Говорят: бытовая семейная драма.
Но детство - по-прежнему - комом в груди.
"Папа спит - говорила мне мама -
Он очень устал, ты его не буди!"
И, пряча глаза от меня, отвернётся,
(Чтоб я на лице не заметил удар)...
"Тише, сынок, а то папа проснётся -
Просила она - он очень устал!"

Тихо работает сломанный телевизор, который стоит на какой-то сломанной тумбочке. Сломанная антенна стоит где-то на крыше загаженного старого трейлера, по крыше бьет мерзкий, но такой родной дождь. Хоть он дарит какое-то спокойствие на время, хоть он как-то убаюкивает тебя, закрывая в своих мокрых, холодных объятиях от этого грязного мира, который так и старается наложить на тебя. Снаружи холодно, внутри тоже, по крайней мере, не чувствуется разницы, но изгаженные занавески на унылых грязных окнах, грохочущий холодильник с гремящими в нем банками пива и кое-как работающий телевизор дают теплоты твоей холодной душе. Дают хоть на какое-то время, которое скоро ускользнет от тебя, так и не дав себя осязать. Ускользнёт так, как ускользает от тебя прожитая жизнь, ускользает вместе с ней.

   Я сижу и пялюсь в телевизор, в котором теперь видны только помехи, в руке пустая зеленая бутылка из-под пива, в другой - тлеющая сигарета, под ней горсточка пепла. Еще несколько секунд и она догорит, а я так и не успел втянуть в себя ее жизнь. Люблю втягивать в себя жизнь, жаль только, что из-за этого моей гниющей жизни не станет больше. Половину своего пути я уже проковылял с тростью в руке, оставил позади себя красные следы своих стоптавшихся ног. Я только и умею, что проходить свой путь, существовать тот отрезок времени, который выделен для меня, проходить путь, оставляя после себя половину своей души.    Одинокая тоска преследует меня уже какой год подряд, а я даже ничего не делаю, чтобы избавиться от этого. Были убогие попытки все начать сначала, но память остается, и в ней остались обрывки из прошлого. Моего жалкого, ужасающего детства.

…

- Джерард, солнышко! – прокричала мне мать из дому, и я резко повернулся к ней лицом, сверкая своими живыми глазами, в которых отражались лучи солнца. – Давай кушать!

   Я бросил все свои занятия и помчался в дом, чтобы съесть обед и продолжить гулять с любимым братом. Друзей у меня не было, но я прекрасно проводил свое время, уединяясь с собой и природой, это было для меня замечательным времяпрепровождением. У меня было все замечательным. Все. Пока не появился он. Он сломал мою жизнь. Моя жизнь просто смялась в его кровавых волосатых руках и высыпалась, образуя у его ног горстку грязи. Мой настоящий отец умер, и, чтобы мы с моим младшим братом не унывали, мать вышла за муж еще один раз за какого-то банкира. Был банкир, теперь свинья. Жирная свинья, которая только жрет и напивается, хотя свиньи - это милые животные, которые умеют любить, в отличие от этого демона, который явился специально, чтобы сломать мне всю жизнь. Мою жизнь, жизни моего брата и матери. Я помню, как поменялась наша жизнь, когда все акции были проданы, и когда он обанкротился. В тот момент я еще не знал, что со мной сделает жизнь…

   Обычный наш день был. Мама на кухне готовила ужин, Майки (мой брат) и я сидели на диване и смотрели телевизор. Какой-то мультик, которому мы не очень симпатизировали, но все-таки чем-нибудь заняться надо. С кухни уже повеяло жареной индейкой и соусом, рот заполнила слюна. Майки поерзал на диване, и через какое-то время распахнулась дверь в дом. Залаял наш пес, но встречать не побежал.

   На пороге стоял наш новый отец, я бы дал ему кличку Жирный Сатана, он снял с себя пальто, которое уже чуть ли не трещит по швам от его размеров, загремел бутылками и прошел в гостиную, пододвигая нас с братом. Я хотел возразить ему, но меня обдал перегар, и к горлу подступила тошнота вместе с отвращением в душе. Он злобно посмотрел на меня своими красными опухшими глазами, из которых чуть ли не льется его гнойная душа. Я подвинулся с братом на край дивана, не решаясь смотреть на него опять и даже думать. Он и так меня не любил, а тут смотрит на меня, как на врага человечества, будто я ему жизнь сломал, напакостил или убил мать.

- О, Джеймс! Дорогой, ты вернулся? – в гостиную вошла наша мать в фартуке и с прихваткой. – Что случилось? – она села на валик дивана и наклонилась к нему, чтобы поцеловать или обнять. Никто так и не узнал, что она хотела сделать, так как наш «отец» размахнулся и своей вонючей тяжелой рукой заехал ей по лицу, сваливая ее с дивана. – Что?! – она машинально приложила руку к ушибленной части лица, и из глаз потекли слезы.

   Мы с братом не решались к ней бежать. Скорее от шока, чем из-за страха перед Джеймсом.

- Ничего! Эти сукины гады сказали, что я ни на что не годен! – заклокотал он своим низким голосом, плюясь ядом. – Из-за меня, видите ли, обанкротилось несколько фирм! Пошли они в жопу! – он встал с дивана и, подняв пакет с выпивкой, пошел на верх в спальню.

   Майки сидел на диване, пытаясь понять, что происходит, я сорвался с  места и подбежал к маме, впуская ее в свои объятия, чтобы успокоить. Она обняла меня и заплакала в плечо, в этот момент я хотел убить его. Майки продолжал сидеть на диване, не понимая ничего, а я, как более взрослый, пытался унять маму, которая прибывала в большем шоке, чем мой маленький брат. Никогда этот ублюдок ее не бил, никогда.

- Мам, все в порядке? – я посмотрел на нее, а она только кивнула и встала, прижимая ладонь к ушибленному месту, отряхнула фартук и пошла на кухню, не говоря ни слова и не смотря на нас.

   Я встал и подсел к брату. Руки тряслись, я весь дрожал и непонятно из-за чего. То ли от страха, то ли от злости, но вскоре я понял из-за чего.

Легко ли осилить - когда тебе девять! -
А он, сатанея, на маму, грозя...
Ты встал перед ним, но что тебе делать?
Кричишь, что маму трогать нельзя!
А он, и не слышит, тебя отшвырнёт -
И ты, беспомощный жмёшься в углу;
Плачешь и видишь, как он её бьёт;
Как душит он маму твою на полу...

   Шли дни, недели, месяцы, годы, и отношения между нами все портились и портились. Этот зверь призирал нас, говорил, что мы выродки какого-то урода отца и шлюхи матери. Нам с братом уже не терпится его придушить, убить человека, чтобы избавится от проблем, чтобы спасти свои жизни, жизнь матери и чтобы начать все сначала, не зная ни боли, ни обид, ведь это зверье подняло на нас руку, нанося болезненный удары не только по телу, но и по сердцу.

- Ублюдок! – раздается рычащий крик с верхнего этажа, и он зовет меня. Он всегда меня так зовет, и если я не приду, то он накажет невиновных.

- Да, отец? – и всегда мне надо опускать глаза. Я не могу смотреть на него, такое отвращение, и хочется перерезать ему глотку, чтобы кровь хлестала струей, брызгая мне на лицо и заливая его. А я буду стоять под этой теплотой и смеяться. С душой, свободой в голосе…

- Смотри сюда, упырь гнилой, - он поднял мое лицо, заставляя смотреть на него. Схватил мой подбородок своей рукой, которую хочется отрезать и скормить ему же, отгрызть пальцы, прижечь ее утюгом или переехать поездом.

   Я смотрю в его глаза. Один глаз гноится, черт знает почему, но до жути противно. Смотрю в глаза, а на постели, грязной постели вижу мать, которая беззвучно лежит и больным взглядом смотрит на меня, говоря глазами «прости». «Прости за такую паршивую жизнь». Да, мам, лучше бы ты меня убила при рождении, чем жить сейчас и многое осознавать. Смотреть, как умирает моя жизнь, превращаясь в ржавчину, смотреть, как умираете вы с Майки, как медленно утекает жизнь из моих рук, из-под моих ног.

- Смотришь? – он обнажил свои зубы, съеденные кариесом, и я смотрел. Я перевёл взгляд на мать, я знал, что будет, и я не хотел казаться слабаком. Ни перед матерью, ни перед ним, ни перед собой, ни перед Богом. – Хорошо, - он выдохнул мне в лицо, и я напряг челюсть, вдыхая его запах, запах гнили, тухлятины и алкоголя, от которого меня  тошнит, и который я глотаю почти так же как и он. – Смотри, - он дернул бровями и пошел к моей матери, которая видно, что задрожала и тихо всхлипнула.

   Я стоял посредине комнаты, которая пропахла потом, кровью, пивом, грязью и смотрел, как он трахал мою мать. Жестоко трахал на глазах у ее же ребенка, что я должен был делать? Кидаться на него? Убить, заявить в полицию? Я бы мог, но не поднималась рука… Я стоял и думал, наблюдая за тем, как он то и дело входит в нее, заставляя кричать, плакать, извиваться под его жирным телом. Я удивлен, как под его весом она еще не сломалась, такая хрупкая, не заслуживающая такого отношения к себе. Я смотрел, как она плакала, выла, но ничего поделать не мог. Только то и дело сжимались мои кулаки, хрустели хрящи, сводило челюсть, тихонько крошились зубы, и разрывалось сердце. Моя душа уже как тряпка, ее хорошенько потерзали. Он ее потерзал, как собака, порвал на куски и отдал неумелой швее, а она ее заштопала, неправильно сводя концы с концами. Она все вывернула наизнанку…    На грязные простыни капает кровь, она начинает кричать громче, он пыхтит над ней, роняя свой грязный пот на ее красивое тело, которое когда-то вынашивало меня и брата, которое было чистым, бархатным и которое теперь приобрело фиолетовый оттенок, покрывая ее кожу синяками.

   В груди ком, не дающий нормально дышать, в глазах слезы, которые нельзя различить, в душе ненависть и обида. Как с этим существовать? Как? Если с каждым днем этого становится больше! Больше злости, обиды, страсти убить, отомстить ему! Тому, кто пытается уничтожить меня! А я слабак и сильный! Слабый, потому что не могу его убить уже наконец, а сильный, потому что еще не убил себя…

- Что такое? - В комнату вошел мой маленький брат, и мое сердце затихло, так же, как и этот Дьявол в моей матери. – Не трогай ее! Никогда! – он кинулся на него, а я стоял и смотрел на это. Смотрел, как его жизнь обрывается…

- Уйди, щенок! – он ударил его по лицу, и тот упал. – Убирайся вон! – орал он рычащим голосом.

- Нет! Я убью тебя! Ненавижу! – он быстро поднялся с пола и опять кинулся на него. Ангел пытается защитить Деву Марию от Сатаны и терпит поражение.

- Напросился, щенок! – он скинул мою мать на пол, и она упала, больше не двигаясь. – Ты, сучонок мерзкий, нарвался на большие неприятности! – он схватил его за шею и швырнул на кровать, стаскивая с него одежду.

   Я знаю, что за этим последует, но я стою и молчу, колени дрожат, дыхание прервалось, перед глазами паническая пелена, мозг отключается в этом хаосе и понимании ситуации.

   Майки кричит как резаный, выгибается под его телом, ерзает, старается кусаться, и я его уважаю. Уважаю своего брата за храбрость и мужество. Он дерется за жизнь, пока эта мразь пытается вставить свой СПИДозный член в него. Я стою и статуей смотрю на эту картину. Когда его член, который хочется отрезать, уже был в нем, Майки завыл по-волчьи, вены на шее вздулись и теперь похожи на червяков, лицо покраснело, очки свалились и теперь валялись на постели в груде простыней. Он впивается пальцами в матрас, сминая в руке ткань, весь напрягся, голова вот-вот лопнет из-за перенапряжения, он не дышит. Стон вырывается изо рта, и он резко выдыхает оставшийся воздух, опять сжимается, глубоко вдыхает, пытаясь сопротивляться боли.

   Ноги подкашиваются, я падаю на колени, голова не наклоняется, я продолжаю смотреть, как мучается мой брат, как он мычит, напрягает каждый свой мускул из-за, я представляю какой, боли.

- Ну как тебе?! Как тебе мой член в твоей маленькой жопе?! – орет он, надрывает глотку, то и дело резко, жестко входя в него, сжимая в руках его худые, бледные бедра. Своими грязными лапами он трогал моего брата. Он изнасиловал его. Он тронул того, кого я люблю, и он поплатится за это кровью, душой, телом, своей жизнью. Я разрушу его, сотру с лица земли, испепелю, перед этим хорошо поглумившись. Плевать, что это мои мысли. Я это осуществлю рано или поздно…

   Крики, рев брата раздирают мои барабанные перепонки. Я сам начинаю кричать, испытывая неописуемую боль. Физическую, душевную. Во мне начинает зарождаться тварь, не знаю кто, но я чувствую, что во мне кто-то есть, внутри, около сердца, в легких, голове, она – это я. Я – это она. По щекам текут слезы, я сжимаю свои колени до боли и хруста пальцев, горло болит из-за криков, в ушах звенит, волосы прилипли к лицу, залезая в глаза, рот, нос, по лицу течет соленый пот. «Я в аду, я в аду, я в аду» - повторяю я про себя, скребя ногтями по полу. Весь мир в этот момент сошел с ума.

…

«Господь, если ты слышишь меня и если ты есть! Прошу, убей людей, таких как он, защити нас, укрой в своих объятиях, согрей и пожалей, нам этого не хватает… Почему так несправедливо?.. А главное, за что?»

   Я  лежу в своей кровати, прижимая к себе тело своего брата. Горячее тело брата, подвергшееся ужасному: изнасилование, избиение… Нам всем доставалось, но сеть вопрос. Когда достанется ему?!

   Из глаз текут слезы, я постоянно целую его в голову, шепча что-то непонятное, но нежно, он спит, я умираю…

 строчки стихов взяты из песни "Папа спит" Записки Неизвестного.