Трилогия о мостах.

Мост американский.

Когда она просит подождать ее на мосту, я почти не думаю о своем любовнике.

Блеклые отсветы дрожат в темноте зимнего вечера на неустойчивой поверхности обледенелой реки и, уткнув подбородок в уют поднятого воротника, я выуживаю очередную сигарету из нагрудного кармана куртки.

Я не думаю о Нем, когда последнее окно студии на левом берегу города потухает, присоединяясь к коллекции выключенных до завтрашнего утра.

Вдоль парапета горят высокие фонари. И темное небо, и черная река – все сливается за пределами освещенного желтым широкого моста, пересекаемого бесконечным потоком движущихся автомобилей. В почти ночном воздухе клубится дым нескончаемых выхлопных труб и пар дыхания изредка появляющихся прохожих. Водители поглядывают на меня из-за боковых стекол, а я вовсе о Нем не думаю.

Сквозь гул металла и визг клаксонов, сквозь скрип бесчисленных дворников, я различаю ее шаги, отдающиеся от подмерзшего тротуара.

 - Дай прикурить, - говорит Линзи через мое плечо. Не оборачиваясь, протягиваю зажигалку в ее обтянутую кожей перчатки руку.

Газовый огонек вспыхивает и исчезает на основании сигареты.

Мы идем, не сговариваясь, обычной дорогой, по пути заскочив в магазинчик на углу. Я смотрю сквозь широкую витрину, как иней на черных волосах Лин превращается в мокрые капли, и толстый вязаный шарф, ослабев, соскальзывает с плеча пальто.

И о Нем я даже не вспоминаю.

 - Хранители или Супермен? – спрашивает Линзи, придавив брошенный окурок  каблуком тяжелого сапога, шаря в кармане рукой в поисках ключа от входной двери.

Пожимаю плечами, разглядывая в ожидании далекие башни электростанций, и мерцающие окна высоток, огромными глыбами чернеющих на фоне ночного серого неба.

Я не думаю о Нем, когда, нащупав в рюкзаке свой комплект ключей, останавливаю взгляд на точно таком же – но не моем, на тумбе у зеркала, среди расчесок и резинок для волос. Не думаю, когда Лин по привычке занимает левый край дивана, тогда как я, открывающий свое пиво, облокачиваюсь на его правый подлокотник. Губы Линдси вздрагивают, когда ее взгляд натыкается на непривычно пустое место промеж нас. Спохватившись, она подсаживается ближе, и я, подыграв ей, поступаю так же.

Не хочу о Нем думать, когда ближе к полуночи, среди титров на телеэкране различаю отражение нашего молчания. И она замечает. Говорим глупости на перебой - ничего не значащее замещение тяжелой тишины.

По привычке тянусь к ее губам – мягким и горячим, ощущая до боли знакомый вкус помады.

И именно сейчас, я оправдываю себя тем, что в комнате слишком тускло горит свет. Оправдываю тем, что диван, наверное, еще пахнет Фрэнком.

Я помню о Нем так отчетливо, когда мои руки скользят вдоль обнаженного узора спутанных татуировок, когда в ночной темноте принимаю женский стон за его. Когда дыхание по ту сторону кровати становится размеренным, и горячее тело жмется ко мне, в поиске неосознанной защиты.

Я думаю о нашем любовнике, когда сдавленный горький плач на соседней подушке все не стихает.

Когда наутро, открыв в ванной шкаф над раковиной, устало разглядываю его зубную щетку - сухую и ненужную.

Мост через Темзу.

Футболка давно прилипла к спине, потрепанный журнал изжил себя в качестве веера, а пробка так и не рассосалась у выезда с моста.

Водитель курит, задымляя табачным дымом и без того душную кабину.

Высовываюсь из окна, провожая взглядом бесконечную шеренгу автомобилей, плетущихся за нами. Жара невыносима. Проклинаю все на свете – июнь, возомнивший себя августом, воняющую мутную Темзу, поверх которой мы застряли среди таких же пышущих жаром металлических коробок, и фургон, не оснащенный кондиционером, в кузове которого расположилась в темноте, недоступной солнечным лучам, наша  музыкальная техника.

 - Надо было привязать, - не раскрывая губ, добавляет Джерард вслед закрывающимся неразговорчивым водителем фургонным дверцам. Я лениво отмахиваюсь, залезая на пассажирское сиденье, и наблюдаю в зеркало заднего вида, как брат, взъерошив рукой и без того растрепанные волосы, еще говорит что-то водителю, указывая на кузов, но тот остается глух и, защелкнув замок, оставляет Джерарда недовольно глядеть в удаляющуюся блестящую лысую макушку.

Нужно было отдать хоть какую-то дань здравой логике брата, думаю я, когда с шипением и визгом, покрышка под нами лопается, и машину заносит вправо. Водитель, скривив нелепо лицо, выкручивает руль и бьет по тормозам. Капот перед моими глазами замирает в паре сантиметров от багажника Тойоты. Мгновение тишины прерывает непонятный звон, а затем и громоздкий гул, доносящийся из кузова на протяжении нескольких секунд, превратившийся в итоге в распахнутые металлические дверцы и  разбросанные по асфальту инструменты и провода.

 - Твою ж мать, - говорю я, провожая взглядом блестящую на солнце медную тарелку, закатившуюся под один из автомобилей.

Чувствуя, как ненависть к огромным колонкам и набору микрофонов захлестывает меня, в отчаянии топаю ногой.

Водитель сплевывает и, выругавшись, уходит. И это – сдержанная английская вежливость?

И я смотрю ему вслед почти как Джерард тогда, и думаю о том, что сейчас мне в одиночестве предстоит заталкивать все это богатство обратно в фургон, по жаре, под гневные крики автомобилистов.

Тот, что замер за нами, уже начал сигналить. Но, не дождавшись никакой реакции от меня – безуспешно впихивающего что-то большое и пластиковое в кузов, громко хлопает дверцей, и через мгновение требовательный гнусавый голос впивается в ушную раковину:

 - Я думаю, тебе следует поторопиться.

 - Да, что ты, - ухмыляюсь, не оборачиваясь.

Из-за спины раздается недовольный хмык, и незнакомец прибавляет:

 - Я спешу, - делая акцент на втором слове.

 - Я тоже.

Капли пота пробираются сквозь волосы, кожа пылает под прямыми неугомонными лучами, а приставучий мелкий гад не дает мне покоя. Я чувствую, он стоит прямо за моей спиной. Запихав еще одну колонку, требующую наименьших усилий, оборачиваюсь к нему, безапелляционно уперев ноющие мышцами руки в бока.

- Ну, так объезжай.

Я точно знаю, где видел мерзавца. Видимо, погода над ним не властна – облаченный в черные брюки, безупречно выглаженную рубашку, да еще и жилет сверху, он курит, сложив тощие руки на груди. Усмешка наползает на его лицо, и я, подумывая, не напекло ли ему голову, перевожу взгляд на его машину.

Не напекло. Стискиваю зубы. Поперек капота, на треснувшем стекле и чуть примятом бампере раскаляется в духоте воздуха микрофонная стойка. Та самая, что мой брат так любит волочить за собой по сцене.

Не могу оторвать глаз от душераздирающей картины моих будущих проблем и волокиты с лондонскими полисменами.

Мужик в одной из машин сигналит и кричит.

Молко, поморщившись, бросает окурок, изящно накрывает его туфлей, провернув ступню туда - обратно, и обернувшись, покидает меня, освободив от терпкого сигаретного дыма. Склонившись над боковым стеклом кричащего, он что-то негромко говорит ему с наглой, любезной улыбкой, и мужик замолкает, поднимая тонированное стекло до упора.

Сдаюсь, под его пристальным взглядом.

 - Я не могу отъехать. Мой водитель ушел. А это, - взмахнув рукой по окружности, - мне нужно собрать. Я. Ничего. Не могу. Сделать.

 - Тогда, чего стоишь, - невозмутимо бросает мерзавец, откидывая черные волосы с красивого лица, и усаживается на парапет, блаженно закуривая снова.

Солнце печет. Мужик в машине молчит. Молко на парапете бесстрастно курит. Я таскаюсь туда-сюда, то и дело, растерянно запуская пальцы в волосы, мысленно возмущаясь такому количеству усилителей, барабанов и коробок, странно наполненных чем-то дребезжащим.

Подергав насквозь промокшую футболку, стягиваю ее вовсе, забросив в салон, и извлекаю гитару Фрэнка из под днища серебристой Мазды. Кажется, я готов разрыдаться при виде оторванных колков, болтающихся на скрученных, жалобно звенящих струнах.

Окинув беглым взглядом мой голый торс, жмущийся к раздолбанной гитаре, гнусавый британец загадочно добреет, вырывая Фендер из моих рук, одним движением забросив ее в темноту кузова. Он качает головой и подталкивает меня в блестящие от пота голые плечи, понуждая к дальнейшей работе.

Уже молча, я в ожесточении закидываю оставшиеся инструменты вглубь фургона, краем глаза нехотя следя за тем, как Молко, опершийся о кованые перила, с непроницаемым выражением на бледном лице что-то твердит в черный динамик мобильного, среди шума мерно ревущих моторов.

Техника собрана, пробка расползается у истока моста, но не за нами. И уже издалека, подобно тому, как загораются рождественские гирлянды, вспыхивают недовольные разномастные клаксоны, приближаясь все ближе. Кто-то умудряется объехать, но все же, это слишком медленно, чтобы оставить большинство равнодушными к застывшему посреди автострады над рекой белому фургону.

Вижу приближающуюся сверкающую макушку водителя, дожевывающего на ходу хот-дог. Вот он переключает скорости и извлекает ржавый домкрат.

В задумчивости следя за его проворными движениями, пристраиваюсь рядом с новоприобретенным знакомым у парапета, принимая протянутую так кстати сигарету.

Закончив со сменой колеса, водитель невозмутимо впихивает задницу на свое сидение.

Ну, нет уж, ехать в духоте салона, на этот раз пропахшего еще и кетчупом, у меня нет никаких сил.

Спасение приходит в виде протянутой худой руки, сжимающей в наманикюренных пальцах переносной вентилятор.

Спустя некоторое время, я уже и не вспоминаю почти о нелепости недавнего происшествия, потягивая из горла бутылки холодное пиво. Вентилятор приятно обдувает расслабленное тело, прогоняя потоки воздуха.

 - Не думал, что ты настолько благороден или жалостлив, чтобы рассчитывать на твое участие, - лениво озвучиваю я, незаметно скользя взглядом по стройному телу, замершему в темноте фургона, едва пронзаемого проникающими сквозь щели солнечными лучами.

Молко прикладывает свою банку Red Bull’а к губам, и, сделав глоток, поворачивает ко мне узкое лицо.

 - Дорожная служба приедет не раньше, чем через час, чтобы законспектировать повреждения для выплаты страховки, - едва различаю лукавую улыбку, - А я ведь говорил, что спешу.

Ухмыляюсь в ответ. Мой собеседник забрасывает ногу на ногу, тряхнув растрепанными волосами, откинувшись спиной к крепко привязанной колонке.

Тот еще мерзавец.

Ветхий мост в волшебство.

 - Вход воспрещен. Ты что, читать не умеешь?

Фрэнк в недоумении уставился на потрепанную картонную табличку, на которой маркерными каракулями были выведены непонятные ему слова. Вообще-то, Фрэнк умел читать, но подобное он видел впервые.

 - Это на английском? – тихо спросил Айеро.

Тощий красноволосый мальчишка поджал тонкие губы.

 - Не важно, - поморщил он нос, скрестив руки на груди, обтянутой синей блестящей  курткой, - Все равно, туда нельзя.

 - Вчера можно было, - просто возразил Фрэнк, вглядываясь в заросли пластмассовых деревьев, резиновых птиц и бумажной травы, темнеющих в калифорнийском багровом закате.

 - Это было вчера, а теперь - другое дело, - проворчал мальчишка.

 - Это тоже где-то написано?

Но тот не удостоил его ответом, бродя вдоль ветхого деревянного моста назад - вперед с задумчивым и непреклонным видом.

Фрэнк так и стоял на берегу давно высохшей речушки, неловко сцепив пальцы. Мальчишка был старше него и о том, чтобы попытаться пробежать мимо - даже и речи быть не могло.

 - Можно, я только на пару минуточек? – пробормотал Айеро, сдерживая наползающие на веснушчатое лицо слезы.

 - Да, что тебе там делать? – удивленно переспросил мальчуган,  распахнув зеленые глаза, - Скоро ночь, тебе пора домой.

 - Меня бабушка отпустила, - ответил Фрэнк так, словно это решало любые проблемы.

 - А ты один? – нахмурившись, осведомился красноволосый.

Мальчик несколько раз порывисто кивнул.

 - Ну ладно, только смотри, недолго. И вглубь леса не заходи.

Фрэнк бросился к сгустку ненастоящей природы, насмешкой выглядевшей среди бесконечно обступающей пустыни. Он упал на жухлую зеленую траву, с бумажным шорохом смявшуюся под весом его маленького тела, и, перевернувшись на живот, стал наблюдать, как неподвижно примостились к редким пням картонные грибы. Он никогда не видел грибов настоящих, и поэтому вряд ли мог знать, что их шляпки не могут быть зеленого цвета.

 - А ты знаешь, что раньше были такие птицы, которые пели по ночам? – спросил появившийся вдруг рядом негромкий голос.

Мальчик в недоумении уставился на красноволосого, чуть приоткрыв пухлые губы.

 - Я не вру, мне родители рассказывали, - добавил тот, опускаясь на искусственную траву рядом, - И еще были птицы, улетающие на зиму и возвращающиеся весной.

 - Зимой? – Фрэнк был поражен.

 - Ну да, это когда много снега выпадает.

 - Снега?

Красноволосый вздохнул.

 - Меня зовут Джерард, - он протянул чумазую ладонь, обтянутую беспалой перчаткой.

 - Фрэнк, - пробормотал в ответ мальчик, пожав маленькими пальчиками протянутые длинные.

 - Так вот, Фрэнк, -  заговорщическим шепотом продолжил Джерард, - Когда я вырасту, я воспроизведу в реальности все, что есть в этом ненастоящем лесу, - и глаза его загорелись, - Если местные мальчишки все не растащат, - добавил он, помрачнев.

 - Ты ведь отсюда ничего не уносил, Фрэнк?

 - Нет, - ответил Айеро, в подтверждении приложив руку к груди.

Джерард радостно хмыкнул.

 - Тогда я расскажу тебе, что здесь происходит по ночам, - красноволосый обернулся, удостоверившись, что никого нет, - Когда все вокруг спят, сюда заходят невиданные животные, - прошептал он, оставшись довольным неподдельным интересом и несказанным удивлением в глазах слушателя.

 - Это тебе тоже родители рассказывали?

 - Я сам видел, - и, уловив сомневающийся взгляд, Джерард добавил, - Не раз. Ты тоже можешь посмотреть, если захочешь. Только никому не рассказывай, хорошо?

 - Хорошо, - прошептал Фрэнк, сжав ладонь новоприобретенного друга.

Когда на пустыню спустилась ночь, принесшая долгожданную прохладу, фонари, изображавшие такие близкие яркие звезды, вспыхнули над верхушками пластиковых деревьев. Тени, отбрасываемые их искусственными ветвями, укрыли в своей темноте уснувших поддельных птиц, недвижимо примостившихся на якобы сплетенных ими фиолетовых гнездах.

 - Фрэнк! Фрэнк! – позвал негромко Уэй, тряся друга за плечо, - Просыпайся!

 Маленький Айеро стремительно сел, потирая глаза пальцами.

 - Я ничего не вижу!  - зачастил он, озираясь вокруг, - Ничего не вижу! Где они?

Джерард мягко повернул его пухлое заспанное лицо.

Теперь он видел – среди кустов и деревьев появилось неясное свечение, и, словно окружаемые едва различаемой прекрасной музыкой, никогда ранее не слышанной Фрэнком, появились они – неземные существа, излучающие дивный свет. Покрытые белой блестящей кожей, передвигающиеся на четырех лапах, оканчивающихся копытами, с длинными рогами посреди высокого лба.

Замерев, мальчик следил глазами за странными и красивыми животными, хлопая ресницами, пытаясь запомнить их навсегда. Они, игриво покачивая пушистыми хвостами и розовой гривой, катались по траве, выглядевшей сейчас почти настоящей и, появившиеся неведомо откуда, ночные бабочки порхали, окружая их трепетом отблесков крыльев.

 - Запомни, Фрэнк, - послышался тихий шепот Джерарда, - Если ты видел их, ты уже никогда не сможешь их забыть.

Но мальчик – будущий киллджой -  уже знал об этом, вцепившись в плечо друга, он с жадностью поглощал глазами немыслимую добрую красоту невиданных доселе существ, наполняя ею свое маленькое детское сердце.