких условиях?! /mother of god/ Хоть бы поцеловались бы они уже поскорее, а Ха, я объявляю себе челлендж: сколько глав я продержусь, не сказав ничего плохого про Пойзона. Как говорится, let the game begins А теперь... Знаете, меня нереально сложно напугать. И я не то чтобы прям испугалась, но, черт, это чувство, будто кто-то за тобой следит, даже в собственной квартире. А еще, я не ожидала от себя такой реакции на каннибализм. В смысле, разумом я прекрасно понимаю, что каннибализм - вполне закономерное и распространенное явление в природе, но с другой, наверное, на уровне инстинктов, я не могу спокойно реагировать. Это ужасно. А сцена "обеда" описана так душещипательно, что мое каменное сердце чуть было не разбилось. Чуть было.
Малиновый_Лис, это лучший фик про киллджоев(макси, по крайней мере), который я читала. И это практически единственная работа, которую я вообще жду. В последнее время тут появилось много говноавторов людей, творчество которых меня, мягко говоря, не радует, а этот фик - просто манна небесная. Так, к чему я это все? Малиновый_Лис, Вы мой спаситель! Я Вам обязан, да.
Nomen Nescio, спасибо за комментарий, Вы опять меня расхвалили, я аж зарделась вся, а насчёт алкоголя не беспокойтесь: у меня просто был почти недельный запой в честь дня рождения муттер. Johnny, прежде всего выражу Вам огромную благодарность за то, что Вы по-прежнему со мной, это чертовски приятно Не волнуйтесь за сексуальное здоровье Пойзона, Кобра же объявил его диагноз: недотрах, так что Пати не импотент, он просто не одобряет инцест. Но всё ещё впереди, ждите.
Я прямо таки влюбилась в этот фик, хотя обычно не очень люблю читать про киллджоев, но этот фик явное исключение (он даже уже стал одним из любимых). Да и вообще здесь в пейринге Уэйцес, мать его Уэйцест, в связи с этим уже молится на рассказ готова. Прочитала все главы буквально на одном дыхании. Все описано настолько реалистично, что действительно создается впечатление, что ты стоишь в нескольких шагах от героев и пристально наблюдаешь.
Безумно понравилась сцена в лесу, когда Кобра чуть не покромсал себя. Доселе бесчувственный чурбан Пойзон сразу изменился, забеспокоился за младшего брата, да так, что от былой черствости и следа не осталось. А Майки...ну тут вообще слов нет, так увлекся мыслями о родном брате. Ну надеюсь, со временем, он изменит мнение Пойзона об инцесте.
Пока читала про каннибализм, да и в общем всю эту сцену с поеданием трупа невинного ребенка, прямо ком к горлу подступил, хотя вроде на всевозможные "мерзости" редко реагирую, а тут прямо таки раз и на тебе. При этом тут нету чистого "мяса", но за счет описаний картина буквально оживает.
В общем это гениально, с нетерпением жду продолжения. И спасибо, вам, огромное за такой шедевр. Малиновый_Лис, вы потрясающе пишете.
так реалистично все описано, будто я там нахожусь и лично за ними наблюдаю *-* 
жажду продолжения, такого же захватывающего и жутко интересного! все, больше ничего из себя вытащить не могу, т.к. все еще под впечатлением от прочитанного. 
