Тихая зимняя погода дарила детям, что играли среди дороги, прекрасное и радостное настроение. Мальчик в шапке, связанной из зеленых пушистых ниток, лепил снежок, чтобы затем запустить в такую же тепло облаченную в старенькую фиолетовую шубку девочку. Та, недолго думая, отвечает сорванцу тем же, попадая точно в лоб, на котором красуется яркая зеленая звезда.
Редко кто может найти рядом взрослых: они все на работе, далеко за пределами маленького городишки, чтобы затем вернуться со вкусными подарками для своих детей. И с новыми диковинными игрушками. Возможно, им удастся найти электронные часы или старенький еле работающий мобильный телефон, чтобы принести в свой дом и хвастаться перед всеми, мол, они теперь тоже как «Нью-Йоркские». Никто не представлял, как выглядит тот самый пресловутый Нью-Йорк, все только грезили о том, что там золотые круглые сооружения, а время показывают не старенькие механизмы, а небо над головой, люди использовали всю свою фантазию, чтобы изобразить утопический город-мечту, чтобы у каждого непослушного детеныша, будь то мальчик или девочка, будь то слишком активный беспризорник или послушная лапочка-дочка, возникало желание, а затем и цель: попасть туда в будущем, чего бы им это не стоило.
Так и пошли легенды о сказочных машинах, которые летают не как самолеты, в небе, а низко над землей, но, не касаясь ее, о куполообразном здании, где Господин Президент спит на мягкой перине, что умеет бесшумно передвигаться на те места, на которые тот хочет.
Взрослые, а точнее, молодые люди от двадцати до тридцати пяти лет, конечно, знали, что это полнейший бред. Они, все-таки приукрашивали Нью-Йорк в своих мыслях, но прекрасно понимали, что до тех сказок прогресс еще не дошел. Но надеялись, что, когда их дети подрастут, все станет хотя бы немножко похожим на их бредни.
В городе отсутствовали взрослые, которым бы было больше тридцати лет. Разве что старики и те, кто еще не дорос до этого возраста. Возможно, через десяток лет все встанет на свои места, но целое поколение ушло куда-то в небытие. Они ушли в Нью-Йорк. Некоторые забрали своих детей, а некоторые до сих пор думают, что их родители – помощники самого Сената, живут где-то там, куда стационарный дозвониться не может. Тех, кто не хотел уходить, забирали. С детьми. Даже если те не желали, их забирали.
Это назвали «чумой Сквеар-хилл», так как за месяц и так небольшой по площади городишка стал безлюдным. По улицам слонялись только пожилые люди и маленькие дети, в целом, население городка от тысячи сократилось до пятисот, а затем, когда люди преклонного возраста стали покидать этот мир, и вовсе вдвое уменьшилось.
— Салли, а кем ты будешь работать, когда уедешь в Большой Мир? — отдыхая от увлекательной игры, спросил мальчик в зеленой шапке. Большой Мир — другое название Нью-Йорка. Возникало чувство, будто столица Америки не Вашингтон, а Нью-Йорк. Потому что о других городах люди поселения даже понятия не имели. Нет, они изучали географию, они знали, что есть другие страны, города, их названия и климат на том или ином побережье, просто никто не хотел ехать куда-то еще кроме Большого Мира.
— Наверное, я буду личным ветеринаром Господина Президента, — высказала свою мысль девочка. Она действительно любила животных, находила к ним особый подход и всегда была готова подлечить лапку брошенному щенку или бездомному котенку.
Старушка и подросток, что проходили мимо, разом возмущенно вздохнули, но ничего не произнесли.
«Кто-нибудь, объясните этой дуре, что Барак Обама в Вашингтоне!»
— А зачем Президенту личный ветеринар? Он что, соба-а-ка? — протянул мальчик, а девочка обиженно надула губы.
— Ты что, дурачок? Нет, он не собака, но у него должны быть домашние питомцы!
«Вот и проваливайте, глупые раздолбаи, ваш Нью-Йорк — полная чепуха. Ветеринаром Президента она будет. Ха-ха!»
На этом разговор детишек был окончен, так как их друг принес саночки. Они решили продолжить игры, звонко рассмеявшись и взявшись за руки. На их месте теперь стоял черноволосый паренек лет четырнадцати и его бабушка, которая решила вывести своего внука на своеобразную прогулку. Не совсем прогулку, у нее на это был определенный план, но она позволила ему так думать.
— Ба, расскажи еще о Нью-Йорке, — тихо произнес брюнет, опустив лицо так низко, чтобы было непонятно, произнес ли он это на самом деле или же молчал. Старушка тяжело вздохнула и присела на краешек лавочки, потерев коленку, которая болела уже который год.
— Ты снова решил донимать меня им, да, Фрэнк? Хорошо, отвечу, ты хотя бы заговорил. Не скучно тебе, молчать все время? Все у себя на уме что-то… — Мария попыталась перевести тему, но парень отпустил ей такой злющий взгляд, что на сердце у женщины похолодело. Она не думала, что ее маленький мальчик способен так зло смотреть на людей, она всегда старалась видеть в глубоких глазах какой-то теплый огонек после того, как его маму и сестру насильно отправили в место, о котором она так упорно не хотела разговаривать.
— Бесёнок, что же ты так прожигаешь-то? Хорошо-хорошо, о Нью-Йорке, так о Нью-Йорке, — старушка чертыхнулась себе под нос и замотала шарф покрепче. — Нет там круглых зданий, нет волшебных машин. Люди там злые, сынок, дома огромные. Бездомных много. Ой, боюсь, Линда тоже среди них… За что они нас с тобой так?
Громко выдохнув, подросток встал, скрестив руки на груди, и поплелся в совершенно противоположную от парка сторону. Если бы бабуля нормально рассказывала, но нет же, она всегда вспоминает маму. Всегда напоминает ему о том, что все беды в их семье только из-за его детской глупости. Фрэнк пытался успокоить себя тем, что не знал, как выглядят полицейские, корил бабушку за то, что она спрятала его и не дала им забрать и его тоже. Он должен был быть с мамой и Ривер, когда их забирали. Он бы позаботился о них. Не важно, что ему было всего пять лет, это совершенно не важно.
Он не любил разговаривать, днем спал, а по вечерам выходил на улицу, бродя под фонарями. Он не чувствовал абсолютно ничего, кроме жгучей ярости, которая порой сменялась на полный ноль. Заполняющее его чувство пустоты часто стирало всю его злость, он был словно в апатии, потому что ему нет места в этом городе. Тут слишком много детей, которые считают его дефектным. А все потому, что у него очень сложный характер. Наверное, посети он психолога, его бы направили к психиатру с полным букетом разных фобий и излишней апатией, что иногда сменяется агрессией. И он все время молчит. Все говорят, что у Фрэнка Айеро что-то не в порядке с головой. И Фрэнк Айеро с ними согласен. Он поломан.
— Куда ты так быстро? А обо мне думаешь? Противный мальчишка! Кого я воспитала! Молчит как рыба, так еще и не слушается? Вот был бы жив дед, так быстро бы на место поставил. У него ремень хлесткий был, ух, твоей маме попадало, — причитала Мария, пока Фрэнк апатично шагал вперед, не слушая бурчащую старушку. Та прекрасно понимала, что парнишка не виноват в своем поведении. Он всегда делал то, что ему хочется, шел туда, куда ему хочется, закрывался тогда, когда ему хочется, и никому, никому в своей жизни не показывал свою душу. Мария иногда спрашивала себя, а есть ли у этого мальчишки она вообще…
Спустя два года. Сентябрь 2000 года. Сквеар-хилл. Колиншайн стрит.
Вы видели когда-нибудь улицу, которая состоит всего из одного дома? Брюнет знает такую, он живет на подобной. Двухэтажный дом был слишком большим для двоих человек, по нему в буквальном смысле гулял ветер.
Какой-то старый мотив проигрывался уже больше минуты, граммофон все время издавал царапающий шуршащий звук, и Фрэнк лениво поднялся с кровати, чтобы остановить игру скучной, как ему казалось, совершенно не побуждающей к действию музыке. Он был бы рад купить проигрыватель. Этот старый хлам ни на что не годен. Взяв со стола нож, он снова отправился на кровать, усаживаясь в позу лотоса. Черные обтягивающие штаны-леггинсы складочками собирались у щиколоток, босые ступни коснулись мягкой ткани, а руки вздернулись вверх, чтобы рукава, которые успели обвиснуть, мешая парню держать в руках предмет, немного опустились вниз.
Нашептывая себе другую песню, которая, будь у него пластинка, была бы незаменимой вещью, он поднес лезвие к тыльной стороне ладони. Вот тогда он бы действительно полюбил бы это старое барахло, вот тогда бы он любил музыку. Проведя наточенным бабушкой предметом по «гусиной» коже — в доме было до ужаса холодно — Фрэнк стал напевать громче, чтобы не закричать от боли. Он очень сильно ее боялся. Пустые глаза следили за тем, как алая струйка катится, оставляя розоватый след, зрачки были расширены до предела, а губы расплылись в странной улыбке маньяка. Он не резал себя ради боли и того, чтобы заглушить ею моральную, нет. В нем было слишком много седативных, которые бабушка покупала ему в новой аптеке, чтобы что-то заставило его убить себя или намеренно причинить себе вред ради боли.
Подросток так увлеченно занимался причинением себе увечья, что не заметил, как сзади вздохнула старушка. Его карие глаза внимательно следили за каждым резким движением своей же руки и за тем, как очередная неглубокая царапина покрывается маленькой пленочкой, под которой собирается красная кровь.
— Соседи сказали, что ты ударил Джессику сегодня. Это правда, милый?
Он почти не отреагировал. Только улыбнулся еще шире и немного ойкнул, когда, отвлекшись, резанул чуть глубже, чем того требовалось. Мария старалась не обращать внимания на порезы, словно это было хобби мальчика. Он часто так делал. Она не могла запретить ему, это бы означало, что ей придется выкинуть все острые и колющие предметы.
Фрэнк действительно ударил девчонку. Она была слишком болтлива и не понимала, что он не в настроении вести разговор. Он всегда не в настроении, как они все еще не поняли? Джесс начала говорить о том, как ее мама уже договорилась о том, что в скором времени она переедет в Большой Мир. Она сказала, что если встретит в баре его маму в роли проститутки, то обязательно даст ей чаевые. Она позволила себе осмеять его маму. Она позволила ему вспомнить, как умерла его сестра. Если бы Фрэнк мог, он бы сделал так, чтобы эта Джессика больше никогда не смогла разговаривать. И он действительно думал о том, чтобы подкрасться к ее дому ночью, когда она и ее отец-алкоголик спит, и отрезать ей язык к чертовой матери.
— Пошли, — проговорила старушка и, закряхтев, встала, чтобы схватить парня под локоть. — Пошли, бес, пошли. Не то оболью святой водой, злое ты существо. Разве не я тебя поучала, что девочек бить нельзя? Бегом надевай кофту. Надевай и пошли.
Фрэнк захихикал, позволяя старенькой женщине коснуться своей худой руки, а затем засмеялся уже громче, во весь голос, да так, что, наверное, все соседи слышали его громкую истерику. Он думал, что бабушка шутит. Она никуда его не выведет. Она всегда угрожала, куда-то звала.
Но на этот раз женщина сама накинула на него куртку, сама обула его ноги в черные лакированные туфли и, закрывая за собой такую же огромную, как и весь дом, дверь, потащила внука, надеясь, что как можно меньше людей услышат этот страшный смех. Мария вела его через маленькую улочку, следуя за тихой аллеей и яркими фонарями, что попеременно мигали, делая вечернее освещение неустойчивым, мелькающим. Тени дрожали, а старушка хромала, взяв мальчика за руку уже более расслабленно. Подросток перестал смеяться, и теперь шел следом за родственницей, низко опустив голову.
На его лице играла испуганная ухмылка. Глаза следили за вымощенной дорогой, мечась от камня к камню, ноги путались, заставляя Марию напрягаться, хотя ее дыхание было уже совсем сбито. Казалось, что бабушка сейчас упадет под ноги мальчику. А еще казалось, что парень никак на это не отреагирует.
Они пришли к маленькому сарайчику. По крайней мере, нормальные люди называли это хижиной, но Фрэнка, который сразу же дал домишке имя, вряд ли кто-то посчитает нормальным. Сарай. Маленький, неуютный и некомпактный на вид, но из его окон исходил такой теплый свет, что старушка облегченно кивнула. Она пришла по адресу.
Постучавшись, она злобно ткнула внука в бок, чтобы тот прекратил похихикивать, а сама попыталась привести сердечный ритм в норму, но то отказывалось биться реже. Легкое покалывание заставило старушку прижать руку к груди. Деревянная дверь со скрипом открылась, и оттуда высунулась лохматая коричневая макушка.
— Что-то поздно сегодня… Вы пришли… — молодой человек захотел было спросить, по какому поводу пришли его незваные клиенты, но, увидев, как устало Мария прижимает руку к груди, добавил, — о, Боже, Вам плохо?
Любезно пропустив женщину в домик, парень с коричневато-бронзовыми волосами усадил запыхавшуюся бабушку Фрэнка на стул возле входной двери. Мария не выпускала из своей руки руку внука, сильнее сжав ее, так как мальчик стал фыркать на любезность парня. Молодой часовщик, что недавно перенял ремесло отца, тут же метнулся за кувшином с водой, чтобы хоть как-то помочь пожилой даме. Его руки немного дрожали, когда он распихивал предметы на столе в поиске кружки. Отыскав ее, он тут же плеснул туда холодной жидкости, следом протягивая бабушке. Фрэнк только смотрел сквозь часовщика совершенно пустым взглядом. Огромные широко распахнутые глаза не излучали совершенно ничего. Он еще раз издал писклявый смешок и чуть облокотился о стену.
В его голове творилась каша, полная несусветная неразбериха, он даже не заметил, как его бабушке стало плохо, не заметил и как полегчало. Он словно отключился. Ему не нравилась хижина часовщика. Здесь ему было слишком тепло, слишком тесно и непривычно. В его доме было много места, очень холодно и тихо. А здесь все буквально кишело звуками. В камине потрескивал огонь, на старой плите кипел чайник, маленькая игрушка-лошадка забавно раскачивалась, ударяясь о поверхность подоконника, и был слышен гулкий тик. У часовщика было около сорока штук разных часов, и каждые тикали с завидной громкостью. Как только этот человек здесь жил, ведь ни на секунду нельзя было сосредоточиться на своих запутанных мыслях, чтобы не впасть в астрал.
— Вы меня так напугали. Не люблю смотреть, когда людям больно, я просто обязан был вам чем-то помочь… — добродушно улыбнулся мастер, обнажив ровненькие белоснежные зубы. Старушка тут же расплылась в ответном жесте, снимая руку с сердца.
— Молодой человек, я чувствую такое по несколько раз на дню, мне не привыкать. Но спасибо большое, Фрэнку было бы все равно, — она грустно подняла голову на внука, но, заметив, что тот не присутствует с ними, решила заговорить дальше. — Я к вам по делу, простите, как вас зовут?
— Джерард, — ответил часовщик и облегченно выдохнул, бросив мельком взгляд на мальчишку рядом с Марией. Его удивила полная апатия Фрэнка и то, как он смеялся, в то время как старушке наверняка было вовсе не до смеха. Он встал и, взяв бежевую тряпочку, стал протирать одни из самых красивых будильников, что есть в его арсенале. — Вы хотите, чтобы я что-то починил? Конечно, я это сделаю, я даже могу сделать это для Вас бесплатно. Вы меня очень напугали, мэм.
— Ох, да, я бы хотела, чтобы вы кое-что починили, — старушка начала рыться в кармане своей темно-зеленой куртки-пальто. — И вы не откажитесь от платы. Бесплатно не выйдет, ведь вещь очень ценная. Настолько ценная, что я даже не уверена, что смогу заплатить вам все. Пока что я дам вам это, может, я позже смогу еще заплатить…
Мария достала золотое ожерелье с бриллиантом своей дочери и протянула Джерарду, который изумленно слушал. Он, открыв рот, взял в руки вещицу и стал рассматривать, водя по гладкой поверхности граненого камешка пальцами. Он был удивлен. Ему никогда не предлагали такие дорогие драгоценности или большую цену за его починку.
— Что же это за вещь такая, за починку которой вы отдаете то, на что могли бы существовать год при наших ценах, мэм? — спросил часовщик, с сомнениями смотря на Марию. Женщина вздохнула и, сжав руку Фрэнка крепче настолько, насколько это было возможно, выдохнула:
автор, я обожаю твой стиль описания. ты описываешь эмоции, детали какие-то, природу, как Брэдбери. по крайней мере я так вижу. и название фика, и сюжет оригинальный. с нетерпением жду продолжения
