- Бедный Джерси, и что я с тобой сделал? – да, произношу вслух, не стыдясь, не стесняясь заговорить с самим собой. Или с городом, в котором я родился, Бельвилем, и который вот уже два дня, как и весь штат, пожирает некроз. А, впрочем,.. Зажигалка показывает свой оранжево-жёлтый язык, и это значит, что через минуту я снова присоединюсь к толпе. Кажется: кровь с пальцев, которыми зажимаю сигарету, просочилась в табак, и теперь дым выходит в серый воздух (он именно таков) с розоватым оттенком. И во рту ощущение, будто вылизал операционный стол где-нибудь в 1914 году и попытался зажевать сохлой травой. Гадость.
Вот, хватаю за плечо первого проходящего мимо парня в грязной кожаной куртке, и он не отталкивает меня – я ускоряю шаги за цепочкой людей, идущих рядом с ним. По асфальту, замечаю, простирается, будто половая тряпка, красный флаг, привязанный к его поясу. - Вы уже были там? – спрашиваю у «шеренги», в которой иду, и указываю на две многоэтажки по левую сторону от проезжей дороги; даже на скоростной трассе теперь перекрыто движение. Из-за нас. Тяжёлые ботинки – почти на всех парнях и девушках, и потому их шаги гремят по пустым боязливым улицам, что даже я иногда дёргаюсь, словно слышу колокол расплаты или другой хери, от которой стоило бы трепетать. - Были, - отвечает тот-самый-парень – оказывается, лицо у него - как бесцветное, ядрёно-зелёная прядь волос спадает на лоб, - но не мы, - он кивает в сторону своих поплечников, - Вон, посмотри, те добрались раньше. – И парень указывает туда, куда двумя минутами назад указывал я. Здания не одинаковы: один дом выстроен гораздо ниже другого. С детства помню их противный вид. Напоминает гребанные фаллоимитаторы! Таких зданий осталось немного: власти вовсю протыкают штат небоскрёбами с их лоском, абсурдным для Джерси, как нож мясника в руках трёхлетней девочки. И ещё идентичные друг другу дома без конца плодятся в пригородях; в одном из таких домов вырос я. - Ну, что, видишь? – кажется, Бесцветный заинтересовался мной. О, да, теперь вижу. Люди с алыми крестами на предплечьях, как и у нас, буквально повсюду: кто-то сбрасывает полумёртвых от страха жителей с балконов, и те звучно хрустят своими позвоночниками и лопаются внутри, когда падают, кто-то режет, я слышу по рёву и выкрикам, прямо в квартирах, кто-то через парадный вход выводит ещё живых людей. Вот, вижу, два парня подвесили девушку за обе руки, как прицеп, и уже один из них заводит мотор. Они успевают быстро пронестись мимо нас на стареньком Кадиллаке – по асфальту остаётся лишь широкая красно-белая полоса содранных одежды и кожи.
А я, хоть убей, не помню, скольких и кого порешал за все два дня резни! Наверное, это не столь важно для меня, в то время как остальные: - Ну, давай, хвастайся. Или мы пёрлись сюда из Коннектикута зря? - Неет, не зря. Ты прикинь, мне попались вчера маленькие близнецы! Мальчики. Я же ненавижу близнецов! Я, как только их увидел, - разбил стеклянную дверцу шкафа - и два обломка обоим между бровей! Они, правда, спали тогда, вереску не много было… - А я вскрываю. Просто ножиком чикаю по животу - нравится смотреть, как оттуда вываливается.
И дружный гогот после.
- Да, неслабо они их…, - я изо всех сил стараюсь, чтобы в моём тоне не было ни капли жалости или чего-то другого…недостойного. Бесцветный смотрит на меня с понимаем. Будто знает всё, так же, как и я, или просто хоть малость задумывается над происходящим. В отличие от многих, которые увязались в эту акцию только ради бездумной резни. Ведь это – поистине священное право: делать ужасное и ничерта не взывать к рассудку. Хотя, касательно «делать ужасное», - вам кто угодно из «нормальных» скажет; мне такое травить – бессмысленно.
*** Акция готовилась 20 лет. 20! Мне 21, но, наверное, даже тогда, будучи совсем ещё мелочью, я каким-то уголком мозга понимал: в моей жизни наступит апогей, сравнимый, разве, с несколькими такими резнями по силе. И не важно, какая дорога к нему приведёт. Об этой акции я знаю и много, и, в сущности, ничего. Неоспоримый факт: подавляющее большинство здесь – теперь уже бывшие заключённые, зэки, взорвавшие тюрьмы Нью-Джерси, Мэриленда и Коннектикута, но я слышал, что бунт растянулся по всему Восточному побережью до самой Северной Каролины. Это определённо их бунт. 20 лет планировки, выжидания и… скапливаемой злобы? Я уважаю их за то, что у них хватило духа выполнить задуманное. На этом слово «уважение» исчерпывается для меня. Здесь каждый второй – да, зэк, каждый четвёртый – маньяк, фрик, по которому психушка плачет навзрыд (кстати, не сомневаюсь: добрая половина привалила именно оттуда). А каждый пятый – непонятно кто. И, нарекая себя новым именем, «непонятно кто, что и почему», утром 12 марта я навязал вокруг предплечья чёрную бандану. Красный крест на неё нашил всего лишь вечером 11 марта и посчитал, что вполне готов к «первому дню», хотя многие ждали его годами, десятками лет.
В рюкзаке было пять кухонных ножей, килограмм самодельной взрывчатки и я надеялся: мой друг Харви подгонит к утру какой-нибудь обрез. Но с Харви мы так и не встретились тогда, в 5.35 на Се-Порто стрит на нашем обычном месте под номером 29, которое составляет убогий пятачок из дальней улицы площади Мира, забегаловки и надземного перехода, ведущего к парку с вонючим искусственным озером. Сейчас я, конечно, сомневаюсь, жив ли он вообще. Но Харви вылетел у меня из головы час спустя после того, как, кантуясь возле моста и изнывая в ожидании, я увидел бескрайнюю толпу, заливающуюся на Се-Порто стрит от площади Мира, и, безо всяких раздумий, сделал первый шаг по направлению к ней. В толпе не страшно. У толпы мощный дух, питающий всех и каждого. И как только я нашёл свою нишу в ней, короче, просто выбрал себе место, где стать и, при том, не погибнуть под ногами люда, мне тут же сунули в руки шест с красным флагом. Не знаю, почему, но тогда я обрадовался, как дитя; дитя, идущее убивать других людей с улыбкой от уха до уха.
План «реки крови, горы трупов, свобода и очищение» (или что там выкрикивали эти безумные перезрелые маньяки-псевдоанархисты), ха, за два дня был выполнен просто блестяще! Так не блестели бы даже приплюснутые чайные сервизы тётушки Анетт, в своё время приложившей руку к моему воспитанию, которую я ненавижу всем сердцем по сей день, и иногда, вспоминая её, сквозь зубы желаю, чтобы земля была ей чёрным пухом.
Улицам Джерси идёт матовость. Дымка. К чёрту уродливые здания, из которых сочится глянец, как слизь из возбуждённой вагины! Кровь идёт Джерси - она матовая, она смогла преобразить мой возлюбленный серый штат,…раскрасив его. За два дня, я прошёл сотни километров и с дюжину городишек Джерси, и, поверьте, впервые за всё своё блеклое существование от них исходила красота: и это – благодаря крови. Плевать, что пахнет она отвратительно: вы не чувствуете отвращения, когда ваша мать раздавливает помидоры в соковыжималке, чтобы после предложить обожаемому чаду «полезный завтрак», напоминающий по консистенции пюре из мозгов прямо в стакане? Разница только: кровь отдаёт металлом, а томат – потом испуганного жирдяя. Однажды я сказал матери, что лучше подковырну вену на запястье и напьюсь оттуда, чем буду давиться жуткой густой красной жижей пополам с кусками собственной блевотины. С тех пор она больше никогда не делала для меня сок.
*** Ах, да, как понял, курс движения толпы, к которой я сейчас присоединился, снова лежит к площади Мира. Любопытно посмотреть, что творится на ней теперь. А пока, мы идём: оружие – в руках, под ногами – липкие, уж не ледяные, катки из засохшей крови (поскользнуться, разве, можно на всяческой размазанной гнили и хорошенько накопать её носом); ветви обычно и так растрёпанных деревьев вдоль обочины обсажены трупами. Точно не вороньём – у воронья нет жалких и больших, темнеющих белых тел, провалившихся губ, носов, глаз и растянутых ветвями до неприличия, как ротики белых опарышей, дырок. Но больше меня подобные зрелища не пугают – я сам посадил одного жопой на толстый сук. Или не одного… - Да, неслабо они их… Мало с кем я разговаривал прошлые два дня. И столкновение с Бесцветным нынче кажется неплохим поводом лишний раз размять мышцы рта. Отчего-то хочется говорить подолгу, много и обязательно мусор, но я даю себе слово выжидающе помолчать полминуты; почему-то я уверен: раз уж понравился Бесцветному - он либо начнёт расспрашивать о моих «подвигах», как и все остальные, либо заведёт восторженную беседу сам. В ожидании я и не обращаю внимания на то, что пристаёт к моим ботинкам, на что наступаю, что топчу и развожу по асфальту. Вы понимаете, о чём я. Все знают, как выглядит фарш. И Бесцветный, вместе с которым мы будто отстранились от мрачного действа вокруг, раскрывает свои тонкие бежевые губы. Но этой реплики я никак не ожидал услышать: - Меня зовут Фрэнк, - впервые за время нашего слегка нездорового диалога, он поворачивает лицо ко мне. Прекрасно, ему тоже повезло родиться Фрэнком. - И я Фрэнк, - в уголке моего рта на миг залегает складка. По безмолвной команде извне мы пожимаем друг другу руки, и это выглядит настолько неуместным на фоне трупов, бурых стен, разгромов, криков, что я не могу не скривиться едва заметно, наконец, отпуская его пальцы. Напоминает сцену из Библии (в школе для ёбаных католиков я смог-таки выцепить немного), и, представляя, если бы Бесцветный до сих пор держал мою руку, беззвучно, с иронической улыбкой произношу под нос: - Quo vadis, Domine?
Взгляд падает на выпотрошенную женщину поперёк дороги, по которой мы идём. И, знаете, мне становится…смешно: некто перешагивает, перескакивает через труп, как хренов горный козёл. А кто-то так идёт.…В горле уже предательски забулькал смех, хотя я вижу, что на меня помалу начинают таращиться. Будто я самый ненормальный среди вас, да?
Но дороге пока конца не видно. Люди позади общаются, шуршат, кипят жизнью– мне им не мешать. Я просто знаю, что молчу, как и этот,…Фрэнк. Наверное, мы оба ждём, пока другой заведёт беседу первым. Глупо. Ничего глупее и быть не может. Однако, точить лясы, расшаркивая по перетёртому мясу? Сразу хочется блевануть себе в рубашку от этой мысли.
Минуя ещё-одно-очередное-здание по правую сторону от дороги, толпа даже глазами не поводит на то, что происходит у него. А что происходит? Да ничего: людей нет, кроме, - я прищуриваюсь и наморщиваю нос, чтобы лучше разглядеть, - девицы, разбросавшей свои ноги по сторонам. Она сидит под стеной и вид у неё вблизи, скорее всего, такой же разваленный, как и теперь – склонившийся над ней дом. Но вот Фрэнка картина заинтересовала явно: он потянул свою жирафью шею, оборачиваясь к зданию, которое мы через пару шагов окончательно пройдём. Меня редко цепляют люди деталями своей внешности, да и не могу сказать, что в лице Бесцветного я увидел сверхъестественное, но если бы по законам природы лёд мог пылать – он пылал бы точно так же, как и его серые водянистые глаза в тот момент. - Я сейчас, подождёшь меня? – Бесцветный имел ввиду: «Не забудешь обо мне, пока я буду развлекаться с девичьим телом?», - Я скоро. И, вот, перебежками, чтобы не наткнуться на подваливающую сзади толпу, он быстро преодолевает путь к тому дворику. Последнее, что успеваю уловить – покачивающийся зелёный хохолок на его голове.
Кто-то штыкнул меня в бок, очевидно, концом палки с флагом, случайно? Эй, чувак, ну больно же! И так тело саднит во всех, каких только можно, местах. Удар покалывает на грязной коже, однако больше я не в силах обращать внимание ни на что другое: вокруг – ну сущий туман, никакого действия, ничего интересного, кроме красно-багровых и чёрных, как нарисованных, пятен, изображающих разные ужасы. Но я же сказал, что это больше не вызывает в моей психике волны.
Теперь шагаю в переднем ряду один и лучше бы считать себя лидером толпы, а не чувствовать то, что сейчас претерпеваю. Потому мои руки не с флагом, не с ножами: втиснуты в карманы джинсов, которые скоро начнут напросто спадать. Я чувствую, что он…словно бросил меня. Словно нарушил клятву, которую, конечно же, нахер никто никому никогда и не подумал бы дать, и не надо бы, но..., хотя никак и не выразить, меня слоит гнев. Я злюсь гораздо больше, чем прошлые два дня резни, когда, бывало, носился, как сумасшедший, и размахивал ножами в воздухе, а, бывало, выпадал из контекста и в помутнении не понимал, что здесь вообще делаю.
Он предал меня, да. И странно цепляет сама суть, а не мотив Этого-Фрэнка – пойти потрахать девочку (за свежесть которой я бы не поручился никогда. В смысле, дышала ли она вообще). Теперь я совсем один, как это было прошлые два дня, и жалкие переброски словами с кем-либо – не считаются. Хочу поскорее дойти до площади Мира и чтобы идущие за мной хоть на секундочку перестали раздражать своим ржанием. Честно? Вот, думаю, лучше было бы порешать всех их, чем мирных жителей, коих мы успели настругать. К счастью, я не участвовал в расправе над полицией в самом начале – это зэковское дело, и они его исполнили. Уж как, я не интересовался, но слабо верится, что Пентагон пробудет безучастным, максимум, ещё пару дней. И я, правда, не понимаю, что за хуйня с ним творится, и почему мерзкие шавки, вроде нас, ещё не вывезены в Калифорнию на смертную казнь?
Так, перекрёсток на Бартоломью стрит. Наконец-то на нём не нужно выжидать жёлтый свет! Идём.
Знаете, почему я думаю об этом всём, сейчас? Даже напрягать мозг не надо зря: и так понятно, что не сегодня-завтра нас остановят, разобьют, повяжут, всё накроется дыркой от жопы, и, хотя люди прекрасно понимают последствия, наш террор продолжается. Я же говорил: каждый пятый здесь, такой, как я. А я хочу оторваться. Больше всего. И мне по барабану, что скоро придётся умереть. Мы все – смертники, но мне это нравится.
Центральная библиотека уже не вызывает тошноту своими жёлтыми кирпичными стенами – всё разрушено, чёрно. Поделом, ужасное место. Но до площади Мира остаётся меньше и меньше расстояния...
А ещё…Я убью Фрэнка. Да, обязательно убью. Надо это сделать.
*** - Нихера себе, сколько их!.. – вздыхает кто-то, и толпа бунтарей издаёт вторящий вой.
Я тоже поражён, по-своему, но... Дело в том, что в самом центре площади Мира расположен собор. Место известное, хотя я уже на секунду забыл, в честь какого святого он назван. Не важно. Важно другое: у его ступеней собралась кучка гребаных защитников (ну, по сравнению с морем нас, взбунтовавшихся отморозков, они действительно – всего лишь жалкая кучка). Они все издали похожи на гринписовцев, протестующих против жестокого обращения с животными. Да я и не сомневаюсь, что те юноши – точно «зелёные» какие-нибудь. По крайней мере, так они и выглядят: почти все одинаковые и светлые - ну сбившиеся у церкви ангелы-шлюхи. У кого-то на башке ирокез, у кого-то – ничего, но я чуть ли не плачу от зрелища, меня распирает смех. Теперь я больше не «лидер толпы» - мы слились с другими «толпами», и наша общая сила – очевидна. «Зелёные» попеременно горланят в томагавк, мы теснимся, расстояние между моей грудью и спиной парня впереди – сантиметра три. И это – у всех. Я знаю, многие хотели бы взять собор, и мы возьмём его! Потому, как тяжёлый марш не останавливается ни на минуту. В передних блоках рядов даже брешей нет, и, конечно, не знаю, что творится сзади, но исход очевиден, не правда ли?
Стоп. Я почему-то вздыхаю и растерянно смотрю по сторонам. Мы…остановились? Все как один? Парень-протестующий у церкви по-прежнему со страстью вопит в томагавк о том, как же мы неправы, и просит с миром остановиться. Ну, мы и остановились! Ха, не знаю, кто ведёт всё это стадо, но, кажется, я бы трахнул за его за такую стратегию. Потому, что передний ряд полностью срывается с места и несётся на церковь, на людей у неё. За первым пускаются ещё, и ещё ряды. Скоро мой двинется. Жду. Хотя, первые уже знатно потаскали демонстрантов и скоро, с нашей помощью, будут ломать стену храма, нет повода огорчаться сильно. Ведь церковь – уже моя цель. Моя, а остальных и остальное я трахал в челюсть.
*** Толкотня. Толкотня и выкрики. Сзади и спереди. Толпа качает меня, так что наличие земли под ногами особой роли не играет. Да что ж такое – на меня заваливается горстка людей, отчего сам едва не клюю носом в грязь. Все хотят пробраться ближе ко входу в собор – потому и давка. А там – ещё более скользко, чем здесь: демонстрантов, как я понял, затоптали. Теперь надо думать над тем, чтобы не затоптали тебя. - Эй, вы, разойдитесь там! - Да, блять, не могу, не видишь?! - Чё-ё-рт!
Ругань бесполезна, чуваки; если хочешь чего-то добиться – действуй, не стой на месте. Соображай, Фрэнк, соображай, как тебе прорваться к церкви и при этом не распустить ленты кишок. А впереди – темно; нет, не так – ничего не видно: демонстранты бросали дымовые шашки, от собора восходит плотный туман и в воздухе пахнет углеродом. Двери пытаются проломить сильные парни из передних. Долбятся локтями, но, блин, так ничем не поможешь! Они только друг друга подавят и покалечат. Ебать, ну почему я уродился гномом?! Мне нужно хотя бы видеть, а я…из-за плеч, шей, голов, щурюсь, кошусь, скоро позвоночник вылезет наружу. По звукам слышу, что старания передних безрезультатны – если бы им удалось сделать пусть маленькую трещину, через какое-то время она разрослась бы и дала бы о себе знать. Дело стоит на месте, я не могу. И в спину стали толкать с ещё большей нетерпеливостью.
В такие моменты я соображаю удивительно быстро потому, что от моих желаний веет безрассудством. Попытаться? Да, нужно. Вот, пытаюсь подпрыгнуть, но масса вокруг удерживает, сковывает; при второй попытке, небось, начнёт даже поднимать бури возмущения. Пофиг. Парень передо мной – достаточно высок; я вцепляюсь руками в его плечи и стараюсь подтянуться, но живот слабоват – всегда это знал. Чего и следовало ожидать: верзила поворачивается, насколько позволяет положение, ко мне, и его лицо – сплошная складка угрюмости, но прежде чем он прогудит своё низкое грубоватое: «Эй!», я перебиваю его, еле дотягиваясь до лица (он немного наклонился): - Чувак, подсади меня. - Чего? – протягивает он; ну, правда, как паровоз. Ещё и баран. - Подсади меня к себе на плечи, - он только ближе наклоняет лицо, будто собирается бодануть своим носом. И лишь через пять секунд после до меня доходит добавить: - Подсади. У меня есть взрывчатка. Ты же хочешь попасть в дверь, а не ждать хер знает сколько?
С минуту он рассуждал, и выражение его недалёкого лица не менялось. Но всё же он молча разворачивается ко мне спиной, заводя руки из-за плеч, чтобы поднять. - Залазь.
Он здорово тянет меня за руки, так что я успеваю мысленно попрощаться с ними. Вот, колени – уже на его плечах, и я окидываю взглядом толпу, стараясь сделать это как можно быстрее, чтобы бугай не сбросил меня часом. Итак, придётся лезть по головам? Допустим. Ну, а какова вероятность, что они меня не скинут? На месте появляется бредовая идея проорать о взрывчатке, но, боюсь, мой возглас услышат или поймут правильно не все, поэтому я просто вытягиваю руки с растопыренными пальцами вперёд, и…падаю, падаю и цепляюсь за какую-то голову, которая тут же дёргается. Ещё бы! Такая ноша! Однако кто давал мне достаточно времени, чтобы думать? Я ставлю руку на следующую «голову», ощущая, как ноги волочатся по лицам, как по ним, ногам, яростно ударяют; нужно находить опору для ног в плечах людей, по которым лезу; попытки пока слабые: я по одним только ощущениям способен различить, что ноги больше не висят. Таак, мне плевать на выкрики в свой адрес, плевать, суки, мне плевать, что вы негодуете, пока я лезу по вашим головам. И пора бы поднять собственную, посмотреть на предстоящий путь. Странно, как за всеми размышлениями о «ногах», я, сам того не замечая, прополз прилично. Осталось совсем немного, ну же, пропустите меня! И рот разверзается, будто по волшебному мановению: - У меня есть взрывчатка-а-а! – хриплю я. Все передние мгновенно поворачивают головы, даже «силачи» у дверей храма. И, чтобы хоть как-то доказать, я, всё ещё ползком, срываю с плеч рюкзак и вытягиваю руку с ним, неуклюже размахивая. А толпа позади явно кипит от возмущения: меня пинают, поливают всеми сортами грязи на словах, расступаются, но я хватаюсь за первое попавшееся вертикально стоящее тело, и как могу, подтягиваюсь вверх. Не сдаваться. Не сдаваться, дери меня чёрт!
Тут …я резко выпрыгиваю на ступеньки храма. Толпа кончилась и поразительно, как меня угораздило не упасть брюхом книзу. Приземлился на колено; колено, предчувствую, вскоре ответит болью и синяком на такое обращение. Даю себе долю секунды, чтобы смахнуть со лба волосы и пробежаться взглядом по публике у двери, что силится взломать дверь. Но терять время – опасно, и я, подобрав рюкзак, выпрямляюсь и со всей твёрдостью голоса выдаю неизвестно кому: - У меня есть взрывчатка, - помалу начинаю выводить руку с рюкзаком, - Так вы не пробьёте дверь. А вот подорвать – выход. У меня её мало, поэтому весь собор не взлетит.
Ну, выдал всё, что знаю. Они по-прежнему косятся на меня, как на размазанное дерьмо, и это, на самом деле, повод к действию. Подхожу ближе к двери, жестом указывая всем, чтобы разошлись в стороны. Ну, красавцы, слушаетесь? И нехер на меня пялиться. Мысль дарит неуместную случаю улыбку, и я, подняв плечо к подбородку, принимаюсь расковыривать первый моток. Ничего архисложного в нём нет: немного динамита, сухой спирт и, вроде, ещё какой-то порошок – делал не я, а Харви. Если бы это было моих рук дело, было бы проще, но штука и без того проста; я обложил порог двери и по бокам. Осталось только поджечь фитили. - Отойдите! Быстро! – командую я, и толпа действительно отодвигается на некоторое расстояние. – Ещё! Ну же! Фак, как я ненавижу всю эту заторможенную стадность. Приходится ждать до тех пор, пока они не сообразят отступить метров, скажем, на 50. Им же лучше быть подальше от взрыва – не понимает никто, что ли? С опущенным лицом, стоя на одном колене, я жду, и когда плеча касаются пальцы одного из стоящих рядом парней, которые пытались пробить стену минутами ранее, я понимаю: пора, так или иначе. Вдобавок он кивает. Хорошо. Найти в нагрудном кармане рубашки зажигалку не составляет большого труда - и белая нитка вмиг становится огненной. Успеваю отбежать в сторону и промчаться вдоль стены собора, чтобы прижаться к одной из его ниш. Они крепкие, достаточно.
*** Я стал одним из первых, кто вошёл через обвалившуюся дверь внутрь собора – своего детского ужаса, кошмара и страха. А воспоминания по сей день живы во мне: как я буквально задыхался от лилий и ладана, слепнул от сквозного света, бело-серого и такого мёртвого. Никогда не понимал слов священника и, помню, четырёхлетний молча плакал, не в силах высидеть мессу. Но никто всё равно бы не отвёл меня домой, хотя, наверное, домашние видели, знали, что я просто не могу находиться там.
А собор большой. Он не состоит только из дорожки к алтарю, по бокам которой – дубовые скамьи, и убранство на этом заканчивается. Собор полон колоннад, отсеков, и, думаю, по закоулкам храма прячутся люди. Потому что в голове смутно проблёскивает, будто я слышал колокол, когда лез через толпу. Но, не суть сейчас, не суть. Поток бунтующих безостановочно врывается в храм; теперь он не кажется таким уж неестественно-светлым. Что-то потускнело; от купола рассеиваются мрак и пепельные тени - дым и пыль от взорванной двери. И, проносясь мимо скамей, каждый забивается кто куда. Коридоров, как я сказал, много.
Слышится первый крик. Значит, живьё тут есть. Честно говоря, не до конца понимаю, куда лучше бежать в поисках добычи, потому пока под ногами у меня разбиваются вазы с лилиями, которых здесь слишком много. Слишком. Охереть, я, как безмозглая курица, верчу головой по сторонам, слушая всё более и более отчётливые рёвы, и мысль о том, что мне надо убить, будто отлетает и стрелой возвращается обратно, в мозг. В бешенстве отрываю резные позолоченные воротца у полога алтаря, но вдруг… перед глазами, парализовав собой пространство, проносится зелёная искра. Я вспомнил нечто, и оно в тот же миг, не успев ещё оформиться в сознании, обрело форму. Алтарь с Библией взмывает вверх под моей рукой. Сомнений нет; обычно они бывают, но здесь…никаких и близко быть не может. Для меня, сейчас.
Бесцветный.
Да, он. Не замечает, но это до поры до времени.
Я должен убить Бесцветного именно в церкви.
Прокручивая в голове эту мысль, невольно кидаю взгляд на пока нетронутый мраморный престол на пьедестале, и тут же начинаю почти осязать, как внутри глаз расплёскивается пекущая чернота, заливая мазутом и зрачки и белки - от престола не просто поднимаются: извиваются, ползут, текут, брызгают такие же чёрные струйки. А они - змеи, черви, линии, прямые, кривые, нити, лучи, ветви, дуги, стрелы - боже, я не выдерживаю! Оно - не дым, не жидкость - среднее. Дыхание подкатывает и останавливается в области горла громаднейшим комом, который давит, пульсирует: я чувствую, что престол сейчас взорвётся. Или моё горло. Или мои глаза.
Ну во-первых, ieroween, большое тебе спасибо за то, что ты взялась за мою заявку :3
Ты так замечательно описала весь хаос, беспредел, ужасы резни . Бешеную толпу, которая словно смертоносный вихрь, убивающий все вокруг, упрямого и кровожадного Фрэнка, загадочного Бесцветного. Вообщем мне очень понравилось, прям атмосферно. И я теперь в ожидании проды
Мне понравились вот эти строчки: Ведь это – поистине священное право: делать ужасное и ничерта не взывать к рассудку. Хотя, касательно «делать ужасное», - вам кто угодно из «нормальных» скажет; мне такое травить – бессмысленно.
Знаете, почему я думаю об этом всём, сейчас? Даже напрягать мозг не надо зря: и так понятно, что не сегодня-завтра нас остановят, разобьют, повяжут, всё накроется дыркой от жопы, и, хотя люди прекрасно понимают последствия, наш террор продолжается. Я же говорил: каждый пятый здесь, такой, как я. А я хочу оторваться. Больше всего. И мне по барабану, что скоро придётся умереть. Мы все – смертники, но мне это нравится.
Я чувствую, я уверена, что это что-то грандиозное, захватывающее! Еще и ХО в союзе с твоим стилем...это точно что-то крутое :3 Но, увы, сейчас не могу читать по техническим (и не очень) причинам. Надеюсь залезть сюда уже к следующей главе, прочитать все разом и в восторге отписаться удачи тебе!
Еще со вчера думала, что написать. Во мне бурлит столько непонятных мне самой эмоций, и чёрт возьми, не могу описать, что я чувствую на самом деле к твоему новому творению. Тот сон (ты ведь помнишь, я рассказывала) мне тоже не дает покоя. Это придает моему и так больному воображению еще больше новых картинок к этому фику. И, о боги, твои сравнения, слюни текут. Как ты это делаешь вообще???) Атмосфера. Исходя из того, что я последнее время заслушиваюсь Leathermouth и копаюсь в их текстах, я, сама того не замечая, влюбилась в это все страшненькое и ужасное (хотя и и раньше, вроде бы, неровно к этому дышала), и "Монстр" меня дико радует. Так-так, кажется, я себя исчерпала, дорогой айероуин. Возможно, при личной встрече скажу тебе больше, не знаю. Но буду надеяться, что что-то смогу из себя выдавить!;) И да, сэндмэн таки невер дайз, hell yeah!
Yoko , эх, честно, если в чём-то таки я смогла тебе угодить - это очень ценная похвала и радость для меня, как автора. Но если что-то будет не нравится - ты говори;) а я постараюсь ещё больше. Спасибо тебе за то, что подала заявку)
баранка гну , аааа, это же один из моих горячо любимых читателей!!! Конечно, буду ждать и спасибо за то, что всегда подбадриваешь меня)) ава - вдохновляет :3
Redemption Purify , веришь, как услышал твой сон, сразу, естественно, подумал, что это знак. Ну глазки, в смысле, стали, словно у этого смайлика *__________* Только мы так можем, чувак) И вот про личную встречу - нинада! Я тебя знаю. Ничего ты не скажешь, но и тянуть за язык...не Средние же века. Ты волен, я волен...Но знай: то, что нравится тебе - половина моих радости и роста. И жаль, что смайлик :heart: сейчас недоступен.
НО
Только есть одно большое Пы.Сы к сведению всех, кто намерен читать. Я пишу медленно. И даже не столько пишу, сколько выкладываю. Не потому, что мне ужасть, как лень, а просто от личных дотошности и идеализма. Плюс ещё нужно довести до конца, например, мне один свой фик, к тому же грядёт коварный Валентин:) Поэтому, если что, не обижайтесь (Yoko, тебя в первую очередь касается - ты до сегодняшнего дня не знакома была с понятием "когда уже этот айероуин выложит главу" :р) - я, поверьте, только из самых светлых побуждений беру такой тянущийся график.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
удачи тебе!
