Сидя на подранном кожаном сидение за рулём своей белой Импалы, Джерард держит в руках кассету. Она хрупкая, и провода, словно целофанновые вены, проходят сквозь неё. Горчично-жёлтый упаковочный конверт, из которого её достали, порванный лежит на пассажирском сиденье между вылазящего наполнителя и старой обёртки от сникерса. Джерард не может вспомнить последний раз, когда он ел его, или даже когда перестал их покупать. И по некоторым причинам он должен остановиться, подумать об этом. Ответ ускользает от него, и он понимает, что на самом деле его и не ищет. Это просто попытка отвлечься.

Он поднимает конверт. Адрес и имя на нём нацарапаны детским почерком Фрэнка, это он может распознать. Это тот же самый неаккуратный почерк, которым написаны десятки, сотни заметок, прикреплённых к холодильнику Джерарда, его журнальному столику, или к подушке утром. Где-то около трехсот заметок самых разных цветов, напоминание насчёт всего. Список покупок, запись к стоматологу, дни рождения. Даты тура, встреч с менеджером. Всё. Что угодно. Просто потому, что обычно Фрэнк так поступал. Как Джерард всегда пил ром, никакой колы; как Майки всегда мазал желе одну сторону своего тоста, а арахисовым маслом другую. Джерард скучает, и это единственная заметка, которую Джерард нашёл только сейчас. И она хранилась в обувной коробке под его кроватью, как напоминание самому себе.

Конверт толщиной с руку, но это только от слоев защитной пузырчатой плёнки, лежащей внутри. И теперь он пуст, а кассета в руке Джерарда. На конверте стоит чёрный штамп с датой - прошло шесть дней, но только четыре дня с того момента, как сердцебиение Фрэнка оборвалось. Он отправил этот конверт, а затем его автомобиль съехал с кривой шоссе. Ни записки, ни звонка. Только этот конверт по почте.

Джерард чувствует, словно его горло перекрывает что-то невидимое и жесткое. Он пытается проглотить это, но не выходит. Оно просто застревает внутри, словно большой круглый мячик. Джерард подносит конверт к носу, будто он всё ещё может нести в себе запах Фрэнка. Потому что Фрэнк держал его в руках, и Джерард знает, что никогда не сможет выбросить эту простую бумагу. Так же как не сможет выбросить и ноты, сотни заметок, напоминающих ему о том, что он облажался. Он кладёт конверт обратно на сиденье, и всё его внимание снова уделяется кассете.

Он может распознать, что это одна из их оставшихся демо-записей. На ней криво приклеенная наклейка, на которой рукой Фрэнка нацарапано "Интервью", вот и всё. Наверное, он должен был знать, что больше они не запишут ничего. Не после того, как он ушёл от Джерарда, как распалась группа, как телефон перестал звонить, и все они потеряли связь. Наверное, он должен был знать, что они ничего не смогут записать после того, как они нашли его перевёрнутую машину, слетевшую в кювет с дороги, с ещё вращающимися колёсами. Джерард представляет себе Фрэнка, пожёвывающего конец его ручки до того, как написать эти буквы на белой крошечной наклейке. Представляет себе глубоко сконцентрировавшееся лицо Фрэнка, просто ещё одна заметка-напоминание. Мутная слеза шлёпается на стикер, и древесный уголь чернил поглощает её, превращая в тонкие чёрные ручейки.

Вытирая рукавом нос, он вздыхает и толкает кассету в магнитофон Импалы. Дрожащими пальцами увеличивает звук, но не слышно ничего, кроме статического и загадочного гудения. Он наклоняется вперёд и продолжает увеличивать звук, пока шум не становится оглушительным океаном, поглощающим его целиком. Слёзы всё ещё текут, и он позволяет капать им на штаны. Он представляет себе, какую бессмысленную пустоту чувствовал Фрэнк, слушая такое горькое напоминание о Джерарде, когда принял это моментальное решение отпустить руль. Просто отпустить. Он представляет себе Фрэнка, плавающего в море шума и потрескиваний, прежде чем его автомобиль переворачивается и врезается в землю.

А затем слышится приглушённый расстоянием голос. Проверка, проверка, ублюдок, мудак, блять,проверка. Голос Фрэнка, тихий стук, словно стучат по микрофону. Бархатный смешок женщины, а затем пронзительный смех Фрэнка. Джерард прижимает колени к груди, утыкается в них и уже откровенно плачет. Один в своём гараже в пол второго ночи, единственный свет - свечение над головой дешёвой лампочки-переключателя. Голубые стикеры на заднем сиденье, оставшиеся незамеченными, напоминают ему, что два с половиной месяца назад Фрэнк хотел купить презервативы и пачку жвачки Никоретте со вкусом корицы.

"Интервью, попытка первая", – бормочет Фрэнк, звуча так, словно он слишком близко к микрофону.

Шаги, где-то ходят люди. "Я – Донна МакБил из Bass Alternative Magazine здесь сегодня с горячим и знаменитым Фрэнком Айеро, бывшим ритм-гитаристом популярной группы My Chemical Romance. Как ты, Фрэнк?"

Фрэнк немного кашляет. "Спасибо, Донна. Сегодня - неплохо. Думаю, немного холодно. Снег идёт". Его голос звучит так, словно он простужен. Он шмыгает и говорит: "Сегодня мне лучше, чем в другие дни. Наверное" – добавляет он. Неуверенно и немного нервно.

"Хорошо, я так рада, что ты смог прийти к нам сегодня. Я уверена, что ты осведомлён о растущей в последнее время напряжённости, связанной с неожиданным распадом My Chemical Romance. Наши офисы затопили письмами и звонками, просьбами напечатать статью с подробностями позорного краха одной из самых горячих альтернативных групп в мире. Почему бы тебе не рассказать нам немного об этом? Уверена, что многие читатели были бы признательны тебе за небольшие подробности".

"Да, да, это был просто пиздец", – бормочет Фрэнк. "Ой, я сказал это вслух? Простите. Шрамы из прошлого".

Его голос звучит далёким, на самом деле больше похожим на эхо. Джерард слышит странный ритм, и он знает, что это Фрэнк нервно постукивает ногами. У него всегда есть песня, которая крутится в его голове. (Джерард не может заставить себя думать "была").

"В смысле, я думаю, что ни для кого не секрет", – продолжает он, "что мы никогда не хотели, чтобы так случилось. Мы всегда хотели, чтобы это не было огромным скрытым скандалом. Это всё было очень реальным. Честным, знаете?"

"Я предполагаю, что ты сейчас говоришь об отношениях с вокалистом и автором песен Джерардом Уэем?"

При упоминании женщиной его имени, Джерард испытывает к себе крайнюю неприязнь, прилив ненависти и отвращения. Он словно покинул своё тело и смотрит сверху на самого себя, испытывая внезапное желание увидеть, как его кровь пропитает снег снаружи. Он проглатывает комок кислой рвоты, подступающей к горлу.

"Да, да", – медленно отвечает Фрэнк, это его другая нервная привычка. Кассета издаёт щёлкающие звуки, и все статические шумы пропадают. Всё, что остаётся, это Фрэнк. "Я и Джерард, мы думали, что будет так: мы единственный раз в жизни откроемся и выйдем из шкафа в жизнь, и это почти убьёт нас. Я имею в виду, что не будет ни одного способа вернуться внутрь. Так что с самого первого дня мы убедились, что не предпринимаем никаких попыток скрыть это. Другие пары не должны, так почему мы должны? В смысле, мы не выходили и не засасывали друг друга на улицах". Он снова шмыгает. "Но мы не скрывали этого. Это просто была... реальная жизнь".

Это правда. Джерард помнит это точно так же, как помнит, какого цвета рубашка на нём надета. Однажды они вышли вместе, чтобы купить что-нибудь поесть, держась за руки, и они просто не отпустили друг друга, когда вспышки камер озарили их личное пространство. Они поцеловались, и это не было секретом. Мир принял их открытые гей-отношения с любопытством, залил фотографии в интернет, платил деньги, чтобы увидеть их, касающихся друг друга на сцене, просто потому, что они не скрывали это. Общество их не волновало. Это не было его.

Небрежные поцелуи в семь утра, ночи, проведённые вместе на диване. Праздничные торты, и случайные цветы, и полуночные ласки под простынями. Заметки. Это было его.

"Тогда вы должны знать о слухах", – вставляет интервьюер, и настроение Джерарда делает ещё шаг в пропасть.

Он слышит, как Фрэнк ёрзает, снова шмыгает. "Слухи. К чёрту слухи", – заявляет он смело, с негодованием. Он кашляет, шмыгает. Его ноги отбивают постоянный ритм. "Слухи просто дерьмо, которое придумывают люди, когда их собственные жизни становятся скучными. Это не значит, что они правы".

"Так ты утверждаешь, что My Chemical Romance распались не потому, что Джерард изменял тебе?"

Молчание. Такое долгое, что Джерард удивляется, неужели запись просто закончится? Завершится на  этом вопросе, как завершились он и Фрэнк. На его глаза снова наворачиваются слёзы, ещё одно напоминание, что это всё только по его вине.

Щелчок. "Мы всегда знали, что наша личная жизнь станет проблемой", – наконец отвечает Фрэнк. "Мы знали это, как только всё начали. Но мы думали, что сможем пережить это. Я говорю не только про себя и Джерарда. Это касалось всех ребят. У нас была жизнь вне группы и до My Chem, которой угрожала долговечность из-за того, чем мы пытались стать". Он замолкает, и Джерард может представить себе точные линии его упрямого лица. "Джерард никогда не изменял мне. Обязательно укажите это в интервью, потому что я не хочу, чтобы кто-то думал о нём, как о плохом человеке. Он никогда не делал такого со мной или с другими. Он не такой парень. Он честный".

Так жестоко, Джерард помнит, что Фрэнк говорил ему в тот день, когда ушёл. Когда ты говорил, то имел в виду именно это, Джерард, и я не знаю, могу ли это принять. Ты никогда не задумывался, что у других людей тоже есть чувства?

Джерард хочет исчезнуть. Хочет, чтобы его автомобиль попал в катастрофу. Хочет,  пролезть между колёсиками кассеты и сказать Фрэнку, что он сожалеет. Что было бы нормально, если бы Фрэнк говорил о Джерарде плохие вещи, все они были бы правдой. Возможно, для Фрэнка пришло время быть честным с самим собой, даже если это так жестоко. Но больше всего Джерард хочет, чтобы прямо сейчас здесь мог быть Фрэнк вместо этого скрипучего голоса на кассете. А затем он перестаёт желать этого, потому что после двадцати девяти лет и семи месяцев своей жизни, он, наконец, понял, что желания не могут сбываться.

"Если не были вовлечены никакие другие люди, что тогда случилось?"

Хватит! Джерарду хочется плакать. Хватит копаться в нашей личной жизни! Она наша, а не ваша. Почему вы пытаетесь забрать её у меня? Затем он вспоминает, что она не его. Она не была его, когда Фрэнк закрыл дверь и ушёл, оставив ключ на лобовом стекле побитой белой Импалы Джерарда. Он отдал его и больше никогда не сможет забрать снова.

Теперь Джерард напрягает слух не потому, что сильно хочет услышать правду, а потому, что хочет дойти до конца. Фрэнк молчит за исключением его приглушённых вдохов. Джерард представляет себе кончик его красного обмороженного носа. Он представляет, как целует этот нос, холод покалывает его губы даже в фантазии. А потом: "Мы стали разными людьми. Думаю, в конце мы просто закрывали на это глаза. Видели то, что хотели видеть, и ничего больше. Мы хотели от жизни разных вещей. Джерард хотел славы. Он хотел быть богатым и привлекательным, воплощать в жизнь все свои мечты. Всё время веселиться. Оставаться вечно молодым".

"Большие же запросы".

Его сладкий детский смешок пронизан болью и ещё чем-то более глубоким, что выходит за рамки обычной боли. "Да, да. Джерард любит в вещах крайность. А я, я просто хотел его. Хотел спокойствия и чтобы никаких гастролей. Но это никогда не сбывалось. Я хотел детей и дом. Я хотел город, а не постоянные отели. Я хотел его". Пауза. " Я всё ещё хочу это, всё это. Но я и Джерард, мы не могли заставить всё это исполниться. Мы не могли..."

Джерард помнит точную дату, когда Фрэнк пришёл к нему и сказал всё то же самое. Просил его, умолял, чтобы он выбрал его, а не всё остальное. Сказал, что нуждается в какой-то уверенности, иначе ему придётся уйти. Джерард помнит, как рассмеялся в требовательное лицо Фрэнка. Он помнит, как самонадеянно считал, что Фрэнк никогда не уйдёт от него, никогда не сможет уйти.

Джерард помнит, какой холодной была первая ночь. Помнит рюмку водки, стоявшую около кровати.

"Я люблю Джерарда всем сердцем", – говорит Фрэнк, и в его голосе столько чистой честности, серьёзности, ни капли лжи. "Это просто во мне, понимаете? Я не могу ничего с собой поделать, хотя, думаю, даже если и мог бы, то позволил этому произойти в любом случае. Не смотря на то, что сейчас мы просто пытаемся со всем справиться, я знаю, что он тоже меня любит. И мне нравится думать, что в один прекрасный день мы сможем обойти наши личные проблемы и провести всю жизнь вместе. Но сейчас мы просто... ну, нам нужно немного времени, чтобы напомнить себе, почему мы в первую очередь нужны друг другу.

Я думаю, что это всё своеобразный тест, понимаете? Просто у меня такое чувство, что однажды он и я будем в состоянии вернуться к тому, на чём остановились. Может, группа снова соберётся, или ещё что-то. Может быть".

"Так ты говоришь, что есть шанс, что My Chemical Romance возродится?" – спрашивает интервьюер, и вы можете почувствовать надежду, которой наполнен её голос. В ожидании продолжения, ада, может, новой серии. Знает ли она, что четыре дня назад любой шанс пропал?

"Я думаю, что эта группа с любовью. С перерождением", – задумчиво бормочет Фрэнк. Он смеётся лично, этот смех предназначен только для его собственных ушей. "Вы никогда не знаете, когда это может случиться, и вы никогда не будете полностью подготовленными. Но в любом случае это произойдёт. Как... как маленькие напоминания о том, ради чего мы вообще жили. Любовь и перерождения точно такие же. Они взаимозаменяемы. Ты должен умереть, чтобы испытать что-то из этого: физически, духовно, неизменно. Но как только ты снова рождаешься... ну, я думаю, никто не может знать этого наверняка. Но оно каждый раз того стоит, или люди просто прекратили бы влюбляться. Мы бы перестали жить и создавать вещи и просто проводили всё своё время, беспокоясь".

На этот раз голос Фрэнка отдаётся эхом. Джерардом завладевает каждая буква, каждая вибрация голоса. У него начинает кружиться голова. Голос Фрэнка исчезает, словно улыбка, и лента в кассете заканчивается. Это Джерард может распознать по пустоте, которая просачивается через автомобиль. Что-то изменилось. Свет в машине поглощает тени, но не гоняется за ними в дальние углы гаража. В своей голове Джерард представляет Фрэнка, сидящего рядом с ним.

– Конец, – бормочет Джерард, прислушиваясь к гулу перематывающейся ленты.

Фрэнк качает головой и улыбается.

– Не навсегда. Там для нас всегда будет больше возможностей.

– Фрэнк, ты умер.

Он пожимает плечами.

– Любовь, перерождение. Неужели, всё это не стоит того, чтобы умереть? Чтобы начать снова?

Джерард кивает головой, которая нестерпимо болит.

– Да, это того стоит. Но что сейчас? Что мне делать до этого?

В тишине он смотрит на нестареющее лицо Фрэнка, молодое, раскованное. Задаётся вопросом, как долго он ещё не сможет снова коснуться лица любовника, почувствовать его атласную кожу. Плотная тоска, зародившаяся глубоко в его желудке, поднимается выше, устраиваясь в груди, с последующими рваными рыданиями.

– Делай всё, что только захочешь, – отвечает Фрэнк, его губы искривляются в улыбке. – Только не забудь догнать меня, когда исчезнешь отсюда. Ты не всегда был честен, Джерард, так что не подведи меня. Мы рано или поздно должны вернуться к тому, на чём остановились.

Он наклоняется вперёд, нажимает своим длинным указательным пальцем на кнопку извлечения. Пока магнитофон выплёвывает старую кассету обратно, Джерард мигает сквозь слёзы и понимает, что говорил сам с собой. Или, может быть, с частью себя самого, которая, он был уверен, исчезла навсегда. Он крутит кассету в руках, словно ища следы магии, скрытой под белым стикером. Смятый конверт горчичного цвета лежит опасно близко к краю сиденья. Джерард ждёт, когда он упадёт и порвёт опасную паутину мыслей. Но этого не случается.

Улыбаясь, он берёт его и засовывает обратно внутрь кассету. Он скользит пальцем по пузырчатой плёнке, и она отвечает ему слабым шуршанием и хрустом бумаги. Джерард недоумевает, он снова вытаскивает содержимое конверта себе на колени, внимательнее вглядываясь.  В углу застряла бледно-желтая заметка. Джерард подцепляет её и достаёт, а горло что-то снова перекрывает. Это почерк Фрэнка, узкие и небрежные буквы, простые дата, месяц и день. Это может быть спустя полгода, десять лет, световой год. Это может быть четыре столетия назад или даже этот год, Джерард не знает. Время никогда его не беспокоило.

Под этими цифрами несколько простых линий, написанных чёрным маркером. Джерард читает их раз, два, три, а затем и четвёртый, лишь бы запомнить. Он чувствует, как его губы растягиваются в улыбке, прежде чем он понимает, что это такое. В своей потрёпанной белой Импале Джерард поворачивает выключатель света и смотрит на слова, в которых содержится его душа, даже если это просто чёрные буквы в тени.

Встретимся где-то там, во времени, в любви. Физически. Духовно. Неизменно.