Как же я хочу спать. Ох, кто-нибудь, откройте мне веки! И тем не менее, я своё слово сдержала - раннее утро воскресения и новоиспечённый Аноним. Всем приятного аппетита.
Часть 17.
Фрэнк просыпался в своей кровати очень медленно и болезненно. Приехав от Шарлотты уже под утро, почти прилетевший на крыльях удовлетворения и любви, он не чувствовал ни меток на своём теле, ни тревоги, только на заднем фоне его сознания маячило постоянное ощущение какой-то вселенской, всеобъемлющей усталости. Он ощущал себя бренной оболочкой, лишённой всех внутренностей и костей, поэтому, кое-как раздевшись и уложив ее на кровать в своей комнате лицом в подушки, юноша счастливо вздохнул и покинул этот мир, точно нырнув в глубину лесного чёрного омута.
Сейчас же сквозь ещё смеженные веки пробивался свет давно уже не утреннего солнца, слышались тихие, немного шаркающие шаги и звуки раскрываемых портьер – Маргарет пришла будить разоспавшегося негодника, не дождавшись его к завтраку.
Тело давало знать о себе тупой, тянущей и пульсирующей в некоторых местах болью. Шею и запястья саднило, а внутренности со стороны спины горели огнём – то ровно, то вспыхивая очагами резкой боли. Неторопливо приходя в себя и начиная думать, Фрэнк позволил себе заключить, что вряд ли согласился бы на подобное по своей воле, зная, насколько нездоровым будет чувствовать себя после. Хотя… обнажённое, пышущее жаром и податливое со сна тело Джерарда рядом совершенно точно исправило бы это его мнение в противоположную сторону.
Юноша довольно, так и не открывая глаз, улыбнулся своим мыслям и попробовал потянуться, напрягая руки и ноги, пытаясь оценить масштабы катастрофы. От неприятных ощущений хотелось стонать, но он не позволял себе издать ни звука, поэтому испуганный и ошарашенный голос Маргарет почти над ухом прозвучал так ясно в тишине комнаты и застал его врасплох.
– Господи Боже, Святые угодники и Дева Мария! – пролепетала женщина, и Фрэнк резко раскрыл глаза. Маргарет смотрела на него, стоя у самого края кровати, и от ужаса прикрывала рот своей пухлой, отчётливо пахнувшей слоёным сдобным тестом, ладонью. – Что это такое, Франсуа? Кто это сделал?
Ощущая, как накатывает запоздалое понимание, Фрэнк опустил глаза. Его жилистое, худощавое тело было прикрыто одеялом только до половины, и женщине открывались все следы преступления, что он совершил прошлой ночью: грубые, почти лиловые засосы по всей груди, откровенно спускающиеся до самого низа живота, запястья с явными следами связывания… То, что она лицезрела на его шее, он боялся и представить. Судорожно натягивая одеяло до самых глаз, юноша запоздало понял, что попался. Он молчал и смотрел на Маргарет испуганными, ошалевшими от такой эмоциональной побудки, глазами. Он боялся. Он боялся до смерти, что Маргарет тотчас же пойдёт и расскажет обо всём Джерарду. Она любила наставника и была верна ему настолько, насколько это вообще возможно. Она не позволила бы Фрэнку так играть с ним, не позволила бы хоть что-то делать за его спиной. Джерард был всем для Маргарет, больше, чем хозяином, больше, чем мальчиком, вытащившим её из плена, холода и голода Парижских улиц. Он был почти богом, и Фрэнк, ощущая холодную испарину липкого страха, закрыл глаза от предвкушения её вердикта – пропал? Всё кончено? Ему предстоит уйти, покинуть этот дом и никогда больше не попадаться на глаза никому из его обитателей?
В созданной им самим темноте было тихо, и нависшее над кроватью грозовое молчание затягивалось. Затем он почувствовал, как перина прогнулась под весом пышной фигуры, и его начало отпускать: медленно, почти ощутимо, точно из тела вытягивали жилы, но от этого становилось только легче и спокойнее. Если женщина не взорвалась сейчас, то самое страшное миновало. А со всем остальным он уж как-нибудь справится.
– Ты был у Шарлотты? – строго и тихо спросила Маргарет. Фрэнк ещё молчал: его язык просто отнялся и никак не двигался после перенесённого страха. – Можешь не отвечать, я – не глупая наивная девочка, милый, и давно об этом догадывалась. Ты умело, совсем по-взрослому заметал все следы своих ночных похождений, мой мальчик, но я не могла не заметить, как сладко и долго вы спите с Жераром после этих балов. Только тебя я приходила будить, так или иначе, а Жерар мог позволить себе спать столько, сколько захочет. Он знает, что ты бывал там? Вы… вы были вместе на балах и… после них? – неуверенно, словно боясь ответа, спросила Маргарет, и в комнате снова стало неуютно от тишины.
– Д-да… – еле слышно вздохнул Фрэнк, не сразу совладавший со слипшимися губами.
– О, Матерь Божья… – женщина была не на шутку взволнована ответом и даже теребила в ладони край одеяла. – Жерар знает, что это… ты? Что именно ты был с ним?
– Нет… Марго, прошу тебя…
– Господи Боже, Франсуа! – женщина порывисто встала с кровати и отошла к ближайшему окну. Откуда столько грации и плавности в этом пышном, затянутом в фартук с рюшами, теле? – Как ты мог, мальчик… Зачем? Ох, ну что же ты натворил? Ты же не думаешь, что Жерар погладит тебя по голове, если узнает обо всём? – Фрэнк машинально отметил это короткое «если», а не «когда» в её речи, а это означало только одно: Марго не станет рассказывать хозяину об увиденном. Как же хотелось обнять её! От облегчения, неизвестно откуда взявшиеся слёзы затопили глаза и в две дорожки начали стекать к подушке. Юноша мелко затрясся от беззвучных рыданий – напряжение отступало, и реакция измождённого бурной ночью тела была предсказуема.
– Ох, милый… – Маргарет вновь подошла к кровати и села на её край, запуская руку в шелковистые каштановые волосы, охлаждая горячечный лоб и то и дело вытирая с лица ручейки слёз. – Ну-ну, будет тебе…
– Марго, прошу тебя, – шептал Фрэнк, слепо тыкаясь в нежность почти материнской руки, – прошу, ради всего святого… Не говори ему! Не говори Джерарду ни о чём! Я сам… когда-нибудь, когда буду готов. Я сам расскажу. Но не сейчас. Я больше никогда не поеду к Шарлотте, я давно решил, что вчера был последний раз. Я так сожалею о том, что мне пришлось обманывать его…
Сейчас он казался не более, чем нежным и потерянным мальчиком: с бледным лицом и продольной отметиной на шее, соперничающей по яркости со следами от укусов на плечах и кровоподтёками, худенький, с покрытым испариной лбом в обрамлении размётанных по молочно-белой подушке волос. Такой Фрэнк вызывал жалость, сочувствие и желание дарить ему тепло и утешение. Дарить так много, пока он не перестанет дрожать и плакать, пока не перестанет быть таким бледным и потерянным на этой большой и вычурной кровати под алым балдахином.
– Просто скажи мне, зачем всё это? – с тихой грустью спросила Маргарет, поглаживая бьющуюся на виске мальчика венку. – Тебе было любопытно? Интересно?
Фрэнк молчал, собираясь с силами. Интерес и любопытство и рядом не стояли с тем жгучим и ноющим чувством, что толкнуло его на эту авантюру.
– Я люблю его, Марго. Это была единственная возможность быть с ним, не связывая его узами и чувствами, не ощущая кожей, что к тебе относятся несерьёзно, забывая, что есть хоть какие-то преграды для того, чтобы быть вместе. Чтобы любить друг друга не только душой, но и телами. Мне всё равно, как он относится ко мне. Потому что я люблю Джерарда так сильно, что готов умереть за одну такую ночь, что провёл с ним у Шарлотты.
Фрэнк закончил и почувствовал, что пуст. Он сказал это, и слова, обретшие вес в тишине покачивающейся на свету мельчайшей пыли, больше не давили на грудь, не разливались свинцом по внутренностям. Он выдохся, его опорожнили, как сосуд, и теперь было всё равно. Хотелось только полежать вот так в покое ещё немного, не шевеля ни пальцем, – может, тогда ноющая боль, снедающая его тело, немного уляжется и даст ему дышать полной грудью?
Маргарет молча разглядывала лицо отчаянного мальчишки, что тяжело дышал в кровати рядом с ней. Казалось, что он силился сделать глубокий вдох, но что-то мешало этому. Он говорил очень серьёзные вещи и делал это с такой искренней интонацией, что женщина, повидавшая крайне много за свою ещё не слишком долгую жизнь, верила ему. Если бы в невозможной небесной лотерее призом была искренняя, настоящая ночь с Джерардом, а платой – смерть, Фрэнк и правда пошёл бы на подобную сделку. Его туго сжатые кулаки с остро белеющими костяшками и упрямо сжатая линия губ являлись очевидным доказательством этого. Мальчик не красовался и не подбирал красивых слов – он на самом деле был до смерти влюблён, и женщина, питавшая к нему самые тёплые материнские чувства, ощущала уходящий, не вылившийся резкими словами, гнев. Словно волна, почти набравшая силу, так и не обрушилась на берег, а плавно покатилась назад, возвращая всё на свои места: и камни, и водоросли, и порывисто снятую с места морскую раковину.
Любовь всегда перекраивает мир под себя, и уж точно не ей, одинокой женщине средних лет, судить о том, что было правильно, а что – нет в поведении этого бедного мальчика. Маргарет лучше многих знала, насколько Джерард мог быть жесток. Насколько мог быть холоден и беспощаден, когда прятался за выдуманной им же самим маской и прикрывался принятыми «на трезвую голову» решениями. Печали Фрэнка только начинались, но она почти ничем не могла помочь ему, раз он сам выбрал для себя такую непростую, тяжёлую дорогу. А ведь мог бы взять в жёны любую девушку из своего круга и обзавестись семьёй, нарожать детишек и жить себе припеваючи, лишь бы только схлынули эти тревоги и беспокойство, навеянные революцией…
– Сегодня тебе лучше полежать и как следует отдохнуть, мой маленький Франсуа, – ласково сказала женщина, предвкушая, как тело юноши дёрнется в порыве встать и протестовать. Она ловко поймала его ладонью и опрокинула обратно в кровать, удерживая в таком положении, чтобы он не вздумал снова чудить. – У тебя жар, мой хороший, а это значит, что где-то началось воспаление. Если ты сегодня не отлежишься, то загремишь в постель на неделю, а прикрывать и подыгрывать тебе столько времени, не отвлекаясь от дел, у меня вряд ли получится. Ты понимаешь, чем это опасно?
Фрэнк, чуть помедлив, кивнул. Конечно, он понимал. Лучше «заболеть» на день и дать своему телу вынужденную передышку, чем подводить Маргарет и заставлять Джерарда волноваться, интересоваться и приходить к нему в комнату и вообще обращать на него больше внимания, чем это необходимо для сохранения тайны. Это было очень, очень опасно. Маргарет права, впрочем, как и всегда. Ох уж эти мудрые женщины…
– Лежи, мой мальчик. Я вернусь с отваром ромашки и специальной мазью на масле календулы. Надеюсь, с остальным ты сам справишься?
– Конечно, – смущённо пролепетал Фрэнк, покрываясь лёгким румянцем – то ли от температуры, то ли от подтекста простого вопроса.
– Вот и молодец, вот и умница, – и женщина, накрыв его одеялом до самого носа, вышла из его покоев.
****
Джерард неторопливо просыпался в своей спальне в особняке Шарлотты. Его разбудил хлопок закрывающейся двери. Лёгкие шаги несли кого-то к его кровати, и он быстро, по-хищному, вырвался из мира грёз; мужчина всегда спал чутко, более того – воспитывал эту полезную способность с детства, как только оказался на улицах Парижа и прибился к шайке таких же голодранцев, как и он. Крепко спать в такой компании было равносильно случайной смерти от острого лезвия гильотины, а он никогда, никогда не собирался умирать раньше положенного ему времени.
– Ох, Шарлотта, – облегчённо сказал он и тут же, расслабившись, упал обратно в многочисленные подушки. Его Ангела уже не было рядом с ним, и постель с той стороны давно остыла, что было не мудрено: в широкие окна за занавесками гляделось уже полуденное улыбчивое солнце. Конечно, он покинул его. Маленький павший Ангел, позволивший запятнать себя и практически лишить крыльев, кричащий от боли и наслаждения. События прошедшей ночи вставали перед глазами яркими масляными картинами, и приятные ощущения, сливающиеся с обычным утренним возбуждением, едва не уволокли его обратно в уютную дрёму. Сквозь трепещущие ресницы он различал силуэт женщины, уже сидевшей на его кровати против света, и думал о том, что стоило бы повторить отыгранный ночью сценарий чуть позже, когда юноша с янтарной брошью, такой чувственный и открытый, придёт в себя и заскучает от обычных ласк.
– Прости, что разбудила тебя, милый, – Шарлотта склонилась над сонным обнажённым телом, закутанным в простыни – Джерард не выносил одеял и излишнего тепла, – и невесомо поцеловала его в сухие после сна губы, – но уже полдень. У тебя не назначено встреч на сегодня? Не думай, я не лезу в твои дела, просто беспокоюсь. После балов ты бываешь несколько… не в себе, – и она коротко и мелодично хихикнула, что не слишком вязалось с её довольно женственной и даже строгой внешностью. – Бурная выдалась ночь?
– Более чем, – зевая, ответил мужчина и решительно раскрыл глаза, потягиваясь. Простынь, прикрывающая чресла, всё сползала, пока женщина не схватила со спинки кровати ажурно выплетенное покрывало и не набросила его сверху. – Ох, уволь меня от зрелища тебя без одежды с утра, фу, как не стыдно. Ни капли уважения! – Шарлотта изображала неподдельное негодование, но в глазах плясали зелёные нахальные огоньки, а это означало игру. Джерарда приглашали поиграть, но он был настроен только на словесные баталии. Двигаться не хотелось.
– А когда-то тебе нравилось моё голое тело по утрам, – игриво ответил он, скидывая покрывало на пол вместе с простыней и текучим движением переворачиваясь на живот, являя миру ягодицы цвета сливок. Он вёл себя настолько беззастенчиво только потому, что был уверен в нескольких вещах: в Шарлотте, с которой его уже много лет связывали крепкие узы дружбы настолько крепкой, что она почти ощущалась кровным родством, и в том, что его поймут верно, не расценивая лёгкий и ни к чему не обязывающий, почти всегда присутствующий в их общении флирт как приглашение лечь к нему в постель. Они спали когда-то давно, когда Джерард только начинал своё восхождение при дворе, и отношения их завязались именно после этого. Возможно, они даже испытывали тогда некую страсть друг к другу, но всё это закончилось так же быстро, как и началось: мужчина был непреклонен по части мнения о долгосрочных отношениях с кем бы то ни было.
– Ох, Джи, ты бы ещё вспомнил Исход и Моисея, раздвигающего воды*. Это было так давно, что, кажется, я как старуха на краю мира – сижу у своего медленно разваливающегося дома и смотрю, как перед моим крючковатым носом пролетают эпохи и цивилизации, вызывая только головную боль и одышку. Зато ты выглядишь как кот, объевшийся сметаны прямо из кринки и избежавший наказания. Ох, что это у тебя тут? – она чем-то зашелестела, и Джерард открыл один глаз, чтобы посмотреть, что происходит. В руках Шарлотты красовался белый конверт, и женщина выразительно прочитала:
– Il mio amato torturatore**… Ох, многообещающе, – с улыбкой сказала она, когда мужчина, одновременно заворачиваясь в простынь, вырвал из её рук тиснёную бумагу, пахнущую теми же сводящими с ума духами, что и его ночной пленник, его любовник, его чудесная и волшебная находка.
Джерард внутри весь дрожал – какая неожиданность и как это странно – получать письмо после подобной ночи. А ещё больше его начинало колотить от осознания того, что он сам, по долгу службы исчезая из покоев своих «клиентов» задолго до рассвета, порой оставлял на подушках подобные, пахнущие его телом, послания, в которых вежливо заверял адресата в своих восторгах от проведённого вместе времени и затем витиевато, так, чтобы только находчивый смог прочесть это между строк, выражал надежды, что они больше никогда не встретятся.
Нервно вскрывая не полностью запечатанный конверт, он жадно заскользил взглядом по красивым, но написанным странным почерком, строчкам. Те были аккуратны, но как-то бездушны и слишком чисты, будто их писали загодя, а не второпях перед самым уходом… Странно. Мужчина не встречал подобного почерка раньше. Такой бы точно запомнился. И почему оно адресовано на итальянском? Разве он когда-либо говорил, что знает этот язык? Хотя… Возможно, он неосознанно начинал выражаться по-итальянски? Такое случалось с ним, когда он чувствовал себя на вершине блаженства после разрядки и был расслаблен, рассеян и не работал над заданием в этот момент.
Шарлотта следила за тем, как живо отзывалась на читаемое мимика мужчины. Сначала он довольно щурился, не поспевая за желанием глаз заглотить текст целиком, словно наживку для рыбы, затем лицо Джерарда стало потерянным. После пришло какое-то осознание, но оно не избавило красивый лоб от скорбных поперечных морщинок между соболиными бровями. А под конец было видно совершенно отчётливо, что мужчина разочарован, разбит и даже растоптан – и Шарлотта боялась потревожить его и вздохом: сейчас Джерард был несработавшей пороховой бочкой с полностью обгоревшим фитилём и мог рвануть в любой момент.
Что же там, в этом письме?
А мужчина всё скользил и скользил по таким родным буквам итальянских слов. Он уже давно осознал смысл написанного, но всё не хотел верить. Было тяжело и больно, но ощущение чего-то нереального, злой шутки судьбы не оставляло его.
Его Ангел писал, как хорошо было ему в объятиях мужчины каждый раз, когда они встречались.
Его Ангел писал, что никогда и никто не доставлял ему столько боли и удовольствия, сколько получил он вчера.
Его Ангел писал, что его мир никогда уже не станет прежним после их встреч.
Его Ангел просил прощения за то, что исчез так внезапно, и говорил, что они больше не увидятся. Никогда.
Его Ангел писал о том, что он обручается с названной ему в жёны девушкой и вместе со своей семьёй бежит из Франции в Польшу, скрываясь от гильотины революции.
Его Ангел благодарил за каждую сказочную минуту от всего сердца и в самом конце подписывался как «Il tuo anonim»***.
Джерард выпустил лист из ослабевших пальцев и невидящими глазами смотрел в сторону распахнутого Шарлоттой окна. Женщина стояла у створок, и лёгкий ветерок играл с прядями медных волос и оборками простого, но очень изящного кремового платья. Она, молча и сочувствующе, наблюдала за затуманенным взором и несинхронными, как у сломанной заводной куклы, движениями Джерарда. Содержание письма расстроило его, и говорить что-либо в данный момент было излишне.
Джерард не чувствовал тела, только пустоту пониже раскалывающейся головы. Будто запоздалое похмелье накатило, и он мучился им в десятикратном размере. Мужчина был не готов. Он всегда сам устанавливал временные границы любых отношений и оказался совершенно не готов к тому, когда их определил кто-то другой. Так вот как это… Вот насколько больно получать отказ от того, с кем совершенно не хотел расставаться… Что ж. Стоит запомнить это ощущение получше и жить дальше. Для начала – попытаться обрести управление над своим телом и как-то встать с кровати, умыться и…
– Джерард… Джи, – Шарлотта нежно положила свою тёплую ладонь на обессиленно упавшую руку мужчины и чуть сжала его пальцы своими, – приходи в себя и спускайся завтракать. Хотя в моём поместье уже время обеда, для тебя я всегда придерживаю самые лакомые блюда с завтрака. Я жду тебя внизу, милый, – сказала она и тихо вышла вон, прикрыв за собой дверь.
Чувствовать настроение мужчины и понимать, когда надо быть стальной и настаивать на своём, а когда – просто промолчать и дать ему время самому во всём разобраться, было неотъемлемым и важным умением Шарлотты, позволяющим так долго сохранять их с Джерардом дружбу, не надоедая своевольному и переменчивому Уэю. Всё наладится, её друг сильный. Очень сильный, нужно лишь дать ему немного времени и личного пространства без свидетелей, чтобы он мог недолго побыть слабым и уязвимым, но так, чтобы ни одна живая душа не видела этого.
Джерард вернулся домой только к ужину. Кроме Поля и Маргарет никто не встречал его, и отсутствие жизнерадостного и доброго, с такой привычной чувственной улыбкой, Фрэнка его озадачило.
– Где Фрэнки? – спросил он за столом у Маргарет, когда тот не спустился к ужину.
– Ох, Жерар, ему сегодня нездоровится, и он поел раньше. Сейчас, наверное, спит, – женщина врала крайне редко и не испытывала сейчас совершенно никакого удовольствия, хоть и умела манипулировать словами и мимикой мастерски.
– Нездоровится? – Джерард нахмурился. Что это за день такой, неприятная новость одна преследовала другую, цепляясь за хвост. – Что с ним?
– Кажется, простыл. У него жар и горло болит. Работал на улице вчера, помогал мне с садом, наверное, там и просквозило, – невозмутимо, но с нотками тревоги за мальчика, выдала Маргарет, доедая жаркое. Поль просто молча орудовал ножом и вилкой и предпочитал быть слушателем, но не участником разговора. Он вообще считал, что лучше не говорить за едой. Но также знал о мнимой «простуде». Мужчина не собирался становиться соучастником этого «заговора», оказавшись им невольно, когда помогал Маргарет набирать ванную и затем вести расцвеченного отметинами, еле переставляющего ноги мальчика из комнаты. Поэтому сейчас он только молчаливо ел и предпочитал не участвовать в диалоге.
– Ох… – печально и обеспокоенно выдохнул Джерард. – Я зайду к нему. Нам нужно обсудить планы, потому что завтра я еду ко двору. Помнишь, я говорил, что королева доверяет мне свою дочь, десятилетнюю Луизу? Это огромная честь и ответственность, срок пришёл, и завтра я привезу её сюда. А перед этим я должен хоть что-то предложить на суд Её Величеству Мариэтте… Болезнь Фрэнка так не вовремя…
– Я уверена, что ему станет лучше после сна. Жерар, поешь спокойно и отдохни, а я сама зайду к Франсуа. Думаю, он будет в состоянии дойти до библиотеки и обсудить с тобой ваши таинственные планы.
После ужина, когда Джерард поднялся наверх, в свой кабинет, Маргарет оставила Поля приводить кухню в порядок, а сама, с нехарактерной для такого тела грацией и быстротой, взлетела по лестнице к комнате юноши. Фрэнк спал и ничего не ел с обеда, но это было ничто по сравнению с тем, что ему предстояло выдержать вечер общения и планирования в обществе Джерарда в плохом настроении.
– Неужели я не могу не пойти? – стонал полусонный Фрэнк, но Маргарет была непреклонна: – Не можешь. Будь мужчиной, Франсуа, ты должен помочь Жерару. Завтра он едет в Лувр, и Её Величество королева Мариэтта ждёт от него хоть каких-нибудь идей. Ты не можешь его так подставить.
– Ох, ладно, ладно, Марго, перестань. И так голова раскалывается. Я сам знаю, что должен. Лучше подскажи, как мне быть с этим и этим? – и он вытянул голые травмированные запястья вперёд и мотнул головой, убирая с очерченной ожогом шеи волосы.
****
– Войдите, – ответил Джерард на стук в дверь библиотеки, где сидел за дубовым столом и пил крепкий, сваренный без сахара, кофе. Перед ним лежали изрисованные линиями и знаками листы, а на полу, перед столом, их, скомканных и отброшенных вниз за ненадобностью, обитало ещё больше.
Фрэнк скорее медленно втёк в двери, чем вошёл в них. На его тонкой шее был повязан тёплый шерстяной шарф, делая из скуластого симпатичного юноши совсем уж зелёного мальчишку, а длинные рукава домашней рубахи свисали почти до кончиков пальцев. Мальчик заходился в сухом кашле, был бледен и по-настоящему выглядел больным.
В груди Джерарда что-то сочувствующе-томно сжалось от его такого уязвимого вида и мягко трепыхнулось обсыпанными пыльцой крыльями. Мужчина вздохнул и постарался абстрагироваться от этого тёплого ощущения. Им надо работать. Много, много работать.
– Добрый вечер, Джерард. Простите, я немного расклеился. Можно, я прилягу здесь? Я смогу обсуждать и даже писать что-то, если понадобится, – быстро и тихо проговорил Фрэнк, не дожидаясь, пока мужчина пригласит его присесть – сегодня это было бы совершенно невозможно.
– Конечно, Фрэнки. Как тебе будет удобнее. Ты думал над тем, как мы провернём наше дельце?
Фрэнку было не очень хорошо, но он успел поразмыслить обо всём. Ходы и комбинации его роли уже сложились в голове и были четкими, верными, прекрасными. И теперь, тщательно продумывая всё ещё на раз, юноша начал говорить, то и дело для правдоподобности отвлекаясь на кашель.
Джерард слушал, кивал, многое записывал. Порою что-то критиковал, и тогда Фрэнку приходилось вступать в спор, на который у него еле хватало сил. В результате он настолько отвлёкся от того, что должен изображать больного простудой, что в какой-то момент перестал терзать свою глотку кашлем. Спохватившись, мимолётно взглянул на Джерарда, но тот был так погружён в их план, что ничего не видел и не слышал вокруг себя. Что ж, это не могло не радовать…
Время клонилось к полуночи, и юноша, уставший от долгих разговоров, начал медленно, но неостановимо уплывать в сон.
– Фрэнки?
– М-м?
– Завтра я привезу Луизу. Дочь королевы Мариэтты. Помнишь, я говорил тебе?
– Угу… – новость немного взбодрила, но не оказалась достаточной, чтобы вырвать Фрэнка из лап сна. Юноша немного волновался по поводу того, что очень скоро в их поместье станет на одного жителя больше. Но об этом можно было подумать и завтра. Последнее, что он успел почувствовать, лёжа на софе у дальней стены в библиотеке, – это нежный и тёплый поцелуй сухих губ, коснувшийся лба и глаз:
– Постарайся подружиться с ней. И выздоравливай скорее, мой мальчик. Твой план чудесен, мне не терпится продумать последние детали и привести его в действие. Спи сладко.
_________________ * Шарлотта отсылает нас к выдержкам из Ветхого Завета. ** В переводе с итальянского: «Моему возлюбленному мучителю». *** Ваш аноним (ит.)
Обожаю Анонима. Преклоняюсь перед автором. Потом обязательно сяду за Ваши другие работы, ибо качество письма на высоте. Как всегда велеколепно, волнительно, интригующе, интересно и захватывающе. Жду этой завязки, так заинтригована, что слов нет! Вдрхновения и времени Вам <3
очень много о сне^^ видимо, подсознательно)) такая спокойная глава. немного тревожная, но все же тихая. не ожидала я как-то, что Фрэнки так сильно будет помечен. но ожидала того поцелуя от Джерарда засыпающему Фрэнки. как же сладко... раньше постоянно чувствовала досаду от того, что Джерард ведь и правда ни о чем не догадывается. вот ни на грамм. а сейчас наступило волнение. потому что у мистера Уэя появился шанс обо всем догадаться. немножечко дать волю мыслям, допустить что-то неправильное - и он сложит этот паззл, хотя бы без уверенности, но сложит! глава спокойная, но ведь что-то надвигается, верно? спасибо тебе огромное, не представляешь, как я ждала этой вкусности-сладости! ты большая умница, вот правда. счастья тебе много-премного!^^
hactie, милая, уррааа! Ты прочла, а значит, можно выкладывать новую главу! Надеюсь, она будет завтра! Так приятно писать, зная, что есть люди, которые так трепетно ждут, спасибо тебе за это! Меченвй Фрэнки - ох, этого стоило ожидать. Шелк сильно обжигает кожу, тем более такую белую и нежную, как у Фрэнки. Да и укусы, как бы ты ни старался, но в порыве страсти оказываются более ощутимыми, чем ты можешь предполагать. Вобщем, Фрэнк огреб по полной, и теперь будет приходить в себя денек минимум :-)
Только после твоих слов поняла, что про сон и правда много, ыыы))) на самом деле подсознательное, черт...
Ох, я бы предпочла, чтобы эта история с Аонимом канула в лету, и Джи вообще ничего и никогда не узнал. Но так. Выйдет... честно, я пытаюсь отсрочить этот момент как можно больше, не намеренно, но это будет не самое приятное, мягко говоря, что между ними происходило.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
