1 LESSON

Think About It

- А мне можно говорить? – Тихо прошептал Фрэнк.

- Конечно, почему нет? – Джерард мельком взглянул на него. – Только не двигайся.

- Хорошо…  ты всегда умел рисовать?

- Наверное, нет. Иногда мне кажется, что я и сейчас не умею.

- Серьёзно?

- Да, - он снова глянул на Фрэнка, окунув кисточку в стакан с водой.

- Нет, я бы так не сказал.

- Ну, спасибо. 

- Как думаешь, на каком ты уже уровне во всём этом?

- Не знаю. Очень трудно взглянуть на себя со стороны. – Он снова посмотрел на Фрэнка, на этот раз рассматривая его подольше. Перевёл взгляд на мольберт, снова на Фрэнка, опять на мольберт. Фрэнки показалось, что он всё-таки немного сдвинулся с места, и поэтому подумал, что ему следует помолчать.

- Ну вот, ты скоро сможешь увидеть себя таким, каким вижу тебя я, - расплылся в широкой улыбке Джерард.

Фрэнки улыбнулся ему в ответ.

Уэй коснулся мокрой кисточкой бумаги, и Фрэнку показалось, будто эти длинные пальцы выводили незамысловатые узоры на его коже. Он лежал полностью обнажённый (Джи позаботился о том, чтобы ему не было холодно – заранее закрыл все окна), и молча наблюдал за тем, как меняется Джерард.  Он то хмурился, то улыбался, смотря на Фрэнка, и каждый раз  его взгляд был разным. Он не был таким  циничным, как у тех «художников», которые занимались этим только ради денег. У которых не было ничего общего с искусством, разве что жалкий диплом о высшем художественном образовании. Нет, Джерард был со всем другим – как Курт Кобейн занимался музыкой, так и он посвящал себя рисованию.

Уэй снова улыбнулся каким-то линиям и образам, которых пока не было на бумаге, но он уже отчетливо их видел.  Они были настолько же реальны, насколько реален не родившийся ребёнок или нераскрытый бутон.

Где-то в абсолютной черноте и белизне они ныряли друг за другом как резвящиеся дельфины в море, и пищали, выли, кричали…

Но чаще шептали.

                Шептали,

                             шептали,

                                             шептали…

***

Верить – значит чувствовать. Вам это любой художник скажет.

Зачем ты влюбился? Любовь – это наиопаснейший наркотик, каким бы сильным ты ни был, тебе конец! Ты любишь, переполняешься своими грёбаными чувствами, тебе плохо от этой любви , ты лопнешь если ничего не сделаешь, как лопались люди в средневековье, когда их накачивали водой! Это так кошмарно, что ты готов делать всё что угодно, лишь бы не видеть этого со стороны! И тогда ты, как самый умный, находишь своё решение…

Ты расплескал всю свою любовь по белым шкуркам мёртвых деревьев, и когда у тебя не осталось ничего - ты снова свободен! Пришил обратно потерянные крылья, а потом опять совершаешь миллионную по счёту ошибку в своей жизни: снова влюбился. Возможно, однажды ты еще раз пожалеешь об этом.

Потому что всё вокруг заключает в себе боль. Особенно то, что кажется таким сладким и блаженным. Розы колются, солнце слепит,  прекраснейшие  люди разбивают сердца и убивают. Боль будет всегда и от неё не скрыться, можно только выбрать свою. Как в «пиле»…

Стирая правую руку в кровь (если ты не левша), создавать себе мир, в который ты можешь убежать, когда в настоящем мире для тебя нет места. Ты так гениален, что создав настолько прекрасный новый мир, тебе непременно захочется поделиться ним с тем, кого ты полюбишь. Конечно, а как же иначе?! Найдёшь очередное животное, которое тебе понравится. Полюбишь всем сердцем, думая, что это навсегда, что рядом с тобой – мечта всей твоей жизни. Ты впустишь это чудо туда, куда не пускаешь никого, но какими бы крепкими не казались держащиеся  друг за друга яркие линии, здесь все по-прежнему такое же хрупкое.  Она (или он) разрушит всё, что ты сделал из собственной души, порвёт, сожжёт, растопчет…

Но теперь все выглядит по-другому. Всё как будто окунули в волшебную жидкость в маленьких красных комнатах, где чёрно-белое становится цветным. Ссоры, оскорбления в лицо, пощёчины и хлопающие двери теперь не больше, чем кляксы некачественной краски.  У тебя достаточно воды, чтобы смыть их, что ты и делаешь. Поцелуи, бессонные ночи в одной постели, яркое солнце в чистых небесах и светлые улыбки – для кого-то это неуловимые искры, которые можно разве что запомнить, потому что никто не осмеливается схватить этих странных существ за хвост. Но не ты – что может быть проще? Для тебя это дождь, от которого растут линии в твоём секретном мире. Поначалу простые и незамысловатые, но они растут, растут незаметно, как твои ногти и волосы, но они разрастутся так, что однажды ты и сам не поверишь, что создал это ты.

Однажды ты возьмёшь листок и сделаешь из него дверь.

Какой-то психопат рассказал тебе, что…

Верить – значит чувствовать.

Боль – величайшая сила любви. Так говорит Уайрман.

В конце мы все разбиваемся об пол.

Это почти всё, что я знаю.

Я только учусь рисовать.  Мой воображаемый учитель сидит где-то в моей голове, и вместо того чтобы помочь мне, сидит и ковыряется в моих мыслях. А, и ещё, конечно же, смеётся надо мной.  Да, ведь если бы я не придумал этого урода, его бы сейчас не было. И это его благодарность? Издеваться надо мной? Впечатляет. Я злюсь, ужасно злюсь, но из упрямства продолжаю с силой давить на карандаш, снова и снова стирая его ластиком.

- Да ты не сможешь чувак, не мучайся, пусть кто-нибудь другой станет крутым в этом деле.

Но я черчу, черчу, пытаюсь его не слушать. То есть, я слушаю его, но иногда он несёт бред. Как сейчас.

- У кого нет таланта - тот ничего не сможет сделать. Поверь, бездарные людишки всю жизнь гнут спину, чтобы подохнуть с чистой совестью, так что не трать зря время.

Я (хорошо, признаюсь) немножко испугался, как-никак,  я пока в том возрасте, когда человек ещё очень боится смерти. Я знал, что умирают мужчины и женщины, потому что они уже взрослые. А ещё чаще умирают старенькие люди. Моя бабушка была старенькой. Я очень испугался. Но она талантливая, поэтому я капельку успокоился и не ответил, продолжил пытаться нарисовать хоть что-то.

- Да, ты просто никто, – деловито заметил этот, короче «этот», и мне показалось, будто он стоял прямо за моей спиной, в реальном мире. Стоял и смотрел, как я сотый раз стираю неудавшегося Бэтмена.

- Просто заткнись, если не можешь помочь! – Процедил я сквозь зубы и так сильно нажал на ластик, что тот порвал бумагу. Хорошо порвал, Бэтмена не то, что перекосило –  его разорвало пополам.

Я, кстати, сказал это достаточно громко. Шёл урок. И это слышал весь класс. Рядом со мной сидела симпатичная девчонка с рыжими волосами. Не считая того, что она симпатичная, она – лучшая подружка  Дэйва, а он – самый крутой парень в нашем классе. Это вторая причина, по которой я не хотел ей грубить. Он по-особенному (всё равно, что сказал – я убью тебя сегодня!) посмотрел на меня, когда все повернулись в мою сторону. Короче, я здорово влип. Я и раньше был белой вороной, как они выражались «задротский мусор», но с сегодняшнего дня я стал по-настоящему  лишним в этом адском курятнике. Это уж точно. Точно так же, как то, что после уроков у выхода меня будет ждать «весёленькая» кампания.

- Я… - хотел было оправдаться я.

- Покойник. – Закончил за меня Дэйв,  и продолжил уже более властным тоном, -  а теперь уткнул голову в свой говёный листок и попробуй только поднять её, фрик.

Спорить с ним бесполезно: есть определённый вид парней, которые всегда главные, но на редкость безмозглые. Я просто вернулся к своему занятию, открыв тетрадь, чтобы вытащить новый листок. Но я чувствовал себя достаточно униженным, чтоб покраснеть, особенно когда весь класс взорвался смехом, на тему того, какой я, однако, «послушный». Смеяться над кем-то весело, а когда смеются над тобой - уже как то не очень.

Рваного Бэтмена я скомкал и запихнул в портфель.  Бетти (эта рыжая девчонка Дэйва) все хихикала. Вот теперь я хотел ей нагрубить.

- Ну, как знаешь – ответил мой "великодушный" вдохновитель и действительно замолчал.  Я остался один на одни с белым листком бумаги. Из оружия имея только карандаш и ластик.  Даже простая ручка была мне пока не по зубам – я просто не смог бы нарисовать что-то, хоть отдалённо напоминающее то, что хотел изобразить, мне необходимо было постоянно переделывать, стирать, рисовать заново, стирать, чертить, стирать-чертить…

 И всё-таки это был тот день, когда началось что-то новое. Может, тогда я этого не замечал, но много лет спустя я обязательно вспомню именно этот день. 

Я не ошибся – у школы меня поджидала, как я сказал, «весёленькая» кампания.

Выходя вместе со всеми, я уже видел их недалеко от ворот. Это любимое место всех сливок общества – там бьют лузеров, поэтому такие особо не задерживаются там. Вторая причина – это центральный вход (и выход, соответственно) – следовательно, там можно припугнуть новеньких, дать подзатыльник прижившимся, и срубить бабла с особенно пугливых. Какая идиллия, зашибись!  Первый школьный закон: ты неудачник, так веди себя как раб.

Несмотря на то, что уже начался мой подъём по своей дорожке мастерства, я пока был не настолько борзый, чтобы просто смотаться куда-нибудь. Они бы всё равно задали мне, не сейчас так потом. Но выбор есть всегда, и эта ситуация не исключение: позади школы есть дырки в заборе. Так вот, через них сбегают крутые школьники, типа панков и рокеров, которым как это, «наплевать на «нельзя», наплевать на блатных и вообще: rules are for fools! ». Я и подумать не мог, что когда-нибудь тоже стану таким, как они. Я хотел быть таким, но не думал, что это возможно. Да, я был лузером, самым настоящим. Настолько настоящим, что потащился к главному входу. Я думал: «а ладно, пронесёт», но не успел выйти за ворота, как кто-то схватил меня за шиворот и так дёрнул назад, что я почти упал. Я даже понять ничего не успел, не то чтобы сделать, как уже оказался на земле, избиваемый  Дэйвом и его дружками. Рядом стояли девчонки и… нееет, они не смеялись, они каркали, почти как вороны, только чаще и пронзительнее, и поверьте, это было ужасно!

Когда это всё закончилось, я еле сумел подняться. Мне никто не помог, хотя народу вокруг было много. Это ещё один школьный закон: никогда не помогай неудачнику. Это как зараза, на тебя перекинется, так что делай вид, что ты ничего не заметил или, что ты просто тут не при чём.

Встав на ноги, я вытер рукавом кровь из носа. Это, наверное, глупо, потому что кровь очень плохо отстирывается, особенно, когда засохнет (идти придётся пешком, этот старый пердун не пустит меня ТАКОГО в автобус), но я это сделал, и рукав из белого стал белым с красными разводами. Всё равно красиво.

Стараясь не оглядываться (ну, как-то тупо это), я пошёл домой. Кровотечение остановилось достаточно быстро, но я ещё долго шмыгал носом. И звук был такой, как будто у меня был насморк. Я шел и думал, почему так получилось. Это всё этот внутренний вдохновитель, зачем он стал  таким реальным? А если бы я вздумал дать ему подзатыльник, а ударил бы кого-нибудь вполне реального, например, того же Дэйва? Что вообще могло бы произойти из-за этого воображаемого наставника? И куда он, кстати, исчез? Что-то его уже долго не слышно. Все голоса ушли из моей головы…

Ушли…

Я резко остановился. Какой-то мужчина, идущий позади меня, чуть не налетел на меня, выругался и пошёл дальше, но я будто не заметил его. Я огляделся. У меня всегда был в голове кто-то ещё, как хорошая и плохая сторона, только гораздо больше, когда они все говорили – в голове была каша, но обычно все они  «спали», а советовал кто-то один, как недавно этот «муз».  И так было всегда, но сейчас они все куда-то делись. ВСЕ.

ОНИ ИСЧЕЗЛИ.

Я стоял один в этом страшном городе, по дороге ездили машины, и, несмотря на то, что я далеко не малыш, мне стало не по себе без моих воображаемых друзей. Я один, я один! Это же просто ужасно! Я решил, что самое лучшее – это поскорее добраться до дома, пока ничего не случилось. Что я и сделал.

Я бежал, бежал до самого дома, не останавливаясь, как Форрест Гамп. Когда мои ноги коснулись подъездной дорожки, я уже здорово запыхался, пусть и не замечал этого. Из носа снова пошла кровь, но мне было все равно. Забежал в дом, сбросил кеды. Майки сидел на кухне, обедал и смотрел телик, но я даже не заглянул туда. Я быстро взбежал по лестнице на второй этаж, в свою комнату. Только захлопнув за собой дверь и бросив на пол сумку, я немного успокоился.

Фух, вот теперь я устал.  Я опустился на кровать,  посмотрел на свои руки. На свои рукава, которые были все в пыли и пятнах крови. Вот только тут я осознал своё унижение. Там мне было наплевать, лишь бы остаться живым и добраться до дома, но теперь я сидел, здесь, в своей комнате, и чувствовал, как начинают болеть синяки, как саднит горло, в которое попало столько пыли, и даже глаза болели. И самое ужасное было не это, а то, что я даже не попытался все исправить. Я никому не дал сдачи, не ругался, когда они били меня, я даже никого не обозвал…   Я даже не попытался убежать! Кто я после этого?! Да я заслужил это! Это должно послужить мне хорошим уроком!

И тут зашёл Майки…

- Привет, Дж… что это с тобой?!

- Да так, ерунда… - я попытался спрятать окровавленный рукав, но только Майки уже всё увидел. ВСЁ. И он понял.

- С тобой "поиграли”, да? – Он покачал головой. В его голосе не было никакого упрёка, скорее жалость, но мне стало так стыдно, как, наверное, никогда не было.

- Ты же такой большой, - сказал Майки. «Да, для него-то я может и большой». Я этого не сказал. Только покраснел и опустил глаза. Как же мне было стыдно…

- Ну, вот блин! Ещё не хватало, чтоб ты передо мной плакал! – Развёл он руками.

- Да я и не собирался… честно.

- Отлично! Вот это мой брат! – Он просиял и бросился на меня с объятиями. У нас это нормально. – Мы не виделись только с утра, а я уже соскучился по тебе!

- Я тоже скучал по тебе, Майки, - я прижимал его к себе, вдыхая запах его волос. Я был счастлив, когда он рядом.

- Я тут в одной книжке читал, что если быстро соскучиваешься по человеку, значит, этого человека любишь! – Щебетал довольный Майки своим звонким голоском, который заглушался в моей толстовке.

«Получается, я что, люблю всех этих человечков и монстров, наполнявших мою голову?»

После обеда Майки делал свои уроки, иногда подходя ко мне, прося помочь. Я был занят, но он мне не мешал, тем более что я уже прошёл всё, что было в его заданиях. А сам я, конечно же, пытался нарисовать этого Бэтмена.  Другой, который рваный, - я вытащил его и склеил. Получился он не очень, только набросок, но присмотревшись, я понял, что что-то в нём, несомненно, было.

А сейчас я рисовал нового, стирая линии, проводя новые, которые были похожи на предыдущие, снова стирал, рисовал новые.   Я  не знаю, зачем я это делал, тогда я был почти сломлен – я не верил, что смогу его нарисовать, всё тело у меня болело, но самое главное – никаких голосов в моей голове. Я был один. Совсем один в своём мире, пока ещё пустом и холодном. Но, несмотря на это, у меня появилась одна мысль.  Мысль, которая тут же переросла в решение. Появилась как по волшебству, развилась из какого-то образа, как из маленькой икринки вымахивает огроменная рыбина! И я решил, что больше не позволю никому так издеваться над собой.

НИКОГДА!