Я никогда не думал, что такое может произойти. Ну а если быть совсем честным хотя бы с собой, то я вообще об этом не думал. Я не думал о себе, о других, о последствиях, а только шёл на поводу у них: этих ползучих гадов, которые заползают в тебе душу и портят то ничтожное, что у тебя осталось, хотя нормальные люди, если я не ошибаюсь, называют их чувствами. В моём же случае не применимы оба эти понятия.

За моей спиной хлопнула дверь, но я уже не слышал этого, потому что сломя голову нёсся по чёрному коридору, впереди которого блекло маячили очертания лифта, желтоватой полоской выделяясь на одноцветной гамме стены. Мои быстрые шаги отдавались гулким эхом, снова и снова раздаваясь на одном участке помещения, делая видимость, что я ещё здесь и никуда на самом деле не собираюсь. Смешно, согласен. Именно об этом я подумал, когда вскочил в кабину лифта и на автомате нажал кнопку первого этажа. Мне нельзя возвращаться ни в номер, ни в бар, потому что в первом случае я либо покончу с собой, либо нажрусь, а второй случай сводится ко второму варианту первого. И снова всё по одному кругу.

Хотя нет, существует третий, о котором я просто боюсь даже подумать: до Уэя может докопаться совесть и он захочет ДЕЙСТВИТЕЛЬНО со мной поговорить.

 

Самонадеянно? Да.

Желаемо? Да.

Реально? Нет.

 

Сейчас, когда я стоял в лифте, дрожащей спиной прижимаясь к его холодной стенке, смотря пустым взглядом перед собой и перебирая в голове все эти мысли, за те тридцать секунд, что он опускался с пятого этажа до первого, я действительно почувствовал себя умалишённым или что-то вроде того. В голове крутилось только одно:

«Главное выйти отсюда, главное никого не встретить, главное дойти до выхода.» Вот, слабый толчок пола. Я дёргаюсь и, пытаясь встать ровно и унять ходящие ходуном коленки, хватаюсь рукой за выступ около двери. Еле слышный звонок и двери начинают разъезжаться настолько медленно, насколько это вообще возможно. Кажется что ещё секунда и с лестницы обязательно выпорхнет один из оставшихся «Химиков» и, поймав меня за шкирку, начнёт самым зверским образом пытать « ой, а что с тобой случилось?» или « чёй-то ты такой кислый?». Это в лучшем случае.

Да, двери всё-таки распахнулись. Не полностью, но мне и половины достаточно, чтобы протиснуться сквозь них и, сунув руки как можно глубже в карманы, широкими шагами пройти по холле.

 

Было десять вечера, народ всё ещё толпился вокруг, то и дело толкая меня плечом или задевая. Свет из высоких ламп заливал весь зал настолько сочным светом, что входящие люди щурились, чтобы не обжечь радужку; группа подростков, сидящих на диване, о чём-то очень увлёчённо разговаривали, изредка перекрывая стоящий вокруг гам звонким смехом или наигранным возмущением. Всего пару лет назад я тоже был таким же. Возможно и они через пару лет станут такими же как я. Но я бы им этого точно не пожелал. Пройдя где-то половину намеченного пути, я оглянулся и сразу же пожалел об этом.

Около лестницы, находящейся метрах в тридцати от меня, возвышалась статная фигура в зелёной футболке с изображением какого-то инопланетянина из которой торчали руки и плотная шея, на конце увенчанная головой с лохматыми белыми патлами. Боб.

Почему я пожалел?

 

- Фрэнки!- крикнул он, поймав мой взгляд, и начал махать своей конечностью.

- Чёрт,- вырвалось у меня. Я сделал шаг к двери.

 

С одной стороны мне не хотелось обижать нашего любимого наивного «толстячка», как мы ласково называли Боба в виду отсутствие последнего. Нет, вы не подумайте, что он толстый или что-то из этой оперы, просто он большой и сильный. Блин, но при этом он точно стал бы меня расспрашивать, пока я не проколюсь. А это как раз то, чего мне в данный момент вообще не нужно было.

 

Резко развернувшись, я накинул капюшон и насколько мог быстро сал пробиваться через эти суетящиеся и ёрзающие тела к выходу. Позади я слышал, как он повторяет моё имя и не без скрипа своей заржавевшей совести двигался дальше, позволив себе обернуться, только запрыгнув в эти крутящиеся стеклянные двери: Боб так и стоял на лестнице, потеряв меня из виду, но смотря куда-то мимо меня задумчивым и в то же время печальным взглядом.

Прости Бобби, но мне действительно пора.

 

 

Выйдя на улицу, в моё лицо ударила струя холодного ноябрьского ветра, от которого закололо в носу и горле. Капюшон хотел было упасть обратно и уютно расположиться на плечах, но я упрямо натянул его на нос, огляделся.

Да, если вы из популярной группы, то отель должен быть не менее пафосным. В данном случае в это понятие входит его местоположение, внешний вид и обслуживание. И в этом ДАННОМ случае всё соответствует нормам. Пять звёзд и никаких вопросов. Как и ожидалось, я оказался на людном проспекте. Машины рябили перед глазами, сливаясь в одну кислотного цвета линию, движущуюся в неизвестном направлении; люди сновавшие туда обратно, возмущающиеся, что я развалился прямо перед входом. Родной Джерси, я тебя не узнаю.

Я снова услышал своё имя и испуганно огляделся. Либо у меня галлюцинации, либо Брайэр всё ходит по залу в надежде найти меня, наивно полагая, что я отзовусь. В любом случае, мне нельзя здесь оставаться - в родном-то городе меня точно кто-нибудь узнает.

 

Испуганно покрутив головой, я практически бегом, изредка срываясь на шаг, направился вдоль по улице, шарахаясь от движущихся на меня людей, чьи удивлённые взгляды потом долго буравили мне спину. Одной рукой я всё ещё держал спадавший капюшон, другой маневрировал в толпе и цеплялся за фонарные столбы, чтобы не вмазаться в какую-нибудь очередную стену и резко повернуть. Перед глазами сливалось всё: лица, одежда, свет, вывески, всё вокруг превратилось в огромное месиво, оставив передо мной только тёмно-серую дорогу, то и дело исчезающую из вида. Тупой водоворот, с каждой секундой засасывающий меня всё сильнее и сильнее… Заскакиваю в первый попавшийся перед глазами переулок; вокруг темно, ни одного фонаря поблизости, только моя длинная тень касается макушкой стены впереди.

« Тупик?»- проносится в моей голове, хотя ноги уже несут меня вперёд, и я в последний момент поворачиваю, цепляясь ладонью за обломившийся край кирпича. Острый край камня упирается в мою кожу и на ней остаётся багровая, еле заметная полоска, но меня это не волнует, я просто бегу вперёд.

Лабиринты зданий, перед глазами мелькающие кирпичи и отблески окон.

Тишину разрезает только стук моих шагов и сбивчивое дыхание.

Но это всё снаружи…

 

Нет, я не верю, я не ,верю что это произошло. С каждой секундой, с каждой картиной того воспоминания я готов разбиться вдребезги о стену, я готов броситься под машину, только чтобы ничего не видеть, только бы не слышать его раздражённого, полного злобы и горечи голоса, чтобы не видеть его прищуренные глаза, скрытые за чёрными сальными прядями. Каждое его движение, каждый шаг просто источали это бешенство и желание меня пристукнуть прямо там, на месте, ничего не объясняя. Я до сих пор помню его согнутую в три погибели спину, с мрачным лицом, нависающим над бумагами, его еле уловимые движения пальцев и те чёткие, практически чёрные линии под заточенным лезвием. Я всё ещё слышу его учащённое дыхание над своим ухом, из-за чего просто бегу дальше и не вижу ничего, только чувствую, что меня преследуют. Преследуют мои собственные страхи.

 

 

Он не поверил. Он не поверил моим словам, он не поверил мне. Я конечно понимаю, что я действительно часто разыгрываю их, попадая от этого в курьёзные ситуации, но мать вашу! С таким не шутят? Разве я когда-нибудь говорил что-то отвратительное? Разве я давил на них, унижал, когда им было действительно плохо?

Но дело в том, что даже если он и был действительно раздражён, то я об этом не знал. Я упустил какой-то маленький изъян из-за чего сам и поплатился, причём не какой-то фигнёй, а собой. Своим спокойствием, своей жизнью, подавился своими словами.

Хотя даже в этом можно найти хоть какой-то плюс. Он мне не поверил, а это значит что всё, что я наговорил тогда в номере для него не всерьёз, а всего лишь очень глупая и неуместная шутка, ничего больше. Но тогда получается что всё зря?

Нет.

Не знаю.

Я теперь ничего не знаю в этом мире, кроме себя. Хотя, как я понял я и себя-то тоже нихера не знаю. Как я не знаю своих друзей, как не знаю своих родных и как не догадываюсь о том, чему можно верить, а чему нет. И по этому сейчас, когда перед глазами две дороги, я понятия не имею, куда повернуть.

 

Только сейчас я начинаю различать пейзаж ночного города перед своими глазами. Серые стены сливаются в месиво, а дорога превращается в длинную, бесконечную беговую дорожку грязно- коричневого цвета. Ноги упорно отталкиваются от бордюров и асфальта, неся меня с умопомрачительной скоростью вперёд, в очередной переулок города, словно тёмной вуалью сокрытой от остальных глаз пеленой ночи. Я слышу стук своего сердца, только он почему-то очень медленный, словно я сплю или просто сижу на диване за просмотром ещё одного голливудского ужастика. Странное ощущение- словно время остановилось и отказывается двигаться вперёд, затягивая меня в свой омут вечности, в котором затянется один и тот же момент, когда ябегу от своих страхов, а они, практически наступая мне на пятки, гонят меня прочь.

 

- Нет…- слабо выговариваю я, хрипя от усталости, которую практически не чувствую,- я так не хочу… Я ТАК НЕ ХОЧУ!!!

 

Последняя фраза диким воплем вырывается из горла и эхом разлетается по воздуху, отдаваясь эхом, снова и снова звуча в моих ушах, как напоминание.

Словно провалившись в забытие, через чёртову секунду я понимаю, что не чувствую земли. Носок кроссовка ударился об бордюр и я с космической скоростью лечу на голый асфальт, по которому сейчас проедусь всем туловищем. И самое интересное то, что я настолько себя хреново чувствую, что инстинкт самосохранения послал меня на три весёлых и я не могу понять, что в этом случае надо делать. По-этому через ещё одну секунду, меня привела в чувство резкая, обжигающая боль, протянувшаяся от правой щеки до подбородка. Кажется я чувствую каждый мельчайший камушек, со скрипом медленно, как в машине пыток, проезжающий по моему лицу и вспахивающий очередную кровавую борозду.

 

- Дерьмо,- выговариваю я и упираюсь ладонями в асфальт; от боли закусываю нижнюю губу. Руки словно в огне. Усилие и я стою на коленях, стеклянным взглядам смотря на свои багровые руки, испещренные мелкими и покрупнее царапинами вдоль которых стекают красные крупные капли и опускаются ниже, в рукава. Хм, а пальцы совершенно чёрные, в этой осенней грязи. Опускаю голову и смотрю на свою потёртую толстовку, по которой змеится толстая мокрая полоса всё той же осенней грязи. Даже страшно подумать, что у меня с лицом… Как только подушечки пальцев касаются щеки, её насквозь прорезает ещё один приступ боли от которой не то что скулы сводит, а просто прибить себя нахрен хочется, чтобы не мучаться. Взгляд упирается в стену дома напротив и я замечаю, как по ней ползёт моя маленькая согнутая тень и исчезает вместе с шумом машины, растворяется в тишине ночи. Мне показалось или с её удалением сердце на секунду сжалось, словно там был кто-то кого я знаю? Нет, фигня.

 

Приложив всего немного усилий, я поднялся на ноги и слабо покачнулся, но стараясь держать равновесие, чтобы не пришлось снова касаться ладонью кирпичной кладки. Хватит с меня.

 

 

И снова я иду вниз по улице, качаясь из стороны в сторону, словно пьянчуга, спрятав кровоточащие ладони в карманы. Крови почти уже не было, но ткань всё равно напиталась ей вдоволь, и теперь темнела багровыми разводами. Одна нога каждую секунду пульсирует тупой болью, видимо я повредил её, когда падал. Вокруг ни души. Кажется, я слышу в голове собственные мысли.

 

Они наваливаются на меня всё больше и больше и, кажется, каждую секунду я слышу, как глухо они ударяются о черепную коробку и рассыпаются в пепел. В висках что-то начинает глухо стучать и по улице проносится мой сдавленный стон. Это убийственно, когда ты чувствуешь, как что-то заполняет твою голову, но не можешь понять ни грамма из всей этой каши. Хотя, что-то ты понимаешь и из-за этого тебе снова хочется вдолбить себя в стенку. Почему? Потому что вспоминаешь ты как всегда то, что наоборот лучше бы забыть. В голове только крутится одно имя: Джерард, Джерард, Джерард… Я слышу, как мои мысли претворяются в шёпот, который растекается по улице и тонет в тишине.

 

Почему я так сделал? Просто потому что захотел стать свободным. Как бы это глупо не звучало, я поверил тебе. Не знаю в чём, просто поверил и пошёл на поводу у обмана, теша себя зыбкой надеждой, опьянённый алкоголем. Доведённый до предела, когда уже некуда поворачивать, когда стоишь перед дверью, а позади меня смыкается черная пелена.

 

Через несколько шагов я вдруг резко останавливаюсь и медленно поднимаю голову; буквально в метре выпрямился фонарный столб, в который я, видимо, чуть было не врезался. Чуть кривовато улыбнувшись, я заметил, что фонарь заливает небольшой кружок вокруг мягким светом, который обволакивает меня, но не попадает ни на лицо, ни на руки, словно я в каком-то коконе. Долго не думая, я просто подхожу к нему ещё на шаг и резко запрокидываю голову назад, подставляя лицо его свечению, осеннему ветру и его обжигающим прикосновениям. Медленно проветривая лёгкие, слышу шелест листвы прямо под ногами и молчу. Ни о чём не думая, просто смотря вверх, на яркую лампочку в трёх метрах от меня. Кажется что это - самое надёжное и безопасное место на всей земле. Что здесь никто не сможет меня найти, где только я - свой собственный хозяин.

 

Щёку что-то обожгло, на автомате прищурился. Маленькие, белоснежные крупинки, медленно кружась, падали на асфальт и растворялись в грязи и слякоти. Их мимолётные прикосновения обжигали мне лицо, легко и непринуждённо. А я всё вдыхал их, вдыхал воздух и всё вокруг, понимая только, что ни о чём не могу думать, а могу только стоять и…

 

Из горла вырвался сдавленный стон. Около минуты он ни на что не походил, но потом я стал различать в собственном голосе ноты. Ноты, которые постепенно складывались в мелодию. Я слышал понятие – мелодия сердца, но считал что это всё дерьмо.

 

Да я и сейчас считаю что всё это- дерьмо.

Сейчас дерьмо всё - что не касается меня и этой мелодии.

 

На язык сами собой приходят слова, но я не произношу их. Они просто остаются у меня в голове, отпечатываются на её стенках и я просто понимаю, что они останутся у меня. Что возможно когда-нибудь я вспомню про них, про эти минуты под фонарём и вообще про этот день. Хотя. Нет, я не хочу его забыть.

За спиной раздаются шаги и хруст листьев. Я не вижу теней, тени растекаются за спиной. Их шёпот перекрывает тишину, и только тогда я понимаю, к чему всё это копошение. Но вот незадача: как только я хочу развернуться, мне в висок влетает бейсбольная бита. И всё.