Начало семидесятых годов. Первый из семидесятых достиг своего апогея. Шел июнь, но уже тогда жара стояла такая невыносимая, что асфальт под ногами буквально плавился. Силуэты людей, столбов и витрин теряли четкий контур от огромного жара, который исходил от земли.

Это был один из признаков грядущего Апокалипсиса, его с таким упорством пророчил молодой человек с табличкой на груди. Надпись на ней, выведенная внушительными по размеру буквами, гласила: «Этот час настал». В принципе, все остальные возгласы типа «Ад пробрался на землю» или «Пекло поглощает нас» при желании можно было расслышать в воплях парня, если бы его предусмотрительно не заглушал рев машин и крики озабоченных мамаш, которые подгоняли своих детишек. Уже полдень, а, значит, их чада могут отхватить солнечный удар.

В Джерси негде остановиться, а, уж тем более, присесть. Нет, конечно, там есть места тихие и уединенные, но в основном они предназначены для мусора и трупов. А так, если вы хотите приятного досуга, то сидите дома. Или же раскошельтесь и забронируйте место в ресторане.

Тем не менее, есть такой тип людей, которым все равно, где беседовать. В частности потому, что их высказывания несут столь значимый характер, чтоб озвучивать их там, где им придадут подобающее значение. Имеются в виду те лавочки, что их заботливо распихали власти вдоль обочины, на самом солнцепеке, чтоб уставший путник мог прикорнуть под палящим солнцем. Создавалось ощущение, будто квартал засыпали «местами отдыха», как присыпкой. Или же летел бомбардировщик лавочками, и нечаянно все снаряды приземлись на Брод-стрит.

Единым словом, примостить свой зад можно было куда угодно, вопрос лишь в том, что никому не хотелось получить ожоги, сев на столь раскаленную лавочку.

Однако же, мисс Крэтчер это мало заботило. Найдя самое прохладное для досуга место, раз попадала туда тень, она присела вместе со своей спутницей.

- Это невыносимая жара, моя дорогая Сьюзан, - устало вздохнула она, достав тонкую сигарету и закурив. – Я очень давно не знавала такой жары, моя радость, уж поверь мне. За мой век всякое увидишь, не так, чтоб прям многое, - неумело соскочила мисс Крэтчер с темы о возрасте, - но вполне достаточно, чтоб судить. То есть, хочу сказать, что жара дикая, милочка моя.

- Понимаю, мисс Крэтчер, - отозвалась юная особа рядом с нею, - в июне это просто аномально. – Девушка поправила свою шляпу, очень дешевую на вид. Да и судя по ее возрасту, она вряд ли могла себе позволить что-то лучше.

- Знаю, ты можешь сказать, что курение – отвратительно, а в такую жару вдвойне губительно, - изрекла дама вновь. – Но, я могу сказать, что слишком подсела на это, как вы выражаетесь, - речи мисс Крэтчер в своей сущности и нагрузке были одними из тех, что стоит произносить во время пароходного гудка. Она относилась именно к той категории людей, которые просто не имеют права создавать вокруг своей речи ореол неотложной важности, но, как ни странно, именно так мисс Крэтчер и делала. А юной особе рядом совершенно не хотелось мешать суждениям дамы, и все, что она могла – слушать ее длительные излияния, иногда поддакивая. В уме девушки зарождались мысли, что если она вдруг не выразит искренней заинтересованности словами мисс Крэтчер, то принесет той огромную горечь. Знала бы она правду, ей бы было гораздо легче обходиться с крайне назойливой, постоянно дымящей мадам.

- Я все понимаю, вы так нервничаете, - услужливо произнесла девушка. Иногда ей действительно казалось, что эта женщина рядом может что-то испытывать. Пока мисс Крэтчер упивалась своими «страданиями», Сьюзан пыталась вызвать в себе хоть какое-то сострадание в потоке явного причитания. Абсолютно беспочвенного.

- Ты даже представить себе не можешь, как! – воскликнула мисс Крэтчер, и, ей богу, невозможно было понять, что пуще гложет ее: муки от жары или же обычная ее тяга к ворчанию. Сделав изрядную паузу, чтоб выкурить половину сигареты, она вновь посмотрела на свою юную спутницу, предварительно исследовав взглядом квартал.

- Знаешь, ангел мой, что меня всегда раздражало больше всего? – это фразу Крэтчер произносила по отношению ко всем вещам на свете хотя бы однажды. Если, конечно, в данной ситуации она показалась ей неугодной. – Я всегда не любила этих хиппи, - с презрением заключила мисс Крэтчер, испепеляющим взглядом следя за парой парней.

Непроизвольно девушка повернула голову, чтоб выяснить, что же так привлекло ее собеседницу в толпе. Два парня, оба с довольно длинными по меркам того времени волосами, шли сквозь толпу. У одного из них, темноволосого, и, видимо, южанина, в руках был старомодный цилиндр. Где они его достали, девушке понятно не было, ведь в продаже они имелись довольно редко в то время. Они шутливо дрались за этот предмет гардероба, постоянно кривляясь и поочередно его примеряя. В итоге оба приземлились на лавочку рядом, все еще хохоча. Мисс Крэтчер, поскольку находилась ближе к ним, сразу же обратилась к Сьюзан.

- Вот ты только посмотри – за километр несет наркотиками! Вся эта пропаганда, вся эта свободная любовь, все эти глупости… Сьюзан, милая моя, ты только вдохни, почувствуй этот запах и навсегда запомни, как пахнет грязь и похоть.

Как бы девушка не пыталась внюхаться, она все еще не слышала того «запаха похоти», о котором так поэтично распространялась мисс Крэтчер.

Конечно же, вся пламенная речь была направлена на то, чтоб эти двое убрались вон и не мешали крайне принципиальной мисс Крэтчер воспитывать юную девушку понятиям культурности.

И это не прошло незамеченным мимо двух парней. Вся дальнейшая повесть на тему безнравственности и однополой любви звонко ударялась им в уши. Видит Бог, мисс Крэтчер старалась изо всех сил, чтоб донести свою излюбленную мораль всем, кто находился рядом.

- … в конце концов, это просто грязно, о морали уже не говоря. И безрезультатно! Глупо, мерзко, похабно. Да каким же надо быть сумасшедшим, чтоб вообще на это пойти, вот скажи ты мне! – все вопила дама, плюясь Сьюзан в лицо. Плевать, что на них уже оборачивались все вокруг, главное, что дошло до тех двоих, так не полюбившихся мисс Крэтчер.

Один из них пытался прикурить, но теперь не мог этого сделать, так как, увидев лишь пачку всем известных сигарет, та ненормальная свела монолог в русло марихуаны, которая «калечит сознания». Разумеется, цилиндр уже угрюмо лежал в стороне, а второй пытался пригладить свои волосы, ведь, по словам той же пожилой госпожи, «это признак мужеложства».

- Я это все могу и дома послушать, - кашлянул брюнет, заправив волосы за уши.

- И это же сколько ненависти в такой маленькой даме, - поддержал его второй, все же взяв цилиндр обратно в руки.

- Предлагаю запить и закурить наше горе, - брюнет прошелся взглядом по телу второго, лукаво, почти хищно улыбаясь, - раз уж мы уличили себя в содомии…

- Эй, - второй парень, проследив за взглядом первого, понял все без единого словесного намека, - у меня нет денег на мотель.

- Я заплачу любые деньги, чтобы снова попрыгать на твоей спине, - выпалил второй, сильнее к нему придвинувшись.

- Черт возьми, да не пались же ты! – судорожно зашептал тот, когда руки брюнета целенаправленно совершали далеко не однозначные движения по его бедрам.

- Тебе придется идти на два шага вперед, чтоб я не лапал твою задницу, - тот заулыбался, как последний говнюк и встал, сунув руки в карманы. – И мне понравилось с травой! – добавил он громче. Дама сзади просто взвыла от негодования, что искренне раззадорило этого паренька, и он, схватив второго за руку, почти бегом помчался прочь, скрывшись среди улиц. А их цилиндр так и остался одиноко лежать на лавочке.

Сьюзан же решила уйти после мисс Крэтчер, чтоб забрать цилиндр себе. На память.

Те двое, во всю мчась вдоль улиц, хохоча и толкаясь, наконец, достигли отеля «Джонна». Его владелец, мистер Сэндтер,  назвал его в честь своей покойной внучки. Это был пожилой, разумеется, мужчина, слишком поглощен своими стенаниями, чтоб обращать внимания на то, что два парня снимают у него один номер с двуспальной кроватью уже который раз. Одного из них изрядно беспокоило то, что они делают это столь открыто, но с каждым разом их бдительность все угасала. Даже когда они сменили имя, под которым бронировали номер, мистер Сэндтер не обращал на это никакого внимания. Только не с материальным состоянием мотеля «Джонна» стоило обращать внимание на контингент.

Обстановка в мотеле, кстати, была чрезвычайно угрюмая, прямо как его владелец. Но эти двое знают, где сейчас будет весело.

- Дональд, - мурлыкал брюнет на ухо второму, пока тот силился открыть дверь двести десятого номера.

- Господи, да погоди ты! – судорожно шептал тот, отбиваясь от рук назойливого парня. – Не здесь, не здесь, Фрэнк, слышишь меня?!

- Нет, не слышу, - они оба ввалились в номер именно в тот момент, когда руки второго уже во всю блуждали под футболкой брюнета. – Я сверху, - рыкнул он, завалив Дональда на постель.

- Да как угодно, - застонал тот, почувствовав руку Фрэнка на промежности.

Было бы нужным сказать, что, в целом, все эти события были самыми яркими в жизни обоих парней. Ведь до легализации гомосексуализма - долгие грядущие годы. А сейчас, лежа в этом номере друг на друге, мокрые и обессиленные, втайне они оба остерегались, что вот-вот сюда вломится мистер Сэндтер и вышвырнет их из мотеля со скандалом. Но, черт возьми, он не заходил в их номер ни разу за все многие, многие разы. А это чувство, как зародыш блаженной тревоги, все еще трепетало в их сердцах после каждого раза. Но, поверьте словам, оно отступало на пике, при поцелуях и прикосновениях. Страх – одно, а чувства – совсем другое.

Вот если бы сейчас мисс Крэтчер могла бы зайти в эту комнату со Сьюзан, то они обе поняли бы, что такое, этот «запах похоти». Наверное, то, чем они занимались, действительно было аморальным. Но ведь как можно называть этим словом их чувства? Кажется, эта погоня и страхи никогда не прекратятся, и, верьте или нет, но под общим гнетом даже они сломаются, но не сейчас.

Сейчас они оба курили одну сигарету на двоих, сидя друг напротив друга. Дональд закутался в одеяло, а Фрэнк пытался стащить его и периодически ему это удавалось. Второй находил эту обстановку чертовски интимной и даже романтичной. А тот парень, отчаянно кутаясь в одеяло, будто боялся осуждения воображаемой, окружающей его толпы.

- Тебе надо научиться расслабляться, - изрек Фрэнк, как раз выпуская дым. Он протянул сигарету второму парню, не давая взять ее в руки, а просто наблюдал, как второй пытался затянуться из его рук. О, да, его чертовски заводило то, что они оба сейчас делали.

- Это тебе надо быть осторожнее, - возразил Дональд, выпустив внушительные клубы дыма. На мгновение игривая физиономия Фрэнка пропала в его мутном выдохе. Тот лишь усмехнулся, даже немного прослезившись от облака сигаретного дыма.

- Мне кажется, я и правда гей, - задумчиво произнес Фрэнк, сделав очередную затяжку.

- Это как? – на этот раз Дональд сам потянулся к руке с сигаретой, немного дотронувшись до пальцев парня губами, чем вызвал у Фрэнка широчайшую улыбку.

- У меня больше никто не вызывает таких чувств, как ты, - признался Фрэнк, затушив сигарету в пепельнице на тумбочке.

- Так, может, дело в чем-то другом? – неуверенно протянул Дональд, следя за движениями парня.

- Да, дело в том, что я тебя люблю, - он широко улыбнулся, уверенно глядя любовнику в глаза. Рядом с таким, как Дональд, нельзя было чувствовать себя неуверенным.

Годы понеслись слишком стремительно, чтоб зачеркивать даты в календаре, ожидать праздников и встреч. События решительно атаковали, смена обстановки и многочисленные удары судьбы терпеливо ждут, пока забвение рассеется и можно будет напасть на беззащитных парней.

«Мне слишком хорошо сейчас, чтоб думать наперед» - каждый раз мечтательно произносил Фрэнк, теряя черты люстры отеля «Джонна» в клубах влажного дыма.

Раньше все было гораздо проще. Пока можно было делать глупости свободно, старательно скрывая это от родителей, лишь от них. От влюбленных ничего не требовалось, каждое слово веяло пьянящей и горькой свободой, отчаянной для одного и слепо желанной – для другого.

Беспечность Фрэнка давала надежду, но только сначала. До тех пор, пока не возникли первые препятствия. А Фрэнк все так же спокоен. Даже когда Дональду следовало ехать учиться в другой штат.

В пять утра погода никогда не бывает жаркой, даже теплой. Подбитый стакан с чаем из незамысловатого буфета накалял руки, но остальное тело тряслось в судорогах. Сьюзан отмечала с искренним раздражением, что ее позвоночник сокращается, все тело сжимается и то и дело сотрясается в надежде согреться. Её пальцы побелели, но стакан издевательски согревал их, хотя даже инстинктивно девушка ощущала, что он теряет тепло скорее, чем она. Пар направлялся ветром на ее беззащитную руку, оседая еле осязаемой влагой, но этого было достаточно, чтоб застонать от беспомощности и жуткой сырости.

Среди несущейся толпы была различима одна броская фигурка, в мыслях которой был лишь номер платформы и вагона. Как, впрочем, и у всех несущихся мимо людей. Поезд отправляется с первой колеи в 5:33. На часах Фрэнка была ровно половина, и вряд ли он сможет за три минуты отыскать нужный вагон. 

20, 21, 22. А вот и нужный. И лишь один парень, прячущий свои волосы под высоким воротником пальто, явно великоватым ему. У них оставалась минута. В ушах раздался оглушительный гудок. Фрэнк смог только подбежать и схватить второго парня за руку.

- Прошу тебя, звони, звони мне! Я пришлю тебе номер, только умоляю! – выдал Дональд скороговоркой, уже отчаявшись дождаться возлюбленного.

Поцелуя он не позволил. Видимо, от обиды, или же от смущения. В итоге поезд тронулся, с молниеносной скоростью удаляясь на Юго-Запад. Фрэнк не видел Дональда в окнах, бежать за ним он и не собирался, то ли от обиды, то ли от смущения. Он только и остался на перроне, глядя вслед поезду до тех пор, пока не стало видно даже точки красного цвета.

А Дональд все же смотрел в окно, прилип к нему на полчаса, рассматривая пролетающие мимо дома и домишки. Он то и дело получал толчки от несущихся пассажиров и проводников, а сам проклинал всех и вся за то, что не позволил Фрэнку поцеловать его прямо на перроне. Единственная капля, из-за которой образуется всепоглощающая пустота. Что-то, как буйный, грызущий зверек, заставляло Дональда до слез тревожиться за их будущее. За его вероятное отсутствие.

Спустя две недели после того, как Дональд устроился на новом месте, он все же решился выслать Фрэнку его номер. Почему он не смог позвонить сам, Дональд признаться не сможет до конца своих дней, но корить будет себя и того дольше.

Через столько же в его квартирке раздался звонок. Первый за время его пребывания в чужом городе и один из последних звонков от Фрэнка за это время. Их количество можно было пересчитать по пальцам.  Стоило лишь однажды не ответить, и больше телефонные звонки от Айеро Дональда не тревожили. Только сны.

Через пять лет обучения он возвратился на родину. Он добрые две недели привыкал к пыли, грязи и даже своеобразному запаху, теперь он мог назвать это обычной промышленной вонью, но романтика в этом все равно присутствовала. Просто Фрэнк однажды сказал, что «в Джерси есть что-то, что отличает его от других мест». «То напряжение, которое ты испытываешь, попадая сюда, напряжение легких и сердца», - продолжал его мысли Дональд.

Все открытки, которые Дональд высылал Фрэнку в Джерси, не находили адресата. Оказалось, что он уже три года как переехал. Куда, Дональд, конечно, не знал.

Настала пора отпустить, хотя, по сути, настала уже пять лет назад, как раз там, где ты стеснялся говорить и делать то, что желало твое сердце.  «Это свидетельствует о том, что ты боишься, а раз боишься, то не любишь по-настоящему», - снова твердил Фрэнк, как помнится Дональду.

Странно, но с тех пор, как они расстались, хоть и нелепо и самопроизвольно, но мысли Дональда исполосовали слова Фрэнка, как бы ни было горько и отвратительно осознавать это.  «Прописные истины», - ёрничал Дональд тогда.  А иногда замечал, как и сам говорил его словами, как цитатами великих, хотя ничего особенного в них не было. Только голос, место и трепет сердца, дурманящий, слаще любого яда, заставлял впитывать каждый вдох Фрэнка губкой, чтоб воспроизводить их встречи перед сном, как на кинопленке.

Время идет, бежит, а потом летит. Оно побежало, вручив обоим семью и детей; оно полетело, взмахом крыльев оставляя на волосах седину. Но мысли остались прежними. Они никогда не были навязчивыми, просто существовали, капиллярами полосуя их сознания. Дональд и Фрэнк воспринимали мысли друг о друге как неких хранителей, способ оставлять горечь в их сердцах. И не было тоски по телу и душе - была жажда чувств, сильнейшее стремление заполучить воздух Джерси как романтическую субстанцию, извлечь из мозга понимание того, что это лишь набор элементов.

Страшнее всего было думать, когда на фоне пели сверчки. Они всегда пели вечером и ночью, в том заброшенном парке, где, прижавшись спинами к холодным стенам, Дональд с упоением слушал рассказы Айеро, а тот, в свою очередь, мнения Дональда,  мог ощутить его поддержку даже там, где в ней не нуждался.  Ведь все равно приятно слушать его голос, какую бы чушь он не нес.

Может быть, именно поэтому, когда младшие сыновья обоих спрашивали, какая пора года их любимая, те и отвечали: «Все, что угодно, сынок, но только не лето».

Летом Дональд по поздней ночи сидел на крыльце, вслушиваясь в пение ненавистных насекомых.

Летом Фрэнк сидел на крыльце до тех пор, пока все его тело не искусают комары. Некому было их согнать и завопить: «Но они же переносят заразу!»

Иногда их мысли охватывали воспоминания. Осознание нелепого, гордость, умиление. Дональд вспомнил про цилиндр, выпрашиваемый им у Фрэнка на протяжении недели, но даже не мог вспомнить, куда его дел.

Жизнь неслась обычно. Ничего не напоминало о старом, кроме сверчков и сигаретного дыма.

Не выдержал тот, кто, казалось, плевал больше всех. Фрэнк бросил семью в самом разгаре ее существования, объяснив это бесчисленным количеством внутренних противоречий для себя, еще более нелепо объяснил это другим. Но ведь никто не докажет, что он не может этого терпеть лишь потому, что до сих пор не утихли страсти двадцатипятилетней давности.  Даже более. В глубине души Фрэнк знал, что Дональд не одобрил бы этот поступок, и это удручало его больше всего.

Это был июнь 1971 года. Прошло почти тридцать лет, и каждый из этих дней окрашивался хотя бы мимолетным воспоминанием о хранителе души. За тридцать лет их швыряло из одного города в другой, чтоб в итоге возвратить туда, где они оба встретились и влюбились. Встреча бы разрушила иллюзию о юном и желанно любовнике, а, как известно, любовь к иллюзии является самой безопасной, так что искать друг друга они даже и не думали.

Асфальт раскалился до предела и тридцать лет спустя, ведь Солнце не меняется. Джерси остался ослепительно белым светом с черными пятнами на нем. Машины ярче, быстрее, город погряз в грязи и похоти, магазины завлекают неоновыми витринами вместо деревянных и пластиковых.

Сьюзан ощущала себя гораздо лучше, попадая под струи прохладного воздуха из вентилятора, который стоял в одной из булочных вечной Брод-стрит. Её прическа растрепалась, что с сединой выглядело еще менее эстетично, чем могло бы в ином случае. В отличие от мисс Крэтчер (пусть покоится, душенька, с миром), Сьюзан предпочитала одиночество. Более того, она молилась, чтоб кто-то из ее знакомых нечаянно не заглянул в булочную и не озарил ее умиротворяющую тишину своим бодрым и звонким голосом. Пожилая дама поправила свою шляпу (благо, могла себе позволить и подороже) и снова выпрямилась, чтоб лучше попадать под поток прохлады.

Лавочки все еще стоят на своих прежних местах, оставаясь пустыми и раскаленными до белизны. Нахлынуло чувство дежавю, ведь именно здесь когда-то ее ослепляли потоки дыма дамских сигарет мадам Крэтчер. В отличие от нее, Сьюзан не курит, так как считает это неприглядным, впрочем, ее покойная собеседница была того же мнения, но не пренебрегала парочкой сигарет в день. Так же мисс Крэтчер считала, что краска для волос женщину опошляет, поэтому волосы Сьюзан все еще каштановые, но с очевидной проседью. Этот вид давно перестал быть элегантным, но кто же посмеет это сказать Сьюзи.

 Фрэнк терпеть не мог лето: грузнуть в асфальте по колено, пока кажется, что он может затянуть в себя, словно трясина. Это даже не будет означать, что он снимет с себя толстовку, пусть хоть тридцать, хоть сорок градусов. С чем это связано, никто не объяснит, однако Фрэнк с улыбкой признавался сам себе, что совершенно не умеет перестраиваться с сезона в сезон: ему стоит на пальцах объяснить (желательно, чтоб мамочка), что уже пора бы и снять куртку, а потом пальто, а следом и толстовку. Но сложнее на Фрэнка потом все это надеть в обратном порядке.

Аномально жарко для одежды, в которой щеголял юноша, а огромные наушники только усугубят положение. Парень покрылся испариной, его щеки порозовели, но он ни за что не снимет с себя ни слоя. Он выходит лишь под вечер, наивно полагая, что в этот период времени солнце будет меньше греть, но, как он уже убедился, его кроссовки все еще тонут в смоле и щебне.

Стало все же лучше: подул ветер, и теперь хоть на пару процентов легче передвигаться в осенней одежде ранним летом. А вот в горле у Фрэнка пересохло, и это не могло не вызвать дискомфорт, которого парню и без того было вполне достаточно. Он все заглядывал в окна магазинчиков, отмечая, что ни один не есть приглядным для его скромной персоны. Тот старый и уютный кафетерий, приглянувшийся Фрэнку больше всего, находился далеко через кварталы, и дойти до него представлялось большим трудом. Парень собрался с духом и приготовился чувствовать, как капельки стекают по его позвоночнику, и прибавил шагу, чтоб, уж если и промокнуть, то хоть быстрее достаться до вожделенного кафе.

Скоро рюкзак, ранее покоившийся на спине, переместился в руки, а вскоре и вовсе волочился по земле. Юноше глубоко неприятна и окружающая обстановка: он минует десятки вывесок, и не одна из них не имеет вид излюбленной им чашечки кофе. До своей любимой ему еще идти и идти.

Отмечать сосущие и колющие взгляды прохожих смысла не имело. Это уже привычный атрибут родного городишки. Каждый привыкает к тому, что в мире есть всего несколько пар глаз, загорающихся теплым огнем при виде его.

Скоро до кафе оставалось всего ничего - пару кварталов, поэтому в парне открылось второе дыхание, и он поспешил к почти родному помещению, сам не замечая, как начал улыбаться. Стоило приостановиться всего на пару секунд, чтоб перевести дыхание, и это вызвало волну безумного волнения у парня, ведь ему невтерпеж вкусить хоть что-нибудь охлаждающее.

Он очень забавно сопел и дышал, облизывая губы и еле-еле наметившиеся усики, где скопилась влага.  Фрэнк взлохматил волосы и, наконец, додумался, что неплохо было бы убрать с мокрой шеи наушники, что он немедля сделал. Следом он стал размахивать подолом толстовки, чтоб провентилировать свое уставшее тельце. Вытерев лицо рукавом, парень все-таки поспешил добраться до любимейшего местечка.

Приостановившись, он прислушался к тому, как ветер перебирает листья. С ветром улетучилось и напряжение, став он немного прохладнее. Остыв, Фрэнк уже не пылал страстью к кафетерию, хоть и грядущий визит не отметал. Иначе говоря, он просто повернулся лицом к ветру, дав ему возможность трепать и раздувать свою одежду, как парус, хихикая от ощущений, словно дитя. Он блаженно вздохнул, прищурившись, стал лениво тащить свой взгляд вдоль побережья, умиротворенно запев какую-то песенку, расставил руки в стороны. Странно, но нет желающих взглянуть на мутноватые волны в эту пору. А юноша всегда их любил, поэтому был согласен остаться и изучать симметрию волн хоть до утра. Он свернул с курса, перешел дорогу и оперся о бетонные ограды, упершись взглядом в море. Оно слишком уныло, но только не для Фрэнка. Как раз соответствуя ему, море шлет ему порывистый ветер, кажется, чтоб заставить проснуться, а парень лишь больше спокоен с каждым дуновением. Взгляд его блуждает по серому песку, смешанному с пылью и редкими частицами мусора, находя в этом пущее успокоение. Он прикрывает глаза, прячет лицо в ладони и расслабляется, как давно не смел. Зарывшись в скрещенные руки, он еле дотягивается ими до ограды, чтоб водрузить на них и голову, снова уныло наблюдая за редкими песчинками, которые, не удержавшись, срываются и с ветром мечутся по пустынному пляжу.  Позже он нашел бы это забавным, но сейчас даже не замечал, как его дыхание подстроилось под прибой.

Единственное, что гораздо позже привлекло его внимание – черный силуэт, очертивший следами линию между морем и пляжем, оставляя глубокие следы на влажном песке.

Вскоре, совсем нехотя, Фрэнк продолжил курс вдоль малоэтажных домов. Он снова запел, поправляя прохладную от влажного ветра толстовку. Солнце спряталось, наверное, до конца дня.

Совсем скоро черный силуэт, вызвавший диссонанс с морем и Фрэнком, материализовался позади и принял земное обличие молодого человека. Судя по направленности его действий и непрерывного зрительного контакта со спиной юноши, тот, второй, был намерен завести с ним разговор. Он что-то сжимал в невидимой щепотке, пока Фрэнк прятал шею в плечи, чувствуя, как глазницы незнакомца впиваются ему в хребет.

- Да погоди же ты! – раздался позади Фрэнка голос парня, когда они шли наперегонки еще несколько минут. Фрэнк в благоговейном ужасе остановился, пока мимо него черным вороном пролетел второй, стал лицом к нему. Наш юноша распахнул глаза и поднял голову вверх, с опаской глядя на второго. Тот улыбнулся и протянул ему ту самую щепотку, которую сжимал всю дорогу.

- Ты потерял? – снова заговорил парень, во все зубы улыбнувшись Фрэнку.

- Что потерял? – пробормотал Фрэнк с третьей попытки, ругая себя за то, что испуганным он говорит гораздо менее четко. Теперь у него нет шансов быть твердым и угрожающим, если перед ним стоит какой-то психопат.

- Ну, как же, вот что, - недовольно буркнул незнакомец, протянув ему ту же самую щепотку. Там было откровенно пусто, что вызвало непередаваемую растерянность у Фрэнка. Он отшагнул в сторону, не на шутку испугавшись, решил таким образом продолжить путь без всяких невидимых потерянных вещей. Но путь снова был прегражден парнем в пальто, с двойным упорством протянувшим ему эту проклятую щепотку.

- Я ничего не вижу, прости, - на свой страх и риск пробормотал Фрэнк, на этот раз ему понадобилось больше попыток.

- Видишь, - уверенно сказал второй, ткнув крепко сжатые пальцы прямо Фрэнку в лицо. И действительно: присмотревшись, Фрэнк увидел в пальцах парня крохотную волосинку. Изумление, нахлынувшее юношу с головой, следующее за ним недоумение и моментальная ирония потоком отразились на его лице. Следуя выводам, тот снова заговорил:

- Ну вот – ты потерял ресницу! – воскликнул тот, улыбнувшись Фрэнку, вложил ему в ладонь эту несчастную ресничку.

Фрэнк мило поблагодарил незнакомца, все еще недоумевая, рассматривая найденную вещь, медленно обошел парня и поспешил в кафе. Вскоре Фрэнк услыхал, как сзади него шаркают тяжелые ботинки его странноватого спутника, поэтому решил, что необходимо пройти и любимое кафе, как бы ни прискорбно это было. Что-то ему подсказывало, что этот парень решит вторгнуться именно в его облюбованное пристанище. Вскоре наш юноша проскользнул в соседнюю забегаловку, где, уютно скрывшись за высокими диванчиками, сел спиной по направлению движения улицы, чтоб если тот парень пройдет дальше, то вероятность заметить Фрэнка у него была гораздо меньше.

- Не знаю, как ты, а я больше люблю предыдущее кафе, - послышался сзади все тот же треснутый голос. Фрэнк даже заскулил, почувствовав, как поток ветра хлестанул его по спине, как только тот парень ввалился в радиус его уединенного существования.

- Господи, - нечаянно, совсем неосознанно выпалил Фрэнк.

-  Эй, - ласково шепнул незнакомец, - если ты считаешь, что я какой-то псих, это не так. – Да что ты!!

- Да ладно, что вы, - натянул улыбку Фрэнк. Он уже сбился со счета диагнозов, которыми награждал парня, который удобно примостился напротив.

- Просто твою ресницу мог найти кто-то другой, а тогда это могло пойти тебе далеко не на пользу, -  авторитетно заявил парень напротив Фрэнка, соприкоснувшись кончиками пальцев с пальцами противоположной руки.

- Спасибо, - снова неловко выплюнул Фрэнк, сведя брови в деланных раздумьях.

- Веришь в Бога? – шепнул парень напротив, немного наклонившись к Фрэнку.

«О, нет!»- пронеслось в мыслях у Фрэнка, а мозг еле подавил импульс изобразить на лице неподдельную горечь.

- Нет? Это жаль, очень жаль, - парень откинулся на спинку диванчика, и, судя по его личику, интерес к Фрэнку разбавился как минимум на половину. Он порылся в своей сумке и выудил оттуда прямоугольный кусочек картона, оказавшийся визиткой с многоговорящей картинкой: небесная символика, адрес и многочисленные угрозы от мира, обещание укрыться от них под господним покровительством.

- Оуф, - вздохнул Фрэнк, надув щеки. Никогда еще у него не было такого жгучего желания слинять от нежеланной беседы, как в этот раз.

- В этом нет ничего страшного, тем не менее, - снова вступил парень, - я тоже не верю.

 Передать облегчение Фрэнка представляется возможным лишь упомянув, как глупо он рассмеялся, завидев, что его собеседник сунул эту визитку в кипу чеков и брошюрок, и без его помощи возлежавшей на столе.

- Ладно тебе, я не сектант, - снова рассмеялся он, увидев, как из Фрэнка чуть ли ни черным дымом выходит то напряжение, с которым он готов был слушать рассказ о необходимости исповедаться.

- Еще чего, с тебя как минимум стакан воды, - спокойно вздохнул Фрэнк, ощущая, как на его щеках вырисовывается румянец.

- Тебя как зовут-то? – снова вступил парень после того, как уделил минуту нелепым смешкам.

- Джерард, - выдал собеседник, который тут же перестал быть незнакомым, влившись в доверие семью буквами. Он тут же заметил, с каким любопытством его стал изучать Фрэнк, услышав такое имя. – Чего ты так смотришь? Это все же лучше, чем какие-то простые, типа Фрэнка, - довольно улыбнувшись, Джерард снова подавляя вперед, удовлетворенно рассматривая Фрэнка, пока тот растерянно совладал с собою. Его недоумение можно было понять, потому что представляться парень не имел возможности, так что или это нелепое совпадение, или этот Джерард многое о нем знает. Тревога снова нарастает, хоть это и поднадоело.

- А меня… Энтони, - выдал Фрэнк, прищурившись в опасливой улыбочке, выискивая одобрение в глазах парня напротив. Спустя пару секунд, нагло изучая смущенное лицо Фрэнка, Джерард рассмеялся, легко хлопнув по столу:

- Ну надо же! Таки придумали что-то тупее! Нет, ты меня прости, но даже Фрэнк лучше, чем Энтони.

- Посмотрим, как тебе понравится Томас, - хмуро пробормотал Фрэнк, покраснев от обиды пуще, чем от раннего смущения.

Еще некоторое время Джерард улыбался, качал головой, поглядывая на Фрэнки.

- А если серьезно, то кончай вышивать на резинке трусов свое имя, - мурлыкал тот, взяв меню.

- Ч-что? – возмутился недавний врун, даже привстав. – Так ты знал?

- А что сложного? Ты слишком горбишься, когда сидишь, - Джерард пожал плечами, - так что без возмущений, Окей?

Фрэнк обиженно и повержено плюхнулся на сидение, хотя имел полное право покинуть Джерарда. Суть такова: он имел возможность вообще избежать диалогов с ним, а после исчезнуть в любом из случаев, как только почувствовал себя неудобно, но он не сделал этого, и вот тут-то наступает момент, в который Фрэнк начинает злиться сам на себя.

Все же не замечать масштаб переживаний мальчишки Джерард не мог, поэтому иногда поглядывал на него, улыбаясь оттенку красного, придававшего его ушам и негодующему лицу в целом просто неповторимый вид. Чем развлекать трогательных людей, Джерард не знал, поэтому снова смотрел в меню, в свою сумку, снова на Фрэнка Энтони Томаса.

- Любишь есть акацию? – в итоге изрек непутевый собеседник, пытаясь отвлечь униженного в его же глазах Фрэнка.

- Фу, развлечение для малолетних, - отвернулся Фрэнк, фыркнув и скрестив руки на груди.

- Да ладно, ты так говоришь только потому, что ел только пыльную акацию, - снова возымев вид эксперта, проинформировал Джерард, а как только перехватил злой и любопытный взор мальчишки, продолжил:

- Тебе ведь не нравится есть акацию потому, что пыль хрустит на зубах?

- А разве… Ой, Господи, да что за тема?! – воскликнул Фрэнк, все еще запинаясь, ибо не сумел сконцентрироваться, чтоб дать достойный отпор, именно потому-то его возражения не возымели эффекта такого же, как и при должной к ним подготовке.

- Так вот я знаю один сад, где акация чистая и очень вкусная, - невозмутимо продолжил Джерард.

Фрэнк заворчал и, чертыхаясь, собрался что-то ответить, но стоило Джерарду вскинуть один палец вверх, и недовольный юноша вновь заткнулся.

- А если ты все еще думаешь, что я какой-то кровожадный маньяк, то я принес тебе на пробу, чтоб трусишка-Фрэнки не шел со мной в страшный сад, - порывшись в сумке и бормоча, он все-таки достал Фрэнку веточку смятых цветков, так что юный ворчун застыл в недоумении.

- Вопрос: ты их и сам есть любишь или просто всем предлагаешь, с кем так же тупо знакомишься? – довольно резко оборвал лирическую нить Фрэнк, моментально нарвавшись на разочарованный вздох и цокот языка.

- Фрэнки-Фрэнки, как тебе не стыдно?!

- Я тебе не…

- Я просто увидел тебя во сне, и решил сегодня, проходя мимо сада, сорвать тебе пару веток, чтоб потом, при знакомстве, не тащить тебя за руку в сад! – полный отчаяния голос Джерарда пронзил недовольно вздымающуюся грудь Фрэнка, и он сразу же угомонился.

- Так ты у нас такой лирик? По садам бродишь, по пляжу?

- А ты у нас такой скептик, хотя сам делаешь то же самое?

Прекратив соревнование точных реплик, заткнулся и победитель, и проигравший. Не осознавая, почему, но Фрэнку даже стало стыдно оттого, что он так резко обошелся с этим чувственным парнем, пусть он будет и последним придурком.  Он потянулся к веточке акации, сорвав один крошечный цветок и осторожно отправив в рот, убеждаясь, что вреда ему он не принесет. Джерард превратился во внимание, рассматривая Фрэнка, поедающего цветки один за другим. Улыбки вспыхнули на лицах обоих, как только они столкнулись взглядами: один – с горящим, почти страстным взором наблюдателя, второй – с набитыми цветками щеками.

- Я вижу, ты зачислен в ряды поклонников, - сказал Джерард, достав маленький блокнотик и выудив из сумки ручку.

- Ты что делать собрался? – еле выговорил Фрэнк, рискуя выронить изо рта все соцветие.

- Кушай, кушай, - с издевкой последовал ответ.

Вновь воцарилась тишина, которую не стремился нарушить Фрэнк, не будучи ее инициатором. Он знал, что каждое движение челюсти вызывало шум и хруст. Поэтому он жевал крайне медленно, надеясь не мешать увлеченному писателю напротив. Тот,  свою очередь, не был так сосредоточен на том, что пишет, как на Фрэнке, невероятно медленно двигавшим набитыми акацией щеками. Джерарда не могло хватить надолго,  улыбка уже стала разрастаться на его лице со скоростью размножения бактерий.  Второй юноша, не отдавая отчета своему забавному виду, наклонился вперед, стараясь заглянуть в блокнотик. Со сосредоточенным лицом Джерард находил Фрэнка еще более забавным, поэтому в итоге прыснул ласковым смехом, а когда его полные слез глаза столкнулись с очами, подпираемыми набитыми щеками Фрэнка, то хохот разразился на все кафе. После этого жевать парню было разрешено громче, и, только сглотнув ком цветков, он сразу же заворчал:

- Да что такое? Ты же сам предложил!

- Но я не подозревал, что ты такой голодный и нетерпеливый! – добро улыбнулся Джерард, вскинул брови.

Фрэнки показательно надулся снова, закатив глаза, стал дергать ногой под столом.

- Брось, ты не был смешон! – брови Джерарда взлетели вверх в небольшой растерянности, и обычно он испытывал ее только с девушками, но не из-за существа пола, а из-за его свойства.

- Как же, тогда какого черта ты ржал так, что аж слезы брызнули?! – убийственно рыкнул Фрэнк. До того, что это даже задело.

- Черт, ну, прости, просто ты был… м-м-м… ну, милый?.. – если раньше с умоляющим видом сидел Фрэнк, называя ложное имя, то теперь в таком положении находился Джерард. Лишь с тем различием, что лгать он и не собирался.

- Ах, да, конечно, - не подумав ни секунды, воскликнул Фрэнк, переварив ответ лишь позже. Но уже наедине, воображаемой. Странно, но представить, что Джерард испаряется прямо на этом диване и тут же остаться одному было так легко. И вся загвоздка в том, что Джерард в любом случае все еще пристально изучал Фрэнка и ожидал его реакции.

Но вместо соответствующих возмущенному выражению сопутствующих средств типа мимики и жестов, Джерард получил парня, провалившегося в раздумья.

А Фрэнк в это время просто предполагал, в каком именно саду Джерард нашел акацию.

- Это точно сад, а не парк? – в итоге выдал Фрэнк, и Джерарду понадобилось еще несколько секунд, чтоб проследить ассоциативный ряд парня.

- А, точно сад. Одного заброшенного дома, - он подмигнул немного встревоженному Фрэнку.

- Фу, тогда, по сути, я съел что-то, выросшее на останках, - заключение Фрэнка.

- Да нет же, не на останках. Я же просто сорвал веточку из сада некогда богатых людей, а не пошел на кладбище и там нарвал, - недовольно возразил Джерард, вырвал листочек из крошечного блокнотика и сунул его себе в карман, смешивая с тучей подобных, а блокнот вновь отправился в сумку.

- Откуда ты знаешь, какие там люди жили? – вопросы Фрэнка, то, с какой пылкостью, вернее, с ее отсутствием, он озвучивал их, никак не выражали всей колоссальной степени заинтересованности, а она присутствовала, и в немалой степени. Сказывалась его увлеченность подобными делами.

- Ну, во-первых, такую домину себе мало кто может позволить и сейчас, - отозвался Джерард, и второй сразу стал вспоминать, где же у них в городе есть подобные дома.  – Во-вторых, об этом месте ходят легенды, и ты, как житель, должен знать!

- Ну, расскажешь – вспомню, - пожал плечами озадаченный мальчишка, вызвав таинственную улыбку на лице объявившегося в Джерарде рассказчика, присущую не менее мистическому повествованию.

- В общем, приехал в наш город мужчина, загадочный такой, но очень богатый и привлекательный, поговаривали, что у него была такая небольшая бородка, похожа на козлиную, понимаешь, к чему я веду?  В общем, никогда ни в чем не нуждался, жил, припеваючи, да все не женился никак, хотя, казалось бы, и возраст уже, а мужчина холост. Да и этот же возраст на его лице никак не сказывался. Но вот, по прошествии десяти лет его пребывания в нашем городке, он скрылся бесследно, как оказалось, обесчестив при этом свою служанку. Совсем скоро, гораздо меньше, чем через девять месяцев, родилась у этой служанки черноглазая и рыжеволосая девочка. Служанка не собиралась растить ее, поэтому не дала ей имени, а сразу же сдала в детский дом. Буквально через год она умерла, говорят, к тому же, что смерть у нее была совсем нелепая. А о девчушке никто ничего не слыхал, вплоть до той поры, пока ее не усыновила семья знатного рода. Зачем, правда, так и неизвестно, ведь и своих детей у них было двое, однако факт есть факт. Говорят, что девочка своими наклонностями к садизму тревожила родителей всегда, но она все так же осталась без имени, потому что подобрать такому бездушному созданию они его не могли. Говорят же, что дьявол имени не имеет. И вот, в одно прекрасное утро, когда каждый обитатель Земли занимался своими делами, а члены этой, в свою очередь, обязались идти на работу и в школу, никто из них на своих местах так и не явился. Из дому просто все исчезли, абсолютно все. И так до сих пор: двери на второй и третий этажи закрыты изнутри, и никто туда еще не пробрался, никогда в этом доме даже крысы не водились.

Фрэнк, во все глаза глядя на Джерарда, слушал рассказ в комбинации с чудными жестами повествующего. Он кусал ноготь, немного улыбаясь парню. Судя по его состоянию, он был очень взбудоражен. Мало того – полон энтузиазма не только увидеть этот дом, но и войти внутрь, а там открывать все двери и окна, везде заходить; было бы еще чудесно прикончить этого крохотного дьяволенка, а с ним и бедную семью голубых кровей освободить от ее гнусных пут.

- Поведешь меня туда? – выдал он, все еще покусывая палец, рассматривая Джерарда так проницательно, что не поверить в искренность намерений парня нельзя было.  Второй на это просто рассмеялся.

- Когда-нибудь, обязательно, обещаю, - улыбнулся он снова, вставая и поправляя сумку и пальто. – Только возьми с собою всякие принадлежности, крестики там.

- Так ты разве у нас не атеист? – Фрэнк прищурился.

- Нет, как и ты, - он снова улыбнулся и пошел вон из кафе, совсем не оборачиваясь, вместо этого Фрэнк, будто ведомый некой нитью, побежал следом за ним самостоятельно.

- Эй, а как мы свяжемся? – выдохнул он уже на улице, когда их с Джерардом разделяли несколько метров в пользу второго.

- Ах, да, - тот запустил руку в карман, развернулся к Фрэнку и на расстоянии вытянутой руки протянул ему небольшой листочек из тех, что покоились в его пальто, - свяжись со мной.

- Хорошо, - рывком выхватив листок, Фрэнк сразу же запихнул его в карман и улыбнулся Джерарду, а тот, пятясь, все отдалялся от Фрэнка, пока не скрылся за углом.

Он и не заметил, что в левой руке все еще сжимал эту ресницу. Юноша поднес ладонь ближе к лицу, чтоб рассмотреть ее, и действительно: прямая, длинная, выгоревшая ресничка. Фрэнк рассмеялся, покачал головою, вспоминая, что Джерарду, брюнету с угольными и закручивающимися ресницами, обмануть его было не так просто.

Он зашел в кафе, взял свой рюкзак и снова вышел вон, уставшее пройдясь взглядом по морскому горизонту. Немного прищурился от бликов оранжевого закатного солнца на воде и пересек улицу, снова прислонившись к бетонным ограждениям, бросил на них рюкзак и забылся окончательно, путешествуя затуманившимся взором по песку. На нем остались одинокие глубокие отпечатки ног и подошв, все тот же мусор и редкие, подчас смытые волною, следы вдоль воды на влажном песке. Он снова дышал в такт, иногда глядя вдаль, где вновь материализовался черный силуэт, но стоило Фрэнку моргнуть, как он исчез, как иллюзия.

Фрэнк сдул ресницу, второй рукой полез себе в карман и тихо вздохнул, найдя там сложенный вчетверо листочек из блокнота. Он изъял его на свое обозрение, развернул, но не нашел на листке никаких цифр, лишь надпись крупными буквами: «Кстати, передай папе привет от Дональда Уэя».