Гибкая и словно ластящаяся к руке, сделанная цельной без рукояти, плеть грела ладонь Фрэнка. Она не была длинной, и когда юноша остановился и отпустил свёрнутые кольца, кончик глухо встретился с грубыми досками пола. Джерард вздрогнул – тот, кто пришёл к нему, был уже достаточно близко, и по его мышцам на спине и ягодицах было заметно – мужчина борется с напряжением, пытаясь расслабиться. По белой спине словно прошла судорога, мимолётно пронесшаяся по коже, и снова всё затихло. Только руки его были напряжены, Джерард словно подтянул на них всё свое тело, заставляя Фрэнка снова ненадолго забыться в этом странном тумане. Внутри фургона отчётливо и густо пахло можжевельником.
Когда юноша взял с ближайшей стены короткий упругий хлыст с широкой кожаной хлопушкой на конце, Джерард тихо скулил сквозь сжатые зубы. В этой неторопливости он видел пытку и не предполагал, что вошедший человек просто терялся от того, что же делать дальше. Первое действие самое тяжёлое, и решиться на него изначально – большой подвиг для неопытного. Но мужчина не знал этого. Он ждал не пыток, а боли. Мечтал о ней, надеясь, что она поможет привести в какое-то соответствие состояние его души и тела. Его воспалённая голова не давала покоя, щедро потчуя образами умирающих друг за другом близких людей, стоило ему лишь немного забыться сном. Это выбивало из колеи и заставляло шарахаться от каждой тени. Он лишь молился, чтобы Фрэнк, его мальчик, не заметил ничего. Он не знал, как бы стал объяснять своё поведение.
Переложив плеть в другую руку, Фрэнк провёл кожаным кончиком-лопаткой по ноге связанного мужчины, поглаживая внешнюю сторону бедра. Ягодицы того тут же напряглись, следом расслабляясь. Как же юноша хотел говорить! Если бы его рот мог не закрываться, он бы озвучил все мысли, все развратные, горячие мысли по поводу того, каким сейчас он видел Джерарда. О, если бы он мог! Но он лишь сильнее закусил губу и, проведя прямо под ягодицами, переключился на внутреннюю сторону широко разведённых бёдер, поглаживая и похлопывая их, заставляя мужчину дышать часто и жарко и почти срываться на короткие всхлипы от предвкушения.
«Вы так открыты сейчас, mon sher, - говорил в своей голове самым томным и тихим голосом Фрэнк, поднимаясь от колена выше, - вы прекрасны, словно породистый арабский жеребец, особенно тут», - он скользнул кожаной лопаточкой вперёд, касаясь подобранной мошонки, и повёл её вверх, неторопливо двигая основанием хлыста, с замиранием сердца наблюдая, как тот проходит меж ягодицами. Сердце юноши забилось пойманной птицей, а голова словно закружилась, и он, не отдавая себе отчёта в действиях, вдруг коротко и хлёстко ударил по упругому окружию, оставляя на коже яркий алый след, точно повторяющий форму широкого наконечника.
- М-м… - глухой отзвук, единственное, что не удержал Джерард за сомкнутыми губами. Фрэнк и подумать не мог, что голос, обычно столь спокойный и рассудительный, может звучать так… вдохновенно и развратно? Даже занимаясь любовью, мужчина будто никогда не отпускал себя до конца. А Фрэнк каждый раз отдавался настолько, что плохо помнил детали своего поведения. Зато сейчас он мог наслаждаться. Не столько властью, в коей совершенно не нуждался, сколько невероятным, таким необычным, не видимым ранее состоянием любимого. Джерард говорил, кричал своим телом, становясь в этот момент таким открытым для всего, как никогда ранее.
Второй удар пришёлся на соседнюю ягодицу. И ещё один, и после множество рассыпались рядом, как получалось – Фрэнк не считал, он крайне плохо соображал, отвлекаясь лишь на то, чтобы как следует работать кистью и попадать в середину мягких окружий. Стараясь, чтобы удар был достаточно сильным, точным и без излишеств. У него не было никакого опыта, но то, как красиво расцветали ягодицы алым, как по спине Джерарда бегали мурашки, а сам мужчина чуть подтягивался на руках и поджимал пальцы ног, говорило о многом.
Он остановился только когда почувствовал неприятное онемение в кисти, когда обе ягодицы мужчины были точно полностью распустившиеся цветки мака. Судорожный вздох-всхлип Джерарда отчетливо прозвучал в повисшей тишине. Мужчина чуть склонил голову набок и уткнулся носом в своё предплечье, и Фрэнк было подумал, что перестарался, но, набрав больше воздуха грудью, тот сначала еле слышно, а затем громче повторил:
- Ещё! Этого мало…
Юноша вздрогнул. Он уже перешагнул грань страха и неуверенности, но то, каким умоляющим тоном просил Джерард, было чересчур. Взяв себя в руки, он бегло осмотрелся по стенам фургона. Забытая в другой руке витая плеть уже не виделась ему таким уж хорошим выбором. Фрэнк чувствовал, что любимый просил его о количестве боли, а никак не о её глубине. И он очень сомневался, что сможет правильно орудовать короткой тонкой плетью. Это могло перерасти во что-то, чего никто из них двоих не хотел.
Взгляд юноши упал на семихвостую короткую плётку, висевшую с другой стороны. Лоскуты кожи даже на вид казались эластичными и были не слишком узки, без узлов и свинца. Посчитав, что это именно то, что нужно сейчас, Фрэнк снял её с гвоздя и, примерившись к рукояти, вернулся обратно к Джерарду.
- Ну же… - прошептал тот в предплечье, и юноша, на мгновение прикрыв веки и сглотнув, замахнулся.
Он лишь представлял, как это делать, но не имел понятия, правильно ли действует сейчас. Первый удар вышел слишком слабым и смазанным. Лоскуты словно обняли спину Джерарда пониже лопаток и безвольно опали вниз. Тот вздрогнул, белая спина с едва заметными розовыми полосами пошла мурашками. «Господи, я будто щекочу его», - с досадой подумал Фрэнк. Сделав поправку на эластичность хвостов и на вес плети, юноша осмелел. Следующий удар был ощутимее и вернее, мужчина судорожно выдохнул и подтянулся на руках.
- Да… ещё, Фрэнки… Так же…
У Фрэнка всё потемнело перед глазами. Джерард понял... Он понял, потому что тот действовал слишком неопытно. И сейчас он… поддержал его? Встрепенувшись, юноша снова замахнулся: уже смелее, вспоминая правильное движение кистью и предплечьем.
Удары-объятия, точно голодные вертлявые змеи, с хлёстким шипением целовали спину мужчины, оставляя на ней сначала розоватые, а затем более глубокие алые следы своих тел. Фрэнк замахивался, вдохновлённый сладкими стонами-всхлипами Джерарда, и метко отпускал плеть гулять по лопаткам, спине и пояснице, заставляя мужчину вздрагивать и подтягиваться к кольцам в потолке. Они оба словно обезумели. Джерард просил «ещё», а у Фрэнка темнело перед глазами от тона этого голоса, который он никогда прежде не слышал. Он сводил с ума, забираясь под самую кожу и прокладывая там новые ходы.
Фрэнк очнулся, когда Джерард невыносимо громко и экзальтированно вскрикнул: - Да!..
На его спине алое слилось с алым, некоторые росчерки слабо оттенялись россыпью красных точек. Плеть вывалилась из ослабевшей от ужаса кисти Фрэнка, он рухнул на колени перед мужчиной, обхватывая его руками за бёдра, зарываясь носом в горячие алеющие ягодицы. Его пальцы совершенно случайно задели что-то – такое обжигающее и твёрдое, что юноша широко распахнул глаза от удивления. Джерард громко простонал, когда его мальчик словно по наитию обхватил изнывающую без внимания, почти готовую излиться эрекцию пальцами и дерзко провёл по ней, будто проверяя – не сон ли это? Мужчина никогда не возбуждался от боли прежде. Она нравилась ему – при особом настроении и в разумных пределах, но никогда до этого он не испытывал ничего подобного.
В тот момент, когда он понял, кто же на самом деле за его спиной, его окатило лавиной из множества противоречивых эмоций. От негодования на обман Ромэна и желания приказать Фрэнку уйти до всепоглощающей, до слёз на глазах, жалости и ненависти к себе. До стыда, нервно разливающегося по щекам. Но потом он словно увидел со стороны: себя, распятого и совершенно беспомощного, так жаждущего наказания за всё, в чём он виновен. И Фрэнка – наверняка смущённого, испуганного, уже поднявшего на него руку и сделавшего это не так уж плохо для первого раза... И что-то внутри него перевернулось, рухнуло с огромной высоты и разбилось, расплескалось тысячей острых стеклянных брызг. Он обмяк и решил довериться своему мальчику, просто плыть по течению. И в какой-то момент неожиданно сам для себя ощутил всё приливающее, переплетённое с хлёсткими ударами возбуждение. Он представлял сосредоточенное, раскрасневшееся и чуть вспотевшее широкоскулое лицо Фрэнка, то, как несколько темных прядей прилипли к влажным вискам, и хотел его всё сильнее, наравне с той невыразимо прекрасной болью, что лишь прибывала.
И сейчас, когда пальцы Фрэнка обхватили его, Джерард почти окунулся в первобытный, без каких-либо границ экстаз, желая лишь одного – кончить и потерять сознание, забыться и забыть. Забыть всё, всё, всё…
Осмелев, Фрэнк задвигал рукой по обжигающему пальцы, невозможно твёрдому органу, ощущая щекой, как трясёт от близости вершины его любимого. Стоны из его рта смешались с хрипами и всхлипами, и юноша, теряя рассудок, жадно и с наслаждением впился зубами в напрягающиеся всё больше мышцы ягодицы. Он кусал снова и снова, и зализывал оба следа-полумесяца языком, заставляя кожу покрываться мурашками и блестеть в неверном свете догорающих свечей в то время, как его рука двигалась, не останавливаясь, по подрагивающей эрекции. И единственное, о чём мечтал Фрэнк сейчас, - было видеть лицо Джерарда. Видеть его, раскрасневшегося, с прилипшими ко лбу прядками чёрных волос, видеть, как его тонкие пересохшие губы издают эти невероятные звуки, а острый, словно челнок в ткацком станке, кадык, дёргается, когда тот сухо сглатывает.
Мужчина вздрогнул последний раз и начал изливаться. По его телу проходила судорога за судорогой, и Фрэнк счастливо дышал, прижимаясь щекой к искусанной ягодице, пытаясь удержать в скользких пальцах обжигающий пульсирующий орган. Тело Джерарда, подвешенное на чугунных кольцах, как марионетка, словно танцевало, пока окончательно не успокоилось и не обмякло, расслабляясь.
Выдохнув, юноша на несколько секунд закрыл глаза. Он не представлял, хорошо ли справился с отведённой ему странной и довольно тяжёлой ролью. Он просто был счастлив, что всё это уже закончилось. Сумбурно оглянувшись по сторонам, он увидел свёрнутую простынь, лежащую на небольшой табуреточке в углу.
- Сейчас, любовь моя, - прошептал он, с трудом поднимаясь на ноги и путаясь пальцами в мудрёных узлах на запястьях Джерарда. Замерев и подумав, он переключился на узлы на лодыжках, так Фрэнку показалось правильнее.
Едва ноги мужчины оказались свободны, он осторожно обернул его простыней и освободил руки. Пальцы дрожали и не слушались, но Фрэнк был настойчив. Без пут тело Джерарда показалось безумно тяжёлым, он совершенно не стоял на ногах, и, покачнувшись, Фрэнк вынужденно уложил его на пол, набок.
Сняв черную повязку с закрытых глаз, юноша провёл кончиками пальцев по лицу любимого, убирая со лба, висков и щёк прилипшие влажные прядки. Ресницы мужчины задрожали, и тот медленно, но открыл глаза.
Фрэнк с облегчением вздохнул и, наклонившись, оставил осторожный, точно извиняющийся поцелуй на сухих губах. Те так и остались сомкнутыми, но хотя бы чуть подались навстречу.
- Подожди немного, любимый, - негромко попросил Фрэнк. – Мне придётся позвать Ромэна, чтобы тот помог перенести тебя в покои. Я просто… не справлюсь с этим сейчас, - сказал юноша. Джерард только молча смотрел на него, словно не понимал. Не дождавшись ответа, Фрэнк отвернулся и собрался встать, как вдруг его мягко взяли за запястье.
- Прости за это всё, мой ангел, - едва слышно просипел мужчина.
- Тише, - Фрэнк остановил его, прикладывая палец к чуть колючей коже губ. – Ты можешь думать что угодно, но я понимаю… так хорошо, как никто другой, - негромко ответил он и, поднявшись с пола, медленно пошёл к выходу.
Терпкий, смоляной аромат можжевельника остался за спиной, и только выйдя на свежий воздух, Фрэнк понял, насколько же он вымотан. Он позволил себе зайти в тень между фургонами и просто постоять в относительной тишине из отдалённых обрывков музыки и людских голосов, прислонившись бёдрами к огромному колесу повозки. А затем одёрнул одежду и пошёл к всполохам костров на поиски Ромэна, которому, как юноша был уверен, не придётся ничего долго объяснять.
****
Путь с табором до Лиона был долгим и довольно однообразным. Цыгане не торопились, у них не было чётких временных рамок. Путь был их жизнью, и они не делили жизнь на «дорогу» и «остановки». Для них всё было равноценно важно. Фрэнк же, стремящийся поскорее покинуть Францию, томился ожиданием.
Забрав из поместья баронессы фон Трир всё необходимое, включая содержимое нескольких тайников, двое мужчин отправились с табором. Джерард недомогал несколько дней подряд, и почти весь путь до Лиона провёл в сладком беспамятстве на многочисленных ярких тюфяках в небольшом фургоне, который выделили им на время поездки. Он просил юношу гладить его по голове и читать вслух «Одиссею», иногда нараспев повторяя только что услышанные от Фрэнка строки на греческом. Ближе к ночи его лихорадило, но травы, которые для него заваривала старая цыганка, мать Ромэна, прекрасно помогали, успокаивая и расслабляя мужчину. Фрэнк волновался так, словно у него на руках больной ребёнок. Прежде Маргарет заботилась о них всех, теперь же… Теперь друг у друга есть только они одни. И юноша уже давно съел бы себя самобичеванием, но то отрешённо-спокойное, словно посветлевшее лицо любимого, когда он спал, и ясный взгляд грязно-зелёных глаз, когда бодрствовал, вселяли в него уверенность, что всё было правильно.
За весь путь Джерард видел Лейлу несколько раз мельком, потому что даже на стоянках они не отходили далеко от своей повозки, но так и не решился подойти к девушке. Что-то мешало ему сделать этот шаг, и он искренне надеялся, что Фрэнк поймёт его, когда тот расскажет ему. Если он расскажет…
За день до Лиона Джерард пришёл в норму, немало обрадовав своего мальчика. Фрэнк не корил себя, но был довольно напряжён всё то время, пока мужчине нездоровилось.
Прощание с Ромэном запомнилось быстрым и тёплым. Мужчина подарил беглецам вторую лошадь, потому что на одном Кронце Джерарда они бы далеко не уехали. Уэй долго спорил и препирался, предлагая за коня деньги. Ромэн только отшучивался, посмеиваясь, и говорил, что будет скучать по неугомонному старому другу. В итоге Джерард оставил небольшой мешочек с наличными в фургоне, в котором они с Фрэнком путешествовали, и со спокойной душой продолжил свой путь в сторону Андорры.
Почему-то, вместе с прощанием с цыганами, к Фрэнку снова пришло яркое и тоскливое осознание того, что их прежняя жизнь окончена, и ничто больше не держит их в этой сошедшей с ума стране.
- Вперёд, - лишь улыбнулся Фрэнк. – Пускай наша новая жизнь будет счастливой…
- Она будет потрясающей, - прервал его мужчина, - обещаю тебе.
Они останавливались в городках лишь на ночлег и чтобы перекусить и накормить лошадей, меняя перевалочные пункты, словно состоятельная мадемуазель – перчатки жарким летним днём. Сен-Шамон, Анноне, Прива, Обена, Флорак… Все эти городки слились в единую, яркими, неряшливыми мазками накиданную картину, не оставив в памяти мужчин ничего особенного. Чем дальше они уезжали от Парижа, тем спокойнее и пасторальнее становилась местность. Тем больше один городок напоминал другой, вызывая стойкое чувство дежавю. В какой-то момент, почти совершенно отчаявшись, Фрэнк и вовсе подумал – а не спят ли они? Есть ли на самом деле эта цель, и не привиделась ли им в неверном ночном свете та дарственная от самой почившей королевы? Но он предпочитал стойко помалкивать, наблюдая за уверенным, то и дело расцветающим при взгляде на него улыбкой лицом Джерарда.
Проблема настигла их в городке с названием Сен-Пон, буквально за сутки до того, как они должны были добраться до Пиренеев и Андорры. Юноша до сих пор не знает, как назвать это. Откатная волна, обманная ремиссия? Он проснулся ночью в пустой постели от сдавленных глухих стуков и рыданий. Их номер был самым роскошным и состоял из спальни и гостиной. Поднявшись с кровати, Фрэнк пошёл на звук приглушённых подвываний.
Он нашёл Джерарда на полу за мягким диваном. Словно дикое животное, тот забился в скрытное место между окном и мебелью и, обхватив себя руками за колени, качался в неком трансе, то и дело ударяясь головой о стену. Джерард плакал, и его трясло так ощутимо, что Фрэнк, тут же схвативший мужчину руками и прижавший к себе крепким объятием, не сразу смог совладать с этим тремором. Щека и шея сразу стали влажными от слёз, едва Фрэнк прижал любимого к себе, удерживая от новых ударов и тряски.
- Они не оставляют меня, - шептал Джерард. – Не оставляют, что бы я ни делал. Снова приходят и смотрят так, словно я мог что-то изменить… Не оставляют меня…
Фрэнк только молча поднял его и отвёл в их кровать, обхватывая и прижимая к себе так крепко, как это вообще было возможно. Их цель, их спокойная жизнь была так близко, они не имели права сдаваться сейчас. Джерард не имел права давать волю своим страхам. И Фрэнк не собирался позволять ему этого.
Именно в ту ночь, успокоившись, Джерард тихо попросил:
- Возьми меня, Фрэнк… Займись со мной любовью так, как я делаю это с тобой. Прошу тебя…
Юноша не любил вспоминать об этом. Сначала он даже подумал, что ему послышалось. Но Джерард был раздавлен. В его голосе сквозило что-то такое, отчего бросало в дрожь, и Фрэнк, хоть и совершенно не представляющий, чего именно хочет любимый, согласился.
Он не любил вспоминать ту их ночь. Не потому, что она была плоха или неудачна, нет, отнюдь. Фрэнк никогда не забудет этот опыт, но и вспоминать о нём – выше его сил. Потому что всё, произошедшее тогда, больше напоминало первую помощь, терапию, какой-то жертвенный акт, одновременно наносящий и залечивающий раны. Они поменялись ролями, и Фрэнк, не раз прежде фантазирующий, каково же это – чувствовать Джерарда так, понимал, что при всей невозможной остроте и сладости ощущений не желает повторять это часто.
Парадоксально, но лишь потому, что это было слишком больно.
****
Двое всадников на вороном и тёмно-сером конях стояли перед въездом на кипарисовую аллею, в конце которой вдалеке смутно угадывались очертания светлого двухэтажного дома. В сумраке вечера оглушающе стрекотали кузнечики, а в воздухе томно и одуряюще пахло маслами цитрусовых и тёплым дыханием такого близкого сейчас моря. Оба мужчины были усталы и измотаны, но ни один из них не решался ехать дальше, под сень остроконечных кипарисовых вершин. Вокруг небольшого поместья, насколько хватало глаз, раскинулись необъятные, чуть запущенные мандариновые рощи. Это можно было бы назвать плантацией, если бы не странная заброшенность этих садов. Они выглядели дикими. Но в окнах на первом этаже горел свет, и это вселяло некоторую надежду.
- Кажется, мы добрались? - поёжившись, спросил Фрэнк. Они совсем недавно миновали шумную, наполненную бурлящей жизнью Валенсию и ехали по побережью, по высокому холму, а внизу сонные волны ласково лизали широкий песчаный пляж, на котором не было ни души. Юноша, не видевший моря столько лет, был невозможно впечатлён.
- Именно так, Фрэнки, ангел мой. Мы добрались… - мужчина неуверенно улыбнулся. Последнее время он был как никогда твёрд, и если приступы паники и терзали его до сих пор, он не подавал виду и держался молодцом.
- Мы… будем счастливы тут? – с надеждой спросил юноша, вглядываясь в светлые окошки в конце кипарисовой аллеи.
- Больше, мой мальчик, - мягко ответил Джерард. - Тут мы будем спокойны. И будем любить друг друга так, как нам это нравится. Думаю, это не так уж и мало.
Серьёзно кивнув, Фрэнк тронул своего серого в тёмных подпалинах жеребца, и тот первый ступил на поросшую сорняками гравийную дорожку. К нему присоединился словно восставший от долгого и болезненного сна Джерард.
Перед ними миражами из будущего неверно стояло то множество дней, наполненных работой и хлопотами. Дней, которые им суждено прожить плечо к плечу. Но сейчас существовала лишь запущенная дорога меж двух стройных рядов кипарисов и крохотная надежда, что там, за закрытыми на ночь дверями поместья Mandarino, их, возможно, всё же ждут.
Это еще не конец, но я уже плачу, и я не пойму от счастья за такой относительно счастливый конец для мужчин или от горя, потому что все когда нибудь заканчивается, и вот мой дорогой и прекрасный Аноним подходит к концу.. Осталась всего одна глава, даже эпилог. Даже не верится.. Ох, честно, тяжело мне. Скорее всего, это жалость к себе и собственным чувствам, но я не могу остановить слезы, я понимаю, что затягивать нельзя тоже и этот конец он идеален для этой истории, но осознание этого неизбежного конца приводит меня в паническое состояние.. Я оторвусь на эпилоге. Навиа, спасибо тебе, просто огромное.
Вот уже почти конец. Я прям чувствую его.... Одновременно хочется, чтобы он настал и чтобы наоборот не приходил никогда. Все-таки больно отпускать... Я вообще не умею отпускать, а тут приходится... Надеюсь, что В Испании они начнуть жизнь с чистого листа и все у них будет хорошо, ведь жто именно то, чего они заслуживают после всего того, через что они прошли. Спасибо.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
