Недавно я решил переехать во Флориду, надеясь, что когда-нибудь дом, в котором я живу, снесет очередным ураганом, надеясь, что жизнь наконец-то покажет, что такое справедливость и заставит меня хоть немного страдать. Я хотел, чтоб она показала свои коготки и разодрала ими мою бледную кожу, показала, что значит испытывать трудности, что значит выживать. Я перебрался на самый юг, ближе к бедствию. Когда люди убегали от него, я наоборот шел ему навстречу, горько усмехаясь. Я не боялся несчастья, я ждал его. Ведь когда-нибудь жизнь должна была наказать меня, и я просил ее об этом наказании, просил, чтоб она немного встряхнула меня, показала мне мое место. Тогда я бы перестал чувствовать себя безнаказанным, возможно, моя самоуверенность чуть пошатнулась, и мне бы пришлось успокоиться, посмотреть на свою жизнь с другой стороны. Но пока мне становилось хуже: я потакал всем своим желаниям, насколько бы нездоровыми они не были на самом деле, я делал то, что мне угодно, я жил, как хотел, и ничто не мешало мне. Мой гнев стал практически неконтролируемым, и порой это пугало даже меня самого. Мне казалось, что я стал представлять опасность не только для всего общества, но и я для себя самого. Я медленно, но верно уничтожал свою человечность, я делал это сознательно, понимая, что вымостил себе кровавую дорогу в один конец. Я знал, что уже никогда не смогу вернуться обратно, даже если захочу. Да и разве меня возможно исправить? Перекроить мою уродливую душу, сделав из меня другого человека, заставить меня забыть свою гадкую сущность? Вряд ли медицина способна на такие подвиги, а в чудеса я никогда не верил.
Когда-то я был нормальным, пусть это было слишком давно, и может, даже не стоит вспоминать о тех давно ушедших временах, но все же иногда они проскальзывают туманными воспоминаниями в моей голове. То время, когда я был обычным ребенком, маленьким мальчиком в смешных круглых очках с несмелой улыбкой. Когда я радовался каждому солнечному дню, шлепал по грязным лужам и катался на велосипеде вдоль улицы. Я был нормальным. Писал письма Санта Клаусу и выпрашивал конфеты на Хэллоуин. У меня было беззаботное светлое детство, о котором многие могли бы мечтать. Родители воспитывали меня точно так же, как и моего старшего брата, Джерарда, с которым мы поначалу были очень многим похожи и проводили большинство времени вместе. Но с возрастом все изменилось, мое самосознание разрушило меня изнутри, я вырос, и мой внутренний мир стал искажаться, чем дальше, тем больше. Я убил в себе того маленького мальчика, похоронил его в своем прошлом, я сделал выбор не в его пользу. Это не было просто переходным возрастом, подростковыми проблемами – это стало первым этапом моего разрушения, становлением моей личности. Я не знаю, почему я стал меняться, что стало причиной моих превращений, почему меня начала переполнять необоснованная ненависть ко всему, что меня окружало. Мне не казалось, что моя жизнь ужасна и я достоин большего, не казалось, что весь мир настроен против меня, но я был настроен против этого мира. Я ненавидел его просто так, без каких-либо причин, необъяснимо и необоснованно. Я становился чудовищем в человеческом теле, я гнил изнутри медленно, но в то же время неумолимо, я понимал, что то, что творилось со мной, ненормально, но даже если сначала у меня и была какая-то призрачная возможность, что-то изменить, то совсем скоро уже было поздно что-либо исправлять. Меня бы просто отправили в психушку, а такой поворот событий меня никак не устраивал, я хотел оставаться среди других людей, скрываясь за маской добродушия, лгать всем, кто меня окружает. Я был наравне с остальными, старался не отличаться от парней моего возраста: я сдерживал свою жестокость, пытался усыпить ее, не выпускал наружу, но она не умирала, она жила внутри меня, не давая о себе забыть. Никто не знал, насколько я одержим, все думали, что в моей раздражительности и кратковременных вспышках злости нет ничего необычного или страшного. Как это было наивно и глупо.
В шестнадцать лет у меня появилось увлечение, о котором я решил никому не рассказывать. Оно стало моей страстью, которую я считал слишком личной, чтоб посвящать кого-то в нее. Это было моей тайной, скрытой от чужих глаз. Я начал коллекционировать ножи: разных видов и размеров, у меня не было ни одного одинакового, они все отличались друг от друга. Многие из них были совершенно обыкновенными, такими, которые обычно используют в быту, были и раскладные ножи, тогда я не мог позволить себе особую роскошь, да и я был доволен тем, что имел. В то время у меня было не так много денег, потому моя коллекция не была такой большой как сейчас, но я был фанатично увлечен ножами, я мог часами рассматривать их, но еще больше мне нравилось держать их в руках, проводить подушечками пальцев по заточенному лезвию, видеть, как блестит на солнце холодная сталь. Для меня они стали настоящим произведением искусства. Я был помешан, а мое безумие все больше овладевало мной, моя жизнь стала сплошным кошмаром, мне было страшно осознавать, во что я превращаюсь, но я не мог изменить себя. Я должен был смириться, чтоб получать удовольствие от своей жизни, какой бы неправильной она ни была.
Рядом со мной всегда был Джерард, мы жили с ним плечом к плечу, но он ничего не подозревал, смеялся вместе со мной, целыми днями листал свои комиксы и что-то рисовал, а потом даже показывал свои рисунки мне, думая, что я интересуюсь тем, чем он занимается. Я удивлялся, как он может ничего не замечать, но вскоре я перестал задаваться этим вопросом, ведь такое положение дел только играло мне на руку. Джерард видел во мне хорошего брата, родители видели во мне хорошего сына, другие окружающие меня люди видели во мне просто хорошего парня. Никто не мог представить, что творится у меня внутри, никто не мог знать моей настоящей сущности, которой я пока что не давал воли. Никто не видел монстра, который прятался внутри меня, а он лишь злорадно смеялся, стискивая мои легкие своими мерзкими лапами, мешая мне свободно дышать. Все чаще мне снились сны, где я убивал Джерарда, распарывая ему живот кухонным ножом, а затем разглядывал свои руки, вымазанные в его багровую кровь. Это было больше, чем сном для меня, это было мечтой.
Мне больше не было страшно, меня стал забавлять тот факт, что никто не может узнать настоящего меня, что никому никогда не придет в голову мысль, что я могу быть кем-то кроме милого и доброго мальчика. Настоящий Майки Уэй существовал только для меня самого, а для других я придумал образ, который они хотели бы видеть и знать. - Ты сегодня улыбался во сне, - однажды сказал мне мой брат, когда я проснулся. – Видимо, тебе снилось что-то очень хорошее, - после этих слов на моем лице появилась кривая усмешка. - Даже не представляешь насколько хорошее, Джи, - ответил ему я. И он никогда не мог бы подумать, что я желаю ему смерти, что я сам хочу убить его. Он верил мне, любил и берег меня, как и полагается родному брату, но я не чувствовал к нему того же, я был абсолютно холоден к нему, он был мне чужим, хотя я и делал вид, что очень нуждаюсь в нем. Позже у меня и вовсе возникла мысль, что именно из-за Джерарда со мной случилось это ужасное превращение, я стал винить его во всех своих бедах. Он начал выводить меня из себя одним своим присутствием, я возненавидел его, но скрипя зубами, терпел надоедливое общество своего брата. Он казался мне неимоверно скучным человеком с бесконечно скучными интересами, и я решительно не понимал, почему многие восхищались им. Как по мне он ничего из себя не представлял, все говорили, что он талантливо рисует, но я не находил в его творчестве ничего на самом деле стоящего внимания. Джерард взялся за работу над своим собственным комиксом, и даже посвятил мне его первый выпуск, хотя мне, честно говоря, было плевать. Когда он подарил мне его, то этот тоненький разноцветный журнальчик, уже через час валялся в каком-то мусорном баке, я даже не посмотрел, как называется этот дурноватый комикс. Я поздравил Джерарда с отличной работой, и он действительно поверил в мою искренность, хотя все, чего мне тогда хотелось, это блевать от того количества жизнерадостности, которую он излучал. К тому моменту я уже съехал из родительского дома, я решил, что мне лучше жить отдельно, чтоб не натворить глупостей, потому что мое состояние становилось все хуже и хуже. Я жил в общежитии при университете, но не знаю, было ли мое положение лучше тогда, когда меня окружали мои псевдо друзья. Я проводил с ними слишком много времени и от этого чувствовал себя изнеможенным, мне хотелось как можно скорее избавиться от такой чудесной компании и, конечно, я не собирался поддерживать отношения с ними после окончания университета. Но до тех пор, я держался как мог, выдавливая из себя напускное дружелюбие. Я ненавидел их, но, пожалуй, не так сильно, как своего старшего брата.
Я удачно окончил университет и удачно устроился на работу редактором в газете, я начал снимать квартиру, и наконец-то нашел желанное одиночество, которое приносило мне уют. Меня не бесили веселые лица, ненужные разговоры, несмешные шутки, теперь я мог находиться наедине со своими мыслями, которые с каждым днем становились все более отвратительными. Периодически я появлялся на семейных ужинах, но ходил туда с явной неохотой, хотя в итоге я не пожалел о том, что тратил время на такую ерунду. Это того стоило. На один из таких вечеров Джерард пришел со своей невестой, он выглядел невероятно счастливым, так же, как и его девушка. Тогда я увидел ее впервые, и с первого взгляда мне стало понятно, что внешне она довольно симпатична и хороша собой, да и ее личные качества меня, мягко говоря, не особо волновали. Очевидной для меня была лишь ее красота: стройные ноги, подтянутая грудь, хрупкие плечи, на которые спадали завитые пряди светло-русых волос, красивая длинная шея, округлый подбородок, пухлые губы и большие выразительные глаза серого цвета. Как бы я не любил Джерарда, у него явно был очень неплохой вкус. Нет, я не завидовал ему, в этом случае, мне скорее надо было сочувствовать, потому что он все равно никогда не был бы с ней счастлив. Ни с ней, ни с кем-нибудь другим. Я бы просто не позволил этого. Они планировали свадьбу, хотели создать семью – это все, что я услышал тогда, мне не надо было знать больше. Я видел, что они влюблены, и единственным моим желанием было разрушить их идиллию. Внутри меня все горело, и я буквально жил в предвкушении того зла, которое собирался совершить, оно тешило меня, я словно самоутверждался в своих глазах, выстраивая план своего первого убийства. Я ненавидел Джерарда, но он должен был жить, потому что его смерть не принесла бы мне такого удовлетворения, как его разбитое сердце, и мучительные страдания. Мне не нужно было его убивать, мне нужно было, чтоб он сам каждый вечер молился о своей смерти, я хотел знать, что ему по-настоящему плохо. Убить ту, которую он любит – это было моей самой желанной целью, и я обязан был достигнуть ее. Оставалось только ждать подходящего момента, и я был очень терпелив. Притаившись как дикий зверь, я высматривал свою жертву, я стал ее второй тенью, о которой она даже не догадывалась. Я стал ее приближающейся смертью, о которой она узнала слишком поздно.
Все должно было быть идеально, и на другое развитие событий я не был согласен. Я убил невесту моего брата двадцать первого декабря, как раз накануне Рождества – этот день я до сих пор помню настолько ясно и четко, будто все произошло вчера. Девушка возвращалась домой поздним вечером, плавно переходящим в ночь, и на улице уже стояла кромешная тьма. До того она была у Джерарда, который наверняка предлагал ее проводить, но она, видимо, отказалась, будучи уверенной, что с ней ничего не может произойти. Конечно, я не мог знать точно, что она поедет домой одна, но в тот вечер мне все же повезло, и в моей голове уже выстаивались картинки того, как все закончится. Я улыбался все время, пока следовал за девушкой до ее дома. Она жила одна, я уже знал об этом, потому у меня не было сомнений, что все пройдет так, как я запланировал. Права на ошибку не было, но я и не сомневался, что я справлюсь. Я не боялся и не нервничал, не оглядывался, не думал о том, что кто-то заметит меня, только накинул на голову капюшон спортивной куртки, засунув руки в карманы, и медленно шагал по тротуару. Я дождался, пока девушка сама войдет в дом, и ровно через десять минут я сам подошел к порогу, решительно нажав на звонок, он противно запиликал, и за дверью послышался какой-то шум. Передо мной появилась невеста моего старшего брата, я стоял прямо напротив нее, достаточно близко, но теперь почему-то перестал замечать ее красоту, она казалась мне совершенно обычной, простой. Я смотрел на нее, но для меня она уже была мертва, ее уже не существовало. Девушка удивилась, а потом ее губы тронула милая и радушная улыбка, думаю, она не нашла ничего странного в том, что я пришел к ней в такое позднее время. - Майки, - радостно развела руками девушка. – Я сама только несколько минут назад вернулась домой. Проходи, проходи, - она шире открыла дверь, приглашая меня внутрь. Она даже не поинтересовалась, откуда я знаю, где она живет, мой визит ничуть не пугал ее, ведь она не могла подумать о том, что брат ее любимого человека, захочет ее убить. Я не давал повода для таких мыслей. Я был идеален в своем притворстве. Я был идеален в том, что делал. - Сейчас, наверное, поздно для гостей? Прости, что я не предупредил, - старался как можно искренней говорить я. Девушка провела меня в гостиную, усадив на диван, напротив которого стояла пышная рождественская елка, украшенная красными блестящими шариками, в каждом из которых я видел свое улыбающееся отражение. Эта дурочка думала, что я улыбаюсь, потому что мне понравилась ее чертова елка, и начала рассказывать мне, как они с Джерардом вместе наряжали ее. Бессмысленный рассказ с приторным привкусом влюбленности. - У вас будет замечательная семья, - восхищенно проговорил я, после того, как пропустил мимо ушей все ее восхищенные вопли. Несомненно, она была без ума от моего брата, и считала дни до их свадьбы. Девочка просто хотела быть счастливой, и в этом здоровом человеческом стремлении ей элементарно не повезло. - Спасибо, Майки, - смущенно пролепетала она, смотря на меня с благодарностью. Тогда я словил себя на мысли, что она знает мое имя, а я даже не удосужился запомнить, как ее зовут. – Ты пришел о чем-то поговорить, наверное? – предположила она, и я не раздумывая, сразу же кивнул головой. – Тогда я принесу нам что-то попить. Что ты будешь? - Чай, если можно конечно, - вежливо улыбнулся я, и девушка, тоже улыбнувшись в ответ, удалилась на кухню.
Сердце в груди приятно сжалось от мысли, что мои чувства наконец вырвутся наружу, что вся та злость, живущая во мне годами, получит долгожданную свободу. Я давно нуждался в этом, я мечтал о том дне, когда смогу дать волю своей жестокости, своим кровожадным желаниям, когда смогу получить настоящее удовольствие от жизни. Я открыл свою сумку, достав оттуда нож и перчатки, которые шли в комплекте с краской для волос – я специально купил ее неделей раньше в косметическом магазине. Девушка до сих пор копошилась на кухне, когда я уже крепко сжимал в ладони черную матовую рукоятку небольшого охотничьего ножа, одного из моих самых новых приобретений. Я медленно поплелся на кухню, не собираясь больше ждать, девушка даже не слышала моих приближающихся шагов из-за шипения чайника, и не могла увидеть меня, пока распечатывала упаковку с печеньем. Было просто грех не воспользоваться так удачно сложившейся для меня ситуацией, и я не теряя ни секунды, словно хищник, одним рывком кинулся к девушке. Она просто не успела ничего сделать, у нее не было времени даже на то, чтоб закричать, она лишь испуганно ахнула, выпустив из рук коробку со сладостями, когда нож резко вонзился в ее спину. Кровь мгновенно просочилась сквозь тонкую ткань футболки, растекаясь бардовым пятном. Девушка ухватилась руками за мраморную столешницу, изо всех сил стараясь удержаться на ногах, ее пальцы предательски соскальзывали вниз, а ноги подкашивались, и она буквально навалилась на нее всем телом. Она медленно умирала у меня на глазах, но еще отчаянно пыталась бороться с подступающей смертью, она не была готова умирать, но разве у нее был выбор? Все было лишь в моих руках, а ее мечты и желания перестали иметь какое-либо значение. Я еще раз ударил ее ножом в спину, и на этот раз раздался крик, не сильно громкий, похожий на всхлипывание, наполненный горечью страдания. Она знала, что это конец. Ее ноги уже были не в состоянии выдержать вес тела, но я быстро схватил девушку за волосы, не давая ей упасть и поворачивая к себе лицом. Она широко открыла глаза, почти не моргая, смотря на меня с ужасом и недоумением, она не хотела верить в то, что происходящее вполне реально. Девушка сделала попытку схватить меня за руку, но она едва смогла дотронуться до нее. Ее тело слабело, а жизнь безвозвратно покидала его с каждым вздохом. Я смотрел в ее лицо и не чувствовал ни жалости ни страха, меня ничуть не волновала ее утраченная молодость, то, сколького я лишил ее буквально в один момент, мысленно я лишь восхвалял себя, гордился своим поступком, то, что я сделал тогда впервые, поразило и восхитило меня. Тогда я сделал свой выбор, я понял, что теперь я не смогу жить, как раньше, что больше не смогу усыплять в себе зверя, что больше просто не хочу этого делать. Я злобно улыбнулся, поднося окровавленный нож к шее девушки, и она беззвучно зашевелила губами, намереваясь что-то сказать. Я словно знал, что она пыталась спросить, я, словно слышал этот короткий вопрос в ее обреченном взгляде. Почему? Это последнее, что она хотела узнать. - Нет, ты ни в чем не виновата, здесь нет твоей вины, - прошептал я, оттягивая ее голову назад. Девушка уже давно потеряла возможность сопротивляться, и все что ей оставалось – это покорно открыть свою шею для острого лезвия моего ножа. Она бы все равно умерла, но я хотел добить ее, забрать у нее последние капли жизни, хотел видеть, как она захлебнется собственной кровью, я хотел большего, чем уже получил, мне не было достаточно тех двух ударов. Я надавил на нож, полоснув им по обнаженной шее девушки, из открытой раны на которой тут же хлынула свежая кровь, стекая алым потоком вниз к груди. Девушка беспомощно пыталась словить губами воздух, бесполезно закрывая рукой глубокую рану, хотя это уже не могло ее спасти. Она уже ни на что не надеялась, но еще не смирилась. Я перестал держать ее, и она свалилась на холодный пол, инстинктивно водя руками по шее. Так продолжалось не больше, чем полминуты, а потом она умерла, издавая звук, похожий на кашель, и выплевывая кровь. Ее глаза остались открытыми, и я знал, что последним, кого она увидела, был я. Слишком просто отнять жизнь, для этого не нужно особых усилий, и мне понравилось иметь власть над чужой жизнью, понравилось отнимать ее. Двадцать первого декабря я впервые убил человека. Я убил невесту своего старшего брата. Тогда я впервые почувствовал себя абсолютно комфортно, я на время утолил свой вечный голод, я словно достиг нирваны, почувствовал себя живым после долгого сна. Я нашел те ощущения, которые так долго искал. Тогда все началось, и пути для отступления были отрезаны, я сам превратил свою жизнь в ад, но я прекрасно понимал, на что иду. Все было закончено, и я мог уходить, оставив после своего визита только холодный труп на тесной кухне. Я не жалел о содеянном, мне не было знакомо раскаяние, я не испытывал чувства вины, мне было плевать на то, что я разрушил чью-то жизнь, и даже не одну, а уж тем более мне было плевать, что я совершил грех, потому что для меня никогда не существовало такого понятия.
Я продолжал жить, как все остальные люди, не вызывая к своей персоне никаких подозрений, наблюдал, как мой брат убивался горем, я не отказал себе и в удовольствии прийти на похороны его невесты, только для того, чтоб посмотреть на страдания Джерарда, я видел, как он практически на моих глазах превращался в алкоголика, и не собирался его останавливать, хотя делал вид, что меня волнует его судьба. Я жил такой жизнью, которая мне нравилась. Сначала меня немного настораживало то, что меня никто не ищет, что меня не подозревают в убийстве невесты моего брата, я даже ждал, когда в мою квартиру ворвется полиция с обыском, а позже и с арестом. Но ничего такого не происходило, я не вызывал никаких подозрений, я вышел сухим из воды. Мне все-таки удалось совершить идеальное преступление, не оставить никаких улик, остаться для всех все таким же милым и добрым мальчиком. Я понял, что могу оставаться безнаказанным, я понял, что способен на большее, чем уже успел сделать, и я не собирался останавливаться, не собирался говорить себе стоп. Я продолжил убивать, по такому же плану, как делал это в первый раз, я еще не был уверен, что готов к чему-то новому, что готов рискнуть и пока что не решался на эксперименты. Я не делал этого слишком часто, я еще мог контролировать свою жажду, моя жестокость не требовала к себе особого внимания неделями, и я проливал новую кровь тогда, когда бешенное сердцебиение мешало мне спать по ночам, когда я готов был убить своих коллег прямо на рабочем месте, и был практически не в силах сдерживать свои порывы. В остальном я старался не выделяться из толпы, быть таким же, как и мои знакомые, которые на самом деле не вызывали у меня ничего кроме отвращения, и они мне верили, они принимали роль, которую я играл, за меня настоящего. И только я знал, насколько они ошибаются, только я знал всю правду о себе и больше никто. Я думал, что так будет всегда, и я действительно жил один, не нуждаясь в ком-либо, но в один день все изменилось. Мне казалось, что это невозможно, что я никогда не смогу встретить никого похожего на меня, и я даже не думал, что что-то подобное произойдет, я не искал ни с кем встреч, не был чем-то недоволен. Но произошло то, что произошло…
Была средина мая, я чувствовал себя откровенно плохо – больше недели я не мог не то, что нормально спать, я не мог даже уснуть, я устроил в своей купленной месяц назад квартире разгром, перебив половину посуды и разломав добрую часть мебели, на работе я взял отпуск, потому что знал, что если выйду туда, это будет иметь очень печальные последствия. После моего последнего убийства прошло чуть больше, чем две недели, хотя обычно я держался намного дольше, и я был удивлен, застигнут врасплох моим же помешательством, которое терроризировало меня самого с бешеной силой. Я не был готов к тому, что мне станет настолько хреново, и я просто не знал, что мне делать. Это было пыткой, мучением, иногда мне было настолько тяжело, что я просто лежал на кровати и плакал. Даже не плакал, я рыдал, как маленький ребенок, вот только никто не мог меня утешить, я должен был сам справляться со своими проблемами. Мое самочувствие оставляло желать лучшего, но я не мог целыми днями сидеть дома, это сводило меня с ума, хотя и на улицу я выходил с опаской, боясь, что могу что-то натворить. Все стало настолько невыносимым, что однажды в моей голове проскользнула мысль о самоубийстве, и это было плохим знаком. Мне срочно надо было отвлечься, и единственное, что я придумал – сходить на выставку какого-то модного фотографа, который снимает моделей, изображающих трупы. Я подумал, что это должно быть интересно, но в то же время до конца не был уверен, что мне не станет еще хуже, чем было изначально.
Я подходил к фотографиям за стеклянными рамками, всматривался в загримированные лица девушек на снимках и, не смотря на то, что увиденные мной кадры выглядели достаточно реалистично, я мог легко понять, что на них запечатлены живые девушки. Они, наверное, чудесные актрисы, но их мастерство и умения стираются в прах перед лицом настоящей смерти, которую, будучи живым, невозможно передать в полной мере, во всей ее красе. Я шел по просторному залу, изучая многочисленные работы фотографа, пытаясь не обращать внимания на легкое головокружение. Мои опасения оправдались. Мое состояние ухудшалось. Я начал задыхаться, руки дрожали, а перед глазами все плыло. Я надеялся, что это пройдет, что я смогу побороть очередной приступ и без неприятных последствий, но вместо этого я ощущал, что легче мне не становится. Я закусил нижнюю губу, чувствуя на языке горьковатый привкус собственной крови. Мне больше нельзя было оставаться там ни минуты. Я сорвался с места, расталкивая перед собой людей и следуя к выходу. Все странно косились в мою сторону, наверное, я выглядел безумно, но к тому моменту мне было абсолютно все равно, как я выгляжу. Я преследовал тогда только одно желание – уйти с этой чертовой выставки. Я вышел на улицу, быстро шагая вперед и тяжело дыша. Ко всему еще прибавилась ужасная головная боль, словно сверлящая меня изнутри, от которой мне хотелось остановиться прямо посреди дороги и закричать. Мне было плевать, что обо мне подумают, я буквально сходил с ума, и ничего не мог с этим поделать. - Эй, - меня окликнул чей-то голос, я знал, что он обращается именно ко мне. Я ускорил шаг, мне стало не по себе. Мне нельзя было останавливаться, и я не собирался этого делать. – Эй, куда ты бежишь? – опять этот голос, он стал ближе, но я до сих пор не оборачивался к парню, которому он принадлежал. - Что ты хочешь от меня? – злобно спросил я, не желая поддерживать какие-либо разговоры. - Ты такой слабонервный? Боишься вида трупов? – издевательски сказал парень. Только после этих слов я решился посмотреть на человека, говорящего со мной, на человека, который по всей видимости бежит за мной от самой выставки. Он язвительно улыбался, не отводя от меня взгляда, и я решительно не мог понять, что ему от меня нужно. - Не лезь ко мне, ладно? Лучше не лезь, - угрожающе прошипел я, окончательно остановившись. Моя рука потянулась к шее парня, больно сжимая пальцы на ней. Вопреки моим ожиданиям его лицо не изображало испуга, он все так же улыбался, сверкая своими большими глазами отливающими красным оттенком в свете заката. Может быть, я окончательно обезумел, а может, мне только так показалось. В общем, это было не важно, важным было то, что этот парень совсем не боялся меня, не был удивлен моим поведением или возмущен. Ничего такого. И это показалось мне вопиюще странным. - Ты нервничаешь, - сделал свое умозаключение он. – Неужели такая страшная выставка? – он выпустил короткий смешок, и вся сложившаяся ситуация уже начинала изрядно злить меня. Он откровенно достал меня с этой выставкой. – Вокруг ходят люди, тебе лучше опустить свою руку, - спокойно произнес парень. - Спасибо за совет, - сквозь зубы проговорил я и, разжав пальцы, опустил руку в карман. – И не выводи меня, пожалуйста, - тихо добавил я, наклоняясь ближе к лицу парня. - Потому что у тебя в руке нож? – ухмыльнулся он, опуская взгляд на мою правую руку, в которой я и правда держал карманный нож. Не знаю, как он понял, что это именно нож, неужели каждый человек носит в своем кармане небольшой ножик, что это настолько очевидно? Почему он не мог предположить, что там ключи? А может быть, он всего лишь пошутил, сам не подозревая, что попал в точку? Это было странно, слишком странно. - Единственный минус фотографий на этой выставке в том, что на самом деле девушки на снимках живы, и это видно, как бы красиво не играл свет, как бы хорошо не поработали гримеры, какие бы правильные позы не приняли модели. Это только пародия на смерть, пусть даже близкая к оригиналу, - сказал я вместо того, чтоб ответить на поставленный вопрос. - Оказывается я не единственный, кто так считает, - кивнув, ответил парень, смотря прямо мне в глаза, немного приподняв брови. Я не знал, что думать и как реагировать на его слова, я даже не знал, что ему сказать. Он опять улыбнулся, но на этот раз почти незаметно, и коснулся пальцем моей нижней губы, медленно стирая выступившие капельки крови. Я непонимающе смотрел ему в глаза и видел в них искорки безумия, я видел, что этот парень сумасшедший. Такой же, как и я.
Оой, как это многообещающе Я почему-то не посмотрела авторство, открывая этот фик, но уже на середине была на 90 процентов уверена, что это Вы. Я не знаю, как я узнала, но вот есть что-то сугубо Ваше в том, как вы описываете ситуацию, во вступлении. Короче, я к тому, что это стиль. Свой и неповторимый. Именно этот, конкретный фрайки, именно с такими характерами персонажей, наверное для меня самый лучший. Странно, но, если бы на его месте был фрэрард, идея показалась бы немного затертой, но тут явственно ощущается чувство новизны, приятно. Мне очень понравились рассуждения Майка (кстати, язык не поворачивается назвать его в этом фике ласковым: "Майки") в первом абзаце. Часто такие мысли закрадываются в голову, о желании ощутить жизнь, разорвать привычное вращающееся кольцо вещей, о желании, чтобы произошло хоть что-то. Здесь практически то же, но с примесью ненависти к себе и стремлением остановиться. Такой пугающий союз двух полусумасшедших маньяков у меня самой вызывает маньяческую улыбку. То, как Айеро легко увидел себе подобного, и то, как он говорит, будто он уже знает все наперед, просто гипнотизирует. И я очень надеюсь узнать побольше о Фрэнке в следующей главе. Удачи Вам и Вашей новой работе
как это приятно, когда твой стиль называют неповторимым, да еще и могут вот так вот узнать. для меня такие слова очень многое значат на самом деле. в этом случае мне даже и не думалось на счет фрэрарда или чего-нибудь еще, сразу решилось, что это будет фрайки и точка) как по мне, так смотрится лучше... конечно, образ Фрэнка еще не раскрыт, так как он сам появился только в конце главы, тут в основном все было посвящено именно Майки, но Айеро будет дальше, и я думаю о нем удастся узнать побольше) я очень надеюсь, что последующие главы не разочаруют. и спасибо большое за комментарий
В последнее время я практически не читаю фанфикшен по этому фэндому, но в данном случае меня подкупила шапка сего произведения. Чертовски люблю дарк с оттенком психологии и относительно незаезженные пейринги. Однако нельзя не признать, что качественно исполнить контекст такого жанра очень и очень сложно. В подавляющем большинстве случаев райтеры начинают описывать логически необоснованную агрессию и совершенно немотивированную жестокость, постепенно скатываясь в откровенный маразм. Теперь, собственно, по сабжу. У Вас неплохой слог, автор. Правда, слегка перегруженный. Большую часть предложений из-за смысловой и стилистической нагрузки оных имело смысл разбить надвое, а то и натрое. Но стиль райтера, он сугубо индивидуален, посему хвалить или критиковать его я не имею никакого права, ибо грубых стилистических ошибок в контексте нет. Единственное – тавтология. Во вступлении слово «жизнь», повторяющееся из предложения в предложение, начинает неприятно резать глаз. В дальнейшем слишком часто употребляется глагол «был» - пожалуй, самая распространенная ошибка в жанре POV прошедшего времени. Что о персонажах… Образ главного героя прописан достаточно ярко, я бы даже сказала – предельно четко. Однако здесь присутствует пробел в так называемом «обоснуе сюжета». Мотивы поступков героя весьма туманны. «Я был нормальным, я не знаю, почему стал таким», - вот, собственно, и все, что читатель понимает из первых абзацев. Психология маньяка, она не то что непроста - она невероятно сложна и извилиста. В данном же произведении не прослеживается ни проработка матчасти, ни глубинное погружение в мысли и эмоции персонажа. Однако я пока не дерзну ставить это Вам в минус, ибо история еще не закончена и, возможно, разъяснение неадекватных порывов героя последует ближе к финалу. Подводя итог, скажу, что данное произведение пока не зацепило, но определенно заинтересовало, посему я жду продолжения.
да я с "жизнью", наверное, была не слишком внимательна.. а насчет "был", мне самой не нравится частое повторение этого слова, в некоторых местах я его позаменяла, перестроив предложения, а в некоторых местах такие перестроенные предложения как-то не звучат. к тому же в основном я всегда пишу в настоящем времени, потому с этой проблемой в принципе не сталкиваюсь. но я попытаюсь искоренить такую тавтологию. мотивы. я не знаю, как правильней это сказать, но не уверена, есть ли этот мотив вообще как таковой. явного мотива в принципе нет: ничего вроде мести за испорченное детство, расовой нетерпимости или еще чего-нибудь. тут главный герой скорее имеет проблемы с психикой, которые ему же самому портят жизнь, но он не может от них избавится, а это вряд ли мотив... а если вопрос в том, почему у него начались такие проблемы, то тут у Майки проскальзывала фраза о том, что он во всем винил Джерарда. конечно, это слишком поверхностно и, как Вы сказали, туманно, потому, думаю, все еще более менее раскроется. во всяком случае, я постараюсь сделать свою задумку более понятной. спасибо большое за критику. что ж, буду работать дальше, и надеюсь, что станет лучше)
pampam, я тоже предпочитаю POV, употребляемый в настоящем времени, но отчетливо понимаю, почему в данном контексте Вы предпочли время прошедшее - классический ход, если автор особо не вдается в подробности происходящего. И ход этот нельзя назвать ошибочным, ибо по-другому - ну просто никак. Но в будущем я бы посоветовала избегать этой формы глагола. В конце концов, ее можно где-то опустить, где-то - заменить, а где-то - перефразировать. Возможно, я не совсем ясно выразила свою мысль. В произведениях, где герой в принципе психически здоров, просто является мизантропом, человеконенавистником и социофобом, но без каких-либо психических отклонений - не стоит путать с психологическими, - требуется обоснуй. В работах же, где герой - помешанный маньяк, одержимый страстью убийства и/или насилия, требуется проработка матчасти. Именно поэтому они входят в разряд особо сложных для исполнения. В данном контексте сей проработки я не узрела, хоть эмоции персонажа и прописаны весьма недурственно - четко и без излишеств. Но не хватает объемности, атмосферности, антуража. Посыла не хватает. Разумеется, это субъективное восприятие, с которым Вы, возможно, не согласитесь.
да, я обязательно проработаю этот момент, чтоб повторения были не такими частыми, потому что сама прекрасно понимаю, что тавтология портит текст. в моих же интересах все исправить. остальные замечания я тоже учту, а дальше уже будет видно, что и как у меня получится.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
мне интересно)))
