Слова отдаются эхом в небольшом пространстве его автомобиля. Они так чертовски громко звучит в моих ушах, ревут и ударяют по моему мозгу. Как грёбаный звонок будильника.

Проснись, блять, Фрэнки! Ты только что сказал мальчику, что любишь его!

Срань господня.

На лице Джерарда застыло что-то между ухмылкой и взглядом, полным шока. Ну да, это почти достаточно смешно, чтобы посмеяться, не считая того, что в том, что я сказал, нет ничего смешного. В том, что я только что сказал. Я тупица или как? Вот мы, разделяющие идеальный момент в его машине, и я должен был ляпнуть это весомое признание. Ляпнуть, когда он ведёт себя так чертовски хорошо по отношению ко мне.

– О, Боже, – бормочу я, чувствуя себя так, будто меня сейчас вырвет, моё лицо начинает гореть, а живот делает сальто назад. Бабочки внутри бушуют. – О, Боже, – повторяю я, с трудом поднимаясь с его колен и возвращаясь на своё место. Мои руки так сильно дрожат, что я даже не могу открыть эту грёбаную дверь.

Он просто сидит в своём кресле, довольная ухмылка украшает его лицо. Господи, он выглядит таким самодовольным. Действительно, почему бы и нет? Он же грёбаный Джерард Уэй, и парень, которому я только что признался... признался, что люблю его. Когда мне, наконец, удаётся открыть дверь, я практически выпадаю на тротуар. Я кое-как восстанавливаю равновесие, держась за верхнюю часть двери. Думаю, мне просто нужно убраться отсюда. Любой повод, чтобы уйти. 

Офис мамы не так уж и далеко. Я вижу его отсюда. Я пойду пешком.

Так что я начинаю идти в том направлении. Ну, на самом деле больше бежать. Да, ладно, я бегу. И на самом деле не к офису, но примерно в том направлении. Я слышу, как хлопает дверь автомобиля и звук шагов по заснеженному тротуару позади себя, но я просто бегу не поднимая глаз.

– Фрэнки, чёрт побери, остановись, – зовёт Джерард.

Я бегу вслепую, и люди сворачивают, чтобы не натолкнуться на меня. Всё, о чём я могу думать, – я всё испортил. Я, блять, взял всё, что у нас было, и просто разрушил. О чем я вообще думал?

Дело в том, что я не думал. Да я даже не понял, что был тем, кто сказал это. Даже не понял, что слова вылетели из моего рта. Чёрт, я даже не знаю, что означают эти слова.

Я чуть не падаю, когда кто-то натыкается на меня сзади, но парень просто оборачивает руки вокруг моей талии и тянет меня назад, так что я не могу больше бежать, даже если попытаюсь. Джерард очень тяжело дышит, не привыкший бегать так быстро, и, безусловно, сказываются несколько лет курения. Он задыхается, крепко обхватывая меня сзади.

– Боже, какого чёрты ты убегал? – кричит он, глубоко вдыхая через нос.

Я пытаюсь вырваться, но для такого худого парня у него чертовски сильные руки. Затем я чувствую это ужасное позорное чувство, поднимающееся вверх, как будто пузырь в моей груди лопнул, чувство, жгущее кожу на моём лице. Следующее, что я понимаю, - я задыхаюсь, а он расплывается перед моими глазами, текут слёзы. И они не просто вытекают, нет, они наводнением стекают по моим щекам. Я ловлю себя за тем, что утыкаюсь лицом в его куртку и рыдаю, пока мои глаза не высыхают. Джерард выглядит так, будто он не имеет понятия, что ему делать, и я не могу его винить. Я грёбаный сумасшедший, вот и всё.

– Тсс, тсс, успокойся, – шепчет он, опёршись подбородком о верхнюю часть моей головы. Одной рукой он крепко прижимает меня к себе, другой успокаивающе гладит по затылку. – Фрэнки, всё в порядке. Всё в порядке.

Джерард мягко отцепляет мои руки от своей куртки, и сжимает их в своих собственных. Затем, он вытирает моё лицо большим пальцем, и целует в лоб.

– Я всегда знал, что ты убежишь, – смеётся он тихо, – но я думал, что это произойдёт потому, что я скажу это первым. Ты такой храбрый, – шепчет он. – Я пытался найти способ сказать тебе это в машине, но не мог. Я хотел перестраховаться, боялся напугать тебя. – Он улыбается, прикусывая губу. – Предполагаю, я в любом случае тебя напугал.

– Прости, – быстро отвечаю я. – Я не хотел просто... я не хотел просто ляпнуть это. Прости. Прости. – Я думаю, что это всё, что я могу ему сказать. Я извиняюсь за то, что гублю такой момент.

– Что, хочешь взять слова обратно?

– Нет! – практически кричу я, затем понижая свой голос. – Нет, нет, я не хочу.

– Ты уверен?

– Да.

Джерард мягко целует меня в губы. А потом его рот оказывается около моего ухо, и едва шевеля губами, он шепчет:

– Я люблю тебя.

Моё сердце сжимается, а затем становится таким огромным, что я уверен, что оно сейчас выскочит, окропляя мои внутренности кровавой любовью. Я обнаруживаю, что мои губы невольно растягиваются в самой широкой улыбке, которой я когда-либо улыбался. Я чувствую, будто кричу, пока мой голос не становится хриплым, а горло не разрывается в клочья. Я чувствую, будто танцую, хоть я и недотёпа, и, вероятно, просто спотыкаюсь о собственные ноги.

Я просто открываю рот, чтобы ответить. Но выходит совсем не то, что предназначалось.

Он снова шепчет:

– Я люблю тебя.

И я слышу свой ответный шёпот:

– Я боюсь.

***

В офисе моей матери, как в грёбаном ледниковом периоде. Так было всегда, ещё с того времени, как я был ребёнком. Так что даже когда Джерард отъезжает, а я захожу в офис, по-прежнему кажется, будто я на улице. У них круглый год работают кондиционеры. Неудивительно, что все пациенты здесь психи.

Мои зубы стучат, пока я поднимаюсь в лифте на шестой этаж, где находится офис моей мамы. Я такой чертовски счастливый, что подпрыгиваю на пятках весь путь вверх. Когда лифт звенит и двери раздвигаются, я выхожу и иду по коридору к двери с золотой табличкой:

Я вхожу, и меня с улыбкой приветствует секретарша, потому что мы знаем друг друга с тех пор, как мне исполнилось три. Раньше я часто приезжал на работу вместе с мамой, и её секретарша Ким всегда рассказывала мне истории, не давая заскучать.

– Привет, Кимми, – говорю я, широко ей улыбаясь. – Мама там?

– У неё сейчас пациент, Фрэнки, но ты можешь остаться здесь и подождать, если хочешь, – отвечает Кимми.

Но я уже подхожу к двери кабинета. Я слышу, как она разговаривает с пациентом, спрашивая у него, почему он думает от него ушла жена. Когда я открываю дверь и проскальзываю внутрь, она кидает на меня убийственный взгляд, мол, как и почему я её прерываю, и что я такого натворил. Я просто усмехаюсь и сажусь на диван, где пациент не может меня увидеть.

Мама продолжает своей сеанс, записывая что-то в блокнот, в то время как бедный парень рассказывает практически всю историю своей жизни. Но она продолжает на меня поглядывать, анализируя мои нервные движения и улыбку, которая, кажется, никогда не сойдёт с моих губ.

Парень, наконец, уходит, продолжая рыдать о своей жене, и я выхожу в ту часть офиса, где она принимает пациентов. Я ложусь на кожаный диван, который так и говорит: "Пожалуйста, расслабляйся. Легче решать проблемы, когда ты чувствуешь себя комфортно". Она остаётся сидеть в своём кресле, по-прежнему держа блокнот на коленях.

– Фрэнки, что ты здесь делаешь? – спрашивает он, глядя на свои часы. Она говорит мне, что у меня есть ещё пятнадцать минут до её следующего сеанса.

Я делаю глубокий вдох. И смотрю ей прямо в глаза.

– Мама, я гей.

Очевидно, это не то, о чём она думала, я собираюсь рассказать. Её губы складываются в идеальную букву "О", а брови приподнимаются. 

– Э-э... – она не может подобрать слова.

– Я знаю, что ты это как бы уже знала, – продолжаю я, потому что боюсь потерять свою храбрость, если сейчас остановлюсь. – Ты знала это, потому что у меня никогда не было девушки, и ты знала это, когда Джерард пришёл ко мне в гости. Ты знала это с того времени, как он появился рядом со мной.

Она кивает головой, как бы поощряя меня продолжать. Я понимаю, что это самый правдивый разговор с мамой, который был у меня за все эти годы.

– Прости, что я не сказал тебе раньше. Это не потому, что я думал, что ты перестанешь меня любить, потому что я знал, что ты бы всё равно любила меня.

– Я всегда буду любить тебя, Фрэнки, – шепчет она, улыбаясь мне.

– Я знаю, мам, я знаю это. – Я делаю глубокий вдох. – И я люблю Джерарда.

Её улыбка становится шире.

– О, Фрэнки. Ты счастлив?

Я киваю.

Ещё один глубокий вдох.

– Я сожалею о том, что сделал с Оуэном. – Ну, это не правда. Совсем нет. Потому что в субботу вечером я сказал маме по телефону, что Оуэн и я подрались, и я ударил его кулаком в лицо. И после этого, я отправился к Джерарду. Я никогда не говорил, что это Джерард выбил из него дерьмо. А Оуэн был слишком труслив, чтобы признаться в этом хотя бы самому себе.

И я уверен, что абсолютно не жалею об этом.

Вопить. Кричать. Ругаться. Моя мать не делает ни одну из этих вещей. Ни одну. Она встаёт и обнимает меня.

– Фрэнки, меня это не тревожит. Я знаю, что это вероятно делает меня ужасной матерью, но я не хочу врать тебе. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. И если Джерард делает тебя счастливым, то я на 100% поддерживаю тебя.

Я вспоминаю тот подслушанный разговор между Джерардом и мамой.

И я обнимаю свою маму, думая о тех сокровенных словах, которые я сказал Джерарду, а он сказал мне их в ответ, и понимаю, что я нашёл его. Я был потерян, но теперь я найден.