http://notforsale.do.am/blog/the_dove_keeper_8_54/2012-02-22-3976

9.1

Джерард ответил что-то, жуя печенье, но я не понял, что. Я пожал плечами и подошел к клетке Ван Гога, и, открыв ее, приласкал голубку пальцем. За последние несколько недель, что я провёл здесь,  я все больше и больше привыкал к ней. Иногда она даже позволяла мне вытаскивать её из клетки, и я мог подержать её несколько минут. Я делал это только тогда, когда Джерард спал на своем диване, но все равно очень боялся, что он проснется и увидит меня с его голубем на руках. Он говорил, что мне можно играть с ней, хотя и не использовал именно такие слова. Мне было можно «гладить её перья», он сказал что-то вроде этого.  Но мне все равно казалось, что я не имею право прикасаться к ней. Джерард был так близок с этим голубем. Голубка был его домашним любимцем, его ребенком. Он постоянно говорил с ней, и я уверен, что он пел для нее, когда меня не было рядом.  Однажды он хвастался, что это особенная экзотическая птица из самого Парижа. Я охал и ахал, как будто поверил ему, хотя тогда я не верил, но сейчас, то, что я держал в руках, вызывало у меня уважение. Особенно после того, как я убедился, что Ван Гог действительно из Парижа. Не просто грязная и беспородная пташка, похожая на голубя, но именно голубь, драгоценный и красивый.  И я начал больше играть с ней, когда он спал. Он любил эту птицу; я просто не чувствовал, что имею право трогать ее. Я здесь только для того, чтобы чистить и мыть. Я просто не мог не делать этого каждый день, когда я был здесь – благодаря лени Джерарда, мне всегда было, чем заняться.

- Эй, Ван Гог,  - прошептал я,  начиная поглаживать её гладкие перья. Даже тогда, когда птица была грязной, ее перья всегда оставались такими же мягкими. Я чувствовал себя более непринужденно рядом с ней, и когда я гладил её, то мне легче было сосредоточиться на своих мыслях.

- Её имя не Ван Гог! – прозвучал с кухни голос Джерарда, вырвав меня из полубессознательного состояния, снова спутав все мои мысли. Они разбежались по сознанию, как овцы. Опять мне надо их собирать в кучу.

- Что? – спросил я, убрав от голубя руки, закрыв клетку, и вернулся на кухню. Я сразу же увидел Джерарда, уплетающего печенье с таким энтузиазмом, что уже весь был в крошках, из-за чего еще больше напоминал мне ребенка. - Я думал,  её зовут Ван Гог. Как художника, который отрезал себе ухо.

- Так и было, - сказал он так, как будто это была самая ну очевиднейшая вещь на свете.  С другой стороны, я все еще был запутан, пока он не уточнил. – Я изменил её имя.  

- Почему? – спросил я, все еще сбитый с толку. Когда я был младше, мне хорошенько вбили в голову, что если вы даете вещи имя, то оно прилипает, и, причем, навсегда.

- А почему нет? – ответил он вопросом на вопрос, подняв брови сделав сложное лицо. У меня бы так не получилось. Я уже собирался ответить ему, что люди так не делают – не меняют вот так просто имена, вообще ничего не меняют просто так – но тут же я понял, что это бесполезно. Джерард менял все, что мог изменить, как раз потому, что по идее не должен был этого делать.

- Она не отзывается на него, - ответил Джерард, посмеиваясь над своей шуткой. Я не мог не кивнуть, потому что это был весомый аргумент, даже если я думал, что это было немного глупо. Я оглянулся на голубя - теперь уже не Ван Гога.

- Как её зовут теперь? – спросил я. Мне было необходимо, чтобы у всего были свои имена; это вносило некоторую ясность в положение вещей.

- Дали.

Меня немного перекосило. Имя, которое он выбрал в первый раз, было уникальным, с глубоким и многозначительным звучанием. А это было глупое, если не идиотское. – Ты назвал своего голубя Долли?

Внезапно я больше не мог ни о чем думать, а просто расхохотался. Я опять был не в теме, ведь то, о чем шла речь, находилось за пределами досягаемости моих знаний. Опять.  

- Дали,  – медленно повторил Джерард, с едва ли не зловещей улыбкой на губах,  – Это Сальвадор Дали. Это другой художник. Но скорее всего, ты его не знаешь; он ничего себе не отрезал.

Он переглянулся с Вивьен, и они захихикали.  Некоторые шутки были понятны только ученикам художественной школы, и поэтому я не понимал, над чем они смеются. И хотя мне нравилось учиться у Джерарда, мне очень не нравилось чувствовать себя идиотом, когда все вокруг, кроме меня, знают, над чем смеются. Тяжело вздохнув, я отошел к окну, чтобы стряхнуть пепел из пепельницы в мусорку.  

- Джерард меняет имя птицы каждую неделю, - Объяснило мне Вивьен, понятно и доходчиво, - так что лучше привыкай к неизбежным изменениям всего, до чего он может добраться.

Я обратил свое внимание на неё.

- Он называет её только в честь художников?

- Типа того, - ответил за нее Джерард, кивая и отпивая еще кофе.

- Я подарила ему эту птицу, еще в те времена, когда работала в зоомагазине, и он до сих пор меняет имена, и у него все еще не закончились художники. Удивительно! - она улыбнулась мне, тоже принимаясь за кофе. Я посмотрел на нее в недоумении, но уже не по поводу имен. Теперь меня интересовала еще одна деталь.

- Ты купила её в зоомагазине? – спросил я. Она кивнула, подтвердив это, и я продолжил, - но Джерард, ты же сказал… что она… из Парижа?

Новый взрыв смеха. К счастью, теперь я не смеялся, мало ли, я опять не в курсе. С широкой улыбкой Вивьен посмотрела на Джерарда, который прятался за своей кружкой.

- Ты маленький лгунишка, - засмеялась она, снова хлопая его по руке. Он сказал что-то немного неразборчивое, я не услышал даже, и она обняла его, чтобы проворковать ему что-то на ухо.

- Джерард только мечтает, что она из Парижа, - объяснила она, снова обращаясь ко мне, уже не обнимаясь с Джерардом.  Он все еще сидел, немного ссутулившись, но уже не выглядел таким смущенным.  - Он хотел уехать туда после школы искусств, но он этого не сделал, -  Вивьен посмотрела на Джерарда, и какой-то огонек, который загорелся у обоих в глазах, когда их взгляды пересеклись – он значил очень много.

- Я не мог взять тебя с собой, - заявил Джерард, пытаясь пошутить, но в его голосе промелькнул намек на честность, - вот почему я не поехал.

- Но тогда ты мог бы стать знаменитым художником! Фак – ты уже знаменитый художник! Минус миллион долларов и всякого дерьма.  Ты, конечно, мог бы всего добиться, если бы применил больше усилий; ты ведь знаешь, это все от тебя зависит, - сказала Вивьен.

Джерард смутился и даже как-то весь поник. Он знал, что имел отношение к тому, что он не знаменитый художник, сказанное Вивьен было такой правдой, что уже даже не смешно. Я видел, что он опять что-то скрывал внутри себя.

– Я счастлив быть тем, кто  я есть, -  тихо сказал Джерард, будто говорил это не нам, а своей чашке с кофе.

- Я знаю, сладкий, - улыбнулась она, снова собираясь обнять его. Он уже не очень тянулся к ней, будто действительно был расстроен, но все же позволил ей себя обнять и поцеловать в лоб. Они замерли и молчали так около минуты, наверное, а потом Вивьен оглянулась на часы и ахнула.

- Мне уже пора, - сказала она, в последний раз сжав его плечо и поднимаясь с места. Я так понял, она пошла одеваться – не в халате же она пойдет домой. Я быстро отвернулся, и теперь сидел к ней спиной, но я слышал, как прошелестела ткань – она сбросила халат и принялась одеваться прямо посреди квартиры.  

- Я не кусаюсь, Фрэнки, - пошутила она, вытаскивая свои темно-красные волосы из воротника рубашки. Я пробормотал что-то невнятное и непонятное даже мне, это все потому, что я уже в который раз не знал, что ответить. Одевшись, она вернулась на кухню, чтобы еще раз обнять Джерарда, попрощаться со мной, после чего она покинула этот дом и закрыла за собой дверь, оставляя художника и меня наедине.

Когда мы с ним остались одни, я не мог не открыть рот. И как только я это сделал, все мои мысли хлынули наружу, будто вода из прорванной плотины.

- Какого черта это только что было? – спросила я, не особенно злясь, но пребывая в растерянности.  Он все еще сидел, откинувшись на стуле, его пустая кружка из-под кофе стояла перед ним. Его глаза широко раскрылись, когда я встал и подошел к нему. Я стоял в нескольких футах от него, уперев руки в бока, требуя объяснений.  

- Что было что? – спросил он, склонив голову на бок и немного скосив глаза в мою сторону, так, что и без того пробирающий насквозь взгляд проникал еще глубже.

- Это! – пояснил я, указав рукой в сторону двери, за которой только что скрылась Вивьен.  

- Вивьен? -  ответил он невинным голосом. Я знал, что он только притворялся таким невинным. Его ухмылочка и сверкающие глаза выдавали его. Он играл немого,  отчего я только выходил из себя. И хотя мысль о том, что он контролирует мои действия, задевала меня, я продолжил.  

- Да!

- Она просто друг, Фрэнк, - его голос был текучим, как кофе, что он только что выпил.

- Она лежала голой на твоем диване! -  я не мог не слышать, как мой голос стал более высоким. Мне все еще было очень неудобно и неловко за то, что я видел, и это отразилось на моем голосе.

- Ну, она так же модель, Фрэнк, - снова легко ответил он, его ухмылка становилась все хитрее и довольнее. Он наслаждался этим.  

- Но… она была голой… - ответил на это я, посмотрев вниз на свои руки. У меня было еще много мыслей, которые опять сбились в кучу у меня в голове, но они были слишком искаженными и не ясными, чтобы я мог выразить их словами.

- И что? – поинтересовался он. Он встал со стула и начал расхаживать по кухне, продолжая, - женское тело - произведение искусства само по себе.

Он замолчал, посмотрев на меня, на случай, если мне было что сказать. Но сказать мне было нечего, поэтому он только усмехнулся, довольный своей правотой и продолжил, жестикулируя, так, что я теперь еще и видел, о чем он говорил, - Холмы и впадины, хребты, изгибы - все они великолепны, каждая линия. Кожа женщины мягкая и податливая. Когда я рисую их, я могу делать все, что захочу. И у меня уже есть та красота, с которой я могу работать. Понимаешь? Талия, которая сужается, а затем перетекает в округлые бедра. Круглые, рассчитанные на рождение ребенка, новой жизни. Кривые линии. Они прекрасны, и это хорошо. Тело женщины наполнено жизнью. Она чертовски великолепна, Фрэнк. Я удивлен, что ты еще не познал этой красоты.

Он снова глянул на меня, и в его глазах опять играл тот дьявольский блеск. Мне опять нечего было возразить. Конечно, я видел женщин раньше, но это было совсем с другого ракурса, нежели смотрел на них Джерард. Она находил их прекрасными; как произведение искусства. Когда я на них смотрел, я чаще всего смотрел на грудь. Я ни за что не смог бы посчитать их произведением искусства особенно учитывая их целиком и полностью.

- Однако, мужчины, -  продолжил Джерард, снова расхаживая, его руки танцевали так же быстро, как и пламя в его глазах, – они уродливы. Даже очень уродливы.

Он смотрел на меня с улыбкой через все лицо. Я же смотрел на него шокировано, поражаясь, и думая, правильно ли я расслышал, но его взгляд говорил, что правильно. Он продолжил, только зная, как странно это выглядит,  - Мужчины не кривые. Мужчины имеют гребни и шишки, уродливые, гадко прямые и корявые линии. Я не люблю прямые линии и не терплю их, с ними нет никакой свободы для воображения. Мужчины уродливые; совсем не произведения искусства. У нас есть волосы в таких местах, где они нам напрочь не нужны, и их там много. Мы огромные гиганты и долговязые страшилы. Мы угловатые до тошноты. И это не говоря уже о члене. Это, должно быть, самая уродливая хреновина, из когда-либо созданных. Она похожа на гусиную шею, или еще лучше, на желудок. Хер просто тупо висит между ног, вялый и жалкий, рядом с рыхлой грудой морщинистой кожи и бродячих волосков, непонятно что там делающих. Мужчины отвратительно уродливы.

Он вздохнул, пожимая плечами, и его руки опустились, уставшие.

Я долго смотрел на него после того, как он закончил. То, что он сказал, сильно потрясло меня, так что я стал чувствовать себя совсем уж неудобно в собственной коже, и вынужден был подвинуться. Я уже чувствовал себя уродливым, но этот монолог теперь окончательно убедил меня в этом. Я имел всякие неровности и так далее. Особенно, когда он сравнил  член с  шеей гуся и желудками. Я вспомнил, как мама готовила индейку, у которой внутренности остались внутри. Я видел их, когда их вытаскивали. Это правда было похоже на член. И я чувствовал отвращение к самому себе из-за того, что являюсь парнем. Но я все еще смотрел на Джерарда в недоумении. То, что он сказал, имело смысл, но с другой стороны, было странно, что это сказал он.

-Разве ты не гей? – спросил я, сумев, наконец, совладать со своим языком и задать этот таинственный вопрос. Я только предполагал, как и раньше, но теперь, когда мои предположения попали под сомнение – из-за Вивьен, из-за этих разговоров, из-за всего, - я должен был знать точно.

Джерард улыбнулся, вдыхая через щелки в уголках губ. Он откинул голову, но не рассмеялся. Он остановился, и вернул голову в нормальное положение, только теперь волосы немного закрывали его глаза. Я молчал, дожидаясь, пока он ответит на вопрос, и ждал я уже так долго, что начал бояться, что оскорбил его.

- О, Да, - наконец произнес он с улыбкой, - я гей. Самый настоящий.

Я медленно кивнул, чувствуя облегчение от того что получил ответ на давно мучавший меня вопрос.

- Но, а что насчет Вивьен?

- Как я уже говорил, - начал он, и улыбка сошла с его лица, и больше не было никакого скрытого смысла,  – Она просто друг. Мой лучший друг. И еще она иногда позирует для меня. Мне нравится женское тело; как я уже сказал, оно прекрасно. Но оно больше не возбуждает меня. По крайней мере, сейчас.

- Больше? Сейчас? – я хотел знать детали. И хотя он открыл мне всю свою душу через свою коллекцию произведений искусства, мы никогда не обсуждали личное. И теперь, когда мы были здесь, сейчас, вместе, я чувствовал что-то вроде открытия между нами двумя. Лицо Джерарда было самой честностью; без какого-либо подтекста; без ухмылок. Он говорил со мной, действительно говорил со мной.

- Вивьен и я были вместе однажды, - серьезно сказал он, закатывая глаза, когда говорил следующее, - Ах, это было так давно.

- И что случилось? – мне было очень интересно.

- Правда, ничего, - ответил он, усиленно думая, пытаясь вспомнить давно ушедшие годы, в то время когда я, наверное, еще даже не родился. – Это было тогда, когда мы учились в художественной школе – время, когда все было классно. Я хотел, чтобы она позировала для меня, поэтому закончил раньше всех, так как я мог работать быстро. В ту ночь у нас был секс, как и несколько ночей после. Но… -  Он умолк, смотря в какие-то углы своей квартиры, собирая фрагменты воспоминаний в одну картину.

- Вещи меняются. Художественная школа была окончена, и мы уже не были такими привлекательными, какими мы были раньше – по крайней мере, друг для друга. – Джерард улыбнулся, вспоминая что-то приятное.

- Она стала замечательной моделью. Она прекрасно чувствует себя без одежды. И даже хорошо, я не смог избавиться от близости к тому же полу. Несмотря на уродство, мне нужно было иметь мужчин в своей жизни.

- Это так странно, - наконец сказал я, после того как Джерард промолчал особенно долго, вспоминая то, что уже больше никогда не повторится.

- Хмммм? -  спросил он, поджав губы. Он немного не понимал, что я нашел в этом странного. Все это было так естественно для него, что он не мог понять, чего я мог тут не понимать.

- Я не могу понять, как ты можешь заниматься сексом с женщиной, когда ты гей? -  честно спросил я.

- Есть исключения из правил, Фрэнк, - заявил он, возвращая на лицо все ту же ухмылку. – Мы с тобой говорили об этом как-то.  У всех нас есть наши собственные исключения. Вивьен была моим исключением. Тебе все еще предстоит найти свои.

Я чувствовал, как его слова заседали глубоко во мне. И я опять чувствовал себя неудобно. Поэтому я изменил тему, пытаясь разобраться с другими вопросами, которые, не получив ответа, потом достанут меня.

 – Но почему тебе нравятся мужчины, когда ты находишь их уродливыми?

Он издал низкий смешок.

- Ты забываешь, что меня привлекают недостатки.  В реальной жизни, они нужны нам. Они спускают нас с небес на землю, и все,   – объяснил он, и его голос звучал очень четко и ясно, - Несовершенство необходимо. Почему, думаешь, я удерживаю тебя рядом со мной? – он ухмыльнулся мне, опять имея в виду что-то еще, помимо того, что только что сказал.  Но я уже слишком устал, чтобы выяснять, что еще он хотел сказать. Я получил ответы на волнующие меня вопросы, и хотел двигаться дальше.

- Ты говорил, что сегодня мы начнем наш урок рисования? -  спросил я, почесывая голову.  Мой голос вышел слабым и неуверенным, но, по крайней мере, я нарушил молчание.

- Ох, да, -  произнес он, глядя на себя. Он вытер руки о его узкие брюки и начал убирать со стола. Он положил печенье в холодильник (я был без понятия, зачем именно туда), а кружки в раковину, зная, что я помою их чуть позже. Я начал блуждать между его картин, когда его голос прервал меня.

- Только одна вещь, Фрэнк, -  позвал он меня с кухни. Он покопался в кармане пиджака, и, достав оттуда что-то, подошел ко мне. Он улыбнулся, взял мою руку, и положил объект в ладонь, как мертвый груз. Мне потребовалось некоторое время на осознание произошедшего -  все это случилось так быстро. Но когда я посмотрел на свою ладонь, я увидел красные и белые полоски на знакомой  упаковке, которые будто смотрели на меня.

Джерард только что дал мне сигарет.

Я почувствовал, что покраснел, вспомнив, что я наделал в последний день своего визита. Я поднял глаза и посмотрел на Джерарда, который, пусть и был почти что одного роста со мной, смотрел на меня сверху вниз. Он явно наслаждался тем, что поймал меня на том, на чем захотел.

- В следующий раз, когда ты захочешь сигарет, - сказал он, и его гордая ухмылка растянулась вообще. – Просто скажи мне. Ты не должен красть у меня. Я бы дал их тебе сам.

Я глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Сдохнуть просто, как мне было стыдно. Я не мог поверить, что он поймал меня. Я вовсе не собирался красть у него; это было не про меня. Я просто не подумал. Я не знал, что творю в тот момент, когда взял их, особенно теперь, когда он отдал мне свою пачку. Он считал, что это хорошо. Большинство людей бы накричали на меня, пинками бы выгнали из дома и ни за что не разрешили бы вернуться. Я был вором, но Джерард смотрел на это с другой стороны. Собрав все свое мужество, я поднял на него глаза, собираясь увидеть что-то ужасное, но в его глазах не было того, к чему я уже было приготовился… но там было понимание. Он, казалось, знал, почему я взял сигареты. Он понимал, что я хочу создать собственное произведение искусства. И сейчас, он помогал мне.       

И если бы мне сейчас не было так стыдно, я бы точно обнял его.

- Спасибо… -  все, что смог придумать мой мозг и вытолкнуть через рот

- Нет проблем, - ответил он.  Он положил руку мне на плечо, чтобы успокоить; я даже не понял, что опять был в шоке.

  – Но на самом деле, я думаю, что это ужасная привычка. Особенно, в твоем возрасте, - он щелкнул языком, подчеркивая это.

- Да, я знаю…, кивнул я, не встречаясь с ним глазами. Мне все еще было стыдно, поэтому я не заценил его шутки. Мне нужно было как-то увести разговор в другое русло, чтобы не зацикливаться на этом моменте. – Мы можем начать урок?

- Нет, - просто ответил он, тряся своей головой.

- Что? – спросил я, мой голос дрогнул. Я снова посмотрел на него, чувствуя, что, наверное, этим он хотел наказать меня за этот поступок. Я не увидел в его глазах ничего кроме сильного беспокойства.

- Иди домой, Фрэнк, - сказал он. Это был приказ, но его успокаивающий голос делал так, что казалось, что он просто считает, что так лучше. 

- Но почему? -  если это не было наказанием за мое воровство, тогда я не видел никакой другой гребаной причины чтобы уходить. На часах еще не было пяти. И я не хотел опять видеть свой дом и свою мать.

- У тебя теперь есть вопросы, с которыми тебе предстоит разобраться сегодня, - сказал он.

Я снова поднял на него взгляд. Как он узнал, были у меня вопросы или нет? Я думал долго и упорно, пытаясь прийти к какому-нибудь одному заключению. Я просто смутился до неузнаваемости. Было это так, или я просто позволял себе думать, что было.  Был ли Джерард прав? Был ли я больше обеспокоен тем, что произошло сегодня? Я задавался этим вопросом, и мой разум вернулся к тому, что произошло накануне. Я чувствовал, что моим щекам стало жарко.

- Ты можешь прийти завтра, тогда и начнем урок, - предложил мне Джерард. - Это будет суббота. Мы можем прорисовать весь день, если захочешь. Просто явись и мы начнем.  

Я посмотрел на него, и он просто улыбнулся мне. Я медленно кивнул  и снова стал осознавать происходящее, когда уже был за дверью, в куртке, и у меня была сумка полная печенья, которое принесла Вивьен.  Осознание того, что я не буду рисовать сегодня, немного расстроило меня, я чувствовал себя отягощенным.  Но ведь мне не нужно ждать очень долго, сказал я себе. Я могу прийти утром, если я хочу. Но до того, как настанет это утро, мне нужно было придумать, чем заняться.