Кажется, сердце сейчас разорвется от такого быстрого и сильного притока крови, кровь стучит в ушах, ощущается пульсом на шее. Её заставляет бежать страх. Он же заставляет меня сидеть, сжавшись, на кровати в тусклом свете лампы и до боли сжимать в кулаки холодные влажные руки.
Они рядом, я уверен в этом. Я вижу, как минимум, четыре места откуда можно резко выскочить и убить меня. Я не знаю, куда мне деться. Куда бы я ни бежал, они найдут меня. Я не знаю, кем они окажутся, людьми или моими ночными кошмарами, я просто знаю, что однажды точно окажусь в их руках. Именно это заставляет меня часто и сбивчиво дышать в приступе паники.
Надо бежать. Быстро. Прямо сейчас, пока не стало поздно. Но я боюсь свесить ноги с кровати, меня могут тут же схватить и утащить. Мои глаза бегают по комнате в поиске путей к спасению. О! Вот оно! Я могу перешагнуть с кровати на тумбочку и оттуда выскочить сразу за дверь, конечно, там тоже небезопасно, но быть неподвижной мишенью меня не тянет. Я встал на кровати, нелепо балансируя на мягком прогибающемся матрасе, перепрыгнул на тумбу, и собирался уже было сделать последний прыжок, как вдруг заметил, что с тумбы начала сползать стопка журналов. Нет, нет, нет! Только не это! Их стук об пол при падении выдаст меня! Черт, надо быстрее сваливать из этой комнаты. Я прыгнул, едва не поскользнувшись на скользком полу, и с облегчением захлопнул дверь.
Чертов коридор, ну почему у нас так темно, кто опять выключил свет! Они же все знают! Черт, черт, черт! Я сполз по стене и сел, обхватив колени руками. Меня знобило. Говорят, в темноте слух резко обостряется. Что ж, это удачно, потому что я прекрасно слышал какой-то шорох в углу, но им не удастся так легко меня обмануть. Вскочив, я быстро рванул к лестнице на первый этаж, едва ли не скатился по ней, перепрыгивая ступеньки по три. Оказавшись в гостинной, я нервно оглянулся назад, ожидая увидеть лицо, на котором будет написано огромными буквами желание моей смерти, но пока никого не было, это шанс.
Надо бежать на кухню, да, точно. Не знаю почему, но кухня всегда казалась мне каким-то особенным местом, возможно, это осталось из детства. Я всегда любил смотреть, как готовит мама. Но сейчас не время думать об этом. Сейчас время совершить решающий бросок. Кухня не так далеко, надо всего лишь перебежать гостиную, пробежать по коридору и два раза свернуть. И вот я уже несусь, и вся обстановка дома смазывается для меня в одно цветное пятно. Но внезапно пятна как-то разворачиваются на плоскости, я понимаю, что лежу на полу, и мой нос до невозможности болит, я осознаю, что только что слышал его хруст. Как же больно! Но нельзя ни орать, ни плакать, это выдаст меня. Из носа течет кровь, я чувствую её соленый привкус. Слишком много железа, тьфу. Пока я лежал, кровь успела накапать и на пол. Я понял это, когда размазал её рукой, решив последние пару метров просто доползти до кухни. Черт возьми, я, наверное, выгляжу как маньяк.
Кухня, благословенная кухня! Сейчас я забьюсь под стол и просижу так, пока меня кто-нибудь не спасет. Хотя остался, кажется, только один человек, которому не наплевать на меня. Мне стало так жаль себя, что по щекам непроизвольно потекли слезы. Надо как-то успокоиться. Я стрелой метнулся к бару, выхватил оттуда первую попавшуюся бутылку и забрался в свое укрытие. Никогда не любил алкоголь, этот отвратительный запах, привкус спирта. Но сейчас я пью, чтобы просто забыться, когда эти мерзкие страхи одолевают меня. Я пил бы снотворное, но врачи запрещают мне. Видите ли, моя психика и так нестабильна, чтобы травить её этим.
Да-да, именно врачи, вы не ослышались. Полтора года назад мне поставили диагноз параноидальная шизофрения с приступами острого бреда на почве преследования. Я, конечно, согласен, что не вполне адекватен, но шизофрения! Нет, все это на самом деле. Даже я с моей фантазией не смог бы каждый день придумывать такие невероятные вещи, если предположить, что они мне кажутся.
Ладно, черт с ним, посмотрим, что за бутылку я притащил. Бренди. Пойло отвратительней сложно придумать. Спирт прикрытый запахом пряностей. А хер с ним, сойдет. Черт, там пробка. Мне её так просто не вынять. А выйти я не могу. О господи, ну вот я умру под столом с бутылкой этой отравы в обнимку, как нелепо!
Оглушительно раздался звук щелкнувшего в прихожей замка. Ну все, это точно за мной. Черт, черт, черт, я не хочу умирать! Гребаная бутылка, откроешься ты уже или нет?! С психу я ударил ей о ножку стола, отколов горло и стал пить прямо из разбитого стекла. Конечно же, я порезал себе губы, и их отвратительно щипало этим пойлом. Но мне действительно все равно. Опять эта идиотская истерика, слезы уже неконтролируемо текли по моим щекам, меня всего трясло. Шаги приближались по кородиру ко мне. Нет, я не позволю убить себя. Я лучше сделаю это сам, я схватил разбитое горлышко и принялся тщательно вспарывать себе руку, блять, как все это так легко делают в фильмах?! Нихера же не получается! Руки безнадежно отпустились. Из царапин на руке тонкими струйками текла кровь. Но этого явно недостаточно, чтобы сдохнуть еще до прихода этого маньяка или кто он там. Знаете, мне даже кажется это красивым... бледная рука, голубоватые вены и рваные царапины... Какое-то особое очарование. Ладно, если не получается с рукой, попробую перерезать себе горло. Я поднял руку с осколком и прижал его к шее, собираясь вдавить...
- Черт возьми, Джерард, о господи, что ты наделал?! Ты же обещал, что просто посидишь в комнате!
Что? Чей это голос? Я медленно выплывал из своего забытья. Фрэнк? Стоп, это же должен быть какой-нибудь ужасный монстр с окровавленной пастью или мерзко ухмыляющийся мужик с топором или набором скальпелей, чтобы разрезать меня вдоль и поперек!
- Фрэнк?..
- Ну, конечно! А кто еще это может быть! Что ты сделал с рукой, ты с ума сошел? Тебе мало было одного раза в реанимации?
О нет, не мало. Я помню эти мерзкие дни в палате под капельницей, с дикимии зашитыми шрамами на руках. Но в этот раз я рассчитывал оказаться в несколько ином заведении. А именно, в морге.
- Но ты не понимаешь! Они снова были!.. Я сидел в комнате и... Я слышал, понимаешь! Я не хотел умереть ТАК! Мне страшно! Лучше уж я сам, чем они!
Я видел, что он с трудом сдерживается, что уже начинает психовать. Я понимаю, он переживает за меня. Но он же не знает, что это все правда! Хоть он и со мной, он верит диагнозу врачей.
- Джерард! Никого нет! Понимаешь? В этом доме только ты и я и еще иногда твои родители и брат! Все! - он все-таки не выдержал.
- Нет! Ты не...
- Замолчи, пожалуйста! Я не могу видеть, как ты ранишь себя! Я не хочу, чтобы ты истекал кровью и все больше и больше уходил в свой мир кошмаров у меня на глазах! Я не хочу больше видеть твою кровь, не хочу видеть твои слезы! Мне больно от этого! Калечишь себя ты, а боль испытываю я! Потому что мне не все равно, понимаешь? Я мог бы так же, как остальные, покрутить пальцем у виска и уйти, но я остался, чтобы у тебя был кто-то любящий рядом, я подписался провести свою жизнь в заботах о тебе и я вовсе не думаю, что это моя обязанность, это просто мое желание! А ты пытаешься убить себя!..
Он долго кричал что-то еще, судорожно вдыхая воздух для очередного насилия над легкими и голосывыми связками, размахивал руками, вытирал слезы... Но я не слушал его. Я просто смотрел на него и думал, что он говорит все это зря. Нет, правда. На свете нет ничего, что могло бы ранить меня больше, чем его взгляд. Я никогда не мог ему противостоять. И сейчас вся моя решимость уходит, когда я вижу эту боль. Ничто не берет меня за живое так, как сожалеющий взгляд этих ореховых глаз, блестящих от слез, он мог бы убить меня куда вероятнее, чем все те опасные предметы, которые все время попадаются мне под руку.
Я много читал о своей болезни. Ну, по мнению врачей, моей. У нее очень много синдромов. Многие из них я даже нашел у себя. Впрочем, это еще ничего не значит. В числе прочих, в справочниках очень часто упоминается бред ревности. Больные шизофренией начинают всех своих близких подозревать в том, что они не уделяют им должного внимания, что говорят что-то у них за спиной, любимого человека все поголовно подозревают в измене, в несерьезном отношении к себе. У меня это тоже было. Но есть один человек, которого это ни разу не коснулось. И сейчас он стоит передо мной и захлебывается слезами из-за того, что моя окровавленная рука все еще сжимает острое горлышко бутылки. Это невыносимо. Пальцы разжимаются, и стекло со звоном падает на пол. Я снова начинаю плакать.
- Фрэнк, Фрэнк, послушай меня... - я пытаюсь перебить его гневную отчаянную тираду. У меня хреново получается. - ФРЭНК! - он, наконец, замолкает и внимательно смотрит на меня. - Обними меня.
Его глаза светлеют, он опускается на колени рядом со мной и прижимает меня к себе.
- Фрэнки, прости меня, пожалуйста... Мне снова было очень плохо...
Я сцепляю руки у него на шее и утыкаюсь в плечо.
- Ничего, малыш, ничего, все хорошо, ничего... - как заведенный повторяет он.
У него такие теплые руки... Я хочу, чтобы он всегда был рядом со мной, оберегал меня от самого себя. Я не могу представить своей жизни без него. Наверное, я не пережил бы ни одного приступа.
- Ты ведь всегда будешь рядом со мной, да? - всхлипывания перебивают мой тихий робкий голос.
- Конечно.
Он гладит меня по волосам. Я чувствую, как он улыбается. Не знаю, как, но я всегда чувствую его улыбку. Мне становится как-то спокойно, я понимаю, что уже не дрожу. В нем мое единственное спасение.
|
