Джерард разворачивается на пятках и возвращается наверх в квартиру – варить кофе. Кошки, землетрясения, смена президента или Фрэнк – не важно, что происходит, но кофе должен быть сварен. Это заставляет чувствовать себя человеком – что-то, повторяющееся изо дня в день. Привычное. Как у всех.
Он уже ставит джезву, но чуть не подпрыгивает вдруг – ноги щекочет мягкий мазок шерстяного бока. Ничего более дикого в этой квартире ещё не происходило. Эти стены хорошо хранят свои тайны. Но кошка – это чересчур. И как только успела пробраться за ним? Он хочет пнуть её ногой, но замирает, не успев и замахнуться. Животное просто сидит и иронично смотрит на него разноцветными глазами. Он мог бы поклясться, что это именно ирония. Кошки могут быть ироничными? К чёрту…
Отворачивается и продолжает с кофе, путая количество ложек и чётко вымеренную за многие годы жизни порцию воды. Кошка то и дело принимается тереться об его обнажённые ноги, но он уже не подпрыгивает от этого. Только вздрагивает, сжимая зубы до скрипа, и пытается не напортачить с варевом ещё больше.
Приятно быть с утра одному. Нет надобности заниматься любовью, если просыпаешься с ним, и срочно приводить в порядок окислившееся дыхание или пахнущее тело. Нет надобности сдерживать себя, если он торопится на лекции – потому что не понятно, что просыпается быстрее: сам Джерард или его желание. Нет надобности одеваться, стыдясь наготы – чтобы он точно уж не опоздал в университет, потому что не ясно, есть ли у Фрэнка границы возможностей, или он как бесконечный двигатель способен нон-стоп.
Джерарду тридцать пять, и он чувствует порой, как устаёт от подобной активности. Он и раньше был активен, если можно так сказать. Но тут вопрос не столько о частоте, сколько о наполнении. Когда из тебя каждый раз вытряхивают душу, переворачивая все внутренности вверх дном, и еле дают время расставить их по местам и осознать себя живым, а не сдохшим, сгоревшим, задохнувшимся от эмоций и ощущений – это тяжело. Очень тяжело. И хотя он часто отказывает – лишь для того, чтобы не умереть от физического истощения: его худое тело просто не способно кончать столько, сколько хотел бы он – это мало что меняет. Ведь в следующий раз, когда Джерард первый будет просить, ему выдадут многократную порцию. Выдерут треть души, сожрут и вернут обратно через кожу и внутренности путём примитивного трения. Тело подводило его. Оно оказалось предателем. Было истощённым и худым, отказывалось принимать пищу. Смешно, когда в симбиозе тела, души и разума именно тело оказывается предателем. Потому что именно оно – ёмкость для остального. И как бы не был блестящ ваш разум, как бы ни огромна и чиста оказалась душа – всё это будет гнить в милой темнице из никчёмного тела. Что ещё эти умники из волшебного ящика скажут в оправдание своим заблуждениям, что тело – не главное?
Джерард ухмыляется своим мыслям и автоматически, точно киборг, снимает джезву секунда в секунду, как положено. Донести кружку до любимого кресла рядом с вертушкой не дают.
– Мяу! – кошка преграждает дорогу и буквально обвивает собой ногу.
Опять эта чёртова кошка.
– Чего тебе, кошка?
Он бы пнул её, видит бог. Но нога будто прирастает к полу под серьёзным взглядом жёлтого и зелёного глаза.
В ответ она только умильно поводит носом, принюхиваясь к пару из кружки.
– Ты должна была остаться в моём сне, чудище. Что ты тут забыла?
Джерард отчего-то понимает, что его не пропустят дальше, пока… Он присаживается на корточки, путаясь в полах накинутой на голое тело древней, а потому необъятной размером, рубашки. Гениталии касаются холодных ног, и это неприятно. Суёт дымящуюся кружку прямо под нос любопытствующей кошке.
– Ну?
Та нюхает, почти залезая носом внутрь, и затем пятится, начиная чихать. И снова. И снова… Смотрит обиженно и недоумевающе.
– Вот же сволочь, весь кофе насмарку, – расстроенно встаёт мужчина и несёт кружку к раковине, испытывая осязаемую душевную боль от наблюдения кофейного водоворота в сливе. Чёрт! Снова насыпает кофе, уже не путаясь. Наливает воды. Нервно ставит на плиту, чуть не роняя на пол. Стукает кулаком по столешнице, когда кошка встаёт на задние лапы и передними скребёт по дверце гарнитура.
– А ну брысь, чудовище! Ты тут временно. А тому, кто тебя сюда притащил, я сегодня вставлю по самое не хочу. Так что не обольщайся и сгинь с глаз моих.
Кошка слушает тираду с видом прилежного ученика: не моргая и чуть склонив голову набок.
– Да что тебе надо от меня?! Ты мне дашь кофе попить? – Джерард почти вскипает, ибо не передать словами, насколько неприкрытый сарказм мелькает в глазах этой стервы.
Вылизывает лапу, умывается, как ни в чём не бывало. Джерард отворачивается, помешивая номер два ложечкой. Когти тут же вновь начинают скрести по гарнитуру.
Швыряя ложку в раковину так, что она совершает внутри ещё несколько сальто, прежде чем замолкнуть, начинает рыться по ящикам. Пусто… пусто… крупы… макароны… пусто… кофе… кофе… упаковка восковых свечей и… пусто.
– Мать твою… – вслух ругается Джерард и понуро идёт к холодильнику. Выходить на улицу совершенно не хочется.
Каким образом – не понятно, но внутри оказывается банка консервированного тунца. Сегодня его спаситель от оклендского ветра и слякоти – тихоокеанский тунец.
– Ты ешь консервированного тунца? – спрашивает мужчина, открывая банку. Кошка только увлечённо наблюдает за процессом, стоя на задних лапах врастяжку у гарнитура. Банка большая, он выкладывает лишь половину. Ставит на пол, в угол, чтобы не наступить ненароком.
Возмутительница его спокойного утра нюхает и даже съедает кусочек, а потом садится рядом с тарелкой и снова вперивается в него разноцветными глазами. Джерард решает не проиграть эту битву, пьёт кофе и смотрит на кошку. Та любопытно смотрит в ответ, замерев. Кошка не моргает, Джерард моргает. Человеку сложно не моргать, а для кошки это равносильно проигрышу.
– Ну чего тебе ещё? – тоскливо ноет мужчина, отставляя кружку и поддёргивая рукава. Они то и дело съезжают так низко, что скрывают кисти до самых пальцев. Кошка снова пробует и смотрит.
– Ты хочешь, чтоб я тоже ел эту гадость? Терпеть не могу рыбу.
Джерард не любит кошек. Рыбу. Выливать кофе. Выходить на улицу, когда ветер.
Джерард стоит и ковыряется вилкой в банке с тунцом. Кошка бдительно жуёт, поглядывая на человека. Тому приходится есть. Никогда ещё он не чувствовал себя настолько никчёмным и безвольным.
Через три часа их так же совместно рвёт просроченным тунцом в ванной Джерарда. Мужчину – над унитазом, кошку – рядом с ним на пол. Зловоние висит над головами, и Джерард, разгибаясь между позывами, почти видит этот зеленоватый дымок. А ещё в мыслях прокручивает жестокие сцены насилия, как физического, так и морального, над тем, кто всему виной.
– Ты жива, кошка?
Ту трясёт, она жмётся к голому бедру, и мужчине ничего не остаётся, как только притянуть её рукой ближе. А потом снова согнуться над унитазом.
– Отличный был тунец, ты так не считаешь? – бледный и снова осунувшийся, Джерард одевается, чтобы выйти на улицу. Нужны какие-то лекарства. Нужна кошачья еда. Нужно ещё что-то, о чём он не имеет ни малейшего представления. – Не сдохни тут, пока меня нет.
Он спускается вниз и выгребает из кассы вчерашнюю выручку, распихивая бумажную мелочь по карманам пальто.
Ближайший зоомагазин через три перекрёстка. Джерард никогда бы не узнал об этом, если бы тот не находился по соседству с баром, где он обычно искал себе связь на одну ночь.
Милая, но слегка надоедливая девочка за стойкой тараторит без умолку. Мимолётно окидывает её взглядом. «Авитаминоз, периодическое недомогание, гастрит. Ничего серьёзного…» Джерард физически заставляет себя представить, что выключил звук. Это помогает.
Он думает, что скупил половину магазина. Если бы не его упёртость, он бы остался умирать где-нибудь между его и соседней улицей с кошачьим лотком вместо надгробия.
Напившись воды и ожидая новых позывов, вяло опускается на деревянный пол, разбирает покупки. Кошка лежит тут же неподалёку, наблюдая за манипуляциями с видом святой мученицы.
– Есть тебе нельзя до вечера. Мне, по ходу, тоже, но ведь пить – это не есть? – размышляет мужчина вслух, заливая в себя несколько глотков коньяка. Кошка фыркает и закрывает глаза, отворачиваясь, словно не одобряя.
Теперь его квартира выглядит кошачьим логовом. Эти плетёные корзиночки и прыгучие игрушки такие милые… Кажется, они поселились в каждом углу, едва выбрались из пакетов.
Сегодня он весь день работает один. Фрэнк помогает Майки и Элис с переездом. Кошка не подаёт виду и спит, свернувшись рядом в крутящемся кресле. Обычные клиенты, обычные рисунки и неплохие деньги.
Джерард не может удержаться и периодически поглядывает на страдалицу, будто убеждаясь в том, что та хотя бы дышит. Посетители делятся на два лагеря, реагируя на ком черной шерсти. Одни удивляются и пышут возмущением, вторые чересчур лояльны и любопытны. Сам мастер не разделяет визгов ни тех, ни других. Ему просто нужно работать.
Но самое странное случается ночью. Обычно голоса приходят невнятно и резко, моментально врываясь в его сон. Они чужеродны и слишком сильны, чтобы мужчина мог контролировать их и свои страхи. Голоса настойчивы. Они всегда побеждают…
Раздевшись, Джерард ложится на кровать и накрывается мягким одеялом, чувствуя, как блаженно расслабляется полупрозрачное тело. Как кости и мышцы немного смещаются, занимая самое что ни на есть удобное положение.
И готовится провести половину ночи за очередным спором с тем, кто живёт рядом. Совсем близко – лишь убери пряди со лба и постучи.
Но просыпается Джерард только под утро. Удивлённо открывает глаза.
Кошка лежит на подушке, создавая эффект грелки. Она растянута по ней и кажется почти неживой. Подняв удивлённо глаза наверх, он искренне возмущается:
– А ну пошла с моей подушки!
Но потом будто обрывает фразу на середине. Он вспоминает, что ему снится из раза в раз, сегодня, неделю назад… ему становится стыдно.
Кошка, обвившая голову своим телом. Кошка, защищающая её от постороннего так, как мало кто умеет.
– Ловец снов, значит? Дерьмовое имя…
Джерард задумчив и любопытен, но сегодня ему просто хочется верить. Он так высыпался только тогда, когда Фрэнк был рядом, отгоняя внутренних демонов своим присутствием.
– Будешь м-м-м… Софи. Мне оно давно нравится.
Кошка безучастно молчит, а потом медленно и обречённо вздыхает, раздувая бока.
Джерард поднимается первым. Кофе, душ… что-нибудь перекусить. Сегодня много работы и Фрэнк. Тот врывается в салон чуть раньше обеда. Раскрасневшийся от холода и ветра, с горящими глазами, расстёгнутой курткой и встрёпанными монохромными волосами. Что-то говорит, говорит, на что Джерард только молча придвигает ему листок, после скрываясь за стеллажом, уставленным стопками с книгами.
– Пятьдесят… Что? Пятьдесят семь баксов… Что это?
– Твой вычет из зарплаты. Я потратил столько на вещи и корм для Софи, – тихо отзывается Джерард. Ему всегда нравилась эта игра друг с другом.
– Транжира и мот, – вздыхает Фрэнк. – Софи? – удивлённо повторяет он, запутываясь пятерней в волосах. Перекатывает, пробует это имя. Но мужчину больше ничего не волнует. Смысл переливать из пустого в порожнее?
Тогда Фрэнк скидывает верхнюю одежду, поддаваясь зову, вибрирующему туго натянутой струной контрабаса. Идёт за стеллаж. Компьютерное кресло легко крутится, вот только никакого компьютера тут и в помине нет.
Джерард смотрит с интересом, выжидающе. «Разрешает».
Его губы сделаны из кофе и коньяка – это открытие опьяняет парня, склонившегося над креслом. Сердце трепыхается, пытаясь освободиться от стягивающих силков, но лишь увязает всё больше. «Сегодня у нас поход в парикмахерскую, не забыть бы», – думает он, мельком увидев тёмные корни. Сейчас глаза Джерарда излучают мягкое тепло, ощутимо оглаживая широкие скулы. Руки Фрэнка сами собой воюют с тканью на груди, стараясь забраться глубже, дотронуться до кожи. «Если он разрешает»…
Неожиданно для него руки мужчины ложатся на плечи, и этот жест однозначный, не поддающийся оспариванию. Фрэнк оказывается на коленях. Руки цепляются за джинсу, скрывающую бёдра, тянутся всё выше, и плечи саднит от впивающихся тонких пальцев.
Не разбирая своих действий, парень расстёгивает ремень и ширинку. Понимание накатывает неожиданно – пути назад нет, как нет нижнего белья под тканью. Это что-то, о чём он думал не раз и чего боялся. Джерард – мужчина. Это не новость, нет, но… Дело даже не в этом. Просто совсем другой уровень. Доверия? Волна паники прокатывается от ушей до пяток и стекает с него, точно грязная вода в душе. Странно. Странно. Он бы не стал делать этого, если бы костлявая ладонь на затылке не настаивала. Он мог бы сопротивляться, но что потом?
– Ты сегодня робкий, точно монашка на панели. Куда только нужда не закинет, жизнь – тяжёлая шту… М-м-м…
Заткнуть этот рот можно несколькими способами. Сегодняшний оказывается не самым ужасным, несмотря на страхи и неуверенность. Прикрывая глаза и тычась носом в бритый лобок, он делает что-то такое, от чего уши горят алым. Но как же… вкусно? Вкусно… Вкусно! Чёрт…
– Эй, полегче с зубами, – в правое плечо снова впиваются острые пальцы, наказывая за оплошность. Это правильно. Наказания нужны, чтобы быстрее учиться. Наказания нужны, чтобы помнить.
Сначала им движет неуверенность и волнение. Страх оплошать. Страх от того, что не сдержит подступающее отвращение. Смешно. Это одно из самых прекрасных занятий, которым только можно заниматься вдвоём. Чувствуя, как во рту становится горячее и твёрже, Фрэнк слегка улыбается, прикрыв глаза. Он не был возбуждён. Растерян, взволнован, но не возбуждён. До этого момента. Прибывающие ощущения Джерарда словно вызывают цепную реакцию в его теле, и вот уже ноет, дико ноет между ног, так узко и мало места, что ему приходится тянуться, чтобы поправить и хоть как-то облегчить себе жизнь.
Дверной колокольчик с запозданием в несколько секунд создаёт эффект набата в его голове. Он уже готов разогнуться, но быстрые и ловкие руки буквально впиваются в шею и голову, не давая отстраниться.
– Убью, если остановишься, – шипит Уэй, и через мгновение, прочистив горло, громко возвещает: – Извините, у нас обеденный перерыв ещё полчаса. Зайдите попозже.
Сейчас. Вот сейчас. Кажется, это называется инфаркт? Потому что сердце не предусмотрено, чтобы выдерживать столько волнений в секунду. Между посетителем и ими – стеллаж, уставленный книгами и альбомами. Фрэнк, направляемый руками и толчками бёдер, каждым позвонком чувствует, как человек оказывается в замешательстве. Он явно не уйдёт просто так.
– Ты не забыл, что у тебя есть язык? – склоняясь ниже, сипло шепчет Джерард, а парень удивлённо понимает, что забыл. – М-м-м… Мать твою, – сдавленно реагирует мужчина.
– Могу я попросить ваш прайс? – неожиданно раздаётся из-за стеллажа, и волосы на затылке встают дыбом. Фрэнк так ясно чувствует это, что весь покрывается мурашками. Во рту нестерпимо много и жарко.
– У меня обе-е-д! – почти срывается на крик Джерард, и в рот бьёт тугой, вяжуще-горьковатой спермой, Фрэнк почти захлёбывается, но руки мужчины не дают ему поднять головы. Он в ужасе скашивает глаза кверху, на него, и впивается жадно в напряжённую каждой жилкой шею, где вывернутый к потолку подбородок ещё чуть – и прорвёт кожу. Мужчину бьёт низким током, и взбудораженный Фрэнк дорисовывает не видную отсюда почти прокушенную до крови губу. Звук словно выключен, и поэтому вокруг такая звенящая напряжением тишина, что не хватает только подожжённой спички, чтобы снести весь дом к чертям собачьим. По краям рта течёт; проглотить нет никакой возможности, это было бы слишком для первого раза. Всё устремляется наружу, марая губы, подбородок, резко ударяя в нос запахом и заляпывая джинсы. Руки на затылке словно сведены судорогой, и Фрэнк смиряется, выжидает. Плывёт по течению. Во рту всё так же горячо и твёрдо, но непривычный вкус вызывает отвращение.
Дверь хлопает, и только через мгновение парень понимает: посетитель всё это время стоял в метре, за хрупкой, такой неловкой преградой, как книжный стеллаж… Руки безвольно сползают с затылка, мужчина расслабляется и тихо трясётся – теперь уже от смеха.
Его левая кисть комкает бумажку с расчётом вычетов из зарплаты так изящно, точно это ажурная салфетка.
Освободившись, наконец, Фрэнк с непониманием наблюдает за действиями мужчины. Он уже думал, где можно снять шестьдесят баксов неподалёку, чтобы вернуть в кассу.
– Что ты делаешь? – спрашивает он, наконец. В это мгновение скомканный шарик улетает в сторону урны и, ударяясь о край, отскакивает вбок.
– Чёрт… – всё ещё широко улыбается Джерард, – руки дрожат до сих пор. Ты был слишком хорош, а я со своей бумажкой выгляжу как последнее дерьмо после такого.
– Ну ты и мудак, – восхищённо выдыхает Фрэнк, поднимаясь с колен и назло вытирая запачканную руку о уже порядком испорченные джинсы Уэя.
– Просто не люблю оставаться в долгу, Фрэнки, – шутливо поднимая руки вверх, сдаётся Джерард.
Покачивая головой: и восторгаясь, и удивляясь, и пребывая в лёгком шоке от всего, парень уходит в туалет.
Кошка открывает сонные глаза, поднимая морду с кожаного кресла, мгновение наблюдает за застёгивающейся молнией и снова прячет ушастую голову под лапу. Всё в порядке. Это её не касается.
ШИЗААААААА! ДАААААА! Ура-ура, Шизофрения вернулааась! Да ещё и две главы! Совсем недавно поняла, что просто помешана на этой чудесной работой, поняла, что просто не могу без дозы, без новой главы :) Пока у Автора был заслуженный перерыв, я полностью перечитала Шизу и просто заново влюбилась! Точные слова, отличная задумка каждой главы, в каждой есть своя изюминка, особенность, каждая глава по-особенному любимая и хорошая. Много деталей, которым тяжело дать определение, и, знаете, дорогой Автор, это одна из моих любимых особенностей этого фанфика. Мне очень нравится резкий (как мне кажется) переход между событиями, обстоятельствами. Такой интересный образ Феникса - попытаешься взять в руки - исчезнет, посмотришь в небо - облака пылают огненным цветом, цветом Феникса. Мне очень нравится образы и Джерарда, и Фрэнка. Почему-то образ Джерарда у меня ассоциируется с фразой из Prison - "Am I loosing myself?" А Фрэнк... А Фрэнк он в своей разговорной манере, полной сарказма, что мне нравится. Единственная небольшая проблемка - это ошибки( Это немного искажает воздействие на меня, но всё равно Ваше описание, фразы и повороты сюжетов сводят меня с ума, я испытываю такой некий драйв. Знаете, это как водить машину (наверное). Едешь по ровной дороге, в салоне играет такая характерная агрессивная музыка, подпеваешь любимой группе, а затем сварачиваешь за угол и, вуаля, уже играет Моцарт! В этой главе мне запомнилось всё, до последнего слова. Вспомнилась фраза: "То, что Пушкин запомнить не может - убираем". Так вот здесь мне запомнилось ВСЁ. От разноцветных глаз кошки, по всей видимости, протухшего тунца и до стеллажа (уххх!)
Огромное Вам спасибо за такой драйв, такое решительное настроение!
Фанта, я очень рада, что ты читаешь и что тебе нравится, моя хорошая девочка!!! Пока помню - какие именно ошибки? Где? Вроде как мы пробетили все главы, не должно ничего быть. Буду благодарна, если скажешь в каких главах видела - я перечитаю ещё раз. не люблю ошибки сама.
И ещё раз - благодарю за твои эмоции! Ты очень не подняла настроение и я улыбалась, ибо на нфс Шизу обычно комментит мне только один замечательный человечек, и увидеть твои чудеснные слова было для меня огромной и приятной неожиданностью, спасибо тебе большое!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
