Я просыпаюсь, задыхаясь в ночи. Во сне я скинул своё одеяло, так что мне теперь холодно, но в то же время я весь вспотел. Беглый взгляд налево говорит мне, что Джерард не проделывает всё это с моим телом, а всего лишь спит, половина его лица утыкается в подушку, которую мы делим на двоих.

И чёрт, это был всего лишь сон.

Вы можете обвинить меня? Он такой красивый, такой идеальный. Как он может быть таким совершенным? Вы можете обвинить меня в том, что я хочу этого? Что я хочу его? Вы можете обвинить меня в том, что мне снится Джерард, его тело, его губы, его поцелуи...

Я так не считаю.

Я осторожно откидываюсь на подушку, поворачиваюсь лицом к нему и подпираю голову ладонью. Моё дыхание постепенно приходит в норму, пока я полностью не успокаиваюсь.

Я раздумываю, запуская пальцы в его волосы.

Я раздумываю, поглаживая его лицо.

Я раздумываю, целуя его сухие розовые губы.

В конце концов, единственное, что я делаю, это наблюдаю за ним. Наблюдаю, как поднимается и опадает с каждым вдохом его грудь. Наблюдаю, как подрагивают его веки, как ресницы откидывают тень. Наблюдаю за ним, бормочущим что-то неразборчивое.

Я хотел бы знать, что ему сниться.

Нет, я хотел бы быть тем, кто ему снится.

Я хотел бы быть лунным светом, падающим на его бледное лицо. Просто, чтобы касаться его.

Он шевелится, когда я немного толкаю кровать. Это мои попытки "случайно" разбудить его. Я хочу, чтобы он проснулся, и я не был совсем в одиночестве. Он что-то бормочет, потом переворачивается на спину так, что вся его голая верхняя часть тела купается в лунном свете, проникающим через окно над моей кроватью. Он чуть жмурится, но его глаза остаются закрытыми, и он продолжает спать.

Я снова толкаю кровать, на этот раз с большей силой. Мои пальцы вцепляются в матрас, и я дёргаюсь, раскачивая кровать. Я немного раздражаюсь от того, как он может так глубоко спать. Так что я привстаю на кровати, готовый начать прыгать вверх и вниз, чтобы он проснулся, но не от того, что я буду пихать непосредственно его, или позову его по имени. И я встаю, но моя нога запутывается в простыни, и я падаю с кровати. Я приземляюсь на ковёр с огромным шумом, из-за которого, я уверен, проснулся весь дом.

Пару секунд я неподвижно лежу на полу и тихо стону, схватившись за левую ногу, на которую очень неудачно приземлился. Мне чертовски стыдно за то, что меня перехитрила моя же кровать. Через мгновение я слышу шаги своей матери, которые затихают у двери в комнату. Она прислушивается, не умираю ли я тут, или вдруг меня убивают, а потом шаги удаляются, скорее всего по тому, что она решает проверить, всё ли в порядке с Оуэном. Затем я понимаю, что Джерард явно не собирается помочь мне встать, а продолжает без движения лежать на кровати.

Протестующе застонав, я заставляю себя подняться с пола, и смотрю на него. Он всё ещё лежит на подушке и мирно спит, находясь в блаженном неведении о моём неловком падении. Я залезаю на кровать и становлюсь рядом с ним на колени, откровенно его разглядывая. Я бы не удивился, если бы произошло землетрясение, а Джерард также посапывал в моей кровати. Как, чёрт возьми, моя жирная задница, встретившаяся с полом, его не разбудила?

Его выдают губы. Они искривляются в мою любимую усмешку даже прежде, чем он открывает глаза, а затем встречается со мной взглядом. Он начинает смеяться, и я тоже улыбаюсь.

– Могу я спросить, какого хрена ты творишь? – выдыхает он между смешками, что заставляет моё сердце зайтись от удовольствия.

– Тсс, – шепчу я, пытаясь утихомирить его. Моя мать стала гораздо внимательнее с моей "исповеди" в понедельник. И она бы обалдела, если бы узнала, что Джерард провёл эти две предыдущие ночи так же, как и эту.

Он выбирает самый лучший способ замолчать - накрывает мои губы своими и целует до тех пор, пока его приступ смеха не затихает. Затем он, как и я садится на колени. Наши колени соприкасаются, и его рука на моём бедре, но я не чувствую себя неудобно.

– Ну, так что ты творишь? – спрашивает он снова.

Может быть, эта позиция, в которой мы сидим, или его рука на моей ноге, возвращают меня в ту ночь, когда мне было девять, а Оуэну одиннадцать, но я чувствую себя просто маленьким ребёнком. Мы перешёптываемся, как будто рассказываем друг другу секреты, хотя на самом деле просто стараемся сохранить в тайне его присутствие.

– Пытаюсь разбудить тебя, – признаю я. – Но я не собирался падать с кровати.

– Неугомонный, – усмехается он. – Но тебе удалось меня разбудить.

Мы ещё немного смеёмся, прежде чем он встаёт и подходит к своей сумке, стоящей около моего стола. В течение нескольких следующих минут он высовывается из окна, куря сигарету. Я лежу на кровати, холодный воздух, заходящий из окна, посылает по моей коже мурашки. Джерард, высовывающийся из окна в одних трусах, его взлохмаченные чёрные волосы, серо-голубые завитки сигаретного дыма вокруг его лица... это просто так чертовски сексуально. Так что я смотрю на него, зарабатывающего себе рак лёгких, и мы оба просто молчим. Затем он гасит сигарету о подоконник, закрывает окно, и присоединяется ко мне, лежащему на кровати.

Я уже снова довольно сонный, а он садится на мои бёдра и целует меня своими губами с привкусом сигаретного дыма. Его грудь, холодная от зимнего воздуха, прижимается к моей, и по спине бегут мурашки. Хоть я, наверное, и умру от пассивного курения, всё равно зарываюсь носом в его волосы, вдыхая запах сигаретного дыма и шампуня с ароматом жасмина. Его ледяные пальцы медленно спускаются по моим бокам, но оставляют ожоги.

Нет ничего лучше, чем глубокие, наркотически опьяняющие сонные поцелуи в час ночи. Когда вы так устали, что просто хотите снова уснуть, но его губы словно колыбельная которую вы хотите дослушать до конца. Она продолжается и продолжается, словно продлится вечность.

(Вечность.)

В комнате всё идеального тёмно-синего оттенка, будто ночное небо затопило комнату и закручивается вокруг нас, как завитки сигаретного дыма. Его глаза, словно калейдоскоп, постоянно меняющиеся с огненно-карих на тёмно-зелёные, внимательно разглядывают моё лицо. Он называет это запоминанием, я называю это любовью. Я знаю, что это правда.

– Мы всё ещё здесь, – шепчу я, когда его губы мягкими поцелуями спускаются к моему пупку, а затем поднимаются обратно, и он дарит мне долгий поцелуй. Это до сих пор удивительно, что я здесь, и он здесь, и мы здесь вместе.

– Мы всё ещё здесь, – соглашается он без вопросов и колебаний.

***

Однажды, когда я ждал маму в её офисе, то листал один журнал, сидя в приёмной. Вероятно, это было что-то вроде Родитель-Параноик Дайджест или Еженедельник Для Психов. Одна страница была полностью посвящена статистики. Я не запомнил всего, потому что большинство из этого было про то, сколько людей умирают на пляжах США от торговых автоматов (13 человек, и это только в США), или про то, что только половина толстых девочек в Америке поступают в колледж. Но одна вещь почему-то застряла в моей голове. Может быть потому, что мне тогда было только одиннадцать. Это была статистика о том, сколько детей похищают. Не инопланетяне.

В эту ночь пятницы я стараюсь немного поспать. Школы не будет ещё в течение двух недель, потому что Рождество в следующий четверг, и у нас сейчас каникулы. Так что я стараюсь уснуть, мои веки тяжелеют, и становится всё труднее и труднее держать их открытыми. До тех пор, пока я не слышу громкий стук в своё окно. Вдруг эта давно забытая статистика всплывает в моей голове, и я сразу же начинаю задаваться вопросом, что если я стану 80 001.

Окно открывается, потому что тот, кто находится за стеклом на плоской крыше, по-видимому, мастер взлома защёлок. Я думаю о том, что нам действительно нужно поставить более прочные замки в доме. А потом кто-то буквально кувырком влетает в комнату, размахивая своими конечностями. Одна его нога задевает мою тумбочку, от чего стакан воды, стоящий на ней, летит на ковёр, проливаясь. Он пролетает через кровать и приземляется на пол.

А потом абсолютно всё стихает.

Крик замирает в горле, забивая мои дыхательные пути. Непонятная тёмная масса поднимается с пола, и со стоном падает на мою кровать, сжимая руку на моей голени.

– Тсс, Фрэнки, это всего лишь я, – шепчет он невнятно.

Моя желудок в панике сжимается, пока я покрываюсь холодным потом. А затем из-за занавесы жирных волос выглядывает лицо Джерарда, блестящее, бледное и потное.

– Джи, ублюдок, ты решил меня убить? – выдыхаю я, прикладывая руку к дико бьющемуся сердцу. В то же время я радуюсь, что не похищен каким-нибудь сумасшедшим похитителем, а просто атакован этим мальчиком, сидящим передо мной на кровати.

– Я люблю тебя... – бормочет он, а затем чуть подаётся вперёд, пристально на меня глядя.

Я признаю, что это немного путает меня. Мой мозг, кажется, совершенно теряет способность мыслить после этих трёх слов, а сердце замирает, потому что это всё ещё достаточно ново для моих ушей.

– Красивый малыш, – шепчет он, даря мне небрежный поцелуй.

На секунду я замираю, а затем резко разрываю поцелуй. Что-то не так, его губы с привкусом виски. Его голова падает на мою грудь, и на меня попадает его дыхание.

– Фу, ты пахнешь, как пивной бочонок, – вскрикиваю я, отталкивая его от себя.

Джерард заваливается на спину, громко смеясь. Он выглядит ужасно расстроенным, его глаза остекленели, и блестят от алкоголя, плескающегося за радужкой.

– Ты пил? – шепчу я. И я ничего не могу с собой поделать, я чувствую себя преданным. В последний раз Джерард был пьян, когда запутался. Запутался насчёт нас и того, что происходит, когда он продолжал пытаться привлечь меня. Что путает его сейчас?

– Я просто гулял с друзьями.

Друзьями. Он гулял с друзьями.

Я понимаю, что даже не знаю его друзей. Это одна из тех вещей, о которых я не потрудился подумать. У Джерард есть жизнь помимо попыток расшевелить меня? Эта мысль даже не приходила мне в голову. До этого момента.

И это слово "друзья". Майки использовал это слово в тот раз, когда Джерард оказался вдрызг пьяным. Я тогда спросил у Майки, куда он ушёл. "Вероятно, к одному из его друзей". И мы все знаем, что скрывается под этим словом. Его друзья. Его ёбари. Разве между этим есть большая разница?

– Ты гулял с друзьями, – повторяю я, моя голос тусклый и безразличный, я чувствую, как распространяется онемение, – и поэтому ты в гавно пьяный. Ты приехал сюда на машине?

Он кивает, но выглядит неуверенным. Как будто он пытается через алкоголь донести мои слова до своего мозга, и вникнуть в них. Злюсь ли я на него?

О, я в ярости.

– Что если бы ты разбился? Что если бы ты потерял контроль над управлением? Что если бы ты попал на обледеневший участок дороги и врезался в дерево или ещё что-то и валялся, замерзая и умирая, а я даже не знал об этом? Что если бы ты умер? – мой голос непроизвольно повышается, но я всё ещё стараюсь говорить потише, чтобы никто в доме не проснулся.

– Но я же не умер, – бормочет он, пытаясь улыбнуться. Его улыбка исчезает, когда я не улыбаюсь в ответ. – Посмотри, Фрэнки, я жив. Я здесь.

Я вырываю свою руку из его, когда он пытается подтащить меня ближе к себе. Он нервный и раздражительный, его глаза бегают, а кожа на ощупь такая горячая, будто его нервы горят огнём.

До меня, наконец, доходит.

– Под чем ты? – спокойно спрашиваю я.

Джерард слабо усмехается и трёт нос.

– Что ты имеешь в виду, Фрэнки? Я просто немного выпил.

Я пихаю его в грудь, когда он наклоняется ко мне, затем встаю с кровати и прохаживаюсь около своего стола. Думаю об уроках здоровья, о наркотиках. 

– Не ври мне. Только, блять, не ври. Под чем ты? – повторяю я.

Его глаза не останавливаются на чём-то одном, они остекленевшие, а его рука просто не перестаёт подрагивать. Как будто он под током. Он выглядит как комок натянутых нервов.

– Ты вдохнул кокс, да? – наконец спрашиваю я. Это единственный вопрос, который мне ни в чём не поможет. Единственный вопрос, который не нуждается в ответ. – И не беспокойся насчёт того, чтобы соврать мне, Джи, ты только потеряешь время.

Ему не нравится мой тон. Я понимаю это по тому, как подрагивает его нижняя губа. Он хочет, чтобы я называл его Джи, но только не тогда, когда я зол на него. Он ненавидит, когда на него кричат. Я знаю это, потому что теперь я знаю его почти так же хорошо, как он знает меня. Эта улица с двухсторонним движением, так что мы даже не заметим, как опустимся оба.

Он шепчет:

– Прости, – а затем продолжает быть печальной дрожащей кучкой нервов. Его лоб прижат к коленям.

Он снова подвёл меня.

– О чём ты думал? – спрашиваю я. Мой мозг усиленно работает, пытаясь понять, что делать.

– Я не знаю, – бормочет он.

– Ты идиот, знаешь это?

– Знаю.

Так что сейчас мы сидим бок о бок на моей кровати, он не отошёл от белого порошка, алкоголя и того, что он делал со своими "друзьями", а я жду того, пока он развалится, чтобы я мог убрать все кусочки.

Я мысленно заявляю себе, что действительно не хочу больше говорить с ним этой ночью, так что ложусь и поворачиваюсь к нему спиной. До тех пор, пока он ничего не добивается от меня, он может остаться на ночь. Я не хочу, чтобы он садился за руль, потому что он, наверное, просто убьёт себя. Всё, что нам остаётся, – это переждать ночь.

– Фрэнки, – хнычет Джерард. Его рука змеёй обвивается вокруг моей талии, трясущаяся от кокаина, который заставляет его кровь гореть. – Не сердись на меня.

– Слишком, блять, поздно.

Печально то, что я знаю, что собираюсь простить его. Я знаю это. Завтра утром он будет улыбаться и называть меня Пэнси, поцелует меня в губы, а я по-любому прощу его.

– Пожалуйста, – просит он.

Я поворачиваюсь и смотрю в его покрасневшие глаза, которые умоляют меня сказать, что всё в порядке.

– Я люблю тебя, Джи, – шепчу я, касаясь его лица, – но иногда ты чертовски всё усложняешь.

Его чувства отображаются на лице. И маска рушится.

– Прости. Прости...

Я поворачиваюсь обратно лицом к стене, чтобы не видеть его глаз, которые будут продолжать кромсать моё сердце на куски. Его потрескавшиеся и холодные губы касаются моего уха.

– Пожалуйста, поцелуй меня. Поцелуй меня, дай знать, что ты меня не ненавидишь, – умоляет он.

Я не ненавижу его. Я не думаю, что смог бы ненавидеть его вне зависимости от того, что он выпил, вдохнул или сделал. Я не думаю, что смог бы ненавидеть его. Но я всё равно не могу его поцеловать. Этой ночью я просто не могу заставить себя его поцеловать.