CHAPTER 28

I don't have plans and schemes,
and I don't have hopes and dreams
I don't have anything
since I don't have you.     

Словно жалкая копия человека, которой мне не посчастливилось быть до встречи с Фрэнком, я полулежал на постели с початой бутылкой виски в руке. На той самой постели, что служила нам с Фрэнком на протяжении почти месяца, и которая всё ещё хранила его клубничный аромат. Как уснуть одному? Как можно спать, не обнимая его, не чувствуя прикосновения мягких волос, не наблюдая, как он спокойно дышит и улыбается во сне, пока мои собственные глаза не поддадутся усталости?

И потом… ради кого я просыпаюсь, работаю, возвращаюсь домой… живу? Да, я могу продолжать жить для себя, но так проще сказать, чем сделать. В тот момент я не мог найти иных причин. Я жил ради Фрэнки. Это вовсе не значит, что мне пришлось поломать свою жизнь из-за него, у меня её попросту не было до встречи с ним. Он стал смыслом, опорой и поддержкой.      

Не осознавая того, он помог мне больше, чем кто-либо. Когда бы мне ни было плохо, просто видя его улыбку, я чувствовал себя лучше. Благодаря ему, я узнал, что можно радоваться мелочам. Он научил меня истинной любви: любви без похоти; любви, которой не нужен секс.

    В тот самый момент, когда я осознал меру счастья, оказавшегося в моих руках, полностью преобразовавшего мою жизнь, его вырвали из моих пальцев. Именно тогда, наконец, почувствовав, что никакие будущие трудности (я был уверен, их не мало впереди) нам не страшны, пока мы вместе… Я снова остался один.

Мне нужен Фрэнк, и я знаю, насколько сам нужен ему. Я вижу, как хорошо парню, когда мы вместе, наши отношения не причиняют ему никакого вреда. Фрэнк стал лучше, счастливее. Почему никто этого не замечает? Почему моя мать не обратила внимания на этот факт, вместо того, чтобы использовать заезженное «такого рода отношения не пойдут Фрэнки на пользу»? Наша любовь не бесполезна, любовь всегда приносит пользу.

Почему я так слабо сопротивлялся? Почему я не смог остановить её? Я хотел, но это повлекло бы новую перебранку на глазах у парня. Что, конечно, для него крайне нежелательно. Теперь я задавался вопросом: что было бы меньшим злом?

Сомнения продолжали вращаться в моей голове, янтарная жидкость продолжала испаряться.

На второй бутылке в голове помутнело, мысли путались. Тело налилось свинцом, казалось, я могу проделать дыру в матрасе. Эмоции перемешались, меня начали мучить сомнения: может, моя мать была всё же права. Но алкоголь не заглушил боль, она осталась там - в глубине моего сердца.

Боль, гнев, отчаяние. Я хотел утопить их, но всего лишь сбил себя с толку, лишив возможности думать нормально, но чувства никуда не исчезли.

Я потерял счет времени, оставаясь в таком состоянии, когда чувствовать ты всё ещё может, а думать – уже нет. Не представляю, когда последние эмоции покинули мое сознание, и я провалился в такую сладкую сонную кому, в беспамятстве которой и пребывал, пока острая боль в животе не вернула меня к реальности. С дикой болью и отвратительным вкусом во рту, я открыл глаза; холодный пот мгновенно промочил одежду насквозь, мои ноги угрожали подкоситься, как только мне удалось опустить их на пол.

Голова кружила, пока я, спотыкаясь, преодолевал путь от кровати до туалета. Обняв комфортную прохладу фарфора, я неистово опустошил свой желудок в унитаз. Цепляясь за раковину, мне удалось подняться, умыть лицо и прополоскать рот. Избавившись от одной боли, я почувствовал возвращение другой, более смертельной.

 Когда я вернулся на кухню, чтобы скрыть следы предыдущей ночи, часы    приветствовали меня, показывая десять утра на дисплее. Сегодня пятница, а это значит, я невероятно опаздываю на работу. Где Рэй? Почему я не слышал его звонка? Почему он не в доме, раз у него есть ключи?

«А, должно быть мама звонила ему», - я ответил вслух. Как я выживу в этой звенящей тишине? Опять в мою голову вернулись мысли о Фрэнке и обо всём, чем мы обычно занимались с ним; глаза ещё раз защипало от слёз.

Я понимал, мне нужно быть сильным. Фрэнки не должен видеть в какую развалину я превратился, когда мы следующий раз увидим друг друга. Потому что я увижу его снова, мне нужно увидеть его. Никто не сможет запретить мне проводить время с моим сладким мальчиком, моей любовью. Эта мысль, эта надежда была единственной причиной, чтобы не сдаваться, но одной её не достаточно. Он должен быть здесь, рядом со мной.

Голова нечеловечески болела, и завтракать вовсе не хотелось, поэтому я просто сидел, тупо уставившись в стену. Секунды, минуты, часы? Я не мог сказать.

Сквозь безумный туман моего жалкого похмелья, барабанных перепонок достиг звук, который нельзя было перепутать ни с чем другим. Звук, который раньше раздражал меня, пока Фрэнки не научил его любить. Дверной звонок из фиолетовых, полупрозрачный бусин оповещающее зазвенел, и я бросился к двери так быстро, насколько мне позволяло разбитое тело.

 Это не галлюцинация? У входной двери, складывая мокрый зонт (я даже не понял, что на улице дождь), стояла моя мама. Рядом с ней, пытаясь избавиться от уродливого синего дождевика, был Фрэнки. Мой Фрэнки. Его спутанные волосы, бледное личико, опухшие, красные, беспокойные глаза.

 - Боже мой, детка… ты здесь! – я шагнул к нему и крепко обнял, отрывая парня от пола. По началу он никак не отреагировал, но мгновенье спустя, его ноги сцепились на моей талии, а дрожащие руки – за шеей. Его сладкие губы отчаянно впечатались в мою щеку.

- Я с-скучал, Джи, т-так сильно… Я х-хочу остаться с т-тобой, п-пожлуйста, с-скажи ей…, - он говорил шёпотом, от чего его было едва слышно. Он никогда не упоминал, как скучал по своим друзьям, больнице и даже Грейс. Здесь и сейчас он признался, что соскучился, пробыв всего лишь одну ночь вдалеке от меня.

- Ты даже не представляешь, как я скучал по тебе, Фрэнки…, - я посмотрел на Донну, которая всё ещё стояла в безмолвии, устремив на меня стеклянный взгляд, в котором читалось сожаление. Я не хотел упрекать её, вызывая тем самым новый спор, но глаза предательски выдали мои эмоции, отчего она огорченно опустила лицо.

 - Прости, Джерард, мне очень жаль. Я последовала своему первому порыву. Увидев, насколько Фрэнки плохо без тебя … я задалась вопросом. Не буду отрицать, меня мучили сомнения по дороге сюда. Я боялась, что буду жалеть о возвращении Фрэнки. Но, видя тебя, понимаю, что не буду. Ты тоже страдал, это всё моя вина. Прости, сынок…, - сказала она, погладив меня по щеке. Я вздрогнул и отстранился.

Могла ли она заметить, что я пил? Я молил, чтобы она списала моё состояние на слёзы, что, в общем-то, было частично правдой. Я не хотел разочаровывать мать таким образом, мне необходимо её доверие и уверенность с моей надежности и способности позаботиться о Фрэнке.

 - Ты хочешь сказать… то есть, Фрэнки может остаться? – это всё, что меня волновало.

- Да, - она кивнула со слабой улыбкой. – Не представляю, как вы двое собираетесь справляться с ситуацией и вашими чувствами. Мне до сих пор трудно поверить, и потребуется некоторые время, чтобы привыкнуть… но вы заслуживаете шанс. Прошлым вечером… всю дорогу пока мы были в поезде, Фрэнки не проронил ни слова, и даже не смотрел на меня. Он просто следовал за мной как робот. Когда мы вернулись домой, он наконец начал реагировать, но всё, что Фрэнки делал – это плакал и бесконечно повторял, как хочет вернуться к тебе. Он плакал не переставая. Не ел, не спал, отказался принимать таблетки. Рано утром я накормила его мороженным и немного успокоила, чтобы поговорить.

- Что он тебе сказал? – я хотел знать, но в тоже время сильно нервничал. Надеюсь, мальчик не стал рассказывать о том, что случилось пару дней назад на диване в гостиной. Вероятно, нет, иначе моя мать ни за что не вернула бы его мне.

 - Он рассказал о том, что с ним сделал мальчик по имени Джон, - её голос дрогнул, - и о вашей беседе по этому поводу. Сказал, что ты не разозлился и многое ему объяснил. Я никогда не видела Фрэнки таким серьёзным… то, как он смотрел мне в глаза всё время, честно говоря, удивило меня. Он заверил, что ты хорошо о нём заботишься и никогда не причинишь боли.

- Я… с-сказал ей, что л-люблю тебя. С-сильно, и ты л-любишь меня, и м-мы х-хотим в-встречаться, - Фрэнки еле говорил из-за нескольких часов плача.

- Он прав, мам. Мы любим друг друга и хотим быть вместе. Уверяю, я никогда не сделаю Фрэнки больно, ни физически, ни морально. Мы могли бы обсудить это вчера, если бы ты только послушала меня, - я старался сдерживать гнев. – Но ты просто пришла и сделала то, что посчитала правильным, совершенно не подумав обо мне! Ты сказала, что думала о Фрэнки? Что ж, ты не слушала и его тоже!

- Я знаю…, - Донна прикрыла рот рукой, заглушая рыдания, вызванные пониманием всей неправильности поступка, который она совершила. - … Я должна была доверять твоим словам, вместо того, что думать лишнее. Фрэнки заставил меня увидеть ошибку, он не умеет притворяться, это мальчик такой открытый. Всё должно было проясниться, как только я заглянула в его глаза и послушала, что вы оба мне говорите. Но видимо я потеряла зрение и слух от удивления. Только слепой не заметит, как тебя изменила забота о Фрэнки, и он так счастлив…

- Да, всего этого должно быть достаточно! – выкрикнул я. Испуганное выражение лица Фрэнка заставило меня взять себя в руки. – Так значит, он не пил таблетки с прошлого утра?

- Нет… сегодня после разговора, он снова начал плакать и просить меня вернуться. Его не возможно было заставить сделать что-либо, поэтому я решила безотлагательно приехать сюда.

- Спасибо, - я рыдал, - спасибо, спасибо, спасибо…

- Д-да, с-спасибо, Д-донна. Но… за ч-что? П-почему ты плачешь, Д-джерард? – Фрэнки неожиданно растерялся. Мы рассмеялись, расслабившись, наконец.

 - Знаете что, мальчики? – моя мама оглядела нас с ног до головы, Фрэнки всё ещё находился в моих руках. – Вы отвратительно выглядите! Джерард, дай Фрэнки таблетки и возвращайся в постель. Я приготовлю вам завтрак.

- Но… О, чёрт! Магазин! Сара! И что произошло с Рэем? – все вопросы вернулись в мою голову одновременно.

- Я позвонила Рэю вчера и предупредила, что Фрэнки со мной. Не беспокойся, я сообщу твоему боссу, что ты проспал, потому что заболел, и не сможешь сегодня присутствовать на работе, - Донна ответила с улыбкой. – Сейчас иди, бедный Фрэнки не принимал лекарства больше суток. Моя вина, я знаю.

 Несколько минут спустя, мы обнимали друг друга в постели. Предыдущая ночь казалась дурным воспоминанием, и возможность спать в одиночестве представлялась немыслимой. Моя мать поняла, она увидела то, что для меня всегда являлось очевидным: не может случиться ничего плохого там, где живёт любовь.     

***

Сара также позволила мне не отрабатывать в субботу, что означало ещё одну трёхчасовую поездку к месту, служившему Фрэнку домом до встречи со мной. Боб уверил, что мне стоит рассчитывать на него, поэтому я позвонил другу. Из-за расстройств последних дней, мне жутко хотелось посмеяться, а с Бобом и Фрэнком в одной машине – веселье гарантированно.

Мы покинули дом, как только Боб появился на пороге. Я передал ему портативный мини-холодильник с сэндвичами и напитками, и мы погрузились в автомобиль. Излишне говорить, что Фрэнки просто светился от счастья. Его голос всё ещё звучал немного странно, пока он напевал песенки из всевозможных детских ТВ-шоу, которые он смотрел наравне с любовными мелодрамами. Это были в основном невинные фильмы о первой подростковой влюблённости, так как другие жанры навивали на парня скуку. Иногда он смотрел фильмы ужасов со мной, хотя «смотрел» будет не совсем верным словом: в конечном итоге, Фрэнк прятал личико, утыкаясь мне в шею, на протяжении всей картины.

- Фрэнки, потрясные очки! – сказал ему Боб.

- Ч-что?

- Крутые очки, в них ты отлично смотришься! – пояснил мой друг.

- Аа, д-да! И с-сейчас я вижу в-всё!

- Это ещё потряснее! Что ты думаешь теперь о моём страшном лице? – Боб продолжал допрашивать Фрэнки. Я завёл двигатель и не мог видеть лицо парня, но воцарившаяся тишина означала, что он изучает физиономию Боба.

- Т-ты не с-страшный! Ты… с-смешной! – захихикал Фрэнк. – И… у т-тебя жёлтые в-волосы и г-глаза цвета… н-неба! Ага! Н-но ты д-должен п-побриться, а то п-похож на м-медведя. М-мишка Боб!

- Ну, не всё так плохо. Может, я побреюсь следующий раз, когда увижу тебя, - сказал мой друг. – Хотя у тебя глаза красивее. Они иногда кажутся зелёными, а иногда карими. Мои скучные, они всегда одного цвета.

- Н-но твои не б-больные…, - Фрэнк замолчал, и его голова появилась между передних сидений, будто он что-то увидел в этой части автомобиля.

- Фрэнки, почему ты расстегнул ремень?

- Я н-не расстёгивал, я п-просто ослабил его.

- Тогда, натяни его снова…

- Одну м-минуту!

- Фрэнки…

- Ч-что вы здесь д-делаете? Нет, я з-знаю, вы л-любите кататься с Джи, но никто в-вам н-не разрешал ехать! Д-даже П-пёсику нельзя, х-хотя он хотел! – Фрэнк сменил собеседника. Кажется, гномы вернулись в бардачок моей машины. Со вчерашнего дня Фрэнк опять видел всех своих воображаемых друзей, возможно, из-за стресса, вызванного недавними событиями и перерыва в лечении на двадцать четыре часа.

 - С кем ты разговариваешь, приятель? – спросил Боб.

- С г-гномами, они мои д-друзья. Я з-знаю, ты не в-видишь их, Джи с-сказал мне. П-потому что я особенный, а ты – н-нет.

- Хей! Этот ребёнок показал мне язык! – Боб делано запротестовал.

- О, не вмешивайте меня в свои споры, вы уже большие детки! – рассмеялся я.

- Могу я задавать вопросы гномам, а ты расскажешь, что они ответили? – предложил Боб.     

- Д-да, с-спрашивай, - Фрэнку понравилась эта идея, и я не собирался возражать.

- Что они думают обо мне?

- Ну хватит, Боб! Почему всё на свете должно вращаться вокруг твоей драгоценной персоны? – я усмехнулся. Он всегда хотел знать, что другие думают о нём. Даже воображаемые гномы оказались не застрахованы от этого!

- Шшш, Джи-мэн! Хочу знать!        

- Они г-говорят, твоя б-борода п-противная… у них л-лучше, и т-ты не м-можешь быть г-гномом, п-потому что с-слииишком большой!

- О, нет! Я так надеялся стать гномом когда-нибудь! – в зеркале заднего вида я увидел Боба, драматично схватившегося за голову. Он вёл себя словно клоун, но Фрэнки хохотал от души, как и я, исцеляясь благодаря этому смеху.

 Боб продолжал задавать вопросы, самые абсурдные, какие только можно вообразить, а все ответы гномов в интерпретации Фрэнки были столь уморительными, что мы смеялись до слёз. Оказавшись, наконец, на трассе, Фрэнк затих, отвлечённый пейзажем.

 - Ух ты! Т-теперь я могу видеть в-всех ж-животных! Там к-корова, другая к-корова и ещё к-коровы, и ещё… чёрные… и л-лошадки, б-белая лошадка, и л-лошадки… и л-люди, и…, - он перечислял всё, что попадалось ему на глаза, - …Джи!

- Да?

- Мы м-можем остановиться и… п-поглядеть на них?

- Нет, мы не можем здесь остановиться.

- П-почему? П-потому что к-коровки позовут своих друзей… и придут ещё б-больше к-коровок, и они п-позовут всех животных… и они з-задавят нас, п-потому что не х-хотят, чтобы мы на них г-глядели? П-поэтому, Д-джи?

- Боже, я обожаю этого ребёнка! – Боб истерически расхохотался. – Для него нет ничего невозможного!

- Нет, Фрэнки, не поэтому. Я не могу остановить машину здесь, только потому что это небезопасно, - объяснил я, улыбнувшись на предположение парня.

- А, - он серьёзно продолжил, - но я хочу на них п-посмотреть.

- Как-нибудь я отвезу тебя на ферму.

- А т-там есть с-слоны?

- Нет… зато там есть коровы, поросята, овечки, цыплята… Слоны в зоопарке; ты бывал в зоопарке?    

- Н-нет, только в к-кино видел. Н-некоторые детишки ходили, но м-мне не разрешали.

- Это ещё почему? – спросил Боб.

- «Н-небезопасно для Ф-фрэнки», - мальчик ответил, имитируя тот странный тон, которым он обычно цитировал других людей.

- Фрэнки не имеет представления об опасности, и, кажется, не в состоянии понять и распознать её, - я посвятил Боба в одну из психологических особенностей парня.

- Ох…

- Ничего страшного, просто нужно постоянно за ним присматривать. Полагаю, им было проще лишить его визитов в зоопарк, чем поручить кому-то держать Фрэнка за руку всё время, чтобы он не попал в беду. Классическая некомпетентность, - заключил я с горечью.

- Классические засранцы! – воскликнул Боб.

- Д-да, з-засранцы! А я х-хороший! – добавил Фрэнки.

- Конечно, ты хороший; Джи-мэн и я отведём тебя и на ферму и в зоопарк, вот увидишь!

- Д-да! Боб к-классный! П-правда, Джи?

- Ха-ха-ха, да!

Наконец, мы прибыли на место. Перед нашим взором предстало старое двухэтажное здание, довольно большое по площади. Стены, когда-то окрашенные белой краской, теперь представляли собой покрытую плесенью серость. Вокруг ни деревьев, ни травы: сухая, потрескавшаяся почва ничего не могла взрастить. Никаких табличек или вывесок, говорящих о предназначении данного здания. Вероятно, это место существовало полулегально. Правительство знает о подобных заведениях, и более того, поддерживает их, поскольку это позволяет скрывать реальное количество обездоленных детей.

 На этот раз мы покинули автомобиль втроём. Я не находил ничего опасного в том, что кто-то может увидеть Фрэнка. Подойдя ближе, мальчик испуганно замер и внимательно осмотрел фасад. Затем он попятился, продолжая неотрывно вглядываться в знакомые окна.

- Фрэнки, что случилось? Ты помнишь этот дом? – спросил я.

- Д-да… я н-не хочу… нет… не отводи меня т-туда, нет. Я Н-НЕ ХОЧУ!

- Хорошо, хорошо, ты можешь остаться в машине с Бобом. Не хочешь рассказать мне, почему ты так испугался? К тебе здесь плохо относились?

- Один… один ч-человек. Он б-бил меня иногда, и… и б-больно! З-злюка. К-кричал на нас и к-колотил!

- Почему он ударил тебя? – чем больше я узнаю о его прошлом, тем больше людей оказывается в моём чёрном списке. Не понимаю, как кому-то могло придти в голову ударить Фрэнка, особенно когда тому было меньше четырёх лет.

- П-потому что я п-промочил п-постель, и… н-не помню, что ещё. Он з-засранец. Н-не хочу его в-видеть!

- Детка, - я положил руки ему на плечи и посмотрел прямо в глаза, - если он был таким негодяем, сомневаюсь, что его до сих пор не выгнали. И даже если он всё ещё здесь… теперь ты с нами, он ничего тебе не сделает. Мы просто кое-что спросим и сразу отправимся домой, обещаю. Хотя ты можешь остаться на улице с Бобом, если хочешь.

- Если… если ты не р-разрешишь ему б-бить меня, я п-пойду, - прошептал Фрэнк.

- Да мы с Бобом отлупим любого, кто только попробует причинить тебе боль!

- Тот парень получит по заслугам от Супер Боба! – мой белокурый друг всегда держит слово.

Как только мы вошли внутрь, в носу защипало от запаха мочи. Боб закрыл лицо ладонью по той же причине. Повсюду царила грязь, во всех углах паутина, ремонт не делался годами, и не представлялось возможным разглядеть истинный цвет стен. Одни дети кричали и плакали, другие – пели песни вместе с взрослыми. Фрэнки шёл так близко, мне приходилось быть осторожным, чтобы не споткнуться о его ноги.

Мы приблизились к очень грязному столу, за которым девушка переписывала что-то из древнего, потрёпанного блокнота в более новый. В поле зрения не наблюдалось ни одного компьютера, видимо, современные технологии так и не добрались до этого богом забытого места.

 - Простите, могу ли я задать вам вопрос? – обратился я к девушке. Брюнетка подняла на меня свои унылые карие глаза, не переставая жевать жвачку.

- Да?

- Есть ли в больнице кто-то, проработавший здесь пятнадцать или более лет?

- Нууу…, - она почесала голову, размышляя, - … да, думаю, две женщины, по крайней мере. Моя мать работала здесь в течение десяти лет, перед тем как уволиться, и те две женщины уже ухаживали за детьми, когда она только устроилась.

- Я могу поговорить с ними?

- Сегодня работает только одна. ЭЙ, ДЖИН! Присмотри тут, пока я ищу Марию! – девушка обратилась к парню, ремонтирующему окно. Можно подумать, у неё было какие-то ценности, которые мы могли украсть…

 Через десять минут, медленно ступая, перед нами оказалась женщина, лет пятидесяти на вид, с преждевременно поседевшими волосами и глазами, полными усталости. Мария тепло улыбнулась, поздоровавшись с нами за руки, пока я представлял себя. Фрэнк, спрятавшийся за моей спиной, внимательно разглядывал её лицо, возможно, находя знакомы черты.

- Чем могу помочь, молодые люди?

- Вы работали здесь пятнадцать лет назад?

- Я работаю в больнице ровно шестнадцать лет. Почему вы спрашиваете?

- Я собираю информацию о Фрэнке Айеро. Мне известно, что он был доставлен сюда в возрасте четырех лет, хотя я не уверен, сколько в точности времени он здесь провёл, - сказал я. Фрэнки всё ещё крепко держал мою руку обоими ладонями, но уже не прятался.

- О, да, я помню его, - Мария задумалась, как вдруг, взглянув на мальчика, улыбнулась, - Но… ведь это и есть Фрэнки?

- Д-да, я Ф-фрэнки.

- Я – Мария, ты помнишь меня? Я иногда присматривала за тобой, а ещё учила говорить… вместе с другой женщиной, которая раньше здесь работала, с Мартой, - она взъерошила его волосы.

- Да, я п-помню! Т-ты п-прогнала злого д-дядю, который меня п-побил.

- Он это заслужил, - она посмотрела на меня, - Вы… усыновили его?

- Что-то типа того, точнее… нашёл его… длинная история. Расскажите, пожалуйста, всё, что вы о нём знаете, - я вёл себя несколько невежливо, потому что был сильно встревожен.

- Конечно, следуйте за мной.

 Она проводила нас в ещё более грязную комнату без окон. Единственным источником света служила старинная лампа в углу. Взяв её в руки (провод оказался довольно длинным), Мария приблизилась к стеллажу, забитому картонными коробками, на каждой из которых был указан год. Жаркий затхлый воздух помещения не давал свободно вздохнуть, - Так… в каком году это было?

- Давайте посмотрим… девяносто второй или девяносто третий, - рассуждал я, утирая со лба пот.

- Да… кажется, это была зима. Значит, скорее всего, девяносто третий, - Мария достала нужную коробку, только усиливая в комнате запах старого влажного картона. Затем она пробежалась пальцами по папкам, расположенным в алфавитном порядке. – Хочу удостовериться, что я не путаю информацию о Фрэнке с данными какого-нибудь другого ребёнка, понимаете? Это было довольно давно. Вот она!

- Ох, отлично! – воскликнул Боб, хранивший молчание всё это время. Ему было не менее любопытно, чем мне.

 Мария предложила покинуть комнату, в которой больше невозможно было находиться. Мы присели на засаленную, зелёную скамью у стены.

- «Фрэнк Энтони Айеро, возраст: четыре года. Доставлен в больницу собственной матерью, утверждавшей, что ей не под силу справиться с его проблемами», - Мария читала документ из папки.

- И вы ничего не делаете с такими родителями? – я возмущенно спросил.

- Нет. К сожалению, именно так здесь обстоят дела. Родители, которые в противном случае просто оставили бы детей на улице, приводят их сюда, потому что знают, мы не будем задавать лишних вопросов.             Мы принимает только добровольное денежное пожертвование и свидетельство о рождении ребёнка, - объяснила она, всё ещё изучая бумаги, лежащие перед ней. – Мы даже не храним паспорта, если они решают забрать детей из больницы.

 - Расскажите мне всё, что вы можете найти здесь, и всё, что вы помните, пожалуйста…, - умолял я её.

- Хорошо… Когда Фрэнки прибыл сюда, мальчик едва научился ходить. Он всё ещё часто падал, хотя оставался очень гиперактивным ребёнком и редко сидел без движения.

- Вы упоминали о том, что учили его говорить…

- Да, он знал только несколько случайных слов, а всё остальное время кричал или плакал, если хотел что-либо. Нам потребовалось два года, чтобы научить его достаточному для общения количеству слов. Мы обучали мальчика, заставляли повторять фразы в те редкие моменты, когда могли привлечь его внимание, что было не так-то легко. После этого он хотя бы мог посещать детский сад… полтора года, может, чуть больше, пока не вырос. Фрэнки нравилось в садике; тогда у нас на добровольных началах работали прекрасные педагоги, - рассказывала Мария.

- А правда, что у мальчика шизофрения с раннего детства?

- Да, всё верно. Его мать упоминала о временами странном поведении Фрэнки. В больнице мы заметили, что его нервные припадки гораздо серьёзнее, чем можно было ожидать даже от такого гиперактивного ребёнка. Иногда он терялся в «своём мире», трогал воздух и улыбался, будто видел что-то. Его обследовал психиатр, как и всех остальных детишек в лечебнице, вот заключение…, - она протянула мне листок, прикреплённый к папке.

- «Фрэнк Айеро имеет признаки ранней шизофрении, к которой, он, безусловно, предрасположен. Проявление симптомов заболевания в столь юном возрасте связано с повреждением мозга, вызванным травмой головы. Вышеуказанное повреждение является причиной отставания в обучении, дефекта речи, а также других проблем, которые могут проявить или не проявить себя в будущем, учитывая молодой возраст пациента. Назначение нейролептиков для малолетних детей не рекомендуется без острой необходимости, хотя вполне допустимо лечение мягкими седативными средствами», - прочитал я.

- Ему давали седативные в течение трёх лет, редко обращая внимание на слово «мягкие» в рекомендации. Я всегда старалась контролировать чрезмерные дозы успокоительного, но иногда, когда мальчик находился в особенно нервном напряжении, его накачивали таблетками до состояния зомби. Когда Фрэнки исполнилось семь лет, он начал испытывать… панические атаки из-за галлюцинаций. Тогда седативные заменили на нейролептики…, - вспоминала Мария.

- И никто ничего не мог с этим поделать?

- К сожалению, нет. Ситуация в точности как с тем подонком, который раньше бил детей. Мы просили руководство его уволить, но никто не обращал внимания на простых работников. Все эти дети найдены на улице или брошены здесь. У них нет родителей, которые могли бы ухаживать за ними или защищать их права. Мы могли восстановить справедливость только собственными руками. В итоге, он сам решил уйти, - она усмехнулась, что-то вспомнив. – Единственная причина, по которой я всё ещё работаю в этом месте, также как и моя подруга, - нам нужно знать, что хотя бы кто-то в этих стенах относится к детям как к человеческим существам, - вздохнула Мария.

Я наблюдал за Фрэнком, перекидывающимся с Бобом бумажным шариком; у мальчика плохо получалось, но он смеялся, несмотря ни на что. Мария проследила за моим взглядом.

- Так приятно видеть его счастливым. Когда Фрэнк покинул это место, я часто думала о нём, о его будущем. Развитие тяжёлых психических заболеваний в юном возрасте не предвещает ничего хорошего. По правде говоря, мне было страшно за него.

- Да, его случай довольно серьёзный, но лечение помогает. И теперь, раз уж вы упомянули об этом, мне очень интересно: кто именно забрал Фрэнка из больницы? – я не представлял, кто бы мог это сделать. О матери и речи не велось.

- Во время его…, - она погрузилась в бумаги, - … четвёртого года пребывания здесь, за мальчиком пришла его бабушка.

Я распахнул глаза от удивления. Бабушка? Та, с которой я «имел честь» говорить по телефону? Этого не может быть, он думала, что Фрэнк умер.

- Его бабушка со стороны отца?

- Нет, со стороны матери.

http://notforsale.do.am/blog/wind_up_toy_29_74/2012-03-13-4086