Все казалось странным. Все выглядело, словно бы ненастоящим. Вот она – я и не я – в отражении холодного бокового окна скользящего вдоль промерзших улиц такси. Вот они – мои губы, яркие красной помадой. Мои волосы – черной волной упавшие на ссутулившиеся плечи. Вот она я  - живая, дышащая, глядящая сквозь безликих похожих.

Неуловимо-неосознанно, губы – онемевшие в молчании, волосы - жмущиеся к плотной ткани пальто, и руки – сцепившимися пальцами упавшие на сжатые колени. Я чужая себе, я страшная. В звенящем безразличном стекле я вижу, как испачкано заразным злым умыслом мое бескровное сейчас лицо.

Я научилась. Пожалуй, я была слишком хорошей ученицей, да и учитель был неплох. Теперь, мне казалось, мы друг друга стоили, как никогда прежде. Но еще больше я могла бы ему подойти, если бы…

«Я могла бы убить его, Фрэнк».

Глаза Фрэнка темнели и окрашивались в бесконечные оттенки неподдельного ужаса, но он взял себя в руки, и уже в следующее мгновение покачал головой, глядя вдаль светлого по-утреннему окна. Его тело – теперь такое знакомое, но от этого не ставшее более родным – замерло, словно в ожидании внезапного нападения. В такие моменты он напоминал мне Джерарда, по-звериному чующего опасность.

«Нет, не могла бы, - ответил Фрэнк спустя какое-то время, - Никто из нас не смог бы».

Айеро обернулся ко мне, и лицо его скрыла тень.

«Именно это и различает нас с ним», - едва слышно добавил мой союзник.

«Ты не понимаешь» - шепнула я, пытаясь рассмотреть его лицо.

«Понимаю, Лин, - Фрэнк развернулся, и утренний свет теперь очерчивал его напряженный профиль. Ореховые глаза вспыхнули, отражая бесконечность возможных исходов и останавливаясь на единственном возможном, чуть дрогнули полуприкрытыми веками, - Мы должны использовать против него его же приемы, - Айеро едва улыбнулся, - Например, хитрость».

 - Остановите здесь, - опомнилась я, завидев высокую кованую изгородь, - Дальше я пройдусь пешком. Спасибо, - протянув водителю деньги, я выскочила в бледный ледяной воздух.

По-зимнему свинцовое тяжелое небо цеплялось за высокие ветви деревьев – голые и угрюмые. Я шла по очищенному от снега, грязному тротуару вдоль металлических переплетов забора, открывающих причудливо вид на подъездную аллею, утыканную выключенными фонарями, и неживой фасад дома, за зарешеченными окнами которого укрывалась сейчас моя опустошенность. Темные окна - открытые раны - зияли рваными краями на сером кирпиче – уродливые и негостеприимные. Только Джерард мог позволить себе купить подобное жилище – столь похожее на него – манящее неизвестной угрозой, но стоит лишь заглянуть – и возвращаться не хочется.

«Наверное, Джерард изнутри как волшебная конституция – каждый день новые законы, - татуированные пальцы скользнули вдоль столешницы, подхватывая опрокинутую мною чашку, - Этот сервиз лучше не разбивать, - добавил Фрэнк с грустной улыбкой, - Джамия расстроилась бы, - его лицо помрачнело, охваченное посторонними мне чувствами.

Если бы можно было броситься прочь прямиком от высоких ворот – куда бы я побежала?

«Должно быть, мне некуда бежать».

В холодно-бездушном холле повисло удушающее безмолвие. Пустота едва дрожала неразличимым жужжанием отдаленных плотными стенами голосов. Я поднималась по лестнице, и каждая ее ступень казалась выше предыдущей, намеренно загромождая путь.

Воспоминания – жалящие или баюкающие - вихрем всполошили выстеленное блеклым ничем сознание. Замерев на полпути, я сцепила дрожащие пальцы на резных перилах, пропуская хоровод несвязных, будоражащих образов.

Ну, вот я и дома, подумалось с горькой усмешкой.

Электрическое освещение гостиной слепило глаза, игриво проблескивая в углях камина, рядом с которым невзначай появились два стеллажа с книгами. Пробежав взглядом по ярким свежим корешкам, я почти улыбнулась, несколько удивленная внезапной обнове.

Когда разноцветные фонари вдоль шоссе за окном вспыхнули, провожая задерживающийся праздник, бесшумно хлопнула внизу входная дверь. Я задержала дыхание, прислушиваясь к неровным шагам, отдающимся по лестнице. Они – то стихая, то становясь явственнее –  неумолимо приближались, запутывая своим нечетким ритмом. Я могла ожидать чего угодно сейчас, но сознание – опустошенное, не желающее принимать реальность, размеренно пропускало любые мысли.

Я была слишком спокойна, не задумываясь почти ни о чем, не предвкушая ничего от предстоящей встречи.

 - Троекратное ура тирании, Линдси! – заявил Джерард, появившийся на пороге.

Я следила за тем, как он сбрасывает с плеч куртку, в свете лампы тускло переливающуюся черной кожей.

Муж покачнулся и приник расслабленным телом к дверному косяку. Его веки чуть сузились, скрывая рассеянный мутный взгляд, но мгновение – и лицо вновь приобрело оттенок безразличия.

 - Почему ты не, - запнувшись, он поморщился, и бутылка, за горлышко обхваченная худыми бледными пальцами, угрожающе дрогнула, - Не у матери? - закончил Джерард, изобразив пьяным лицом театрально-озадаченное выражение.

На миг мне показалось, он знает. Внутри предательски похолодело, и руки сжались на подлокотнике.

Джерард окинул меня взглядом, словно силясь отличить от поверхности дивана, и пьяно ухмыльнулся, вновь угрожающе близко махнув полупустой бутылкой у дверного проема.

 - В доме матери я не настолько желанный гость, - ответила я, сохраняя видимое спокойствие.

 - Зато, здесь – желанный крайне, - презрительная ухмылка обнажила белые зубы.

Поднявшись с дивана, подойдя к стеллажам, лишь бы только не встречаться с насмешливым взглядом, я извлекла первую попавшуюся книгу, неловко ухватившись за лакированную обложку. Что-то странное привлекло мое внимание, и я замерла, словно прислушиваясь.

 - Что это? – спросила я недоуменно, обернувшись к мужу, мрачно следящему за мной.

Двинувшись к нему, я остановилась в паре шагов, разглядывая его невозмутимое лицо.

 - От тебя пахнет женским парфюмом? Как прозаично, – изумленно не находя слов, я отпрянула на шаг назад.

Джерард лишь усмехнулся и, зажав зубами сигарету, подкурил ее, все еще не выпуская бутылки из левой руки. Черные зрачки следили за моими распахнувшимися глазами.

Мое лицо исказила полуулыбка:

 - Что? Серьезно?

Уэй лишь покачал головой в отрицании, выпуская в воздух комнаты едкие клубы сигаретного дыма.

 - Ты действительно был с кем-то? – неловко пропустив пальцы сквозь длинные волосы, я уставилась на мужа, уже серьезно-отстраненно наблюдающего за моими растерянным движениями, - И ты не волнуешься о своем имидже порядочного семьянина?

Джерард молчал, выказывая, казалось, полное безразличие, но я видела, как в глубине змеиных, затененных зрачками глаз, поднимается волна раздражения. Его губы поджались, превратившись в тонкую линию.

- Не неси чушь, Лин, - недовольный несвязный голос выхватил меня из-за последней черты. Руки сами сжались в кулаки, лицо словно пылало, охваченное неизвестным стыдом.

Как же я ненавидела его в этот момент.

 - Тебе стоит придумать куда более основательное оправдание, когда я подам на развод, и судья примет решение в мою пользу, - прошипела я, приблизив свое лицо к его.

Сжатые ладони саднили полукругами впившихся ногтей.

 - Зачем ты пришел? Зачем ты возвращаешься снова и снова, если можно найти место, куда более приятнее этого отвратительного дома? – с каждым произнесенным словом мой голос становился все громче, прерываемый всхлипами, срывающийся.

Взгляд мужа – рассеянный алкоголем, не сфокусированный, постепенно приобретал четкость, застыв на моем искаженном злобой лице.

 - Как же мне осточертели твои выходки, Джерард! Если ты можешь получить все, что тебе требуется, где угодно, от кого угодно, чего ты тогда от меня хочешь? – кричала я в его стремительно трезвеющее лицо, - Что тебе нужно от меня? Жалкий, никчемный негодяй!

Глубоко вдыхая, я чувствовала, как ледяная злоба и негодование пробираются вверх по позвоночнику, перекрывая доступ самообладанию.

Змеиные глаза сузились. На мгновение, комнату окутала оглушающая давящая тишина, но затем, невероятный звон бьющегося стекла пронзил раскаленные секунды безмолвия, обрушившись потоком в мягкую поверхность ковра, закатившись в отбрасываемую спинкой дивана тень.

 - Я, блядь, спасаю жизни! Я не изменяю жене! – со злостью вскричал уже абсолютно трезвый Джерард, сжимая побелевшими пальцами осколки зеленой бутылки. Брезгливо взглянув на оставшиеся в руке ошметки стекла, он с силой разжал руку, - Не смей так разговаривать со мной, - угрожающе проговорил муж, стиснув зубы.

Глядя в его распахнутые, горящие черными зрачками глаза, сжав губы, собрав все силы, я размахнулась для удара, надеясь оставить алеющий широкий след на гладко выбритой щеке. Но Джерард перехватил мою ладонь.

Мгновенно упокоившись, он с вызовом глядел в мое пылающее лицо. И я сдалась, опустив плечи, почувствовав, как расслабилось его тело, увидев, как стерлась залегшая промеж черных бровей свирепая морщинка, как выражение его глаз мимолетно сменилось понуро-бесстрастным, взамен презрительно-рассерженному.

 - Ты так изменилась, Линдси, - едва слышно выговорил он, разглядывая мое лицо.

 - Зато, ты совсем не меняешься, - прошептала я, закусив до крови губу.

Я задыхалась. Словно в проведенную с Фрэнком ночь я сорвала с себя последнюю оболочку, оголив живое уязвимое естество – то съеживающееся, то подающееся навстречу неизвестным доселе пределам. Я чувствовала себя слабой сейчас. Такой слабой, что любое выброшенное Джерардом слово способно было бы обжечь, выжечь кровоточащее клеймо, пожизненную отметину его презрения. Но он ничего не говорил, и светлые глаза пронизаны были странными, холодно-усталыми нотами. Он скользнул равнодушным взглядом по горяще-дрожащей кисти моей руки, мягко обхваченной его прохладными уверенными пальцами и, поднеся на мгновение к губам, внезапно отпустил.

Будто со стороны, я увидела невзначай, как безвольно моя рука упала.

 - Иногда мне кажется, я тебя ненавижу, - облекся словами усталый голос мужа.

Горячие слезы поползли по щекам. Сдерживая их, немыслимо напрягая плечи, я наблюдала, как он, оттянув ворот футболки, едва вдохнул ее запах, вобравший слабый оттенок цитрусовых женских духов.

 - Мама всегда их любила, - задумчиво озвучил Джерард, и его губы болезненно скривись.

Окинув напоследок комнату безразлично-горьким взглядом, он шагнул за порог и, отвернувшись, поспешно скрылся среди извилистых коридоров.

Замерев, словно заводная игрушка, у корой кончился заряд, не в силах сделать и шага, я лихорадочно пыталась совладать с собой, отчаянно хватая ртом воздух.

Искря холодным блеском, осколки унизывали светлую шерсть ковра. Не мигая, я глядела в них, словно видя обрывки, потерянные части себя. Это я  - никчемна. Я – достойна лишь жалости. Я – разбита.

И это он сделал меня такой.

Это его отрава постепенно восполняет собою мою кровь. Постепенно заслоняет собою меня. Его отравленное семя пускает свои грязные, мерзкие корни. Будто, так и должно быть. Будто это все – что мне и нужно.

С отчаянием вскрикнув, я бросилась к столу, сметая с его поверхности все, что только могло попасться под руку. Я сбрасывала мерцающие новизной книги с полок, разрывая белоснежные страницы, оставляя на пальцах порезы. Ухватившись за длинную ножку бра, я, что есть сил, размахнулась, обрушив свой гнев на оконную раму, скрепленную вьющейся решеткой. Стекло треснуло, и части его тут же устремились вниз, не сдерживаемые целостностью. Холодный уличный воздух, смешиваясь с разогретым камином домашним, оседал серебристым зыбким паром, укрывая едва колышущиеся полотна штор.

Рухнув на колени посреди выпотрошенной комнаты, созерцая расплывающиеся картины собственного безумства, я, наконец, могла дать волю жгучим слезам, оставляющим терпкие дорожки на пылающей коже.

 - Я ненавижу тебя! Ненавижу! – кричала я в потолок, сотрясаясь. Спутавшиеся страхи и желания проносились сумасбродной чередой, пугая и прельщая.

Я чувствовала, как Линзи Уэй опускает тяжелый каблук на мою шею. И, задыхаясь, я не хотела сопротивляться.

«Я должна избавиться от тебя, Джерард. Пока еще могу. Пока хочу».

Уже около месяца мы приводили в исполнение наш постыдный и, до нелепого, простой план.

Я наблюдала, как мой муж смеется чему-то, невзначай нашептанному ему на ухо Фрэнком, скользнувшим татуированной рукой по спине Джерарда, обтянутой черной рубашкой.

Они часто переглядывались и затрагивали отстраненные темы, никак не связанные с работой. Фрэнку нравилось вспоминать ушедшее бесследно время многомесячных туров. И я знаю, почему.

Вот уже три недели, он завоевывает особенное расположение старшего Уэя.

И глядя на его старания, я не сомневалась – Джерард не устоит.

Видимо, никто не обращал внимания на то, что двое их группы стали несколько чаще бывать вместе, чаще оставаться наедине, увлеченно ведя негромкие беседы.

Со мной же Джерард не разговаривал вовсе. В репетиционном зале мои, касающиеся его речи потухали в звуках инструментов. Мои вопросы, звучащие в тишине спальни, пропускались молчаливо-безразлично мимо.

Если Уэй окидывал ищущим взглядом какую-либо комнату, он делал это так, чтобы я не оказалась случайно в поле его зрения.

И это было странно больно.

Ведь это он – чудовище, пустившее мою жизнь под откос. Он должен быть ненавистен и презрен. Чем я заслужила подобное отношение?

Я не понимала. И это непонимание давало мне силы выносливо ожидать. Я расчетливо ждала, когда, оступившись, он упадет в расставленные Фрэнком сети. Когда его узкая лодыжка соскользнет с протоптанной им тропы в тугую пучину лживого болота.

Я зажмуривала горящие сухие веки, когда Айеро звонко хохотал, откидывая голову назад, когда они с Джерардом уходили пообедать вдвоем в кафе неподалеку, когда слова новой песни складывались прямо поверх искрящейся музыки, льющейся сквозь бьющие о струны гитары пальцы.

Мне хотелось кричать в голос, наблюдая за их постепенным сближением. Я боялась, что Фрэнк, обязанный лицемерить, не так уж и лгал, отвечая что-то серьезно-заинтересованно на один из пытливых вопросов моего мужа.

Я боялась потерять его. Я боялась потерять его - или себя? -  среди их переплетающихся, звучащих в унисон голосов.

По ночам, разрываясь в сомнениях, остерегаясь провала, я подолгу мерила спальню шагами, прислушиваясь к происходящему за дверью. Джерард больше не ночевал здесь, оставаясь в одной из других спален. Затаившись, ожидая расслышать в гнетущей пустой тишине неспешные шаги, я замирала, и сердце истошно сжималось.

Но никто не приходил, и ночь за ночью, я коротала время, изводя себя невыносимой бесполезностью, отягощающим бездействием.

Скользя пальцами вдоль шероховатых обоев, я оставляла за плечами вибрирующую  темноту, поглощающую тут же цепочку моих следов – неровную, неуверенную.

Сквозь дверной проем пробивалась желтая полоса света, и, легко толкнув ладонью тяжелую дверь, я неслышно ступила внутрь, так и оставшись у порога.

Джерард спал за столом, опустив голову на согнутую в локте руку.

Среди тусклого теплого круга освещения, разлитого настольной лампой на широкую темную столешницу и кажущиеся глубоко черными растрепанные волосы, я видела, как трепещут изредка тонкие веки, и ресницы отбрасывают длинные тени на бледное лицо.

Он выглядел таким беззащитным сейчас, и таким уязвимым, с по-мальчишечьи разметавшейся челкой. Страницы документов и нотные листы, исписанные размашистым, спешащим почерком в беспорядке разбросаны были, перепутавшись, смявшись местами под напором тяжелого, мерно вздымающегося в такт дыханию тела.

Выудив один из них, я осторожно поднесла его к лицу, силясь разобрать в полутьме неразборчиво набросанные, кое-где перечеркнутые неаккуратными линиями слова. Напряженно сощурив веки, я все же сложила их в цельную, льющуюся фразу.

Чувствуя, как холодеет тяжестью в груди, я откинула лист, стремительно отпрянув назад, задев дрожащей ладонью плафон покачнувшейся лампы. Светлая окружность, дрогнув, сместилась, расползаясь по дверцам шкафа и разлинованным обоям.

Смятение, страх, почти болезненная тревога не давали мне сделать и шага, охватив отчаянием напряженное тело. Джерард мог проснуться в любой момент, а я и для себя не могла найти причин своего нахождения здесь.

Прижав дрожащие пальцы к губам, я всхлипнула, опрометью бросившись вон, неловко переставляя ослабшие ноги, сбивая дорожки с лестниц, лихорадочно проворачивая дверные ручки соскальзывающими ледяными пальцами.

Дверь в кабинет с шумом хлопнула мне вслед, всколыхнув воздушным потоком тяжелые занавеси. Без тени сна, зеленые глаза распахнулись, впившись немигающим взглядом в мою удаляющуюся спину.

Судорожно заламывая руки, то вжимаясь лопатками в прохладную опору стен, то бесконечно пересекая сбивающимися шагами гнетущее пространство спальни, вздрагивая при каждом почудившемся шорохе, я обхватывала себя за плечи, что есть сил, горя отчаянным желанием защититься. Я – свой злейший враг – изворотливый и гнусный. Не заслуживающий пощады.

Что же я делаю с собой? Неужели, сражаясь с чудовищами, я стала одной из них?

Упав без сил на кровать, я отрешенно всматривалась в пошатнувшийся потолок, провожая медленно тянущиеся, зыбкие минуты, увлекающие неспешно за собой в туманную, тягучую дрему.

«..Аnd through it all how could you cry for me? Cause I don't feel bad about it..» - размашистые, стремительные строчки убегали вдаль, за далекую линию темного, сливающегося с морем горизонта, и Джерард настигал их, оставляя позади потухающую луну над пляжем. Неровные буквы исчезали под его уверенными скорыми следами, а я все пыталась разглядеть в ночи его лицо, распахнув широко оконные створки – отчаяние ли бьется в горящих зрачках? Или едкая усмешка?

 - Я постоянно задаюсь вопросом, является ли бездействие и в самом деле чем-то сродни преступлению?

Оторвав растерянный взгляд от мужа, расслабленно жестикулирующего в процессе разговора с Фрэнком в противоположном углу репетиционного зала, я с совершенным непониманием и боязливым сомнением обратила его к Майку, выхватившему меня из тяготящих раздумий внезапным вопросом.

 - Имею ли я право вмешаться во что-либо, смущающее меня, что-то отчасти пугающее, если, не сталкиваясь ни с чем подобным прежде, я боюсь посторонним вмешательством только все усугубить, - карие глаза пристально вглядывались в мое побледневшее вдруг лицо, - Порой мне стыдно из-за своего бездействия.

Застыв, не в силах ответить хоть чем-то на звучащую так опасно откровенность, я охватывала распахнувшимися глазами несколько ожесточившийся в последнее время облик младшего Уэя. Осунувшийся и помрачневший, он, казалось, был напряжен до предела, съедаемый грузом мыслей. Так похожий сейчас на своего брата, и так отличающийся мягкостью черт.

Неужели, он переживает из-за возможного романа Джерарда и Фрэнка? Или заметил, что наш с Уэем брак далеко не такой счастливый, каким изображался?

 - Все будет хорошо, Майк, в любом случае, - озвучила я желаемое, улыбнувшись тепло.

Тонкие губы чуть сжались, и, вместо ожидаемой мной ответной улыбки, бросив мимолетный колкий взгляд в сторону негромко обсуждающих что-то в унисон голосов, мой собеседник поднялся из своего кресла, распрямив длинные, обтянутые темными джинсами ноги.

- Надеюсь, вы знаете, что делаете, - сказал Майк холодно, и плохо скрываемое осуждение подернуло брошенную фразу.

Я смотрела, как он уходит, сквозь дрожащие, вымокшие глотаемыми слезами ресницы, словно одеревенев, и пульс замедлил свою частоту, заполнив собою вдруг ставшее пустым и отталкивающим пространство студии.

Все прошло по плану. Мой муж, как обычно, не ставя меня в известность, исчез из дома, на этот раз не взяв водителя. Наблюдая через запотевшее стекло окна за садящимся в такси Уэем, я, в который раз, прокручивала в голове слаженную цепочку последующих действий. Затем, спустившись, не спеша, в гардеробную, извлекла из недр платяного шкафа одну из сумок. Проверив, на месте ли купленная двумя неделями ранее камера, аккуратно застегнула молнию и, перекинув кожаные лямки через плечо, снова поднялась в гостиную, бросив теперь сумку в кресло, устроившись на диване с книгой, изображая увлеченность чтением.

На самом же деле, бессмысленные строчки путались и плясали перед глазами. Руки леденели предчувствием и неясной тревогой. То и дело, поглядывая на телефон, я прислушивалась, заостряя слух, страшась расслышать в вечерних сумерках шаги возвращающегося домой мужа.

Но все шло по плану. А это означало, что в это время Джерард был уже на полпути к выбранному ими с Фрэнком месту встречи.

Я ведь знала – он не устоит, и горький осадок въедался в солнечное сплетение.

Если сейчас половина десятого, а тугие петли входной двери не прокручиваются на болтах, впуская пришедшего, это значит, что мой муж уже подносит к губам свой бокал шампанского за сервированным на двоих столом в гостиной одного из расположенных на окраине города, сдающихся в аренду уютных домиков. Это значит, что Фрэнк, невозмутимо-игриво усмехаясь, поддерживая клонящийся лишь к единственному разговор, ждет, когда снотворное наберет силу.

Это значит, что, вот-вот, мой телефон завибрирует, принимая звонок, и мне нужно будет мчаться по указанному  адресу.

Но проходили мучительные, полные ожидания минуты, а Айеро все не звонил. Страшные догадки, одна за другой, посещали исполосованное переживанием сознание. Ужасающие картины заполоняли воображение, воспаленное страхом.

«Когда у тебя в руках будут прямые доказательства его измены, ты сможешь официально расторгнуть ваш брак. И даже выбрать нового опекуна, если мед.экспертиза признает тебя недееспособной, - при завершающем слове чуть охрипший голос Фрэнка дрогнул, и татуированные пальцы крепче схватили сигарету, - На сколько мне известно, у него действительно никого не было со времен вашей свадьбы. Здесь зацепиться не за что. Нанять кого-то за деньги мы не можем, при возможном судебном разбирательстве, это раскроется. Да и Джерарда так просто не провести. Нужен кто-то, кому он доверяет».

Я вздрогнула, расправив затекшие плечи. Корпус мобильного чуть отъехал в сторону, скользнув по поверхности журнального столика.

С просьбой  приехать, как можно скорее, Фрэнк сообщал свое местоположение.

Я должна была теперь вызвать такси и, не доезжая пару кварталов, выйти, пройдя затем пешком, но сейчас совсем иная мысль пустила идейные корни.

Схватив сумку, сохраняя видимое спокойствие, я, как ни в чем не бывало, спустилась в гараж и, заведя машину мужа, выехала на сгущающееся темнотой шоссе.

Крепко сжимая руль, осмотрев улицу на наличие постовых, я еще раз пробежала глазами текст сообщения. Это – мое избавление.

Исходная долгожданная точка моего спасения от самой себя.