| 1 Часть.
POV Ray И вот опять, все возвращается.
Снова, ровно в восемь, желтый школьный автобус останавливается возле дома номер семнадцать. Кстати, раньше меня волновал вопрос, почему именно семнадцать?.. Теперь это не кажется важным, потому что я быстро иду по бетонным плитам,- ими выложены дорожки между одинаковыми коттеджами, - и я думаю, какому же ублюдку пришло в голову застроить целый район такими домами?.. Смотрю на дорогу, и в какое-то безумное мгновение мне кажется, что реальность проседает под колесами этой длинной, яркой машины; асфальт извивается под этим нагромождением металла, и мои мысли так неуместны... Неуместны сейчас… Я захожу в длинный школьный автобус, в моей руке темно-синяя куртка, с шеи свисают наушники, из которых достаточно громко звучит не моя, чужая, почти не знакомая мне музыка. Она звучит в пустоту, для пустоты. Она растворяется во мне и в тех звуках, что меня окружают; слова песен врастают в городской шум. Это напрягает и, похоже, нечеловеческая громкость наполняет меня изнутри; я нервно поправляю черные провода, одновременно пытаясь найти свободное место в глубине автобуса. На меня смотрят люди, с презрением, с неприятной улыбкой. Я решаю, что это не мои проблемы, открыто и насколько могу приветливо улыбаюсь им в ответ.
Заметив свободное место, я решаюсь подойти и зачем-то спрашиваю разрешение у парня, сидящего рядом. Я улыбаюсь ему, он кивает в ответ, и мне кажется, что его зовут Джаред или Джерард, а может, Джулиан. Мы точно учимся в одной параллели. - Что слушаешь? – он решается заговорить, а я вместо ответа протягиваю ему провод, и как раз в то мгновение, когда парень вслушивается в заряженный, записанный звук, отдающий каким-то мертвым напряжением, голос вокалиста надрывается, срастаясь с еще более четким, уже пугающим ритмом. Хотя я ловлю себя на мысли, что это не интересно, правда. Я не люблю хардкор, я его слушаю. Сейчас все его слушают, в этом все. - Нет, это нехорошая музыка,- заключил он. – Такое нравится моему брату, его другу Фрэнку, да и вообще всем придуркам из нашей школы. Но это остается нехорошей музыкой, понимаешь?
- Ладно, мне тоже не нравится. Для меня это несколько… несерьезно,- я откидываюсь на сидении и запрокидываю голову, но не свожу с него взгляда – он тоже смотрит на меня.
- Да я понял.
Только сейчас я замечаю, что на мне футболка с огромной белой надписью Black Flag. Парень весело улыбается, мне смешно и досадно, я отворачиваюсь, взгляд упирается в грязное оконное стекло. И мне опять скорее безразлично, чем скучно. *** Я стою возле доски, и я чувствую себя потерянным. Мне есть, что сказать, и обычно я не молчу, если меня спрашивают на уроках. Есть слова, которые переполняют меня, я могу связать их в предложения, высказаться звуками, нотами, строчками, заученными фразами, о Боже… За все эти годы я не обнаружил возле себя никого, кто мог бы понять. Они никогда не слушают. Сейчас здесь шумно и без моих слов, от этого мне становится плохо.
- Как же я хочу сбежать от этого,- я говорю это достаточно громко, в уверенности, что никто не обратит внимания. Чуть позже оказывается, что за работу на уроке я получаю «отлично», и вот уже мои мысли заняты другими вопросами, не теми ответами… Разве важно?! Они заставляют меня поверить, что все, что я говорю - не важно, а я… Я верю, бля*ь, я верю им?! *** - Слушай, я совершенно ничего не знаю о тебе,- тот парень из автобуса занял пустовавшее место за моим столиком в кафе.
Я не ожидал его появления, но улыбался ему. И почему я так рад его видеть?
И одновременно, я совершенно не помню его имени. - Что ты читаешь? – он кивает в сторону книги, которую я, может быть, слишком резко захлопнул в тот момент, когда он подошел.
- Не важно, я все равно не собираюсь читать это до конца.
Парень улыбнулся и закурил, проговорив что-то вроде: «Зря, чувак отлично пишет». Черт, зачем он спрашивал, если видел обложку?.. - Ты сказал, что не знаешь ничего обо мне, и я тоже не знаю ничего о тебе,- я решился нарушить молчание.
Он серьезно смотрит на меня.
- Ты знаешь, как меня зовут, Рэй?
О черт. К прямому вопросу я не был готов. Я просто киваю в ответ, мысленно подтверждая это действие словами: «Ну конечно, я знаю, Джастин» Я вслушиваюсь в его краткий рассказ о себе, несколько раз перебиваю на середине предложения или заканчиваю фразу за него. Уже сейчас решаю, что не буду говорить о себе, нам двоим это ни к чему.
Прощаясь, парень пишет свой номер на листе, вырванном из его блокнота. Вручая лист мне, он говорит, что его зовут Джерард, а затем оставляет на столе несколько купюр, встает и уходит. У меня кружится голова и, кажется, я больше не могу сосредоточиться на книге.
Я думаю о том, как он выдыхал сигаретный дым мне в лицо, но почему именно об этом? Он, определенно, слишком много курит… Его пачка сигарет почти пустая, Джерард оставил ее на столе.
Я быстро перелистываю страницы, считаю, сколько еще листов мне осталось прочесть. *** Джерард идет возле меня, иногда будто случайно дотрагиваясь до моей руки, и я чувствую, что никто и никогда не вел себя так со мной. Никто не подпускал меня настолько близко.
Это правда странно – жизнь разделилась на две части, и сейчас кажется, что я был таким несчастным до встречи с ним… Мне, наверное, следовало бы забыть то время… Но я помню. Мы останавливаемся на перекрестке, дальше ему надо идти налево, мне – направо. Я отстраняюсь, отпускаю его пальцы, говорю что-то нескладное на прощание… Джерард целует меня в щеку, потом оборачивается, чтобы посмотреть, как отреагируют на это прохожие. Мы оба смеемся настолько громко, насколько можем; люди смотрят на нас как на ненормальных. *** Солнце уже почти провалилось куда-то за границу неба и земли. В ад, может быть. Не отрываясь, я смотрю на болезненно-бледную линию горизонта из-за оконного стекла. Все мысли сводятся к тому, что уже поздно бежать. Мне придется остаться здесь, да, я обещал Джерарду быть с ним в этот вечер, когда его родители и брат уехали куда-то по делам.
Он сказал: «Пожалуйста, не уходи. Ради меня, ты можешь остаться?», и по его голосу было понятно, что Уэю действительно не хочется оставаться здесь одному - он терпеть не может ни дом, в котором живет его семья, ни этот район, ни эту жизнь. И страх в его взгляде заставляет меня остаться, и, о Боже, это привлекает... Его чувства пачкают нас двоих изнутри, забиваются глубже в мысли, душат... Джерард сидит на кровати, поджав под себя ноги, а рассматриваю его рисунки, разложенные на полу, на подоконнике, на столе… Их очень много, некоторые нарисованы грубо, прямыми толстыми линиями; многие частично состоят из пятен или подтеков багровой краски. Это как отпечатанная на листах истерика - постоянная, статичная, с которой невозможно свыкнуться даже со временем... Никогда, нет… *** Уэй смертельно долго смотрит на меня.
Я чувствую, он заставит меня заболеть. Нет, я уже болен, заражен его очарованием, и меня трясет при каждом таком неосторожном взгляде. Придерживая одной рукой фотоаппарат, я наливаю в свой бокал еще шампанского, которое, кстати, уже давно выветрилось. Но кого это волнует?..
- Давай сфотографируемся вместе,- на лице Джерарда красуется самая милая его улыбка.
Я смущенно улыбаюсь, позволяю ему придвинуться ближе, делаю фотографию, еще одну, а он все ближе; Джерард прижимается своей щекой к моей, все так же улыбаясь в объектив. Вспышки ненадолго ослепляют нас двоих, это неприятное чувство и ощущение тепла его кожи на моей щеке – последнее, что я ясно помню с того вечера. Дальше следует только поломанная, смещенная конструкция из моих мыслей. …События, новые вспышки; неудачные снимки накладываются на фальшь, ложь, на них проявляется все остальное, что осталось у нас внутри; меня охватывает ужас - он говорит: «Нет, это не можем быть мы, на тех фотографиях…» И это страх, смешанный с восторгом. *** Мне душно, сейчас середина июня, и мне странно в этот момент не видеть над собой вязкого вечернего неба... Я так хочу увидеть. Всем телом чувствую, как меня окружают стены; в самом разгаре вечеринка по поводу окончания учебного года, с которой я сбегаю; музыка звучит громко даже для меня… Я почти пробегаю по полутемному школьному коридору, удаляюсь от звучания музыки, позволяя лезвиям воздуха кривить звуки – я знаю, играет что-то из Blur, и это именно та музыка, под которую наше поколение умирает и снова просыпается, чтобы совершать одни и те же ошибки, чтобы опять притворяться, дышать, лицемерить, снова проигрывать... Выйдя из здания, замечаю сидящего на ступенях Джерарда; я ловлю себя на мысли, что такое не повторяется – наш последний занятий в школе, он закончился. И мне совсем не хочется возвращаться назад, в это здание, переполненное звуками, воспоминаниями.
Уэй зовет меня за собой, я оставляю стакан с чем-то ярко-розовым прямо на асфальте, и мы уходим с вечеринки вместе, садимся в его новую машину. Чуть позже я понимаю, что улыбаюсь как идиот, потому что, наверное, никогда еще не видел его таким счастливым, улыбающимся, сияющим изнутри. Очень вероятно, что я неправильно понимаю его, а Джерард никогда не поверит в то, что я сейчас чувствую к нему…
Но я не хочу искать проблемы в нас; сейчас, именно в этот момент, только настоящее время имеет смысл. «Нет, мы никогда не будем настолько свободными, как сегодня»,- говорю я. Нас сводит с ума воздух, врывающийся в салон автомобиля из опущенных ветровых стекол, пустая дорога перед нами, открытая бутылка дорогого шампанского, и это осознание того, что мы можем вообще не спать этой ночью… В этом все, в этих строчках песен Эллиса Купера, в его голосе и в гитарных ритмах… Я прошу включить музыку еще громче, я хочу, чтобы слышали все... School's out for summer, school's out forever, school's been blown to pieces… Когда наступает утро, мы сидим на заднем сидении его автомобиля; мои руки обвивают его шею, и мы рассказываем друг другу какие-то безумные истории из наших жизней…
Я думаю о том, что он скоро уедет на учебу в Нью-Йорк, а я останусь в Джерси; и я знаю, что мы никогда не расскажем нашим родителям о том, что на самом деле было этой ночью… И еще, я обещаю себе, что это будет наше самое лучшее лето. *** Джерард стоит возле окна спальни, и свет падает так, что я вижу только его обнаженную спину.
Я думаю, что он так давно стал центром моего внимания… Целью и причиной моего безумства… Меня затягивает в эти отношения, уже нет ни сил, ни желания останавливать события…
Он так красив сейчас, и это делает меня по-настоящему счастливым. Я сижу на полу, облокотившись о кровать. Не так уж важно, что будет дальше и к чему приведет эта связь - я просто не знаю, я не желаю знать. Мне хочется, чтобы это продолжалось долго, чтобы он любил меня сейчас, при жизни, и после, еще дольше, всегда… Часть 2. Я стараюсь не думать, что прошло три месяца с того дня, как он уехал. Я стараюсь, но я знаю, что не смогу. Время проходит через меня, я становлюсь другим…
Город накрыла осень, все вокруг давно утратило свое очарование, мне это кажется не смешным и даже отвратительным; я по-прежнему вспоминаю, как мы расставались. Это было действительно тяжело – он повис на мне, шептал что-то невменяемое, обещал часто звонить… Было еще что-то такое важное, среди его слов и обещаний, но я не могу вспомнить… Я почти не помню его голоса, хотя старался не забыть, потому что без его звучания я оглохну… …мы часто созваниваемся, почти всегда наши разговоры увязают в паузах. Иногда мне кажется, что это глупо и не случайно, что мы почти не разговариваем, и тогда я прерываю тишину; я пытаюсь разговаривать с ним серьезно, хотя мне хочется накричать на него, сказать, что я скучаю… Задыхаюсь в своих же словах, в этой навязчивой идее – быть с ним. И я чувствую, что он ближе, когда слышу его дыхание на другом конце провода; и я хочу его, я начинаю хотеть себя, я просто хочу, чтобы мы были вместе… Иногда я кладу трубку, так и не попрощавшись. *** У меня в руках невыразимо скучная книга, одна из тех, что посоветовал мне прочесть Джерард. Я останавливаюсь ровно на середине страницы, не находя в себе сил читать дальше.
Строчки, кажется, перестают быть ровными, они больше не параллельны; в словах я нахожу двойной смысл; музыка, которая звучит из наушников, похоже, она многоуровневая. Меня все раздражает, мои чувства обострились; я иду на кухню и запиваю успокоительное диетической колой, потом, возвращаясь в свою комнату, вглядываюсь в ровные паркетные доски из темного дерева, будто в них есть ответ, почему я опять один, почему мы не находим слов друг для друга, почему мы проваливаемся в молчание… Эта тишина… ее никогда не бывает достаточно… Поднимаю глаза, замечаю, что по лестнице спускается Майки. Видимо, пришел, пока я был на кухне,- и почему я так часто забываю закрывать дверь на замок?! – и, не обнаружив меня в моей комнате, решил обойти весь дом. Уэй проводит здесь столько времени… Мне кажется, я вижу его постоянно. Он говорит: «Привет, как дела?», я вместо ответа заявляю: «Правит тьма», и мне кажется, что он совсем не удивлен – ему нравится это замечание, Майки кивает в знак одобрения; он садится на диван перед телевизором, закидывает ногу на ногу. Мне очень хочется спросить, зачем он здесь, и для чего постоянно приходит ко мне? Он думает, мы дружим? А что думаю я?.. Всматриваюсь в его лицо, мне нравятся эти правильные черты; за экраном телевизора заканчивается очередной клип, который мы посмотрели вместе; я думаю, что в Майки нет совсем ничего от Джерарда… Нет и никогда не было. Но я хочу понять, я хочу увидеть его изнутри…
Я протягиваю руку и несколько небрежным движением снимаю с его лица очки, потому что они мешают мне разглядеть его глаза; я все еще пытаюсь найти, что в нем есть от его брата?! Он улыбается, видит, что мои руки дрожат, говорит что-то невнятное. Его слова затихают, они перетекают в глубокий, судорожный, нежный поцелуй, на который я отвечаю, и я чувствую запах его тела. О Боже, как я скучаю по Нему… Как Он, наверное, скучает по мне… Глупое, невыразимое, неосмысленное замещение моих воспоминаний этими выверенными движениями,- я громко шепчу что-то вроде: «Нет, ты никогда не будешь таким, как твой брат»,- чувствую, как меня накрывает возбуждение, мысли останавливаются на том, что он так близко, и слишком быстро бьется сердце… Дышать становится невозможно, он сжимает своими коленями мои ребра, впутывает тонкие пальцы в мои волосы, и я хочу причинить ему боль, хочу оттолкнуть его, а может, нет…
Я прошу выключить свет. *** Телевизор включен; я не вникаю ни в звуки, ни в постоянно меняющееся изображение. Во мне растворено слишком много успокоительного.
Долго, настойчиво звонит телефон – я убавляю звук телевизора, беру трубку, выхожу на балкон; небо кажется многоразрядным, слишком ярким и высоким.
Голос Джерарда тихий и спокойный, а я готов кричать, готов признаться во всех своих ошибках, я мог бы извиняться за эту историю с его братом тысячи, миллиарды раз… Но за всем этим скрывается ужас от того, что мне не жаль ни его, ни Майки.
В этом все. Есть проблемы, нет решений. Вдруг понимаю, что у меня в руках сложенная вдвое фотография, одна из тех, на которой мы оба счастливые, пьяные, и кажемся подделками, и я снова рассматриваю ее; я пытаюсь угадать, будет ли все как прежде когда-нибудь... Может ли так быть?
Я совершенно ничего не знаю о нас… До сих пор не знаю. Я говорю об этом Джерарду; когда он отвечает, мне кажется, что его голос преломляется через километры телефонных проводов. «Послушай, все так сложно… Ты можешь приехать?» - спрашивает он, и я отвечаю что-то вроде: «Да, через две недели», хотя понятия не имею, смогу ли. Он отвечает, что хочет увидеть меня как можно скорее, обещает приехать на следующей неделе, и волнение опять переполняет меня. И я молчу. Джерард говорит на прощание: «Мне будет легче, если все будет как раньше», я отключаю телефон, чувствую, как во мне с болью разрывается что-то; нет, я отказываюсь понимать эти слова, что бы он ни имел в виду…
Если все будет как раньше… А что будет, если у нас ничего не получится?! Если в нас что-то сломалось? Что тогда, эй?! Что мы потеряем?.. *** Мне снится что-то неописуемое.
Начинается все хорошо – я рассматриваю наши с Джерардом фотографии, подолгу вглядываюсь в его лицо… А затем я начинаю резать, рвать плотную глянцевую бумагу; по местам разрывов выступает кровь, и я явно ощущаю ее запах, чувствую ее вкус во рту… Я добираюсь до его альбома, разрезаю ножницами страницы, все, до последней, дохожу до твердой обложки… Потом, чуть позже, меня обступают тени, они высокие и безликие, и я прошу у них прощения, хотя мои слова тонут в их долгом молчании... Я просыпаюсь, чувствую, как меня трясет, спускаюсь по лестнице вниз, пью успокоительное, и оно более сильное, чем то, к которому я привык. Остаюсь на кухне, читаю во вчерашней газете статью о том, что в городском воздухе много частиц тяжелых металлов, и они попадают в легкие, в волосы, в кровь… Я вспоминаю о том, как называл Майки именем его брата, о его криках, о слезах на его щеках, о помятой одежде. Он теперь сторонится меня.
Правильно, я правильно поступил. И, да, наверное, я становлюсь жестоким. Я стараюсь не думать о том, что скажу Джеру, когда мы встретимся. Мне теперь не оправдаться, хотя бы потому, что я не жалею о том, что сделал. Совсем нет.
Просто я не хочу причинять Джерарду боль. Только не ему. *** Мы сидим в противоположных углах его комнаты,- нет, мы не можем быть ближе теперь,- Джерард напряженно улыбается. Тяжело видеть его таким. Уэй, кажется, изменился намного сильнее, чем я предполагал. Он оставляет в пепельнице, наверное, десятую сигарету; я издали наблюдаю за его движениями. Говорит, что ему душно и трудно дышать, я поднимаюсь и открываю окно, потом возвращаюсь на свое место.
Еще раз вспоминаю наш оборвавшийся разговор - я не просил прощения, просто рассказал. Хотя, думаю, он и раньше знал о том, что я спал с его братом. Джерард спрашивает, почему я так поступил, и я отвечаю: «Никогда не думал, что это случится». После моих слов он достает еще одну сигарету, начинает нервно смеяться. Он не ожидал, что наш разговор будет таким.
Я чувствую, ему недолго остается до истерики, отвожу взгляд. И, кажется, я в произвольном порядке подбираю слова - от мягких и до резких, жестких, срывающихся на болезненный крик. Но что еще я могу сказать?! Уэй пересекает комнату, опускается возле того места, где сижу я. Пытается успокоить нас обоих, сделать что-то, спасти ситуацию. Он прижимается щекой к моему плечу, и мне… сложно определить, что я чувствую к нему сейчас. Люблю, может быть. Сейчас мне действительно жаль, что все это происходит по моей вине, но я… Что я могу сделать с этим?! …нет, я не могу больше его видеть, он кажется мне отражением моих собственных, смешавшихся чувств.
Я ненавижу нас двоих, о Боже, я ненавижу! - Я пытался, пытался перенести это! – я с силой вдавливаю пальцы в его плечи, и, наверное, ему больно,- Тебя не было слишком долго, я так не могу, понимаешь? И я не знаю, как мне жить с этим, как не думать о тебе, когда ты не со мной.
Джерард отворачивается, прерывисто вдыхает холодный воздух, заполнивший помещение. Я слишком сильно люблю его. До безумия, и поэтому мне лучше уйти сейчас.
Я отпускаю его, поднимаюсь, чтобы уйти; я почти выбегаю из дома Уэев, двери с шумом захлопываются за мной. Я думаю, что это из-за меня, и я не знаю, что делать с этим; я возвращаюсь к входной двери и ударяю по ней ногой, разворачиваюсь, стараюсь убраться из этого неспокойного квартала как можно скорее. …и вот я иду по пустой улице, не зная, куда идти дальше, не видя перед собой цели, не понимая жизни вокруг меня. В мыслях как на вечном повторе звучат одни и те же слова, вырванные из разных, счастливых и одиноких моментов моей жизни; они складываются в новые фразы, паузы, слова, строчки, звуки, которые теперь, снова, по-прежнему никому не интересны… И они звучат все громче, впаиваясь в мое сознание, вбиваясь в память, мучая меня пустым, понятным мне одному смыслом. Я и сам знаю, что виноват - я говорю себе об этом каждую минуту, я не смею забывать об этом. Я злюсь, хожу по своей комнате; уже под утро разбиваю зеркало в ванной, то самое, поперек которого было написано Black flowers blossom огромными темными буквами. Я не знаю, кто и когда написал это, или просто не помню… Кажется, это было во время очередной вечеринки. *** Музыка раздражает меня – я знаю, что на другом конце города он слушает ее... В бешенстве, я вырываю из книг страницы, читаю первые попавшиеся слова, где-то посередине абзацев; потом беру пульт от телевизора и по очереди нажимаю на все кнопки, вслух посылаю дикторов и актеров дешевых сериалов, когда их лица появляются на экране. «Никогда не меняйся, слышишь? Ты просто совершенство»,- говорит кто-то из телевизора, а я думаю, что хочу сделать что-нибудь поистине ужасное и шокирующее, за что меня бы запомнили на долгие годы... Выпиваю успокоительное, и это проходит; я стараюсь думать о хорошем, я даже хочу выяснить отношения с Джерардом, – сейчас, да, сейчас! – что-то внутри подгоняет меня. Вешаю зеленый шарф на шею, выхожу на улицу, и, по-моему, слишком быстро преодолеваю расстояние между нашими домами... Хотя, не знаю, в жизни не осталось ничего точного. Я долго держу руку на звонке, пока Майки не открывает дверь, и я тщетно стараюсь, чтобы наши взгляды не сошлись.
- Ты к кому?
- Это был пидорский вопрос, Майкс. Я к Джерарду,- он смотрит на меня так, будто я обидел его. Скорее всего, так оно и есть, «Майки такой красивый и привлекательный, он - один из тех, кого постоянно хочется унижать… Он мог бы и привыкнуть»,- думаю я, но уже чувствую, как меня наполняет всепоглощающая, приторная доброта,- надеюсь, это просто привкус лекарств, - и, чтобы перевести тему, я произношу, может быть, самую идиотскую фразу за всю мою жизнь: «Ты можешь представить, сколько в городском воздухе металла?!» Не обращая внимания на его реакцию, я прохожу мимо парня, поднимаюсь по лестнице наверх, иду к комнате его брата. Останавливаюсь возле двери, и понимаю, что не смогу заставить себя открыть ее. Просто не смогу – держусь за холодную металлическую ручку, прижимаюсь к двери всем телом, но не толкаю ее; я так хотел увидеть Джерарда, а теперь не могу найти в себе смелости войти… Я уже ничего не могу, решительность выветрилась, и я отпускаю ручку двери, я остаюсь в полутемном коридоре. Отхожу на два шага назад, пока не упираюсь спиной в стену. Я закрываю глаза, и я понимаю, что сейчас совершу еще одну ошибку, если уйду и не поговорю с ним, если позволю ему уехать. Потому что мне… было так плохо, когда его не было рядом… Мне нехорошо и сейчас; кажется, если и можно обращаться в ноль, то уже давно я – меньше нуля, ниже нуля. И, наверное, не смотря на эту недосказанность с самим собой, и на это невозможное, зашкаливающее сердцебиение… Наверное, я все еще, по-прежнему, как никогда раньше люблю его. Странно, почему я думаю об этом именно сейчас, когда уже пришел в его дом, нагрубил его брату, использовал его; после того, как мы вместе прорвались через черную дыру молчания... Почему именно сейчас мне кажется, что уже слишком поздно?
Майки оказывается возле меня,- как всегда, это происходит неожиданно,- он молчит, не отрываясь смотрит на меня, опирается на ту же стену, что и я.
- Почему ты не идешь к нему? Думаю, Джерард тебя ждет. Не знаю, почему я киваю в ответ. Мне трудно собраться с мыслями, но я все же нахожу где-то в глубине слова, чтобы извиниться перед ним за то, что между нами было. Они звучат криво и нелепо, и, похоже, Майки не обращает на них никакого внимания; вместо этого приближается ко мне, он дышит мне в лицо, осторожно касается моих губ своими, и мне даже не хочется думать о том, что с нами будет, если кто-нибудь нас увидит… Если Джерард узнает об этом.
Наш поцелуй длится недолго, это достаточно мучительно для меня. Я отстраняюсь, он отводит взгляд, говорит, что эта история должна была закончиться до того, как мы выясним отношения с Джерардом, и закончиться именно так.
Мы недолго молчим, Майки говорит, что хочет понять, что со мной происходит. Очевидно, в моих поступках нет никакой логики. Я, вместо ответа, спрашиваю его, что делать. Он должен понимать. Кто, если не он?!
- Слушай, не нужно ставить под сомнение очевидное,- похоже, он у меня научился говорить такие странные вещи в неподходящее время. И, возможно, это не лучшее из того, что он мог бы сказать сейчас… Но эти слова влияют на меня, они мне нравятся.
Опять закрываю глаза, пытаюсь досчитать до шестидесяти трех; слышу, что дверь передо мной открывается, скорее всего, изнутри, и, посмотрев на пол, я замечаю, как по паркету ползет узкая полоса света. Джерард улыбается так, будто хотел меня видеть. Или нет, правда, он рад мне?
- Я не думал, что ты придешь. Ты так быстро пришел в себя, хотя вчера ты был совсем другим, и я переживал за тебя, - Его пальцы соскальзывают, когда Джерард пытается убрать прядь моих волос с лица, и я не могу сдержать нервной улыбки.
Меня отпускает действие успокоительного, я снова как на иголках, я напряжен. - Что, тебе кажется, что это не достаточный повод для переживаний? Это не слишком реалистично? Думаешь, я тебя обманывал, когда говорил, что сплю с твоим братом?! - и уже тише, куда-то в сторону, я добавляю: «Нет, я это серьезно»
- А разве важно? По-моему, ты несколько переволновался из-за этого. Кроме того, вы ведь уже все выяснили, так? – он смотрит на меня и прямо, открыто улыбается, его рука несколько небрежно лежит на моем плече. Я говорю, что думал, я сойду с ума; я сотни раз едва удерживался, чтобы не сорваться с места и не приехать к нему; я боялся самого себя, когда был в бессильной ярости, и я злился на самого себя – у меня были на то причины; я, кажется, задыхался так долго… И теперь, после этих слов, после этого их смысла, мы оба задыхаемся в словах, не в молчании; нам так многое нужно сказать друг другу, и от кого-то из нас звучит фраза: «Можно, все будет как раньше?», и мы так часто повторяем эти слова, поочередно, прерывая друг друга поцелуями, что уже не сможем вспомнить, кто сказал это первым.
Он не думает, что я виноват?.. *** Нас будит солнечный свет, заточенными, острыми лезвиями проникающий в мою комнату сквозь окна. Мы встречаем очередной рассвет вместе, и я спокоен, потому что он рядом, лежит под одним одеялом со мной; я прижимаюсь к Джерарду, провожу пальцами по коже, вслушиваюсь в дыхание. Он слишком долго курит, я думаю. Черные-черные, пепельные бабочки бьются о стенки его легких, о бутоны распустившихся черных цветов. Наверное, такой он изнутри.
И даже если в нем нет того внутреннего света… О черт, все равно, я ничего не могу поделать с тем, что люблю этого человека. Я думаю об этом, из окна наблюдая за возвращением солнца на небо; теперь оно едва пробивается сквозь непрозрачные облака. К остановке приближается желтый школьный автобус, люди выходят из своих домов, направляются на работу, по своим делам, и я думаю, что они любят притворяться кем-то другим. Всегда - кем-то более успешным…
И пока мы здесь, нам надо быть осторожными, надо молчать о наших отношениях. А завтра мы вместе уедем из этого города, навсегда. Джерард подходит сзади, упирается подбородком в мое плечо. Он смотрит на меня так же влюбленно, как тогда, год назад… И я знаю точно, я обещаю себе, что так будет всегда, пока мы есть на этом свете.
- И вот опять, все возвращается, Рэй,- я удивляюсь, почему он произносит именно эти слова?! The End
|
