Как показали эксперименты на добровольцах, человек, уже висящий в петле, не сможет из неё выбраться без посторонней помощи.
Лис цитирует Lurkmore
…Тысячи огненных драконов проносились в сознании, обжигая мозг своими расплавленными хвостами, миллионы искр разных цветов копошились в хаотичных танцах, а затем сталкивались, разлетались на миллиарды бриллиантовых брызг и тут же превращались в пульсирующую бордовую густоту крови, которая бешено кипела в медленно умирающем царстве нейронов. Кажется, смерть всегда приходит вот так: ярко, красочно и совсем не страшно. Это не больно и не жутко, просто дышать уже не получается и вместо связных мыслей получается какая-то сплошная блестящая каша, но ведь это так прекрасно!.. …И вдруг сквозь темноту сознания врывается назойливый свет. Свет совсем не загробный и призрачный, а вполне земной. От него никуда не деться. Сколько бы ты ни убегал от этого потока лучей, солнце всё равно найдёт тебя и ослепит напоследок. Веки нестерпимо жжёт от непривычной яркости, а глаза начинают слезиться. Кто посмел прервать эту чудесную литургию мозга?.. Рывок вниз (тело ещё что-то чувствует), затем мягкий удар – и почти оглохшие уши различают такие странные звуки. Кто-то рыдает совсем по-детски и ожесточённо колотит кулаками по грудной клетке, напрасно пытаясь заставить лёгкие работать. У человека отняли самое важное и самое последнее право, которым его наградила сама судьба, - право на Смерть. *** …Пальцы совсем не слушаются хозяина, поминутно соскальзывают с пряжки, царапаются о холодный металл и с трудом сгибаются, но он с упорством маньяка вновь и вновь пытается вытащить эту треклятую стрелку ремня из отверстия кожаного пояса. Это он, никчёмный стержень, не пускает пальцы к себе, не даёт Жизни восторжествовать. Но вдруг нервные пальцы в последнем отчаянном порыве разрывают ослабевшую кожу ремня, и торжествующий крик первобытного существа разносится по округе, полный злобной радости и бессильных слёз. Пальцы ещё не выполнили своей работы. Теперь они быстро перехватывают джинсовую ткань и тёплый хлопок, в которые облачено безвольное тело, и, ноя от усилий, бережно укладывают тело на палевую траву, рядом с истёсанным серым валуном. Пальцы цепляются за холодное запястье и буквально вдавливаются подушечками в вену, стараясь найти столь желанное биение горячей, живой крови об упругие стенки сосудов. Секунду, другая… Пять, десять… Полминуты… Нервные персты так и не почувствовали пульсацию тела. И тогда к безмятежно-розовому рту, маняще приоткрытому, припадают губы, солёные от безудержных слёз. - Фрэнк, дыши, чёрт тебя побери!.. Дыши же, ну!.. Раз за разом губы пытаются оживить это тело, почти вырванное из мира солнца и тепла лапами Смерти, покрытыми уродливыми струпьями. Вот она, уже притаилась за ближайший кустарником и беззвучно, гаденько хихикает, искривляя провал рта в жутком оскале. Она бледна и невзрачна, эта серая высокая фигура в балахоне, напоминающая костяную иглу, обёрнутую в чёрную шёлковую тряпку, но она всемогуща. - Фрэнк, Фрэнки!.. Не умирай, милый мой, прошу тебя только об одном!.. Давай же, открывай глаза, дыши, оживай!!! Не смей умирать, слышишь?! Смерть уже откровенно хохочет, и этот свистящий смех охотно подхватывает и передразнивает голос леса, шумя кронами и пересвистываясь песнями птиц на все лады. Она победила, она затащила в своё царство ещё одну глупую птичку, которая запуталась и насмерть задохнулась в своих же собственных силках. Все люди – пауки, которые заворачиваются в ими же расставленные ловушки и погибают, не в силах очистить своё горло от забившейся в него липкой нити. И это милое, но такое глупое существо стало жертвой своего же сознания. Мысли вполне материальны: мысли терзают, мысли угнетают, мысли рвут, мысли терзают. Оно попало в капкан воображения. Но вдруг что-то переменилось. Лес притих и уже не гудел так свирепо и таинственно, нагоняя суеверный страх. Птицы отчего-то смолкли, а вощёная статуя с седыми развевающимися волосами вдруг испуганно отпрянула и, раскрыв ощеренный рот, растаяла во внезапно налетевшем порыве ветра. Раздался слабый вздох, и вслед за ним почти незаметно поднялась и опустилась смятая чёрная ткань на груди. Приоткрылись отрешённые глаза болотного цвета, и с них тут же спала мутная пелена. На бледных щеках пятнами расплывался розовый румянец. - Фрэнки!!! – раздался радостный вопль, и на это существо, возвращенца с того света, тут же навалилось жаркое тело, сотрясаемое рыданиями. – Фрэнк, Боже, как ты меня напугал!.. Зачем ты так, зачем, зачем?! А если бы меня не оказалось поблизости?.. - Я этого и хотел, - прохрипел чудом спасённый, обессилено откидывая голову на полог душистой травы и бессмысленно уставившись пустым взглядом в небо. – Дай мне завершить начатое, Пати, умоляю. Пойзон ахнул от неожиданности и принялся тормошить Фрэнка: - Да что ты такое говоришь?! Зачем ты всё это затеял, Фрэнки?.. - А ты не понимаешь?! – заорал Айеро, порываясь подняться с земли, но рухнув обратно. Пати аккуратно приподнял его и, стараясь не причинить боль, нежно прижал к груди, несмотря на слабое сопротивление смертельно перепуганного Фрэнка. - Ты глупый, ты ещё такой глупый!.. Я чуть сам не умер, увидев тебе в этом ремне! - Я грязный, - шептал Фрэнк, закрывая лицо руками и содрогаясь от душивших его нерастраченных слёз. - Нет, нет! – успокаивал его Пойзон, покачивая и баюкая, как раскапризничавшегося ребёнка. – Ты чист, ты прекрасен! - Я грязный, Джи. Я растоптан. Я унижен. Я уничтожен. Я уничтожен тобой же и твоим братом. Я же не человек, а просто раздавленное растение, смятое под подошвами. - Я искуплю свою вину. Я до конца жизни буду просить у тебя прощение, я буду вымаливать его на коленях. Ты нужен мне… Ты нужен нам. Неужели ты мог покончить с собой, зная, что кто-то тебя любит и ты кому-то необходим?.. Ты хотел, чтобы моё сердце разорвалось от горя?.. Ты жестокий человек, Фрэнк. - Пусти меня, Джерард. Пусти меня. - Нет, - Пати покачал головой и лишь сильнее стиснул в объятьях плачущего Фрэнка, - отныне я тебя никуда не отпущу. Мы будем вместе навеки… Пойзон всё шептал что-то ласковое и бессвязное, а Фрэнк уткнулся ему в грудь и дал волю бурным слезам. Он беспомощно хватался пальцами за майку Пати и злобно комкал мягкую тёплую ткань; плечи его сотрясались от мощных рыданий, и сердце гулко колотилось о рёбра, передавая своё бешеное биение и Пати, который гладил Айеро по спине и невидяще, слепо глядел вдаль. Айеро никак не мог унять свою истерику. Вся та нечеловеческая усталость, которую он прессовал и старался не замечать, все его потаённые чувства, обиды и эмоции нашли самый простой и страшный выход, подтолкнув парня в петлю. Трусость и мужество помогли в самый последний момент встать на эшафот – валун – продеть трясущимися руками пряжку в дырку ремня, надеть на шею этот позорный хомут и, издав последний дрожащий вздох, оттолкнуться от помоста и застыть навеки над бездной… Бездна наверху – оттуда светит беспечное солнце, оно нежится среди ватных облаков и посылает живительное тепло всему, что копошится на дне другой бездны. Она разверзлась на земле. Под ногами больше ничего нет. Туда не прыгнешь, туда не сорвёшься; над этой пропастью можно только повиснуть в вечной смертельной муке, взирая невидящими белесыми глазами на тьму этой расщелины… Пати вытащил Фрэнка из этих двух пропастей, он спас его, но вернуть то невидимое глазу и эфемерное, что умерло в последнюю секунду в Айеро перед фатальным шагом, никто никогда не сможет. Душа отныне мертва и разлагается потихонечку где-то справа от сердца, задевая и его своим убийственным гниением. - Фрэнк, простишь ли ты когда-нибудь меня?.. – это были первые слова, которые произнёс Пойзон, когда Айеро немного погодя успокоился. – Я понимаю, что это невозможно, но я и сам не смогу жить, зная, что мой лучший друг хотел совершить такое из-за меня… - Поцелуй меня, - вдруг тихо произнёс Фрэнк, не глядя в глаза Пати. - Что?.. - Поцелуй, - настойчиво повторил Айеро, поднимая неожиданно злой и печальный взгляд на опешившего командира. - Поцелуй меня, Джерард. Пусть меня поцелует именно Джи, пусть он вернёт маленького, глупого, жалкого Фрэнка Айеро окончательно к жизни. Он когда-то давал мне силы жить, пусть он сейчас воскреснет на секунду и вновь покажет мне, что жизнь прекрасна и что мне есть за что бороться. Ты можешь оживить в себе свою душу, Пати?.. – вкрадчиво спросил Фрэнк, утирая лицо от слёз и задумчиво перебирая пряди волос киллджоя. – Прежде чем спасать кого-либо, ты ответил себе на вопрос: а я внутри живой или я тоже умер?.. - Ты ещё не отошёл от шока, Фрэнки, вот тебе в голову и лезут всякие странные мысли. Я сейчас отведу тебя домой, ты ляжешь, успокоишься, выспишься… Пожалуй, нам всем стоит отдохнуть, эта гонка с невидимым врагом нас абсолютно вымотала… - Поцелуй меня сейчас, - не слушая Пойзона, произнёс Айеро, глядя тому прямо в глаза своим безумным взглядом и шепча эти будоражащие слова прямо у приоткрытых губ Пати. – Иначе я вновь пойду вешаться. - Ты же ещё секунду назад хотел покончить с собой, хотел, чтобы мы все сбежались и причитали над твоим телом, кишащим червями, ты же захлёбывался в рыданиях и говорил, как ты унижен и оскорблён, а теперь ты начинаешь какой-то бредовый, дешёвый шантаж?.. – задохнулся искренним возмущением Пати. – Фрэнк, да в своём ли ты уме?!.. - Я требую всё того же. Чего тебе стоит пожалеть меня и поцеловать, поцеловать совсем невинно?.. Просто согрей меня своим дыханием, покажи мне, что в тебе бьётся живое сердце… Пати хотел было осторожно отстранить от себя неадекватного Фрэнка и встать с земли, чтобы как можно быстрее вернуться домой из этого гиблого места, но Айеро оказался проворнее и, улучив замешку Пойзона, грубо толкнул его в грудь и повалил на листву, навалившись на парня сверху. Пойзон, шокированный поведением неудавшегося самоубийцы, попытался столкнуть его с себя и подняться на ноги, но Айеро схватил дрожащими от пережитого пальцами Пати за руки и с силой прижал их к земле, отчего в кожу больно вонзились сосновые иголки. С минуту оба парня просто настороженно разглядывали друг друга, не произнося ни слова, а затем Фрэнк слабо усмехнулся и приблизил своё лицо к лицу обескураженного Пойзона. Выдохнув, он резко приник губами ко рту Пати и нерешительно остановился а, затем, помедлив, захватил его нижнюю губу и начал аккуратно поглаживать её языком, дразнящее скользя им по коже Пойзона. Пати, почувствовав, как волосы Фрэнка скользят его лицу, мотнул головой и тут же пожалел об этом: почувствовав сопротивление, Айеро локтями упёрся в рёбра киллджоя, отчего у того моментально перехватило дыхание и потемнело в глазах, и укусил его за губу. - Прекрати! – с трудом прошептал Пати, начиная задыхаться от жара тела, вжимающего его в почву, и от нелепости того положения, в котором он очутился. Его душили слёзы и непонятная обида за то, что он оказался в такой абсурдной ситуации. Понятно, что Фан Гоул сошёл с ума, но он-то, Пати Пойзон, ещё обладает способностью трезво мыслить и не может остановить этого больного человека в его шизофренических порывах!.. - Нет, нет, ни за что, - прошептал в ответ Фрэнк, щекотно и дразнящее задевая губы Пати своими губами и языком, совершающим робкие и нерешительные движения. – Ответь мне взаимностью. Это был не поцелуй, а просто ласковые прикосновения губ к губам, однако Пойзон уже начал чувствовать, как по спине прокатываются контрастные волны то обжигающего жара, то неимоверного холода, и губы, распаленные влажными посасываниями рта Фрэнка, теперь требовали чего-то большего. Айеро, так и не дождавшись ответных действий со стороны мужчины, дал им обоим передышку на пару секунд, а затем, когда Пати дёрнулся, чтобы сбросить с себя Фрэнка, схватил его за волосы перепачканной в сухой земле рукой и выгнул шею под немыслимым углом, заставляя Пойзона упереться ему руками в грудь и глухо, болезненно стонать. Не дав командору сказать ни слова, Айеро второй рукой приобнял его за шею и тут же прильнул жадно, широко раскрытыми губами ко рту Пати. Язык Фрэнка быстро и бесцеремонно раздвинул уста Пойзона и принялся нервно поглаживать кончик его пересохшего языка, а затем, не давая Джи опомниться ни на секунду, алчно захватывал его губы и до боли посасывал, целовал и кусал их, всё больше и больше распаляясь. С каждой секундой этой поцелуй становился всё глубже, грубее, Айеро действовал развязнее и напористее; рыча и тяжело дыша, он ёрзал на сопротивляющемся Пати и лихорадочно шарил сухими жёсткими ладонями по его телу. Пойзон едва слышно постанывал, но не от удовольствия, а от неудобства той позы, в которой он оказался, от боли в заломленной шее и от той неуёмной страсти, с которой Фрэнк целовал его взасос. Каждый раз, когда быстрые пальцы Айеро касались его обнажённой кожи, Пати вскрикивал и дёргался, но все его стенания глушили губы и язык Фрэнка. Это была какая-то изощрённая пытка, доставляющая садистское удовольствие экзекутору, но не жертве. Поцелуй не был нежным и ласковым, он был весь пропитан болью, ядом и ненавистью. Ощутив, как Пати всё больше и больше пытается разорвать эту нестерпимую ласку, Фрэнк вдруг низко зарычал, как свирепая пантера, и начал дико кусать губы Пати, до крови, всё ещё рыча и захлёбываясь их смешавшейся кровавой слюной и собственной яростью к этому человеку под ним, столь беззащитному и восхитительному. У Пойзона уже заболело горло от крика и потемнело в глазах от гнева и осознания собственной ничтожности, а в глазах застыли жгучие слёзы, как вдруг Айеро скользнул языком по его языку в последний раз, особо жёстко засосал и оттянул его истерзанную нижнюю губу и, с трудом отдышавшись и переведя прерванное дыхание, рявкнул, страшно глядя на перепуганного Пати взбешёнными золотистыми глазами: - Уйди отсюда, иначе я тебя убью, как и твоего брата! Быстро уходи, я за себя не ручаюсь!.. Поднявшись на ноги и отряхнувшись, Айеро нахмурился, облизал соблазнительно припухшие губы и, подойдя к злосчастному камню, взобрался на него и затем с печальным вздохом снял с ветви разодранный ремень. Пойзон, вскочив с земли, с ужасом глядел на своего друга, но был не в силах вымолвить хоть слово. Когда Фрэнк спустился с поясом в дрожащей руке и абсолютно бессмысленным взглядом, Пойзону стало не на шутку страшно. Только сейчас до него стало доходить то, что произошло и что едва не получилось, не подоспей он вовремя. Вот он, этот символ зловещей старухи, бродящей где-то рядом, - этот изодранный в лохмотья ремень. Этот тот самый круг, замыкающий все циклы жизни. Точка невозврата. Билет в один конец. Он обманул кровожадную ненасытную каргу, но у неё в волшебном мешке ещё миллионы самых разнообразных, коварных, зловещих, хитроумных планов. Она дважды дарила Айеро и дважды забирала чужие, не его смерти. В первый раз она опомнилась, что посылает ему не ту гибель – от огня, и вот теперь они оба с Пойзоном поздно спохватились, что час Фрэнка ещё не настал. Но что было бы, если бы они промедлили?.. Смерть бы скрипнула зубами от злости и дальше пошла бы забирать причитающиеся ей души, а Пати остался бы наедине с трупом Фрэнка… С трупом… Тот, кто потерял свою душу, уже принято считать трупом. Секунду назад он был человеком и вот теперь – тело. И Айеро мог быть таким «телом». От ужаса Пойзон ощутил, как к горлу подползает тоненькая, противная змейка тошноты, и поспешил отогнать эти мерзкие мрачные мысли. Они ещё все не скоро отделаются от пережитых ужасов этого проклятого дня, но надо жить и как можно реже вспоминать, что могло было бы случиться, если… От размышлений Пойзона отвлёк Гоул. Приблизившись к командиру, тот осторожно тронул красноволосого парня за рукав куртки и глухо произнёс: - Джи, я прошу тебя… Не говори об этом никому. Ни о чём. Ни о том, что произошло в городе, ни о том, что было здесь. Ещё одно подобное испытание для психики – и я точно разнесу себе мозги из бластера. - Кобра и Джет заметят этот след на горле, - Пати очень нежно, почти неощутимо тронул красную продольную вмятину на коже Айеро, из-за чего тот нервно сглотнул. – И будут неудобные вопросы. Они обязаны обо всём знать, ведь мы же команда. - Возможно, но вот об этом им точно знать не следует. И Фрэнк, вдруг блеснув глазами, усмехнулся и медленно провёл кончиками пальцев по ярко-алым губам Пойзона. Тот понял всё и без лишних слов; щёки его ярко вспыхнули. *** Остаток такого сумасшедшего и поистине печального дня киллджои провели в полном молчании. Видимо, за время отсутствия Пати и Фрэнка Кобра уже успел в деталях описать шокированному Джету их неудачный поход к Ласло и его головорезам, и теперь Стар с жалостью и затаённой болью смотрел на безэмоционального, апатичного Фрэнка, который на все расспросы отвечал неохотно и абсолютно отрешённо. Все события, произошедшие с отрядом 109 за эти сутки, были настолько глобальными и непривычными, что от потрясения киллджои даже и не знали, как себя вести и что предпринять. Ласло им отказал, что означало провал миссии. Это раз. Фрэнка изнасиловали. Это два. Грейс живёт теперь не с ними на неопределённое время. Три. Айеро пытался покончить жизнь суицидом. Четыре. Они все между собой переругались. Пятое. Шестое. Еды нет даже для них самих. Седьмое. Овен прилетит только в начале августа. И, наконец, восьмое. Кое-кто не прочь и сам закусить киллджоями. А сколько их, этих «кое-кого», они не знали даже приблизительно. Не самая радужная итоговая картина миссии, правда?.. Не дожидаясь заката, как они это делали обычно предыдущие девять дней, американские повстанцы легли спать, лишь выпив перед сном по кружке пресного малинового чая. Впрочем, не всё так безрадостно: у них ещё осталась початая банка тушёнки на четверых и немного сахара. Быстро выпив немудрёный отвар, по сигналу Пати все встали из-за стола и, когда Кобра наглухо закупорил люк, тут же легли на свои полки прямо в одежде, лишь сняв обувь. Никому не хотелось спать и уж тем более разговаривать, так что парни просто лежали с открытыми глазами и роящимися мыслями в голове, держа оружие наготове. Теперь опасность притаилась повсюду: в Мюнхене обитает неуравновешенный и злопамятный псих Ласло, по лесам шарятся подозрительные личности в балахонах, желающие отведать людской плоти, а в крохотной земляной камере заперты четыре волка, готовые перегрызть друг другу все кости и сухожилия, вот только единая беда сплачивает их, отодвигая на неопределённый срок кровавую межусобную бойню, и то, когда она произойдёт, лишь вопрос времени. Жутко, должно быть, жить, зная, что над тобой и где-то рядом не спят и бдительно стерегут твоё размеренное дыхание ещё три недруга и что у каждого под подушкой уютно расположился бластер или револьвер, заряженный во весь магазин. Но утро вечера мудренее и сон – сильнее всех. Уже через час, окончательно разбитые неудачами и потрясениями странной жизни в чужом краю, киллджои погрузились в беспокойный, тяжкий, вязкий сон, из глубины которого они не смогли бы выбраться и за неделю. *** - Какое сегодня число?.. – прозвучал первый вопрос за весь день. - Десятое, - нехотя откликнулся Фрэнк, сидя за столом и устало растирая заспанное лицо ладонями. - Нет, сегодня восемнадцатое, - буркнул Джет, обессилено уронив взлохмаченную голову на руки. - Кобра, ты теперь будешь каждый день интересоваться наступившим числом, чтобы приблизить прилёт Овна? – неприязненно задал вопрос брату Пати, вытрясая из полупустой пачки сигарету и подкуривая. - Его приблизить можно и не таким способом, - огрызнулся Кид, выуживая из упаковки ещё одну папиросу. – Если мы вернёмся в Мюнхен, незаметно проберёмся в технические залы аэропорта и попытаемся настроить радио, чтобы выйти на связь с Ди, то мы передадим ему просьбу отправить Овна к нам как можно раньше. - Попытки сыграть в гения не прокатят, - задумчиво отозвался Айеро. - Айеро, ты ещё не понял, что здесь тебя не особо жалуют ввиду вчерашних событий, а?! – рявкнул Кобра, повернувшись к Фрэнку и тыкнув в него тлеющей сигаретой. – Так что в целях собственной безопасности лучше помолчи. - Мне очень любопытно послушать, что же нам предложит наш великий и ужасный мозг Майкл Уэй, который в прошлой жизни специализировался на препарировании лягушек. - Фрэнк, дай ему сказать, - погасил разгоравшийся было конфликт Рэй. – Вдруг кому-то из нас под воздействием такого стресса действительно придёт в голову что-то стоящее. - И что ты предлагаешь? – отозвался Пати, внимательно глядя на брата. – Из тысяч радиоволн выхватить именно ту, которую настроил Ди?.. И попытаться по этой мифической волне достучаться до нашего капитана, да, Кобра?.. И тебя не смущает даже то, что он уже давно не отвечает на наши послания? - Но ведь это логично объяснить тем, что в лесу наш приёмник ловит не так качественно, как целая радиосистема в одном из крупнейших аэровокзалов Европы! - Значит, тебе вчерашнего урока было недостаточно?.. – тихо прошипел Пойзон, наклоняясь к лицу блондина и недобро сверкая потемневшими глазами. – Ты лезешь на рожон? Или ты идиот? - Я просто хочу выжить и вернуться домой в целости и сохранности, - процедил Кид, отвернувшись от командора. - Твой дом – это ржавая машина, пустыня и заброшенные притоны. Твоя семья – это мы. И твой долг – быть всюду со своей семьёй, какие бы невообразимо трудные времена ни настали. К чему ты стремишься в своём желании вернуться в Америку?.. Кто там у тебя остался, а, Кобра?! - Там осталось то дело, за которое мы все боролись! – яростно вскричал Кид и так шарахнул кулаком по столу, что из банки-пепельницы выпорхнула стайка седых крупинок и осела на деревянной поверхности. - Там осталось то дело, за которое готовы подохнуть ещё кучи таких же придурков как мы! – вскричал Пати, нависая над столом. – Майкл, опомнись! Мы не знаем, что творится там!.. А вдруг всех наших перебили?.. А вдруг уже нет никакого Ди, а?!.. Кто наш дублирующий связной?!.. Чьим тогда приказам будет подчиняться Овен?.. А что, если в Штатах уже началась какая-нибудь широкомасштабная операция по свержению правления корпорации?! Мы же оторваны от мира и абсолютно ничего не знаем о текущем положении дел! Вот всё, что нам остаётся: гадать. Сидеть и гадать, что же там творится, пока мы терпим провал за провалом, горе за горем. Я не могу, мы не можем, ручаться хоть за что-то, что может случиться там, за далёким-далёким океаном. Вероятно, уже никому и нет дела до нас в Калифорнии, зато здесь, на этой земле, полно тех тварей, которым выгодно знать, не забрёл ли кто-то новенький и вкусненький на их территорию. Вылазку на аэропорт с такой целью нельзя оставить незамеченной. Майк, кто даст стопроцентную гарантию, что мы не наткнёмся на очередного такого Ласло, у которого в банде более трёх человек, и у всех есть отличная амуниция, не в пример нам?.. - Я так понимаю, ты решительно отвергаешь все мои теории и сам предлагаешь… струсить и вот так, как крысам, сидеть здесь и выжидать?! – изумился Кобра. Кажется, это была персональная дискуссия между братьями, поскольку Фрэнку и Джету было почти безразлично то, о чём яростно спорили Кид с Пойзоном. Ещё около получаса они орали друг на друга, стремясь прийти к наилучшему решению насущной проблемы, но так ничего не придумали и вынуждены были замолчать, дав отдых натруженным глоткам. - Я вот думаю, - начал было Стар, когда братья успокоились и дали другим отдохнуть от бесполезной ругани, - всё, что вы оба говорите, действительно рационально и логично, но никто из вас двоих ещё не задал самый главный вопрос, ответить на который гораздо сложнее: как нам не помереть с голоду до прилёта Овна, который, конечно, привезёт нам полтонны белого шоколада и целую бурёнку впридачу?.. Кобра лишь нервно усмехнулся. - Мы с Пати уже успели обсудить одну проблему, теперь думайте вы с Фрэнком, как нам быть и что нам жрать. - Я предлагаю переселиться поближе к деревне или в неё же, чтобы иметь под боком хоть какую-то цивилизацию, - предложил Айеро, безучастно глядя на троих компаньонов. - Почему бы не попросить помощи у Хельги? В замке явно не голодают. - Или самим стать людоедами. - Если никто не может сказать ничего умного, то лучше закрыть рот и помолчать! Кстати, который час?.. - Уже пятнадцать минут одиннадцатого, - ответил Кобра, глядя на свои чудом целые наручные часы. Пати тут же вскочил со своего места и, схватив револьвер, крикнул: - Я же попросил Хельгу в десять прийти к озеру, поговорить насчёт вчерашнего, а сам опаздываю! Я скоро буду! За меня волноваться не надо! И молниеносно скрылся из виду. Землянка вновь погрузилась в молчание после ухода командира. *** …Это был первый день, когда погода установилась серая и безрадостная, хоть и светило солнце. Бывают же такие поганые дни, когда весь мир словно поглощается гигантской дымовой завесой, отравляющие миазмы которой беспрестанно сосут сердце и душу, вызывая беспричинную грусть и тоску, а солнце, пробивающееся сквозь плотные неподвижные покрывала тучи, сливающиеся в единый полог, лишь усиливает внутреннее беспокойство, апатию и меланхолию. Утро одиннадцатого дня было именно таким, и Пати сразу понял, как только поднялся на поверхность из душного плена каморки. Раньше он спасался от такого депрессивного настроения любимой музыкой и крепким кофе, однако такая роскошь канула в лету после прилёта сюда. Это словно какое-то реалити-шоу по выживанию, вот только почему нельзя отделаться от навязчивого ощущения, что конец у этой игры будет совсем не благополучный и безо всяких ценных призов?.. Пойзон, зная, что опаздывает на пятнадцать минут, побежал к берегу озера почти напролом, спеша поскорее увидеть Хельгу и поговорить с ней кое о чём, что со вчерашнего дня ещё терзает его ум. Он тогда ещё не знал, что его неуёмное любопытство и желание расставить все события по их законным местам станет его самой роковой ошибкой за всё время пребывания в Туманной лощине. Но Пати – не пророк, а просто вождь и солдат, так что он и шёл на встречу с Грановской, не желая увиливать от предстоящего разговора или поворачивать назад. …Хельга, как оказалось, решила подождать приятеля на противоположном берегу, так что, когда он увидел её до карикатурного тонкую фигурку на другой стороне озера, Пойзону пришлось обходить воду по самой кромке пешком ещё минут пятнадцать, пока он наконец не очутился подле хмурой девушки. - Утро не доброе, - сразу выпалила она, чтобы предвосхитить всякие стандартные приветствия. - Как и все остальные времена дня, - согласился Пойзон. – Однако я сюда пришёл говорить не об этом. - Я уже догадалась, - спокойно ответила Хельга. – Пошли, присядем, потолкуем. Присев рядом с блондинкой на вековую поваленную пихту, Пати задумчиво поглядел вдаль, на свой берег, который теперь оказался противоположным, и спросил: - Как Грейс? - Ей понравилось у нас. Спит в отдельной комнате рядом с моей спальней, ест всё, что приготовит Неля, ходит и рассматривает убранство замка. Вчера мы с ней пробовали читать сказки Кауфмана на немецком. Хорошая девочка, но очень несчастная. Куда девались её родители? - Убили их незадолго до её восьмилетия где-то в центре Чикаго, причём это были полицейские, которые открывали огонь по всем, кто пытался сбежать из города. Обезумевшая толпа, насмерть перепуганные люди, все пытаются спасти себя и свои семьи от жутких пожаров, но ведь сперва покинуть мегаполисы нужно чиновникам и самым богатым засранцам, а, чтобы остальные люди не создавали этой элите проблем во время эвакуации, их и удерживают, как скот в загоне, верные власти полицейские. Они сами изжарятся, но до последнего будут выполнять приказы начальства, как один японец, который тридцать лет после Второй Мировой партизанил в филиппинских лесах, подчиняясь приказу ушедшего и не вернувшегося командира. И эти псы порядка и стражи закона и убили родителей Грейси, когда те пытались прорваться сквозь кордон копов. Беспризорную девочку тогда подобрала Айова, племянница Ди, и увезла с собой в Лос-Анджелес, где Грейси приютил Доктор. Она сама рассказала о всех ужасах, приключившихся с её семьёй. Причём она была спокойна. А потом она привязалась к нашему отряду и стала считать нас всех своими братьями. Ей действительно очень не хватает полноценной семьи, которой, увы, у неё никогда не будет. - Это намёк на то, что никто из вас четверых никогда не женится и не возьмёт её к себе в семью? – в голосе Хельги прозвучали игривые нотки, свойственные всем юным кокеткам, когда они заводят разговор о женитьбе и прочих ценностях такого рода. - Это прямое высказывание о том, что её семью не воскресить, а киллджои никогда не смогут заменить её родителей. Если бы я был маленький девочкой, я бы хотел беззаботно переодевать кукол Барби и разрисовывать розовым маркером свои тайные дневнички, а не шляться по самым злачным местам в дюйме от смерти с четырьмя взрослыми мужиками. - Я бы пошлялась с вами. Честно, здесь так скучно!.. – Хельга болтала в воздухе длинными незагорелыми ногами и очень походила на глупенького переростка. - Скучно тому, кто живёт за самыми прочными в мире каменными стенами, а не прячется каждый день под землёй, как крот, - слова Пойзона прозвучали слишком разъярённо, и Грановская, почувствовав его недружелюбный тон, решила сменить тему: - Ладно, давай, говори, о чём ты хотел меня расспросить. Я почти всю ночь не спала, думала, что же ты хочешь обсудить. Вдруг решил мне предложение сделать? И она расхохоталась, довольная собственной шуткой. Пати лишь слабо ухмыльнулся. - На твоём месте, деточка, я бы не был столь беспечен. Хельга, скажи мне, пожалуйста: у вас есть в горах сероводородные источники? - Нет, но в городке Фюссене, что в паре километров отсюда, южнее, прямо к австрийской границе, была химическая фабрика, прямо на самой окраине этого городка, там населения было буквально десять тысяч человек до катастроф, а затем все подались на север, к Балтийскому морю, и Фюссен опустел. - То есть, фабрика заброшена? - Нет, есть там один человек, Эдвард Гранд, он подпольно изготавливает там лекарства и наркоту под заказ. - А как же его ещё не съели, ведь именно одиночек прежде всего и пожирают в фильмах ужасов? – удивился Пойзон, внимательно глядя на Грановскую и стараясь не пропустить ни одного её слова и малейшей реакции на самые неудобные вопросы. Хельга укоризненно посмотрела на него и покачала головой: - То фильмы, а это – жизнь. Тем более, кому охота соваться к человеку, который может за минуту изготовить взрывчатку и превратить даже гранитную глыбу в порошок?! Я бы не стала к нему наведываться даже с благими целями. - А как же тогда делают заказы? И кому вообще нужны наркотики в такое время? - Звонят ему и заказывают, что нужно. У нас телефонная связь ещё осталась, потому что всё-таки мы свободны, в отличие от Франции, у нас анархия на местах, но в общем всё так и осталось по-немецки упорядочено. Сам посуди: такие времена настали, что если нечего пожрать, так хоть аппетит можно перебить какой-нибудь шмалью. А к чему ты расспрашиваешь? Что, опять решил нюхнуть кокаина, как в колледже? Овен особенно смаковал эту деталь твоей биографии в той незабываемой беседе… - ехидно ухмыльнулась Хельга. - Замолчи, я просто пытаюсь выяснить, откуда у человека было сто литров серной кислоты и кому потребовалось так изощрённо нас уничтожать?.. Уж не ты ли это совершила, будучи связанной круговой порукой с Ласло?.. Взгляд Пойзона заставил Грановскую поёжиться, но глаз она не отвела: в эту игру играют двое и борются до победного конца или справедливой ничьей. - Больной, что ли?! – громко возмутилась она, отчего её резкий голос эхом раскатился над водной гладью озера. - Для маньяка я слишком непоследовательна: то спасаю тебя, всячески помогаю, то вдруг лишаю еды. С чего бы это? - Если следовать логике копов, то ты просто путаешь следы и задуриваешь голову. Ладно, в любом случае, надо узнать, кто заказал у Гранда серную кислоту. - А серную кислоту не надо заказывать. - Почему? - Она у него хранится в специальных бочках в пристрое возле лаборатории, а пристрой – без замка. Любой заходи и бери, что нужно. У него этой кислоты, как воды в озере, так что он мог и не заметить пропажу соединения. - А разве одному человеку под силу катить пять километров столитровую бочку, причём так, чтобы его не заметили рыбаки на озере? – продолжал допытываться Пати. Хельга задумалась, покусывая секущиеся кончики волос и нахмурив русые брови, а затем медленно произнесла: - Значит, этот говнюк прятал кислоту в лесу, неподалёку, чтобы в нужный момент воспользоваться ею. А спрятал он её заранее, скорее всего, лунной ночью, когда вы спали и не могли помешать его планам. И он точно знал, что есть какая-то часть леса, где вы бываете реже всего, вот там он и оставил свои ёмкости с кислотой. - Выходит, он знал, что мы должны все куда-то отлучиться, причём надолго, и ждал лишь этого момента. Хитро, он всё-таки шпионил за нами. Но у меня осталось ещё два вопроса: какие цели преследует этот шпион и что находится у тебя в подвале, Хельга? - Пустая бочка из-под серной кислоты, - злобно ответила Хельга, полыхнув недобрыми искорками в серых глазах. - Я тебя ни в чём не обвиняю, просто единственный человек, на которого падают подозрения, ты. И твоя осведомлённость в положении дел химика просто пугает. Такое чувство, будто ты там бываешь каждый день. Пати испытывал небольшие уколы совести оттого, что так прямо высказывает свои подозрения по поводу этого странного инцидента, но ведь он не знает Хельгу настолько, чтобы пресечь все свои сомнения и воскликнуть: «Она последний человек, который будет причастен к этому делу!» Под обвинение попадает всякий, кто хоть что-то знает о миссии киллджоев в Баварии. - Ага, значит, я – один из кандидатов на роль маньяка и диверсанта. То есть, если я вам сейчас предложу вновь перебраться в мой замок и жить там, то ты скажешь, что я заманиваю вас в ловушку, так? Пати невольно улыбнулся: - Не скажу, но если соглашусь, то буду всегда ходишь с ружьём, снятым с предохранителя. И мои парни будут вести себя точно так же. - Ты параноик, но зато живой, - грустно усмехнулась Хельга. – А маньяка искать ты брось, пустая затея. - Это ещё почему? – насторожился Пойзон. - Ты ищешь не иголку в стоге сена, а соломинку в стоге иголок, Пати. Прежде чем её найти, ты тысячу раз уколешься и всё равно твои попытки не увенчаются успехом. Я прекрасно знаю, о чём говорю. Я сама осведомлена об этих загадочных каннибалах не больше твоего, но то, что я знаю, уже даёт мне право отговаривать тебя от столь рискованных действий. Я так поняла, что ты собрался идти в Фюссен и узнавать непосредственно у Гранда, кто бы мог взять у него серную кислоту и прикатить сюда, в Лощину?.. - Ты верно мыслишь, малыш! – потрепал девушку по впалой щеке Пойзон. – Из тебя бы вышел прекрасный детектив. Кстати, интересны две вещи: настанет ли когда-нибудь прежняя жизнь и, если настанет, в кого мы все перевоплотимся?.. - Мы все будем «потерянным поколением», как сверстники Хэмингуэйя. Так и не сможем приспособиться к нормальной жизни. Я когда-то мечтала стать учителем начальных классов: уж больно люблю обучать чему-нибудь маленьких детей. А ты кем бы стал, Пати?.. - Мне на роду написано быть бродяжкой. Ладно, спасибо тебе за информацию, моя хорошая. Ты забегай к нам: с тобой не соскучишься. И Пати поднялся с бревна, направляясь к своему берегу вдоль линии прибоя. - Джерард! – громко позвала его Хельга. Пойзон обернулся: Грановская всё ещё сидела на прежнем месте. И на ней было всё то же красное переливающееся платье, которое ей очень шло. Как же он сразу его не заметил?.. - Что такое? - Лина очень тебя ждёт. Зайди к ней, а?.. Ничего не ответив, он лишь усмехнулся и, махнув рукой, пошёл обратно. Домой. …До прилёта Овна оставалось семнадцать дней. Пошёл обратный отсчёт.
о, как приятно видеть главу Лощины. Пока нет возможности прочитать, но, пробежавшись глазами по тексту, предчувствую что-то достойное. Как только буду в состоянии прочесть и оценить, прокомментирую более подробно. Спасибо, Лис.)
Скажу честно - в этой главе стиль написания напомнил мне стиль Бернара Вербера, что неплохо, потому что Вербера я люблю. Я еще не поняла пока, впишется ли вот это "извращение" в мое представление о твоем стиле, но из-за этой особенности читала я настороженно. Как выяснилось, зря, потому что уж кто-кто, а Лис-то никогда не напишет так, чтобы разочаровать кого-то фактом своего авторства. Я бы даже сказала, что в Лощине меня притягивает не сюжет, а манера написания этого сюжета. Не сюжет ведет автора, а автор - сюжет. Твой стиль в сочетании с сюжетом меня очень сильно взволновал. Потому что это как кардиограмма инфаркта - сначала острые углы пальцев Пойзона, а потом "кошачья спинка" поцелуя. Что за инфаркт ждет меня, коварный Лис?
