3 LESSON: Spit what it is impossible

- Теперь, я ещё раз обведу тебя и немножко распределю тени, - сказал Джи, чуть коснувшись мокрой кисточкой чёрной краски.

- Разве ты не делаешь наброски карандашом? – Спросил Фрэнк.

- Да херня это всё, я не люблю это, - ответил он.

- Почему?

- Ну, так знаешь, что если чуть неправильно что-то сделаешь, то обязательно сотрёшь и исправишь, и поэтому подсознательно меньше стараешься.

Фрэнки приподнял брови.

Джи продолжил:

- а так, если полностью сосредоточишься, сделаешь всё идеально и ручкой, и кисточкой. Карандаш – как правило, инструмент неуверенных в себе художников. Но, конечно, всем предстоит пройти этот период – когда думаешь, что без карандаша никуда. Это чисто моё мнение… - он провёл мокрой кисточкой по чёрной линии, заставив её расползись, превратиться в тень.

Тень. Что такое тень? Убери все тени – и всё будет так ясно, что аж тошнотворно. Потому что все краски творит свет, но без тени – и свет не  свет. Тени, многие люди друг для друга всего лишь тени… я был тенью в школе, над которой смеялись. Теперь я чувствовал себя тенью, за которой гонялись с фонариком.

Но теперь, я чувствовал себя чем то большим. Будто я тень, которая нашла своего Питера Пэна, и теперь и у меня был фонарик…

Я ехал в школу уже с другими чувствами. Теперь я там был не один (не считая Майки), теперь у меня был друг, и я уже мог если не сам справиться со своими врагами, то хотя бы убежать. Я уже мог убежать! Одна мысль, что я способен на что-то, кроме молчаливого повиновения обстоятельствам, дико радовала меня, даже если этим чем-то пока было только бегство. Может, однажды я сам побью этих уродов, которые меня достают, и тогда они отстанут от меня? Почему бы и нет?

  Вот так я и ехал до школы – довольный своими возможностями. Даже спускаясь по ступенькам автобуса, и проходя через главные ворота у меня все еще было хорошее настроение. Даже увидев эту стайку моих ненавистников, я  все ещё чувствовал себя очень неплохо. А потом они окружили меня. Упс…

- Может, объяснишь, что вчера произошло, ты, задросткий мусор! – спросила какая-то девчонка, освободив от этой обязанности Дэйва.

- Ну, во-первых, я не задротский мусор, - заявил я, пытаясь не оглядываясь прикинуть, какие у меня шансы на спасение; в таких ситуациях всегда так: стоит тебе обернуться, до всех сразу все доходит, и вот ты уже крупно попался.

- А кто же ты? Еще вздумал спорить с нами? – теперь он заговорил сам, разозлившись из-за того, что я с ними не согласен. Еще бы.

- Я нормальный человек, если ты, тупоголовый осел, все ещё не понял! И однажды ты поймешь, что был неправ, только будет поздно что-то менять! – нет, я не имел ничего против ослов.  И вообще, мой голос звучал так странно, я всегда стеснялся своего голоса, а тут он звучал так громко. Он казался каким-то слишком детским, или писклявым, или не знаю… не самый лучший голос, чтобы сказанные мною слова звучали убедительно, потому что все уже несколько секунд как  смеялись. Пытались, во всяком случае. Конечно, мне было понятно, что они пытались скрыть изумление, или придумать достойный ответ, пока изображали хохот.

Наконец, снова не Дэйв, а какая-то из его подружек, придумала этот ответ.

- А ты не зазнаешься ли, мелкий?

- Я мелкий? Мы в одном классе!

- А ты морально мелкий!

- Знаешь, мне все равно, что ты говоришь – это вранье. Так что отвали, - я просто пошел вперед. Я успел оттолкнуть кого-то прежде, чем этот круг сомкнется вокруг меня, а эти идиоты опять побьют меня, я просто успел выскочить из него, и быстрым шагом направиться к школе. Пронесло. Теперь можно было спокойно подумать о том, что я буду рисовать на первом уроке – внутри школы, как менты по улице, бродят учителя, так что никто не будет устраивать драки внутри школы. Ведь никому не нужны неприятности, всякие посиделки у директора или разговоры с родителями, которые у большинства учеников ну просто кретины!

Первым уроком сегодня должна была быть математика. Опять. Я её вообще не понимаю. А вместе с почерком этой училки, этот предмет становится как минимум в восемь раз непонятнее! Конечно, математика это из тех предметов, когда почти никто в классе ничего не понимает, а только занимается своими делами, по классу постоянно летают самолетики, жеваные бумажки, и ещё какой-то мусор. Но, тем не менее, это не значит, что к тебе никто не будет лезть, чтобы ты вышел к доске и сделал какой-то непонятный фокус с цифрами. Кому это вообще может нравиться? Да ни одному нормальному человеку!

Как и всегда, я рисовал на этом уроке. Я подкладывал тетрадь с рисунками под тетрадь с записями по уроку, который было не так уж и много, хотя иногда приходилось записывать хоть что-то. Но не сейчас. Сейчас был динозавр. Страшный. Он должен быть страшным и классным. Даже не динозавр, а целый монстр.

- Ты!

Я продолжал рисовать, стараясь делать это незаметно. Я так увлекся, что не слышал, как полеты бумажек по классу практически прекратилось, перестало что-то падать, большинство разговоров стихли.

- Ты оглох, Уэй? – этот голос стал жутко сердитым и страшным, а то, что она, оказывается, обращалась ко мне, было вообще ужасно.  Потому, что она неправильно понимает тот факт, что кто-то её чисто физически не услышал.

- Нет, мэм…

- А я-то думаю, чего это ты меня не слушаешь! Посмотрите на него, он был так занят, что не расслышал, что к нему обращается человек, старший по званию, это у нас мода такая пошла, верно? – он оглядела класс, как верную публику. Они и не думала прекращать: - я к тебе нормально отношусь, Джерард, терплю твою плохую успеваемость, и то, что ты вечно нарушаешь дисциплину своим отвратительным поведением, я иду на уступки, а ты пользуешься этим, тебе не стыдно?

Что я мог ответить? Она больная – теперь не остановится до конца урока.

- Джерард, ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Кого ты из себя строишь? Эта вся ваша крутость только портит вашу успеваемость, вы все должны читать книги и меньше смотреть телевизора, вы все – результат плохого воспитания и избытка развлечений. И вообще, чем это ты занимаешься?

Вот черт…

Она подошла, так стремительно, что казалось, это из-за нее где-то в классе попадали листочки. Только никуда не делся мой листок с рисунком, вместо записей в тетради. И она, стоя надо мной, как скала с формами человека, смотрела то на меня, то на этот листок, будто пыталась сопоставить две этих картинки и найти верную фразу, лучше всего выражающую её отношение ко всему этому. Наконец, она закончила свой мыслительный процесс и сказала:

- Два за урок!

Ну, могло быть и хуже.

- И к директору, сейчас же!

А вот и худшее, как и просили. Черт побери!

- Живее, мне нужно продолжать урок! – ее резкий нетерпеливый голос вывел меня из короткого транса. Я поднял голову – она все еще стояла рядом и сверлила меня взглядом. Нет, не сверлила, разъедала, я чувствовал это вот так, сверлила – слишком громко сказано. А это была такая тихая ненависть. Мне кажется, что есть такие учителя, которые могут ненавидеть вас только за то. Что вы выглядите так, что напоминаете людей, которые когда-то сделали им что-то плохое. Это конечно очень неправильно, намой взгляд, но глядя на эту женщину, можно было подумать, что именно так она и считает. Интересно, кого я ей напоминал?

Она же, решив, что я недостаточно хорошо понял, прошла к дверям класса, и, открыв их, указала мне в сторону коридора, повторив свою просьбу. У меня вдруг мелькнула мысль, что если я сейчас буду продолжать сидеть на своем месте, то еще неизвестно, кто из нас двоих будет выглядеть глупее – я, продолжающий, как ни в чем ни бывало, сидеть за партой, или она, ожидающая, все еще указывая за дверь. Ладно, решив не накалять атмосферу, я встал, и спокойно вышел из класса – снаружи вряд ли будет скучнее, чем внутри. Если не считать похода к директору. За мной довольно таки громко захлопнулась дверь, что я даже подпрыгнул от неожиданности. В классе раздались смешки, эта женщина-скала попросила всех заткнуться и снова начала говорить что-то непонятное по теме урока. Не то, чтобы я был глупым, и поэтому не понимал, о чем она говорит – просто я уже отошел от кабинета, и ее голос теперь звучал издалека.

Хм, давно меня не выгоняли из класса. Точнее сказать, никогда не выгоняли.

И я не смог бы сказать, что мне совсем не было страшно  - все-таки, разговоры с директором это не самая хорошая вещь, которая может случиться с вами в школе. Я не знаю, мне никогда не приходилось беседовать с ним о чем-то вроде моего поведения, и я не знал, что он скажет мне, может, меня ждет что-то действительно плохое?

Спустившись по лестнице, я теперь шел по другому коридору, более широкому, на стенах висели плакаты о мероприятиях, табели, конкурсы, но я не особо обращал внимания на то, что на них было написано, несмотря на то, что старался идти медленнее, чтобы оттянуть тот пугающий момент, когда мне придется открыть дверь и зайти в этот чертов кабинет. Как же я не хотел туда!

Оставалось меньше трети коридора до этой чёртовой двери, как меня кто-то позвал. Я тут же остановился, замер, это тихое «эй» прозвучало так странно, что я уже было подумал, что тут бродят призраки. Дело в том, что никто не обращался ко мне с такой интонацией – все называли меня какой-нибудь кличкой, которую для меня придумали, обычно обидную, они менялись, как дни недели, эти клички, и ни разу меня не называли по имени. Только изредка мои одноклассники или их друзья выкрикивали рвано и резко - «уэй!», - когда хотели позвать меня, но это было нечасто, и их голоса были противными, гадкими, будто они задумали злую шутку, а я – жертва этого прикола. А сейчас все было иначе. Этот голос прозвучал так, будто его обладатель тоже задумал что-то, но на этот раз я был скорее участником чего-то, чем тем, кому за все потом достанется. В общем, такого еще не было, и я, решив, что мне показалось, уже сделал шаг, чтобы идти дальше, но опять…

- Эй, чувак! – чуть громче, но так же тихо и аккуратно.

Я оглянулся.

Нет, это были никакие не призраки. Это был  Эд. Тот парень, с которым я ехал вчера домой. Он помог мне пройти мимо банды крутых рокеров, которые стояли вчера у забора, ну, не совсем, что помог, они бы и так меня не тронули, но когда я прошел в тот день мимо них, то понял, что они не такие злые, как, например, мои одноклассники. И сейчас этот весельчак зачем-то звал меня, прижавшись к стене, будто если тут кто-то появится, то не заметит его, если он будет стоять вот так.

Я развернулся, довольный, что мой визит к директору отстрочен на несколько секунд, и подошел к Эду.

- Ты чего тут делаешь? – спросил он широко улыбаясь, будто мы встретились на каком-нибудь празднике.

- Я… хм… иду к директору… - тихо ответил я, боясь, что нас могут услышать. Он же, напротив – совершенно не боялся таких мелочей, поэтому его голос звучал звонко и весело:

- О, вы что, друзья?

Я прищурился, вглядываясь в его лицо. Его вопрос звучал как шутка, но то, как он это сказал, говорило об обратном. То есть я не понял, прикалывается он, или реально считает, что я могу дружить с директором.

- Нет, вовсе нет, - наконец ответил я.

- А зачем тебе тогда идти туда? – он, казалось, озадачен.

- Ну… меня выгнали из класса и сказали идти к директору… - начал оправдываться я, а вместе с этим и понимать, как же это по-дурацки звучало. Я вел себя, как фрик, нет, как неудачник, нет, как полный лох! Я просто ничтожество в этой школе, как планктон в океане, и это меня расстраивало. Посмотрите на меня – я никто, я плохо учусь, и у меня нет друзей (почти нет – Эд вел себя вполне как друг), я уверен, что смогу стать художником, хотя на самом деле я ничего не могу нарисовать, а теперь я покорно шел к директору, как дурак, которому сказали – и он сделал. Господи, как же мне стало грустно в этот момент.

- Так это же замечательно! – воскликнул Эд, едва не подпрыгнув от радости.

Замечательно? Замечательно?! Чего в этом замечательного?!

Но этого я вслух не сказал. Я только спросил:

- Почему?

Он глубоко вздохнул, проведя рукой по рыжим непослушным волосам, готовясь к рассказу, который, наверно, немало увлекал его самого.

- Да ты сам подумай. Препод тебя выгнал, и сказал «пошел к директору», а когда он закрыл за тобой дверь, это все тут же вылетело у него из головы! Понимаешь? Взрослые, они такие – вроде, кажется, что всегда все помнят, на самом деле они иногда даже таблицу умножения забывают! Да не улыбайся ты так, я же серьезно говорю! И вот, ты снаружи этой ловушки, все классно, потому что директора  про тебя никто не предупредил, и эта тетка и знать не знает, что кто-то к ней сейчас должен зайти понимаешь, к чему я клоню? На весь день все эти доставучие вонючки забыли про тебя! Ты можешь делать что хочешь! – он развёл руками, чтобы показать всю обширность спектра моих возможностей. И он улыбался. Черт, его светящаяся улыбка – наверное, самая лучшая улыбка во все    школе. Ну, не считая, конечно же, моего любимого брата.

Кроме того, этот его монолог был довольно логичным и убедительным; он был прав, я думаю, он проверял эту теорию сам, и не раз, судя по тому, что подобная ситуация его совсем не пугает, как напугала бы любого ученика – наоборот, происходящее его дико радует! Я не мог поверить в это! Как у него это получалось? Он ненормальный? Или он как раз смотрит на жизнь с правильной стороны, и не придает значения таким мелочам, а смотрит шире? Это меня уже немного воодушевляло, ведь, если он считает меня своим другом, хоть немного (а было похоже, что как раз считает), то может быть, я смог бы измениться, общаясь с ним, может, он бы помог мне разобраться со всей этой чушью, которая происходит, и я бы перестал быть таким жалким пугливым неудачником?

Хотя я слышал и другие вещи. Например, что если ты неудачник – то всегда им и останешься, ты никогда не станешь другим, и вся твоя жизнь будет похожа на этот день, который ты уже всем сердцем ненавидишь. Разве это не ужасно? Но тогда почему так много людей говорит именно так? Говорят, что люди не меняются, говорят, что школа – это вся жизнь, потому что вся жизнь, - это не больше, чем школа, говорят, что случаются небольшие радости, но в основном жизнь – сплошное дерьмо. Так ли это? И как я могу знать наверняка?  Передо мной стоит человек, которого, возможно, тоже выгнали из класса, но он счастлив, я вижу это по его светящимся голубым глазам, и он говорит со мной, громко, не боясь, что нас услышит директор, не боясь, что кто-то может узнать, с каким лузером он общается. Почему он так ничего не боялся? Неужели он не знал о том, что говорят про школу, жизнь и все остальное? Он что, какое-то особенное исключение?

Я совсем запутался.

- Как это, делать что хочешь? – я вернулся к его словам, - что хочешь вообще или, хм, ходить, как тебе нравится, посидеть где-нибудь здесь…

- Зачем сидеть здесь? – не понял он.

- Ну, если мне не нужно идти к директору, то я могу просто посидеть здесь, а потом пойти на следующий урок? – я чувствовал себя идиотом. Причем не просто идиотом, а до тошноты скучным и занудным. Я почти ненавидел себя.

- Эй, друг, ты не правильно меня расслышал, - честно говоря, в этот момент я приготовился получить подзатыльник: обычно, когда кто-то так говорил со мной, то именно это и обозначали такие фразы. Но я ошибся, опять, - я же сказал, они забили на тебя на весь день! Весь, день, понимаешь? И что, все это время ты просидишь в школе?

- А где мне еще находиться?

- Да где угодно, лишь бы не здесь!

- Но ведь… это неправильно, - сказал я, задумавшись. О чем он говорит? Сбежать из школы посреди урока? Да ладно! Да он спятил! Если мы попробуем сделать это, то тогда с нами точно будет беседовать директор, и у нас будут большие проблемы!

На мою мысль он пожал плечами. Как будто я сказал что-то настолько маловажное, что об этом и не разговаривать. Но ведь речь шла о прогуле!

- Ну так что, ты со мной? – он снова вспомнил о своей гениальной идее.

По моей спине прошелся холодок, а в легких запылало. Он реально предлагает мне свалить прямо сейчас? Я огляделся по сторонам. Мы одни стояли в коридоре на втором этаже. Бледные от времени желто-зеленоватые стены, смыкались в одну стену в конце коридора. Там была дверь. До нее было и не близко. И не далеко. Но она была там, а за ней находился стол, а перед столом - стул, на котором ты сидишь и таешь от страха. Я ни разу там не был, но если я сейчас поверну в ту, другую сторону, к лестнице, спущусь вниз, и за мной закроется входная дверь, то мне будет обеспечен едва ли не регулярный поход за вот эту дверь, где стол, стул, и серьезный взрослый человек, которого все боятся. Ну, почти все, судя по поведению Эда. Двери, которые располагались вдоль стен, были закрыты – шли уроки. Было тихо, на этом этаже и в этом крыле учатся те классы, которых пока легко унять, легко запугать. Словом, не самый старший класс. Мне иногда казалось, что эти классы, в одном из которых состоял я, подобны стаду овец – нас просто перегоняют с места на места, мы беззащитные твари и мы довольно противны, а вместе так вообще уродство. А наши учителя – просто наши пастухи. Все просто. Нет, я не ненавижу овец, просто когда на них похожи люди, то это омерзительно. А я сейчас был чем-то вроде заблудшей овцы, отбившейся от стада. Хорошо это, или плохо? Вот чего я не мог понять.

Тут надо было разобраться с несколькими вещами. Думаю, самой важной было вот что  - чего я хочу больше? Остаться здесь и прожить еще один  унылый день, или совершить что-то, что я никогда не делал, и посмотреть, что получится? Ясно, я склонялся ко второму варианту.

Второе – что мне за это будет? Если я сбегу, и об этом узнают – буду проблемы. Если не узнают – ясное дело, никаких проблем. Если я останусь, то проблем, вроде как, тоже не должно быть, но, есть одно но; прежде чем идти на другие уроки, надо будет зайти в этот класс за вещами. А мадам Скала спросит «ну и что тебе сказал директор?», и что я отвечу? Я, наверное, уже говорил,  я вообще не умею врать, а если пытаюсь, то это сразу видно. Тогда будет еще хуже – она сама отведет меня туда, и еще скажет, что я не слушаюсь, потому что не пришел еще тогда, когда она меня выгнала. В первом варианте есть хотя бы шанс, что меня никто не запалит. Тогда тут тоже все понятно. Конечно, тогда возникает вопрос, как я вообще заберу свои вещи из класса, но, думаю, с этим уже потом можно будет разобраться.

Третье… а вот и все, больше нерешенных вопросов у меня, кажется, нет. Все говорит за то, что нужно сматываться.

Что ж, когда-нибудь в жизни нужно учиться рисковать, так почему бы не начать это прямо сейчас?

- Да, я с тобой, - я, кивнул, и, наверное, впервые за весь день улыбнулся.

- Отлично, знал, что ты согласишься! Только дурак упустит такой шанс и будет просиживать задницу на стул, когда на улице такая замечательная погода!  - довольный, он развернулся и зашагал в сторону лестницы, и я постарался не отставать от него.

Мы спустились по лестнице – не сказать, чтобы очень тихо – и оказались на первом этаже. Мы проходили мимо раздевалки, - было тепло, и мы были без курток и прочего хлама, -  и никто не остановил нас. Мы уже приближались к дверям, и у меня было такое чувство, что я сейчас упаду в обморок. Я считал, что то, что мы сейчас делаем – невозможно. То есть вообще, никак, потому что так не делается. Так могут делать только крутые, как те, кто вчера гулял на заднем дворе школы, а я не был крутым, нисколечко, я не чувствовал, что смогу поступить так. Мое сердце колотилось так, что я уже думал, что сейчас скорее пойду в кабинет врача, чем за двери школы. Я был похож на животное, которое так привыкло жить в клетке, что выход на свободу приводил в ужас.  Да уж, это про меня.

Эд уже взялся за ручку, и начал открывать дверь, и я уже слышал, как нас окликают. Но нет, мне лишь показалось – я просто не мог поверить, что нас никто не остановит. Мы были как невидимки. И ничто не помешало ему открыть дверь, выйти наружу, и так же ничто не помешало и мне покинуть это здание.

Фантастика.

Мы стояли на крыльце, - ну, я стоял, а Эд уже спускался по ступенькам, - и я все еще не верил, что такое все-таки возможно; мы были снаружи. Небеса не разверзлись, земля не пошла трещинами, не случилось ничего ужасного, только светило солнце, от чего мне уже было тепло, так как его лучи попали на мою кожу. Это было приятно. Я поднял голову и посмотрел на небо. Оно было бледно-голубое, с кучерявыми облаками где-то слева. Оно было прекрасным.

Я спустился по ступенькам вслед за Эдом, и, наверное, казался немного пьяным – просто я был очень счастлив, не смотрел под ноги, только на это небо, на этот двор, на ограждение, за которым находилась пустая сейчас остановка, дрога, уходящая в разные стороны, дома за дорогой, все искрилось в солнечном свете, было яркое, будто я попал в комедию, если уж не в мультик. А мысль, что я сумел выйти из этого мрачного и скучного плена, который теперь остался позади, за тяжелой дверью, только еще больше воодушевляла меня.

- Я же говорил, что погода замечательная, - Эд вытащил меня из моих мыслей, иначе бы я просто утонул  в своей радости.

Я не нашелся, что ответить, просто кивнул. Эд сказал, что теперь главное -  уйти с территории школы, и мы совсем свободны. Я не стал сморить, просто пошел вместе с ним к воротам, чувствуя себя уже свободным свободнее некуда.

В этот день мы долго гуляли по окрестностям, чтобы вернуться домой в то время, в какое возвращаемся обычно, чтобы никто ничего не заподозрил. Для меня этот день стал особенно важным – я, в какой-то мере, преодолел себя и свой страх перед тем, чего не стоило бояться.

- Нет, конечно, я не смог бы прийти на следующий день и начать устраивать свои порядки, и я бы не надрал задницу всем, кто этого давно заслужил, вовсе нет! –   я просто понял, что я могу сделать что-то, что считал раньше невозможным.

Иногда мне кажется, что школы для того и созданы: не столько учить нас формулам и тому, как правильно писать деловые письма, сколько учить именно вот этим вещам, которые мы должны понять сами.