*** …Пати и незнакомка, спасаясь бегством от каннибала, оказались в самой мглистой и таинственной части леса, где прежде не бывали. Молочный туман, который можно было черпать половниками, теперь сгустился до состояния киселя и лениво завихрялся под ногами спиралевидными клубами. Обессиленное солнце не пробивалось сквозь мутные хлопья дымки, напоминающий родной для Пати смог над Лос-Анджелесом. Лес в одночасье замер и словно притаился в ожидании чего-то небывалого; было очень тихо, и лишь отрешённый и дразнящий стук дятла ненадолго разрывал молчание, царившее в этом странном уголке природы. Казалось, что весь бор тихо трещит и потрескивает, вторя работе неутомимой пташки. Сосны не шумели, и ветер не шелестел в их густых кронах. Тут был иной хозяин, нежели чем у светлого хвойного леса около Лебединого озера. Там правил вольный свежий дух, пахнущий сочной травой и сырой прохладой воды, здесь же всё было настолько необычно и мрачно, что создавалось впечатление, будто бы кто-то огромный и невидимый пристально всматривается в путников недружелюбным настороженным взором и раздумывает, что бы проделать с наглецами, вторгнувшимися в его неприкосновенные владения, в его царство морошки, клюквы и мха. Очевидно, это была территория лешего. Убежав от монстра на огромное расстояние, объятые страхом и паникой, парень с девушкой, очутившись в незнакомой местности, стали немного притормаживать и просто быстро идти, а не мчаться, чтобы осмотреться и понять, куда же их занесло. А подивиться было на что. Под шалашами из поваленных бурей деревьев лежали полусгнившие человеческие трупы в одинаковых бело-сиреневых лохмотьях, с ужасными раздутыми зелёными лицами, похожими на резиновые грелки, и трудно было поверить, что это существо одного вида с ними – настолько уродливыми стали они после смерти. Но сюрпризы на этом не заканчивались. Туман услужливо расступался перед молодыми людьми, чтобы насмешливо обнажить очередные свои проказы: на тёмных стволах сосен висели, как вяленые судачки, уже порядком усохшие трупы, напоминающие тряпичные мешки, набитые тиной и водорослями. Бурые лохмотья их одежд свисали до самой земли сопревшими гирляндами; точно такие же переплетения мяса и ткани были и на головах несчастных, у которых от времени плоть сгнила и превратилась в некий фарш. Удивительно было то, что блондинка морщилась и отворачивалась, когда замечала эти симпатичные ёлочные игрушки, но ни разу не начала истерику и даже не выказала своё отвращение, а Пати просто шёл вперёд, сглатывая тугой комок в глотке, и гадал, какое же очередное «приятное» открытие ждёт их впереди. Странно, что в лесу, обычно просто разрывающем нос смесью различных густых ярких запахов, сейчас практически ничем не пахло, хотя должно было вонять до небес из-за гниющих покойников. Так они миновали уже десятка два кашеобразных висельников и даже успели привыкнуть к ним, как вдруг девушка, с размаху налетев на такого уродца в паутине тумана, отчаянно вскрикнула и вновь перешла на бег, волоча за собой Пойзона, которого напугал этот её неожиданный вопль. Пати с девчонкой так и бежали, попеременно таща друг друга вперёд, но затем, выбежав в относительно светлое место, оба резко остановились, как вкопанные, и, не разжимая онемевших пальцев, с силой вцепившихся в друг друга, рухнули на влажную траву, дыша, как загнанные лошади. - Ой, не могу больше двигаться! Сейчас лёгкие свои выплюну! – отрывисто прошипел Пойзон, прикладывая руку к остро пульсирующему болью правому боку. - Я тоже! – простонал блондинка. – Ты же на вид такой спортивный и подтянутый, что ж ты так задыхаешься от десятиминутного бега? - Потому что привык отрываться от преследователей на машине. А ещё, подруга, у меня жуткое похмелье, которое я так и не успел ликвидировать, поэтому просто физически не могу быстро бегать. А ты, когда бежала, то так гремела костями, что всех белок в лесу перебудила. Девушка хрипло засмеялась и резко вырвала руку из холодных пальцев Пойзона. - А тебе со стояком легко было ноги уносить? - Неприлично задавать такие вопросы незнакомому человеку, особенно незнакомому прекрасному молодому человеку, - фыркнул Пати. – Интересно, куда подевался тот урод, что напал на меня? - Полагаю, что пошёл и разодрал от злости какую-нибудь бродячую собаку. Эти бестолковые животные так и не разучились доверять человеку и не начали различать людей добрых и жестоких. - А людей он тоже дерёт? – Пойзон поднял голову и вопросительно посмотрел на спутницу, которая тщательно откашливалась и стучала костлявым кулачком по впалой груди. - Откуда мне знать? – давясь спазмами в горле и лёгких, просипела она. – Я просто предположила, что может сделать псих, которому обломился обильный завтрак. Пати принялся рассматривать незнакомку, чувствуя нарастающее возбуждение. Ох, как же это глупо: заниматься сексом с неизвестной девушкой где-то в дебрях туманного леса на колючей хвое и росной траве!.. Но что поделать, если это просто подарок судьбы, пусть даже и полученный в неудобных обстоятельствах?.. Надо им пользоваться. Хотя, то, что они сейчас полностью изолированы от окружающего мира, даже к лучшему: никто и не услышит, как эта блондиночка будет орать, извиваясь под ним. И тогда Пойзон решил идти напролом. - А я был бы не прочь отодрать кого-нибудь, например, тебя, кошечка, - два золотых огонька, как сверчки, дрожали в его потемневших глазах, когда он медленно подползал к девушке, нервно облизывая сухие губы. - Отвали, озабоченный. Я лесбиянка, к тому же, это мой лес, так что я запрещаю тебе обнажаться в нём и насиловать меня. Пати резко остановился и посмотрел на девушку расширенными от неподдельного изумления глазами: - Ты умом тронулась? Может, и замок твой, и люди твои? И сколько же тебе лет, что ты разочаровалась в мужчинах и боготворишь женщин? Так, всё, от меня не отвяжешься с помощью своих детских отмазок! И он навалился на девчонку, вдавив её своим немаленьким весом в податливый багряный мох, и принялся торопливо расстёгивать ремень. - Слушай, ну ты и грязнуля! У тебя шея вся в каких-то разводах, я тебя брезгую целовать, так что обойдёмся без ласк, а приступим сразу к делу! - Пусти, урод! – она принялась отчаянно молотить Пати по груди и отталкивать от себя, но он лишь хорошенько тряханул девушку и продолжил возиться с замком. - Пусти по-хорошему, иначе я сейчас достану револьвер и посмотрю, каковы твои мозги на цвет и вкус! - Слушай, ты мешаешь мне сосредоточиться, дрянь! Из-за тебя я битый час вожусь с джинсами, так что лучше закрой рот и помоги! - Сука, я тебя от каннибала спасла, а ты меня трахнуть хочешь?! – в её злых глазах стояли слёзы, и голос дрожал от негодования. - Очень признателен тебе, принцесса, спасибо, а теперь помоги мне во второй раз: сними трусы и широко раздвинь ноги. - Мне только шестнадцать, я девственница!!! – от вопля девушки у Пати заложило уши, и вдруг он неожиданно почувствовал какое-то колющее сосущее ощущение прямо возле сердца; кажется, это просыпалась и ворочалась скользкая совесть-змеюга. На секунду киллджой замялся, но затем, справившись с ремнём и спустив джинсы, рывком задрал платье девушки, которая уже буквально выла от бессилия и ужаса, и принялся стаскивать с неё нижнее бельё. - Сейчас и проверим, насколько ты целка! Блондинка больше не сопротивлялась ему, а лишь лежала и всхлипывала, обречённо глядя в серое небо и напрочь забыв о револьвере, которым она грозилась снести парню полголовы. Сорвав с несчастной девушки трусы, он отшвырнул их в сторону и грубо развёл ноги, вводя один палец во влагалище. Вдруг он почувствовал, как палец наткнулся на нечто упругое и податливое, и шокированный Пати тут же вынул его из девушки, смущённо глядя на неё. - Так ты и вправду невинна… - пробормотал он, виновато глядя по сторонам, но тут внутренний дьявол заорал: «Не будь имбецилом, а трахай её!!! Когда ты ещё встретишь девственницу в дремучем лесу?!» И Пойзон, наплевав на все законы морали, уже принялся растягивать пальцами свою хрупкую жертву, как вдруг она зашлась в ужасающем своей мощью приступе кашля. Всё её тщедушное тельце содрогалось и тряслось от той силы, с которой воздух выходил из раздражённых лёгких. В плоской груди девушки что-то постоянно хрипело, свистело и булькало, будто бы там ворчливо клокотал горшок с кашей. Пойзон, почуяв неладное, моментально вынул из неё пальцы, отёр их о влажную траву и с напряжением принялся всматриваться в свою жертву. Та со злостью пнула его ногой куда-то в район бедра и открыла было рот, чтобы разразиться бранью за неудавшееся изнасилование, но лишь вновь зашлась в приступе дурного кашля, да так, что хрипы в её груди были слышны за метр, отделявший её теперь от Пати. - Эй, да ты больная! – воскликнул он и отодвинулся ещё дальше от незнакомки, попутно натягивая джинсы на полуопавший член и застёгивая ремень. – Плюнь на ладонь, заразная, наверняка у тебя в слюне будет кровь. Что ж ты мне сразу не сказала, что ты чахоточная?! Я же почти трахнул тебя, инкубатор болезней! Девушка медленно выпустила изо рта загустевшую белую слюну на примятую бордовую пелерину мха и принялась тщательно рассматривать её. - Я же говорил, что ты больна, - вновь воскликнул Пати, заметив яркий цвет на земле. - Дурак, это мох такой, - прохрипела девчонка. – А теперь вставай на колени, отродье, я буду тебя убивать за то, что ты хотел предать меня и изнасиловать в благодарность за спасение твоей жопы от людоеда. И она вытащила револьвер, вновь направив его на сердце Пати. - Но я вовремя остановился и лишь ввёл в тебя палец. Слушай, амазонка, я погорячился, ведь уже год не встречал нормальных девушек, а тут попалась ты, молоденькая и такая невинная, похожая на ангелочка. Что же ещё мог сделать я, раб плоти?! Зато я тебя предупредил, что буду к тебе приставать. Воительница, у нас есть ещё шанс подружиться, - заметив, как нерешительно дрогнуло дуло пистолета, Пати очаровательно улыбнулся, надеясь растопить лёд в сердце этой дикарки. - Вот же урод!!! Ещё и смеет надеяться на что-то! - воскликнула девушка, но револьвер вновь заткнула за пояс на бедре. – Почему-то я не могу убить тебя, хоть ты и извращенец и педофил. Ладно, что-то подсказывает мне, что ты озабоченный псих, но, в общем-то, довольно неплохой парень. Ладно, я прощаю тебя, забываю то, что ты хотел со мной сделать, вот только запомни: в следующий раз, как только ты покосишься в мою сторону не как друг, я одним выстрелом разнесу в ошмётки твои яйца. Договорились? Пойзон лишь хмыкнул. - Хорошо, перемирие, а теперь, будь добр, подай мои трусы, они висят во-он на том кусте лозы. После того, как девушка оделась, они оба сели на примятую траву и закурили, молча разглядывая друг друга. До чего же странная ситуация!.. Буквально пять минут назад Пати готов был в лохмотья порвать эту куклу своим ноющим членом, а теперь преспокойно созерцает её и курит с ней, забыв обо всяком влечении. Наверное, она действительно отстрелит ему мужскую гордость, если он вновь сунется к ней. Ладно, хрен с ним, с недотрахом, сейчас киллджою гораздо интереснее было узнать побольше о самой таинственной спутнице, и он задал первый вопрос, пришедший в голову. - Отчего ты так кашляешь? Ты случайно не заражена палочкой Кохха? - У меня, слава Богу, нет туберкулёза, просто не каждый день приходится чесать через пол-леса, уматывая от фрика в балахоне, - полыхнула сапфировыми глазищами блондинка, по-мужски раскуривая терпкую сигарету. - А он тебе хорошо знаком, этот странный неприветливый лес? Ты бывала здесь раньше? Девчонка отрицательно покачала головой, а затем задумалась, глядя на чёрную верхушку сосны. - Должен быть досконально изучен, но, как я поняла, я даже не знаю и сотой части его чудес. Ни за что бы не поверила, что в восточной части деревья украшены висельниками. - Судя по степени их разложения, они провисели не менее пары месяцев, около девяноста-ста суток, а те красавчики под сломанными деревьями не более месяца пытаются стать одного цвета с травой. Девушка отрывисто засмеялась, раскачиваясь взад-вперёд и поглаживая свои ноющие ноги. - Ой, ножки мои, как же вы, бедняжки, устали! – нараспев зашептала она, вытягивая тонкую конечность и вращая стопой в замызганной туфле. – А тебе хорошо, красноволосый, ты в сапожках бегаешь. Признавайся, где такую красоту отхватил? У нас нынче днём с огнём резиновую обувь не сыщешь, потому что всю давно переплавили на пули травматические, которыми можно убить, если попасть непосредственно в глаз или в висок. Времена лихие, вот и приходится защищать себя, как можем. Ну так откуда у тебя такое сокровище? - Вообще-то это кожа, - поправил девушку Пати, со вздохом ложась обратно на траву и подкладывая руки под всклокоченную голову. – Кожа бизона, которая охлаждает в жару и греет зимой, а также защищает от укусов пауков и всяких вредных тварей вроде гремучих змей и чёрных мамб. Незаменимая вещь в пустыне. - Но здесь нет пустынь! – засмеялась девушка, со скрипом срывая влажную траву и кидая её пригоршнями себе на ноги. - Глупая немка, зато их полно там, откуда я приехал, - нахмурился Пойзон. – Вот прожила всю жизнь в своих горах, лесу и возле озера, а так ничего и не знаешь, где что творится. По-твоему, откуда я? И он выжидающе уставился на неё своими кошачьими глазищами. Незнакомка закусила нижнюю губу и, пожёвывая её, принялась думать, бегая вокруг синими глазами. - М-м… Ну, логично было бы предположить, что самые опустыненные территории – это районы Африки, но так как ты европеоидный тип, то, скорее всего, ты из… США… Я угадала? - Да, детка. А теперь скажи, откуда конкретно я? - Скорее всего, такие фрики водятся только в Лас-Вегасе. - Мимо. - Из Нью-Йорка? - Я жил там, но переехал после Пожаров. - Слушай, мы с тобой не на уроке географии. Быстро говори, откуда ты, засранец! - Хорошо, грубиянка. Я из Лос-Анджелеса. Приехал оттуда, а родом из Нью-Джерси. Незнакомка захохотала. - Знаю, знаю ваш штат! Самые отвязные люди живут в Нью-Джерси! Она смеялась с такой детской непосредственностью, что Пойзон не выдержал и тоже начал хохотать. Так они провалялись на траве, смеясь непонятно над чем, а затем девушка с самым серьёзным видом протянула узкую бледную кисть и представилась: - Хельга Грановская, местная жительница, которую ты чуть было не отодрал по полной. - Пати Пойзон, пришелец из Калифорнии, которого ты крупно обломала, - киллджой осторожно пожал её руку, такую маленькую, хрупкую, холодную и шершавую, больше похожую на лапку бездомной кошки. - Чудное у тебя имя, - произнесла она, по-детски болтая ногами и вычерчивая ими узоры на росной траве. – Родители, наверное, были хиппи, да? - А для моего уха странно звучит твоё имя. Хельга… Это что вообще за имя?! - Скандинавское. - Ладно, хватит оскорблений друг друга. Если честно, то я был ошарашен встречей с тобой. Ты же такая беззащитная девчонка и в одиночку бродишь по лесу! А если бы меня не было, и тот придурок напал на тебя, что бы ты сделала? - Ты меня явно недооцениваешь из-за того, что не знаешь, - загадочно усмехнулась она, и эта нездоровая усмешка лишь больше подчёркнула измождённый вид её узкого личика и эти страшные тёмные круги под огромными глазами. Она была похожа на какого-то истощённого гуманоида, которого неделю морили голодом. Скорее всего, Хельга не была полной от природы, но нехватка еды сделала своё коварное дело, и худощавая блондинка превратилась в самый настоящий скелет. Пати даже стало жалко её, настолько неважно она выглядела и так отчаянно храбрилась, стараясь не загружать проблемами незнакомого человека. - Я сужу о тебе по твоему внешнему виду, а он, мягко говоря, отвратительный, - Пати аккуратно ущипнул девушку за икру и оттянул кожу, - посмотри, Хельга, ты же просто бурдюк с костями! - У нас в этом году помидоры не уродились, - печально вздохнула она. – Я плантацию небольшую культивирую, выращиваю на ней томаты, картошку, патиссоны, баклажаны, тыквы, кабачки, перцы, кое-какую ягоду, плюс держу кур. Жалко резать этих старых разбойниц, вот и перебиваемся яйцами, а мясо не едим. - Нет ничего хуже вегетарианства, - Пойзон вдруг вспомнил о мясных консервах в импровизированной холодильной камере, и живот тут же откликнулся долгим урчанием. – Давай лучше не будем затрагивать тему еды, а лучше поговорим… о тебе. Расскажи мне, кто ты и откуда, ведь это очень необычно: встретить заморыша женского пола посреди этого опасного места. - Ещё одно слово о моей худобе, и твой красивый носик будет сломан, - по тону голоса Хельги невозможно было определить серьёзно она говорит или же шутит, но на всякий случай Пати заткнулся, так как не имел намерений обижать девушку, просто шутил в своей несколько грубоватой манере, ведь в основном объектами насмешки становились всепрощающие парни. - Извини, просто я давно не общался с девушками, а только с парнями жил вместе, так что отвык от общения с женщинами. - Ладно, я прощу на первый раз, но потом я обижусь и уйду, а ты оставайся здесь, Пати, дожидайся маньяка. Помолчав минуту, она глубоко вздохнула и начала: - Хорошо, я постараюсь быстро пересказать тебе свою историю. Как ты уже знаешь, зовут меня Хельга Грановская. Родилась я не в совсем обычной семье. Отца моего звали Константин Грановский, он по происхождению русский, а мать, Изольда Лисинска, – немецкая полячка. Поговаривают, что в роду матери были какие-то особы голубых кровей, но всё это только сплетни, легенда. Так вот. Я родилась в Варшаве, была средней сестрой в семье. У нас, помимо меня, ещё две девочки и два мальчика, старшая сестра – Барбара, младшая - Юлия. В Польше мы жили очень богато – отец был владельцем золотых рудников где-то на Урале, а мать преподавала уроки игры на фортепиано детям обеспеченных родителей, поэтому я вращалась в среде денежных мешков и аристократов. В Варшаве были целые кварталы, в которых селились потомки репрессированных чиновников из России и целые поколения различных громких фамилий, которые были вынуждены бежать из Советского Союза, чтобы спасти свою шкуру. Наверное, именно от этих нищих интеллигентов мать и наслышалась историй о том, что её род происходит от короля Людвига Баварского, который основал Нойшванштайн и Туманную лощину, потратив на строительство замка весь бюджет страны, за что потом и был заточён в сумасшедший дом. Во всяком случае, она всерьёз прониклась идеей о поиске своих корней и, забросив преподавание, целыми днями пропадала в различных архивах, разыскивая сведения о своих предках и подтверждение тому, что и она – королевская особа. Кажется, мне тогда было лет семь, когда мать почти что сошла с ума и жаждала лишь одного – найти тот самый заветный документ, причисляющий её к высшему свету. Отец, вернувшийся из очередной поездки, застал печальную картину: жену, сошедшую с ума от науськиваний добрых тётушек, и ревущих детей, которые не понимали, что творится с их матерью. У них тогда состоялся грандиозный скандал, в ходе которого они наговорили друг другу кучу мерзостей, а потом отец в порыве ярости пообещал матери, что купит ей этот замок, раз она жить не может без него, и купит ей грамоту о её высоком происхождении, только пусть она вновь подружиться с головой и вспомнит о том, что у неё три дочери и два ребёнка в животе – она тогда была на шестом месяце. Я родилась в девяносто восьмом, значит, мы переехали в Германию в две тысячи пятом… Да, выходит, я живу здесь уже девять лет. Ладно, продолжаю дальше. Делать было нечего. Отец безумно любил мать и не хотел упекать её в дурдом, но и оставлять её в таком состоянии тоже было бесчеловечно, поэтому он принял единственно верное решение о том, что её надо перевезти в то место, о котором она постоянно грезит. И мы незамедлительно переехали сюда, в Баварские Альпы, в эту деревушку, оставив особняк в Варшаве и передав управление золотоносными жилами отцовскому другу. Оказалось, что здесь уже жили наши предки, как Грановские, так и Лисински, видимо, у них тоже был психоз, поэтому с обратной стороны замка располагалось старое фамильное кладбище в готическом стиле. Папа построил самый большой дом в начале деревни, в который вселилась наша семья, а затем и родная сестра матери со своей дочерью Латой– муж бросил её и ушёл к ещё более молодой любовнице, хотя тётке Веронике тогда было всего лишь двадцать два. Так мы и зажили, семеро в хате, а потом через три месяца родились Владислав и Григорий, и стало нас девять. Как ты знаешь, замок – это огромный музей, в который заманивают туристов, чтобы они, раскрыв рты, восхищались неземной красотой убранства и гением его создателя. Поток посетителей был беспрерывен, и мать рыдала, потому что ей было больно наблюдать, как люди ходят в ЕЁ замок. Шизофрения прогрессировала, но доктора, которым отец показывал маму, лишь разводили руками и говорили, что у неё слишком слабая психика и ранимая, впечатлительная натура, так что тут вряд ли поможешь ей, поэтому пришлось возвращаться назад и жить, как прежде. Отец ездил в Берлин, в государственный комитет по покупке и продаже земельных наделов, узнавал, не выставлен ли замок на аукцион, пытался выкупить его, вычислить владельца, но оказалось, что Нойшванштайн является национальным достоянием, памятником архитектуры, поэтому не продаётся ни за какие деньги, ну, и потому, что приносит неслабый доход от туристов-ротозеев. На том всё и закончилось. Мать так и не стала королевой, смирилась с тем, что замка ей не получить, но возвращаться обратно в Польшу отказалась, мотивируя это тем, что не чувствует себя больше полькой, а только немкой, что ей и здесь хорошо, в этом благословенном уголке природы. Отец и в этот раз пошёл на поводу у прихотей матери и остался жить здесь. Рудники он продал, как и особняк в Польше, деньги перевёл на счёт в мюнхенском банке, а сам стал заниматься рыболовством и охотой, найдя в этом свою отдушину. Мать же переквалифицировалась в крестьянку, причём довольно-таки быстро, а мы с девчонками и братьями стали самыми настоящими деревенскими детишками, которые с радостным визгом купаются в холодном озере, носятся босиком по горячей пыли, распугивая жирных кур, и ходят в лес по грибы после каждого тёплого дождика. Мы были предельно счастливы, о лучшем можно было и не мечтать. Варшавская жизнь с чопорными друзьями семьи и их отпрысками постепенно забывалась, мы было поглощены новыми заботами и впечатлениями. В первый класс я пошла в церковную школу, которая стоит у подножия одной из гор за замком, обзавелась кучей новых друзей, озорных деревенских ребятишек, стала познавать настоящую жизнь, не предполагающую бездумного потребления. Булки не растут на дереве, их надо выпечь – этот принцип я уяснила давно. Скажу честно, что, хоть во мне и есть толика утончённой натуры матери, но характером я вся в отца, такая же боевая и крепкая духом. Я стала настоящей крестьянкой и не стыжусь этого. Прошло семь счастливых лет, я уже оканчивала восьмой класс, как вдруг стряслась беда: на Земле начались катаклизмы и стихийные разрушения из-за того, что на Пасху огонь так и не зажёгся. Я помню дикую оторопь, охватившую меня, и одну лишь мысль, бьющуюся в стенки черепа: конец, конец, конец. Конец всему, Апокалипсис, как и предвещали майя. По телевизору показывали, как подростки-бунтари громили Англию, повторяя события две тысячи одиннадцатого года, как Франция превращалась в один огромный концлагерь, как Америка полыхала в огне и как Россия вновь возвращалась к событиям семнадцатого года. А мы лишь молились Богу, что нас миновали эти страсти. Буквально пару месяцев мы жили спокойно, а затем случилось это: побег Ангелы Меркель со своим правительством в Аргентину и уничтожение провизии и городов Германии после принудительной эвакуации. Я на всю жизнь запомнила тот день, когда нескончаемые потоки наших людей двинулись на север страны в поисках лучшей жизни, и деревня наполовину опустела. Это ужасно, когда полторы тысячи домов стоят одинокие, без хозяев, как брошенные псы, грустно глядя на свет своими просевшими окнами… И в тот же день произошло самое страшное. К нам пришёл староста деревни, Клаус Штоккель, очень неприятный человек, такой типичный фриц, и начал орать на отца, что все мужчины уже ушли лучшей доли в Гамбург и Берлин, а он остался здесь, когда надо поднимать страну из руин. Отец ответил, что города сожгли их собственные жители в знак протеста против предательства нашего беглого канцлера, и он не намерен рисковать своей жизнью, вступая в города, в которых царит хаос. «Это наша земля, вот её мы должны защищать, а не лезть в дела чужих городов», - ответил он Клаусу. Тот взбесился и, выхватив пистолет, начал орать на отца: «Вас, русских сволочей, надо было травануть всех хлором, чтобы вы второй раз не посмели нас на колени поставить. Я, как действующий чин армии, приказываю тебе добровольно идти на мобилизацию, иначе пойдёшь под конвоем отстраивать Кёльн или Франкфурт. Пойдёшь?!» Отец отказался, и тогда Штоккель поволок его во двор, где уже стояли его солдаты из числа крестьян. Они привязали отца к столбу, на верху которого аист с подругой устроили гнездо, и начали его избивать, повторяя один и тот же вопрос, пойдёт ли на гражданскую войну. Отец лишь упрямо мотал головой и улыбался разбитыми губами обезумевшей матери, которая металась, выла и оттаскивала солдат от отца. Я была жутко напугана, потому что своими глазами увидела все фашистские зверства, которые так красочно были описаны в книгах и кино. Тётка Вероника увела Барбару, меня, Юлию, Григория, Вацлава и Лату через заднюю дверь во двор, где стояли все хозяйственные постройки, и приказала нам залезть на чердак сеновала, сидеть там и никуда не высовываться, пока кто-нибудь из старших не придёт и не заберёт нас. Помню, как она ласково улыбнулась нам и поцеловала всех по очереди. Маленькая храбрая женщина… Этот тоненький прутик с огромными серыми глазами и копной пшеничных волос, выйдя из сеновала, подняла с земли булыжник и, замахнувшись, бросила его в Штоккеля, угодив ему в висок, а когда солдаты схватили её, то она смело заявила, что готова пожертвовать собой, лишь бы садисты не тронули Константина и Изольду, у которых есть маленькие дети. Мы, малые, приникнув глазами к щелям в стене, с замирающим сердцем наблюдали, как хохочущие солдаты, сорвав одежду с Вероники, повалили её в пыль и принялись по очереди насиловать, а потом кинули её на навозную кучу, окровавленную и бесчувственную. «За дерзость родственницы ты последуешь за ней», - ткнул пальцем в маму Клаус. Мать отбивалась изо всех сил и отчаянно боролась, за что её теперь насиловали сразу по трое-четверо на глазах у рыдающего отца. Потом отца отвязали от столба и под дулом автомата приказали расправиться с Вероникой и мамой. Сунули в руки нож и начали подбадривать. Именно в тот момент, когда он вонзил матери финку по самую рукоятку в грудь, и фонтан крови брызнул вверх, я почувствовала, как внутри ровно что-то оборвалось и ухнуло вниз. Барбара отчаянно закричала и , спрыгнув со стога сена вниз, выбежала из хлева и накинулась на отца. Ревущие Юлия, Владислав и Григорий кинулись следом за сестрой, а я кричала им вслед, что Вероника запретила выходить нам во двор, пока там находятся те изверги, но никто из детей меня не слушал. Лата порывалась выскочить на улицу за ними, но я силой удержала её, не давая выскользнуть из рук. Увидев, что к ним бегут дети, солдаты разразились безудержным хохотом, а Клаус сказал: «За твоё неповиновение, Грановский, из-за твоей сумасшедшей жены с её сестрой-шлюхой я убью такую сволочь, как ты, и твоих поганых детей, чтобы на немецкой земле не было больше нечестивых отродий». Как в бреду, я видела автоматную очередь и слышала вскрики отца, Юлии, Барбары, мальчиков, которых безжалостно убили эти скоты. Лата ревела, как ненормальная, а я сидела и смотрела вперёд пустыми глазами. Неужели это и была реальность?!.. Мне часто снились различные эпизоды про Вторую Мировую, например, как нашу семью пытают фрицы, как я убегаю от самолёта, бомбящего наш дом, как меня казнят нацисты, но то были сны, пусть даже и дурные, а сейчас это всё взаправду, и я действительно вижу трупы матери, отца, тётки, сестёр и братьев… Клаус со своими уродами ещё где-то два часа измывались над телами Изольды и Вероники, надругались над Барбарой с Юлией, затем вынесли из дома всё, что посчитали ценным, и убрались со двора. Не знаю, почему они не догадались заглянуть к нам на сеновал, но этого не произошло. Мы с Латой боялись шевелиться до вечера, а затем, выглянув и убедившись, что их нет, мы вышли во двор и громко заплакали. Вся земля была в крови, прошитые пулями трупы с укором глядели в небо, украшенное золотым кружевом. Как только ангелы не плакали кровавыми слезами, глядя на растерзанные тела невинных?! Я поняла, что Бога нет, и сожгла тогда церковь, вернее, подожгла, но горняки – жители подножия горы – потушили пожар, однако одна стена всё равно подкопчена, как поросёночек. Так из всей семьи выжили только мы с Латой да ещё старая нянька Нела, которая во время резни гостила у своей кузины в Лейпциге. Вернулась старушка через пару дней после убийства родителей и детей, застала такую картину: мы с Латой ревём на кухне оттого, что разлили кастрюлю молока, а больше в доме нет еды – Клаус со своими дармоедами всё сожрали, а во дворе семь трупов лежат и на солнце гниют. Не знаю, как только Нелу не схватил инфаркт, но она повела себя мужественно: положила трупы на наши детские салазки и отвезла на готическое кладбище, там мы их и похоронили, а буквально на следующий же день Нела сказала мне, что была в Лейпциге и узнала: все документы из бюро купли и продажи земли уничтожены, никому больше не нужен замок на утёсе, а краеведческий музей, что располагался в нём, давно покинул здание и оставил всякие претензии на землю и само строение, так что у меня есть шанс осуществить мечту матери и переехать туда, тем более, что в деревне с каждым днём становится всё опаснее жить. Я поразмыслила над словами няньки, а затем поехала в Мюнхен, который тогда ещё был относительно крепким и целым городом, разыскала там старичка-еврея, который был известнейшим нотариусом, и узнала, как я могу получить замок в своё распоряжение. Ответ был потрясающий: «Бумаги и купчие давно сожжены и разорваны, так что заплати мне двадцать евро, а я со спокойной душой чиркну тебе грамоту на покупку замка, который покинут всеми сотрудниками музея и больше не представляет никакой исторической и культурной ценности». Я тут же оформила с ним сделку, ведь если бы наше правительство вернулось, то меня бы просто выгнали из Нойшванштайна, а тут хотя бы был документ о том, что я владелица замка. Конечно, я понимала, что надо будет как-то поддерживать замок в цивильном состоянии, но напоследок старичок Хиршман сказал мне нечто весьма странное: «У Нойшванштайна свои хранители, так что не пекись о нём: есть, кому позаботиться об этом красавце. И, да, ответ на вопрос, мучивший тебя и твою мать все эти годы: она действительно наследница Людвига Баварского, но вот во время войны её бабушка вынуждена была покинуть фамильное гнездо, продав его за гроши государству, а сама эмигрировала в Польшу, где у неё были корни, так что обрадуй мать: она королевская особа». Я лишь грустно улыбнулась: «Мать умерла» и ушла прочь. Так я в четырнадцать лет стала хозяйкой красивейшего замка на Земле и самым настоящим тружеником. Сама горбачусь на своей земле, сама таскаю воду из озера, сама налаживаю быт, сама же правлю этим диким краем. Люди же ведь тоже перешли в моё распоряжение, так что я тут – полноправная владычица, а крестьяне – мои подневольные, но только формально. Тебя интересует, что я делала сегодня в лесу? Отвечу: я каждый день совершаю обходы рано утром и уже под вечер, проверяя, всё ли спокойно в Туманной лощине. Что-то мне не нравятся в последнее время слухи об участившемся людоедстве, но мне плевать, я ничего не боюсь. Я больше не ребёнок. Я охранник отцовского дробовика, с которым тот на медведей хаживал в свою бытность, поэтому любому дам отпор, кто посягнет на мою жизнь. С детства видела охоту и сама убивала зверей, но это благородное занятие, а теперь идёт просто бойня, где нет шанса выжить ни у жертвы, ни у самого охотника. Ох, как тяжело убивать вчерашних знакомых, которые сегодня хотят тебе глотку перегрызть, но я в первую очередь – воин, защищаю себя, Лату и старую няньку, нет времени на жалость. Все сволочи на нас глядели искоса, особенно семья Клауса Штоккеля, которые были погаными фрицами, типичными такими прилизанными белобрысыми крысами, что он сам, что жена его с завистливыми глазами, что их бесцветные дети. Эта скотина фашистская разрушила мою жизнь, и что сейчас сталось с Клаусом?.. Поговаривают, из него в Кёльне сварили суп, да уж больно противным он вышел, и его просто слили в помойную яму. А что нынче с теми рожами, которые насиловали мою мать и Веронику?.. Их глупые головы давно украшают стену над моим камином в главном зале. За любое зло я отплачу сторицей зла, вот только моя месть будет самой жестокой и беспощадной. Радуйся, Пойзон, что я тебя пожалела и не стала калечить, а не то бы ты уже ползал по лесу с переломанными ногами и вывернутыми наружу рёбрами. Теперь-то ты понял, почему я одна без опаски разгуливаю по лесу или так и не дошло?!.. Пойзона поразил рассказ этой отважной маленькой девушки и особенно одно обстоятельство. - Подожди, раз ты сказала, что стала хозяйкой Нойшванштайна в четырнадцать лет, а было это через пару месяцев после Пасхи, то есть, в две тысячи двенадцатом, то выходит, что тебе сейчас только… шестнадцать?! Хельга расхохоталась. - Я же кричала тебе, что мне шестнадцать, когда ты с меня одежду срывал! - Но… Этого просто не может быть!!! – воскликнул поражённый киллджой. – Ты перенесла столько бед и трагедий, а тебе ещё нет даже двадцати!!! Боже мой, если бы я столкнулся с такими горестями в твои годы, то точно бы сошёл с ума!!! Но как тебе удалось выжить?! - Потому что я тише воды и ниже травы, незаметнее тени и легче воздуха, - нараспев произнесла она. – В детстве мы очень любили играть в шпионов, бывало, выберем какого-нибудь человека и начинаем следить за ним целый день, да так, что он даже не догадывается, что за его действиями кто-то наблюдает. Помню, я так прошпионила почти что сутки за каким-то тупоголовым туристом из замка, который пошёл по грибы осенью в лес и заплутал там. Обычно для маскировки я надевала чёрный дождевик мамы, в котором та отправлялась в бор, и бесшумно передвигалась за объектом слежки, чтобы быть ещё незаметнее. В тот раз я так и сделала; этот дурак кружил в одних и тех же местах до самого вечера, и тут я решила над ним подшутить. Светила луна цвета хлора, по небу бежали серебряные, как пряди старца, облака и весь лес горел бирюзовым сиянием. Мистическая картина. Турист мой уже даже начал скулить оттого, что почти полночь, а его никто не забирает из этого жуткого места, мобильный не работает и лес не кончается. И тут я начала дико хохотать, ухать и вопить, ломая валежник, на котором стояла, швыряясь в него мусором и шишками. Бедного парня чуть инфаркт не хватил, когда он увидел нечто в чёрном балахоне, которое жутко орёт и бросает в него шишки. Он закричал ещё хуже меня и ломанулся напрямик через лес, а я, давясь от смеха, бежала за ним. Так мы оба выбежали на берег озера, и – я клянусь! – он вплавь пересёк его и в таком виде побежал в замок, а я осталась на берегу, крича и свистя ему. Затем ему объяснили экскурсоводы из краеведческого музея, что таким образом местные детишки подшучивают над приезжими, и с тех пор никто не осмеливался ни шагу ступать за пределы ворот Нойшванштайна. К чему я это всё?.. Ах, да: я – гений маскировки. Пати вдруг пришла в голову одна шальная мысль, но он вовремя захлопнул рот и решил, что озвучит её в удобное время, чтобы проверить одну свою дикую догадку… Зверь хитёр, но и ловец не дурак, не так ли?.. Хельга принялась играть с божьей коровкой на своей сухопарой руке, а затем, видимо заскучав, стряхнула насекомое на землю и повернула к Пойзону своё неповторимое личико: - Пати Пойзон, теперь твой черёд поделиться со мной своей историей. Услуга за услугу. Пати презрительно фыркнул и принялся ожесточённо покусывать травинку. - У нас, что, вечер, вернее, утро откровений с Опрой Уинфри? Хельга лишь мягко улыбнулась. - Просто мне было бы интересно узнать хоть что-нибудь и о тебе. Всё-таки я имею право иметь представление о том, кто же бродит по моему лесу. - Тогда следовало бы посмотреть в другую сторону, - Пати рывком сел, выплюнул стебелёк и хлестнул Хельгу взглядом, полным холодного презрения. - На что ты намекаешь? – сразу ощетинилась та. - Скоро сама узнаешь, а пока что немного поразмысли над тем, что я имел в виду, - наигранно улыбнулся он. – Странно, что ты до сих пор сама не затронула одну очень интересную животрепещущую тему. Хотя, до того, кто живёт в замке на утёсе, вряд ли долетают крики простых смертных. Озадачив Хельгу своими загадочными фразами, Пати поднялся с земли и, грациозно отряхнув влажные джинсы от приставучей сочной травы, проговорил куда-то в пустоту, прищурив изумрудные глаза: - Заболтался что-то я с тобой, а ведь мне надо скорее домой возвращаться, там меня больная сестра ждёт. - Тебя зовут Пати Пойзон, киллджой из выжженной огнём Калифорнии, родился в Беллвилле, штат Нью-Джерси, Восточное побережье. Настоящее имя – Джерард Уэй. Учился в нью-йоркской школе искусств по классу живописи. Художник-шизофреник с суицидальными наклонностями, у тебя сорвались несколько самоубийств, а крыша окончательно поехала после того, как ты стал свидетелем уничтожения Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке. Прилетел в Мюнхен восьмого июля сего года в четыре часа утра на «Боинге-747». Ты живёшь в землянке в южной части леса со своими двумя товарищами, Фаном Гоулом и Джетом Старом, а также с младшим братом Коброй Кидом и названной сестрой Грейси Джаннет. У вас имеется съестной груз, который вы прячете в холодильной камере, оборудованной в земле. Ваш куратор – Доктор Смерть, или Энтони Блюрэй, бывший морпех, которому парализовало обе ноги во время войны в Афганистане. Вам надо встретиться с Ласло Кольчеком и договориться с ним об обмене всех действующих военных, медицинских и автомобильных предприятий на ваш гуманитарный груз. Срок вашей миссии – месяц, после чего за вами вновь прилетит пилот по имени Овен. Ты – главный в своём отряде сто девять, его душа, мозг и идейный вдохновитель. Тебе тридцать лет и ты неженат. Выкрасил волосы в эпатажный красный цвет после того, как вступил в ряды калифорнийских киллджоев. Вспыльчив, неуравновешен, истеричен, жесток и коварен. Главное потрясение всей твоей жизни – мучительная смерть родителей прямо на твоих глазах. И всё это, мой милый Джерард Артур Уэй ака Пати Пойзон, должен был рассказать мне ты, но, раз ты начал артачиться, то я рассказала за тебя твою биографию. Спасибо, госпожа Грановская, было очень интересно и поучительно! Надеюсь, в следующий раз мистер Уэй сам соизволит информировать нас о своей судьбе, хотя в этом нет необходимости. Я и так всё сделала за него. Теперь мы друг о друге знаем всё, и нам больше нечего скрывать. Пойзон почувствовал жуткое отвращение и какое-то мерзкое ощущение внутри желудка, будто его окатили холодной водой, а затем за мокрый шиворот насыпали сенной трухи, и было так неловко и жутко, что хотелось побыстрее смыть с себя эту липкую плёнку страха. Никогда ещё в жизни он не пугался так, как в этот раз. - Откуда ты знаешь всё обо мне? – просипел он севшим голосом. Его лицо было настолько бледно, что уже приобрело сероватый оттенок. - Тебя сейчас инфаркт хватит, сядь, - ласково усмехнулась ему Хельга. – Да не стой ты, как истукан, а присядь! Он рухнул обратно на траву, измученно застонав и закрыв лицо руками. - Господи, Господи, да за что мне такое проклятье?! Почему в этом лесу я чувствую себя загнанным зайцем, которого все хотят разорвать на части, убить, уничтожить, стереть с лица Земли, растереть в пыль и рассеять по ветру?! Что же я такого совершил, что теперь всё вокруг заставляет меня медленно сходить с ума?! Почему я до сих пор живу в этом сумасшедшем месте, которое только и ждёт, что сожрать меня, пережевать и выплюнуть, ничтожного и потерянного?! Он едва не зарыдал, но вовремя сдержался, и лишь испуганно вздрогнул, когда его уха коснулись горячие губы Хельги, и вкрадчивый голос таинственно прошептал: - Может быть, всё дело именно в том, что ты тут самый нежеланный гость, просто пришелец и чужак?!.. А лес не любит чужаков, он их выживает… Это единый организм, который не потерпит паразитов вроде тебя внутри себя… Задумайся, Пати Пойзон, как ты себя ведёшь и кто ты есть, пока не поздно… Лес не прощает ошибок… И, тихо рассмеявшись, она отстранилась от него, обдав его лицо нежным запахом фиалок и тюльпанов, таким странным и чуждым среди этого царства хаоса и лжи.
Потрясающе, мне безумно нравятся описания местности, они у вас превосходны, во многих фиках всю эту тягомотину так и хочется упустить, но этот исключение.
Так вот, не знаю почему, но мне очень хотелось, чтобы Джерард все таки трахнул эту девчонку, может быть и недотрах прошел. Хотя нет, эту проблему надо оставить Фрэнку или Майки. История этой таинственной незнакомки заинтересовала, вот что делают с детьми жестокие времена. Она мне в большей степени не подростка напоминает, а такую своеобразную Жанну д'Арк, вот такая ассоциация сложилась. Правда исходя из ее последних слов, она мне уже не нравится. Да и вообще в конце фика, стало жалко Джера, такой уязвимый большой ребенок, у него прямо недоистерика случилась.
В общем побольше вам вдохновение и спасибо за такую чудесную главу.
я так ждал и дождался! ваши описания, как всегда, великопепны, восхитительны, точны, ярки и... не буду вас смущать, вы знаете, насколько я вами восхищаюсь.
не нравится мне эта девка. ой как не нравитсяяя... ну пати наш, конешэнн, крассааавчик, сразу пальцами полез... пфф. спаситель хренов. ну хоть спасибо, что от каннибала удрали, не то кобра, гоул и джет совсем запаниковали бы. она, маленькая девочка, смогла выжить в таких условиях... это какой нужно быть? даже не с физиологической, а с психической точки зрения? пойзон, держи свою аппетитную задницу подальше от нее, окей? он, конечно, жопа-человек, но я все же люблю его
что ж... ждем другую-последующую главы? ps: хмм, кто же это будет... пойзон/кобра или пойзон/гоул? ну пойзон будет точно, я полагаю, потому как у него самый жестокий недо... хмм... ему очень нужно. а насчет второго ролевого... нужно подумать
Я, дурацкий дурак, забыла совсем кинуть фотку Хельги. Ай, ладно, выложу в следующей главе. Alesana, Nomen Nescio, спасибо, что у вас хватает терпения читать этот бред сивой кобылы и натуральной блондинки в одном флаконе. Если честно, то глава эта не совсем удачна с точки зрения развития сюжета и динамичности, зато приоткрывает некоторые тайны Пати и девчонки. Надо побольше экшена в массы, а не то зачахнут тут люди от моих букаф.
сегодня явно лучший день в моей жизни! черт, хочу написать так много всего, а не могу. ведь это же я, когда зачитаюсь, так вообще потом слова все пропадают.
вот что мне нравится больше всего, так это описания природы. будто я сама там нахожусь и вижу все своими глазами. просто невероятно и да, история хельги и как вы ее описали..ну это меня просто поразило. я повторюсь, вы мой кумир!
за главу спасибо огромное, порадовали. продолжайте в том же духе
J.Devero, я очень польщена, что сумела Вас осчастливить. Думаю, впереди у Вас ещё много-много радостных дней - "Туманная лощина"-то длинная Оч-чень длинная. Примерно, как "Санта-Барбара"
Ура у меня есть интернет! Я ждала этого 15 дней. Если я правильно посчитала. И каждый день я сидела на этом чертовом сайте только ради ЭТОЙ главы. Ха, я знала, что он ее не изнасилует. Кишка тонка. А если серьезно, то я очень рада, что этого не случилось. Что-то хорошее во мне все же есть.
Странно, когда Хельга рассказывала свою историю, у меня было полное ощущение, что речь идет о событиях Второй Мировой. Просто все так... Не знаю, просто эти "солдаты" мне даже больше первобытных дикарей напомнили.
Задумайся, Пати Пойзон, как ты себя ведёшь и кто ты есть, пока не поздно… Лес не прощает ошибок… - И Я ТОЖЕ НЕ ПРОЩАЮ ХАХА. Ну, может хоть она ему мозги вправит.
На счет стиля написания - все уже было сказано.
На счет секса... Не трахом едины, как говорится. (На самом деле я просто выпендриваюсь. Конечно, я жду этого. Ну, ЭТОГО, да.)
И Вы её получите, Johnny. Насчёт рассказа Хельги могу сказать лишь одно: всё возвращается на круги своя, и история - это лишь спираль времени, где всё в конечном счёте повторяется через его определённый период. Кто знает, может, вновь повторятся и эпидемии чумы, и революции в России (чего я категорически не хочу), и даже мировые войны, вот только на сей раз они будут религиозными. Ах, да, и поздравляю Вас с тем, что у Вас есть Интернет!!!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
и дождался! 
и да, история хельги и как вы ее описали..ну это меня просто поразило. я повторюсь, вы мой кумир! 
