Глава 3.1: http://notforsale.do.am/blog/virus_3_1/2013-04-11-6448

***

14 сентября. 15:29. Здание Health & Medicine Holding Company.

POV Mikey

Хорошо, что Айеро не держит секретуток. Милый человек на ресепшне посоветовал мне не вламываться в кабинет директора сию секунду, а подождать с полчаса. Но, понятное дело, работа «милых людей» заключается в том, чтобы все клали хер на их слова. Дальше – хуже. 25 секунд в лифте, и я оказался на четвёртом этаже из сорока девяти возможных. Не успел выскочить из него, как ко мне подрулила говорящая коробка. Они особо популярны, я бы сказал – писк моды среди крупных и не очень боссов. Железная секретутка не нуждается ни в чём, в том числе и зарплате. А нет, это, скорее, секретут – рожа слишком квадратная и неженственная. Но не суть – машина сразу же завизжала противным голосом, что к мистеру Фрэнку Айеро нельзя. Совсем нельзя. Я двинулся в сторону, чтобы обойти робота, однако чиповые мозги быстро скоординировали его за мной, и он преградил путь. Я пробовал трижды физически сбежать от железного друга человека - тот начал буквально путаться под ногами, и я чуть не расквасил нос о пол. Что в таких случаях обычно делают, а? Я осмотрелся – было похоже на то, что кроме нас с роботом на этаже нет никого. Недолго думая, почесав подбородок (выжидая паузу для отвлечения робота), я сделал вот что. Заехал двумя сцепленными ладонями ему прямо в темя. Этот клоун отключился мгновенно, а я поспешил к кабинету. Дожился – приходится бороться теперь и с техникой. Я был в курсе, что роботы-«секретутки» - техника бесполезная и непрочная. Их функция – быть подобием таблички «осторожно, злая собака», когда реальная угроза, собака, брызжет кофейной пеной на ценные бумаги или всего-навсего пользует электронную вагину под столом. Но хлипкий робот – ещё полбеды. Главное удивление меня настигло слишком внезапно. Прежде чем повернуть ручку (стучать я не собирался), я прислонил ухо к двери. Вот это да! Что я слышу сейчас – и сам не могу разобрать. Какое-то неясное… бормотание. Именно бормотание. Ещё страшно похожее на… ну знаете, когда слова зарифмованы?

«Поспеши ко мне, смерть, поспеши7

                      И в дубовом гробу успокой,

                      Свет…» 

Я моргаю и не могу как следует проморгаться. А он всё декламирует – теперь более чётко и внятно. 

«… в глазах потуши, потуши, -

                      Я обманут красавицей злой.

                      Положите на гроб не цветы,

                             А камни». 

                      «Только ты, о смерть, только ты…»

Довольно. 

Когда оказываюсь в кабинете, Айеро тут же поворачивает голову. И с губ слетает конец фразы:

- «… мила мне». 

Он едва ли не хлопает глазами в растерянности. Я застукал его сидящим в кресле с раскрытой книгой 
на коленях. 

- Мистер Айеро, - решаю не подходить издалека, а действовать напрямик, пока объект полностью 
безоружен передо мной. – Неужели вы не уведомлены, что по закону хранение литературы карается 
десятью годами тюремного заключения? 

Подойдя близко к столу, я выуживаю из кармана тонкую пластинку с печатями и голограммой: 

- Моё имя – Майкл Уэй. Высшая школа юриспруденции и адвокатуры штата Вашингтон D.C.  

Айеро медлит с ответом, видимо, выбираясь из своих заоблачных пространств. О нём в мире большого
бизнеса ходит слава не то мечтателя, не то наркомана. Он постно улыбается, сверкает своими 
выразительными глазами и наконец произносит:

- Считайте, что у меня индульгенция на все десять-двенадцать лет, - Айеро лишь вальяжнее 
откидывается в кресле. – Я купил себе право читать то, что я захочу, пить то, что я захочу, и 
коллекционировать… ну вы знаете, да, ровно три года назад. Как только законодательство 
изрыгнуло закон о запрещении литературы, музыки и т.д. А купил я знаете, где? – он резко выпрямляется
и вдавливает локти в стол, откровенно улыбаясь. – В Высшей школе юриспруденции и адвокатуры. 

На месте Айеро я бы, конечно, не вёл себя столь расковано, учитывая его правонарушения и должность.
Но ему-то что? По моим наблюдениям, Айеро настолько безрассуден, что реальности для него не 
существует вовсе. Безрассудны коричневые и бежевые тона кабинета,тонкий сладкий запах, витающий
по нему. Книжные полки и две большие картины на стенах – эти предметы умело замаскированы, 
так что выглядят как сугубо рабочие элементы, а картины – как дисплеи или около того. Сам Айеро – 
напомажен, наглажен и отполирован. Чрезвычайная мягкость черт лица – кого вы обманываете? Этот 
человек не может, просто не может быть «большим боссом»! Руководить компанией. Не может! Зуб даю,
максимум, что он может, это разводить глупых женщин на покупку не менее глупых товаров. Но почему 
тогда пол медицинского мира так очарованы им, что все учреждения, фирмы и компании стремятся 
сотрудничать наперебой? Айеро, безусловно, обратил внимание, что я рассматриваю его, 
беззастенчиво и с налётом презрения во взгляде. Поэтому буквально из ниоткуда в руке мужчины 
вырастает сигара, и он закуривает. От скуки? 

- Познакомьтесь, это Шекспир, - Айеро тыкает пальцем в книгу. – Обожаю его драмы в стихах. Вообще, 
признаюсь, от поэзии я без ума. 

- Заметно, - я демонстративно машу рукой перед носом, отгоняя дым. – Вы, полагаю, только этим и 
занимаетесь в рабочее время? Что уж, кхм, говорить о нерабочем…

- Ну почему же? Я, к примеру, ещё и принимаю посетителей, таких, как вы, - Айеро густо выдыхает дым,
а меня едва ли не колбасит от тяжёлого никотинового духа. – Вы, кстати, мистер Уэй, по какому 
вопросу? 

Тут-то я и позволяю себе улыбнуться уголком губ. Наконец-то от трёпа мы переходим к чему-то более 
существенному. Для данного разговора у меня была заранее продумана своя тактика. Для начала в ход 
идёт словесная информация. 

Я рассказываю ему, что мне известно о последнем эксперименте Института генетики и цитологии, в 
котором использовалась генетическая информация Айеро. Затем выдаю, что я кровный брат 
подопытного, Джерарда Уэя. Здесь Айеро покидает его беспечность, и он медленно окрашивается в 
оттенок мела. В подтверждение факта кровного родства я предоставляю Айеро наши с Джерардом 
биометрические паспорта – одни родители, одинаковая кровь. Естественно, у Айеро никаких 
возражений не возникло, и не возникло бы. Но, чтобы добить директора, я раскладываю перед ним 
парочку наших детских фотографий. С родством мы разобрались. 

Дальше в ход идёт более насыщенная информация. Я вкратце описываю положение моего брата, 
мерзкое состояние здоровья, а точнее, его полное отсутствие. По мере того, как рассказ обрастает всё 
новыми и новыми подробностями, лицо Айеро искажается в гримасах, становится похожим на те 
абстрактные картины, что висят на стенах кабинета. Когда, в подтверждение словам, я забрасываю его 
самыми ужасными фотографиями увечий Джерарда, какие только нашёл на планшете, Айеро чуть ли не 
скатывается под стол в обмороке. Он стал подёргиваться и просить прекратить зловещий просмотр – 
Айеро и так всё понял и безоговорочно верит мне. Довольный, я даю ему пару минут на то, чтобы 
прийти в себя. 

- И с какой целью вы мне это показываете? – он устало проводит ладонями по лицу. 

- Видите ли, мистер Айеро, точно неизвестно, что так повлияло на моего брата – препараты, которыми 
его пичкали, или… ваше ДНК…

- Да чушь это! – тут же выкрикивает мужчина. – Чушь, чушь полнейшая! Насколько я знаю биологию, 
это невозможно. Нет, невозможно! Глупости какие-то. 

- Согласен, я тоже не верю в вероятность этого, - вот он, момент истины. Мой голос сам понижается 
до такой частоты, чтобы проникать в само сознание – это видно по оторопевшему лицу Айеро. - Но 
всё-таки она… есть, и исключать её уж совсем нельзя.

Прочистив горло, я продолжаю. 

- Мистер Айеро, вы можете себе представить эти заголовки: «Фрэнк Айеро, директор элитной 
компании по производству медицинского оборудования, убил человека своим ДНК»? Или вот, 
например: «Фр…». 

- Хватит! – Айеро вскидывает ладонь в останавливающем жесте. – Прекратите. Я так понял, вы за 
милую душу готовы скормить информацию обо мне СМИ. 

- Совершенно верно, мистер Айеро. Даже если на отчётной лекции профессора Майера она не 
подтвердится, а назовут иные причины гибели моего брата, я всё равно найду, кому продать жареное. 
Айеро, вы знаете, чем чреват такой подрыв вашей и без того шаткой репутации. 

Я выжидаю ещё пару закатываний глаз (что, признаться, в исполнении мужчины чрезмерно 
раздражает). 
Наконец, в гнетущую тишину проникает слабый-слабый голос. Клиент готов на всё. 

- Уэй, скажите, что вам нужно?

- Выпишите мне пригласительный на лекцию профессора, - наши с Айеро взгляды встречаются. – Я знаю, что у вас есть такое право, поскольку Health & Medicine Holding Company спонсировала эксперимент. Заодно мы с вами встретимся на лекции снова и убедимся в причине смерти моего брата. Идёт?

Айеро молниеносно пододвигает к себе клавиатуру, впивается взглядом в дисплей компьютера. Пальцы бесшумно набирают что-то, мышка кликает без единого звука.  Сам мужчина, вижу по сведённым на переносице тонким бровям, возмущён ситуацией. Но возмущение не переваливает за предел линии бровей – Айеро не в тех условиях, чтобы дуть губы. Его возмущение попросту никому неинтересно. Через две минуты карманный принтер выплёвывает небольшую прямоугольную бумажку. Пригласительный пахнет отличной печатью и свежими катриджными красками. А главное, он гласит о том, что я, Майкл Джеймс Уэй, всё же добился первой цели. Через пару дней, когда мы встретимся на лекции, нужно будет потребовать у Айеро чек на кругленькую сумму. Во-первых, он уже достаточно промаринован, чтобы я мог нагибать его со всех сторон. Во-вторых, есть два превосходнейших факта, которыми я способен манипулировать:

1. Айеро давал взятки Школе юриспруденции, чтобы безнаказанно хранить литературу и прочий бред.
2. По-прежнему, Айеро как был, так и остаётся участником антигуманного эксперимента.

Уэй, соображаешь.

Пока я любовно оглаживал края пригласительного и обдумывал ходы, Айеро вновь уткнулся в книгу. Какой всё же нигилизм – читать при человеке, который с лёгкостью может упечь тебя за решётку. Так и хочется процедить: «Айеро, прекратите свой детский бунт на коленях», но я решаю не поддаваться эмоциям. И потом, сам Айеро ни с того ни с сего поднимает на меня сверкающие глаза. С минуту он подбирает, что сказать. И говорит укоризненным, трагедийным тоном:

- Вам, мистер Уэй, как я вижу, ваш брат совсем неинтересен. Вас не волнует, что он погибает в муках.

- Да, - я приподнимаюсь, чувствуя, что, в общем, мне пора уходить. – Точно так же, мистер Айеро, как и вас. И не стоит отрицать это. До встречи на лекции.

Когда я ухожу, то редко запоминаю, в каком состоянии покидаю то, что осталось за дверью. Ненавижу задерживаться – всегда норовит побыстрее телепортироваться в другое место. Но, кажется, Айеро я бросил в какой-то тёмной задумчивости. Он был оскорблён моими словами? Что ж, лишний раз – доказательства правоты. Возможно, ему и жалко Джерарда, только вот сам Айеро ничего, ничего для него не сделал. Такие люди годятся лишь для того, чтобы вздыхать. И, да,

впаривать глупым женщинам не менее глупый товар.

Не странно, что Джерарду он так понравился. Я лично не могу объяснить, откуда брат имеет хоть какие-то понятия об Айеро, если они никогда не виделись. Да, в мире много нелогичного и, к сожалению, необъяснимого. Единственное из всего-всего, что я могу объяснить сейчас, это урчание живота. Нужно подкрепиться в какой-нибудь кафешке неподалёку.

А потом… снова убежать по делам.

POV Gerard

16 сентября. 09:28. Квартира Джерарда Уэя на Гард-стрит 2.

Ночь надвигалась на глаза и лицо. Хотела закрыть всё собой, грозилась быть обжигающей, как смола, и вечной. Следы ночи остались на моём лице. Да, это они. Чернильные, тлетворные, их не смыть. Я не испачкался – это я такой и есть. Когда себя невозможно проклясть, себя можно лишь принять...

Я шёл в ванную полтора дня. Часто падал, не выдерживал, опускался на колени, но почему-то не разбивался вдребезги, подобно вазе. Как хотел. Казалось, что ступаю оголёнными костями, но всё же я ожидал чего-то худшего. Подводили вестибулярка и видимость – с усилием встав с постели, я просто охренел. Точнее, мозг охренел от такой моей наглости и решил отправить в небытие на полчаса. Или прошло больше времени? Не знаю, это было так давно. Сложно что-то ясно вспомнить, когда предметы в глазах не фокусируются, а собираются в пугающие пятна. К счастью, руки оказались относительно чувствующими и здоровыми. Поэтому иногда ползком, иногда размазывая пот по стенам, на ощупь я добирался до… до чего-нибудь.

Через полтора дня я понял, когда в очередной раз проснулся на полу, что нахожусь в ванной комнате. Где-то рядом капала вода. Ещё где-нибудь поблизости должна находиться ванна. Знаю, здесь есть и раковина, и зеркало. Как в моей комнате. Зеркало. Хм…

Странно, захотелось посмотреться в него, но не с рутинной целью причесаться, умыться или побриться. Я хочу посмотреть, как я выгляжу, просто так. Может, должны происходить изменения? Или они уже заметны?

Я осознаю, что должен во что бы то ни стало подняться. А перед этим прижать ладонь к груди, потому что может стать слишком страшно. И я точно рухну, головой о борт ванны. Наконец-то разобью свою пустую и гнилую голову. Верх берёт любопытство; я не хочу просто так исчезнуть, я хочу увидеть, во что превратился. Я приблизительно понимаю, во что, однако нужно увидеть всё собственными невидящими глазами. А вдруг это даст толчок, и я начну бежать? Убегать от самого себя. Убегать, спотыкаться, но двигаться, не лежать на холодных полах развалиной, не плодить в пока ещё живом себе воображаемых червей. Их и так достаточно в голове.

А может ли быть, что я хочу запомнить себя настолько здоровым, насколько уже никогда не буду?

А знал ли я месяц назад, что со мной произойдёт после? Предвидел ли, ожидал? Скорее всего,…да. Ожидал.

Вот под скользкими подушечками пальцев остреет ледяная гладь зеркала. Со ржавыми разводами, дырочками. Зеркало скисло вместе со мной? Глаза прикрыты – я всё равно бы не многое увидел, однако надёжнее будет, если в поле зрения не попадёт до поры до времени то, что хочу увидеть. И разъехавшиеся зрачки не уловили бы блеск зеркала. Нужно подождать, успокоиться. Тем, кто в добром здравии, при добром зрении и рассудке, было бы гораздо опаснее созерцать это, чем мне. Я не боюсь поехать крышей – некуда уже, нет крыши.

Я готов увидеть себя нынешнего. Ну же, …. Медленно, как древние каменные пещеры, раскрываются веки.

Я ожидал.

Провожу рукой по подбородку, показывается одна щека, вторая.

Щёк нет. Или они есть, но очень впалые. Они будто слиплись с челюстью, и всё это окрасилось чёрной краской. Когда трогаю их, я провожу по вулканической почве. Мелкий вулканический песок на кончиках пальцев. И не чувствую прикосновений. Кожа нечувствительна, как газетная бумага. Газете не будет больно, если в ней прожигают дыры. Бумага не признаёт ран, даже если они не проходят, а растут вширь и вглубь. Слёзы съели достаточно кожи на моём лице. Я макаю пальцы в маленькие, розоватые и мягкие лужицы. Если они болят или пекут, мне недоступно это понять. Доступно лишь, что они едва подёрнуты корочкой.

Ничего особенного: чёрные волосы,

Начисто вылезшие надо лбом. Остальная же масса – ветви деревьев в оконном отражении ночью. Их так боятся маленькие дети, думая, что это чудовища машут им кровожадными руками.

лоб,

Узкая полоска ярко-жёлтого цвета. Когда морщусь, во лбу противно болит. Труп моего мозга стучит по черепной коробке, прося не беспокоить его, не морщиться, не двигаться, не жить. Разложившиеся его частицы, кажется, вылезают на лбу в виде гнойников, вытекают из уголков глаз, из носа. Трупный запах отчётлив. Когда погибает мозг -  погибнет и остальное.

переносица и брови, глаза и веки с ресницами,

Всё чёрного цвета, будто бы я смотрю на череп. Да, я череп. И не могу понять, чернота – это отсутствие чего-то или присутствие, но уже в иной форме? По вискам струятся пот и прыщи. И вообще, можно ли это назвать висками? Я не уверен ни в чём, в том числе, где находится та или иная часть лица на мне. Вдруг, нос – там, где приютился, скажем, левый глаз? А чёрные брови гуляют внизу подбородка? Когда меня конструировали, скажите, пропорции были проигнорированы, ведь так? Глазницы – дыры. Под ними - разрыхлённые слои кожи, оплавленной слезами. На обеих щеках лежат веера заржавевших ресниц. Видно, когда тёр глаза, я снял их полностью.

нос,

Ободранный. Он облазит. Теперь я понимаю, почему носом так больно дышать – это не всего лишь воспаление. Внутри него происходит то же, что снаружи. Похоже на промывание соляной кислотой. Уверен, если потру его, как однажды глаза, нос размажется по ладони.

ямочка под ним, губы, подбородок,

Чем я питался всё это время, собственными губами? Кусал их в отчаянии? Жуткая маска – тёмно-красная полоска вместо губ.

До сих пор не могу провести различия – где что. Может, не важно уже? Я перешёл на тот уровень жизни, когда кожа стала гибким пластилином – отрываешь от неё кусок и лепишь что-то своё, на собственное усмотрение. Содрать с себя кожу мне не проблемно. И, наверное, боли тоже не будет. Единственное, что будет, это обморок судмедэкспертов и патологоанатома. А там, куда я отправляюсь «зимовать», не важно, насколько ты красавец – принимают всех…

шея, плечи,

Вот их, вероятно, и нет. Моя голова витает в воздухе над грудной клеткой без помощи. Я просто не вижу их, нет никакой опоры, земли для головы. Она свободна. Я настолько свободен, насколько это недоступно всем жителям мира. Потому что мне не нужна голова на плечах. Не нужна подставка….

 белая майка, малиновый значок SR…

Как и не нужна вода, для того чтобы помыть тело. С неделю не нужна. От мытья могло бы стать хуже – болевого шока было бы не миновать. Вода жёсткая, и она бы не поняла меня. Может, кому-то она и зализывает раны. Мне бы она слизала их до костей.

На созерцание не уходит много времени, но в голове уже со страшной силой колотится кровь, заставляя зашататься, опуститься, с хрустом приземлиться на колени. Мир перед глазами пошёл жёлтыми туманностями и чёрными звёздами. И, кажется, тошнота вернулась ко мне спустя дни полного отсутствия.

Вселенная внутри начала своё вращение. Облака газа и пыли сгущаются, сгущаются, становятся плотнее, рассеивают лучи на миллиарды световых лет. Внутри образовывается горящий шар – с такой скоростью, что это странно, когда реакции на внешний мир -  слабые.

В глазах застрял, как соринка, образ. Жуткое, уродливое лицо цвета мочи и могилы, сплошная рана, сплошная рытвина, сплошное поражение. Я видел его в ореоле чёрной тусклой короны – сказалось плохое зрение. И обман зрения как нельзя лучше передал – я выцветаю из этой жизни, как выцветают краски из бумаги или одежды. Там, где я существую, уже нет места живому – каждая поверхность, каждый кубометр воздуха заражен мной. Вместо белого будет чёрное, вместо зелёного будет чёрное, вместо неона и флуора будет чёрное. И всё собралось в одном мне. Замкнулось в одном мне.

Огромная обугленная планета приближается с неумолимой скоростью и скоро раздавит маленький организм. Я не представляю себе, как это. Но могу представить, что столкновение случится незамедлительно. Не придётся ждать и пяти миллиардов лет, чтобы ощутить. Стало немного страшно – неизвестность всегда пугает больше бед и боли. Остатки мозга и сердца превратились в квазары⁸ и выпускают струи космической пыли, разрывающей всю мою сущность.

Я снова заплакал.

Я думаю, что не вынесу. Я думаю, что в скором времени будет ещё хуже. Когда я был готов уйти, меня оставили, отказались забрать. А теперь, когда я пришёл в себя, я узнал, что весь мой вид пульсирует духом смерти. Только что такое смерть? Я могу пощупать её, проводя пальцами по ранам на лице. По тёмным пятнам на ногах. Но это не дало бы ответов на поставленный вопрос. Как и не дало бы на вопрос, который я длительное время не решался задать себе самому:

Почему именно я? За что?

По ту сторону баррикад – от мира, людей. И если раньше можно было спасаться от уничтожающих осознаний сном, то сейчас реальность не щадила. Отметала сны, красоту, стремление. Возвращала туда, откуда все мы вышли, в  безжалостное звёздное небо – скопище белых крестов на бесконечном кладбище Вселенной. Заставляла испытать то, что испытывали эти бесчисленные звёзды, рождаясь и угасая.

Слёзы капают в ладони, как дождик. Я начинаю помалу успокаиваться, хоть и плачу до сих пор. Я знаю: для того, чтобы продолжить путь, нужно успокоиться. Нужно высказаться напоследок самому себе, признаться. Секретов больше не будет. Обид, и несправедливости, и робости, и мира, где люди питаются полиэтиленом. Нужно уснуть. Даже если снов не будет. А проснувшись, подняться на ноги. Там, за дверью, может быть, в корне другой мир…

Да, вроде не изменился, такой же.

Как и в корне другой мир выращивался в этой скромной квартире. Пора двум мирам слиться, пора заявить тому, большому, внешнему миру о себе. Пора перестать плакать. Пора идти к лучшим мирам красоты, где стелется трава, где небо красного цвета и на его фоне так четки и величественны кресты.

Epilogue: http://notforsale.do.am/blog/virus_epilogue/2013-04-11-6451

____________________________________________________________________________

1 Прион – инфекционный белок, поражающий нервную систему человека. 

2 Нуклеотид – мономер ДНК. Нуклеотиды собраны в две длинные цепочки, и они образовывают полимер, молекулу ДНК. 

3 Капсид – см. сноску к главе 2. 

4 Эритроциты – красные кровяные тельца. Клетки крови красного цвета, отвечающие за транспорт кислорода в крови. 

5 Репликация – процесс высвобождения вирусом своей генетической информации (РНК или ДНК) в клетку, где он паразитирует. 

6 ЦНС – Центральная нервная система. 

7  Стихи здесь и ниже – из драмы У. Шекспира «Двенадцатая ночь». 

8 Квазар – космический объект, выбрасывающий мощные потоки излучения.