Глава 27. Взрослеть под серым небом.
Утреннее небо было всеведущего серого оттенка, как растворитель краски, смывший весь мой мир. Ну, или мне так казалось. Мне совсем не хотелось вставать утром. У меня не было желания сидеть за тем столом, с трудом глотая апельсиновый сок, и смотреть на унылые злаки, залитые молоком, пока моя мама сияла из-за того, что её сын провел еще одни прекрасные выходные. У меня действительно были отличные выходные; все время, что я провел с Джерардом, было красивым в той или иной форме, даже невзирая на наш физический аспект отношений. Но, все же, что-то трагическое случилось за эти дни, и казалось, что оно перекрывало все остальное, придушивая всю прелесть и заставляя мою душу тихо болеть.
Красота подходила к концу. Конечно, не только она, но именно вся прелесть и очарование должны были вскоре закончиться. Я начинал понимать, что каждый шаг, который я делал вперёд в жизни, был, по сути, ещё одним шагом назад в наших с Джерардом отношениях. Я медленно и по кусочкам собирал разгадку, пока у меня не осталась лишь шпулька без нитки. Джерард был моей ниткой; он сшил меня – будто сплел свитер, превращая меня в кого-то иного, наделенного теплыми чувствами. Но мне не хотелось никаких превращений. Я хотел остаться, как есть, в его квартире, и ничего другого вокруг нас больше не нужно. Тогда никто не сможет к нам прикоснуться. Мы даже выходили на улицу, заявляя то немногое, что у нас было, и мир не рухнул, и ничего ужасного не произошло. Я начинал убеждать себя, что, может, мы и не обречены на провал. Возможно, что нас никогда и не поймают. Близился мой день рождения; оставалось чуть больше месяца. Если мне исполнится 18, нам будет не о чем беспокоиться. Я буду уже взрослым, и смогу быть с Джерардом вместе, невзирая на общество, готовое растерзать нас в любую секунду. Они будут по-прежнему нас ненавидеть, смотреть свысока и насмехаться из-за возрастных различий, но никакой закон больше не сможет нас остановить. Мысль, что я вырасту и стану взрослым, больше меня не пугала. Я хотел вырасти, и Джерард отлично мне в этом помогал.
Когда я шел на автобусную остановку, отсутствие ярких цветов в небе задевало меня до костей. Мне было интересно, что случилось с бурными, яркими, розово-желтыми оттенками солнца и голубыми бликами неба, к которым я так привык. И куда подевался ярко-оранжевый – фаворит Джерарда – что вообще происходит? Мне было не помочь и, наверное, это был своеобразный знак, что скоро всё оборвется. Поэтому я попытался идти задом наперед к остановке, думая, что хоть так я как-то сумею помешать предстоящей гибели наших теней. Если идти вперед приближало к разгадке наших отношений то, может, если пятиться назад, всё можно будет спасти? Но я лишь понимал, что выгляжу как придурок, поэтому я просто остановился и пошёл как следует, засунув руки в карманы джинсов. Я добрался до остановки раньше всех остальных и остался один на один со своими мыслями.
В этот раз мне было приятно стоять в одиночестве возле столба, где обычно тусуются толпы народа. У меня не было потребности вытащить плеер с музыкой или книгу, или найти кого-нибудь, чтобы немного поболтать. Я мог просто выпрямиться и ждать свой автобус – один. Мысли кружились вокруг квадратов и кругов, соединяясь в замысловатую картину того, чему меня обучил Джерард в прошедшие выходные. Видимо, он преподал мне самые важные и ценные уроки, которые мне понадобятся в жизни. Он научил меня одиночеству, постепенно вводя в меня эти принципы. И они уже приносили свои плоды. Хоть и в субботу в ресторане я был сбитым с толку и расстроенным, в понедельник же я мог свободно стоять на автобусной остановке совершенно один.
Я озирался вокруг, пытаясь полностью оглядеть улицу. Джерард говорил, что мы можем увидеть свои ответы в окружающих нас людях или что-то типа того. Я оглянулся и увидел картину, удерживающую все мое будущее. Мой взгляд зацепился за очень странный и далекий пейзаж – приближение Сэма и Трэвиса.
Мне не нравился наш заготовленный ответ. Я глубоко выдохнул, и мое лицо сконцентрировалось. Я не мог понять, хотел ли я увидеть их сразу же утром, особенно когда искал в себе какой-то углубленный смысл. Я не мог сказать, хотел ли я их видеть вообще…
Уроки Джерарда о вопросах и ответах плотно застряли в моей голове, наделяя меня излишком уверенности. Когда в последний раз я так сталкивался со своими так называемыми друзьями, то вёл себя как неуклюжий дурак. Но теперь я знал, что говорить; Джерард сказал мне это в машине. Ночью, лежа в постели без сна и пребывая в своём собственном доме в который раз, я постоянно проигрывал в мыслях этот разговор, что должен состояться между мной и двумя подростками. Я прикинул все возможные реакции, все возможные слова и все возможные чувства. Я не оставлял почву раскрытой. Раньше они постоянно удивленно таращились на меня, но теперь я должен не терять бдительности. Не в этот раз. Ночью я по крупицам старался собрать всю свою уверенность, и только надеяться, что смогу сохранить её до конца.
Сэм был одет совершенно обычно; он так одевался всегда: мешковатые джинсы с футболкой, а сверху, накинутая, расстегнутая клетчатая рубашка, концы которой свободно разлетались в стороны, отчего рубашка выглядела как легкая куртка. Обычно его футболки были просто черными или белыми, что плотно облегали его некрупное тельце и просвечивали грудную клетку, но сегодня его футболка кричала название музыкальной группы. Какой-то тяжелый металл, как я понял, и Трэвис тоже его слушал; эти двое приближались, и я заметил, во что был одет Трэвис. Он был выше Сэма, и плечи его были шире, заставляя черную полоску футболки с ярким красным племенем-рисунком выглядеть его ещё тоньше и стройнее. Трэвис всегда носил все чёрное, а его тёмные волосы были счесаны на один бок, а лицо, как и тело в балахоне, всегда выглядело худощаво.
Они шли рядом. Трэвис по дороге, а Сэм по бордюру, немного возвышаясь над землей. Они неторопливо плелись, и Сэм иногда срывался в участки между тротуаром и дорогой, так как шел вдоль тонкой линии бетона, что пролегала как бревно. Я наблюдал за ними, пока они не подошли немного ближе, и заметил, что чего-то не хватало, но не какого-то конкретного объекта. Слабый ветер подул на них двоих, всклочивая их длинноватые волосы и свободную одежду, из-за чего она размывалась в цветах, изменяя свои формы. Они были ещё довольно далеко, просто свернув из-за угла, где жил Сэм, не принимая в расчет время на дорогу сюда, где торчал я в полнейшем одиночестве. Я смотрел на часы перед тем, как покинуть дом, замечая, что вышел чуть раньше обычного. На остановке до сих пор не было ни одного школьника, и автобуса нигде не было видно.
Это не был какой-то обычный, желтый, школьный автобус; это был городской автобус, специально арендованный для средней школы. Хоть моя школа находилась не так далеко, примерно полчаса пешком, я никогда не ходил туда по утрам. У меня не было столько энергии, чтобы идти на своих двоих, поэтому я всегда ждал автобуса. Я ненавидел общественный транспорт, но поскольку он был бесплатный (у меня был студенческий) и мне было просто лень, автобус становился моим спасителем. Водитель – рассерженный, грузный мужчина средних лет был печально известен тем, что не выходил на работу по несколько дней в особо неприятную погоду. Кроме неба, раскрашенного специфическим серым оттенком, сегодняшний день отличался высокой температурой, наполняющей воздух теплом. На мне была толстовка на молнии и с капюшоном, что вскоре я начал чувствовать тепло, собиравшееся в тканевых складках кофты, что заставляло меня жалеть о сделанном выборе одежды. Даже Трэвис, когда подошёл, выглядел так, словно умирал в своей черной куртке. Или это были остатки наркотического дыма в его глазах?
– Привет, – сказал Сэм вялым голосом, как только они ступили на траву рядом со мной. Трэвис ничего не сказал, но кивнул головой в знак приветствия.
– Привет, – ответил я, кивая им обоим.
Я перевесил сумку с одного плеча на другое, чувствуя, как их глаза пристально меня изучают. Трэвис, казалось, всегда смотрел слишком приглядываясь, а поскольку был выше меня, его глаза сузились. Взгляды Сэма всегда отличались особым самомнением, однако его глаза оглядывали меня сверху донизу, и при этом он зубоскальничал сам себе. Улыбка распространилась по всему его несуразному лицу, когда он слабо убрал пряди волос себе за уши.
– Ты вообще в курсе какой сегодня день? – спросил у меня Сэм, покровительствуя ясно очевидному тону. Он сунул руки в карманы, чем-то бренча, вроде как ключами. Он переступал с ноги на ногу, точно как и я, но в нём было куда больше энергии и взволнованности для разоблачения моих ошибок.
– Понедельник... – сказал я, совершенно неуверенный в ответе. Зная Сэма, особенно теперь, он использует любой шанс, чтобы исправить меня, даже если чисто технически я прав.
– Первый день весенних каникул, осел, – фыркнул он, улыбаясь и подталкивая меня, вытаскивая при этом свою руку из кармана.
Я просто стоял, немного поникнув, и наконец-таки понял, чего им не хватало – им не хватало рюкзаков! Даже если Сэм и Трэвис никогда по-настоящему не учились и не трудились, они всегда таскали с собой рюкзаки, в основном чтобы положить туда еду или наркоту. И ещё я понял, почему до сих пор не приехал автобус, и по какой причине я до сих пор стоял тут один. Если не было школы – не было и автобуса.
– Да? – я все еще им не верил, хотя все сходилось с признаком, что правда на стороне Сэма.
Время весенних каникул. В нашей школе странно планировали эти весенние каникулы, иногда ставя их на первую неделю апреля в независимости от других учебных заведений. То есть наша школа не подстраивалась под другие школы. И у нас были каникулы прямо сейчас. А я о них забыл.
Стоя на траве и смотря Сэму в глаза, я понятия не имел даже какой сегодня месяц. Я совсем не смотрел ни на часы, ни на календарь – мне это было ни к чему. Я просто смотрел, какой день недели и какое число, и всё. Джерард научил меня не смотреть на время. У него не было дома часов, за исключением одних, что лежали в ящике его стола; там же лежали и календарик с ежедневником. Смотреть на время бесполезно, ведь мы должны жить в настоящем.
Но когда настоящее превращалось в будущее прямо перед моим носом, этого было трудно не заметить. Реальность полностью выпорхнула из моей головы. Или время избежало меня, или это я избежал его. Я не был до конца уверен, кто одержал верх в нашей битве со временем, особенно ссылаясь на то, какой я стоял напуганный и ошеломленный. Я просто не мог поверить, что так сглупил и все пропустил. Меня не было в школе последних два дня, так что вполне возможно, что никто просто не удосужился передать мне о предстоящих каникулах. С такими неожиданными новостями, что не нужно идти в школу, моими первыми мыслями сразу стало пойти к Джерарду, но что-то другое захлестнуло меня. Как раз тогда, когда я даже не чувствовал ничего подобного. И мне захотелось вернуться обратно в своё прежнее состояние.
– Да, – Сэм снова рассмеялся, слегка ударяя меня кулаком, чтобы вытащить из собственных мыслей. Я взглянул на них с Трэвисом, и вдруг тон Сэма приобрел серьезный оттенок. – Вот что происходит, когда ты забиваешь на школу. На своих друзей, – он будто плюнул в меня последним предложением, а его лицо исказилось от горькой обиды.
– Мне жаль, – проговорил я, рассыпаясь на куски. Я хотел стоять на своём и не позволять Сэму разрывать меня для того, чтобы увидеть нутро моей души. Я собирался быть сильным и рассказать им заготовленную версию правды. Мне было не перед кем рассыпаться вопросами, поэтому я почувствовал, что мои ответы увядали в небытии. Меня оттолкнули от моего вневременного состояния, оставив в холоде растерянным и одиноким. Я не мог в одиночку с этим справиться. Джерард не научил меня этому. И я превратился в открытую рану, на которую Сэм и Трэвис начали сыпать свои соленые слова.
Мои эмоции начали стремительно меняться, словно растворитель краски, уничтожая всю мою уверенность. Я чувствовал себя виноватым в том, что отказался от своих друзей. Я никогда и не думал, что мои, казалось бы, маленькие и незначительные поступки имели такой большой эффект. Я просто бросил их; я полагал, что они уже и забыли обо мне. Но, видимо, они стояли на автобусной остановке, чтобы увидеть, буду ли я с ними дружить и дальше. И когда я это понял, слой вины накрыл меня с головой.
Я так давно не чувствовал вину. Джерард говорил мне, что это бесполезные эмоции. И я согласился с ним – из-за этого мой желудок скрутило в узел, а колени ослабли и потянулись к земле. Вина принуждала меня к желанию содрать с себя кожу и извиняться перед двумя подростками, обливаясь при этом собственной кровью. Мне на ум начали приходить и другие люди, которых я подвел. Моя мать была так рада за меня, но я же видел напряжение в её глазах. Она догадывалась о чём-то ещё, и вся шарада, организованная ею для нас двоих, причиняла ей одну лишь боль. Я полностью испарился из одной своей жизни в другую – в жизнь с Джерардом. Одному бы мне пришлось вернуться к обычной повседневности, в которой я проторчал столь долгое время. Конечно, я бы лучше к этому подготовился после всех уроков Джерарда, но его учение не играло никакой роли для тех, кто не понимал, кем я теперь стал.
– Ты исчез, чувак, – сказал Сэм, прерывая мои мысли, но одновременно с этим поддерживая их. Я исчез. Я искал себя с Джерардом, но я и потерял себя. Я не показывался на люди, когда был у него в квартире. Они не видели нового или старого меня. Они лишь наблюдали как я приходил-уходил, игнорировал телефонные звонки и приглашения. Они видели лишь мою тень. Но у всех теней есть ограниченный срок гарантии, а мое солнце взойдет уже совсем скоро.
– Простите меня, – я снова принес извинения, и эти слова жалили мою же кровь. – Но я был занят.
– Занят чем? – Сэм не верил мне; он грубо и резко прервал мою речь.
Я сглотнул. Я ждал этого вопроса и готовился к нему. Я заблокировал некие свои чувства – например, чувство вины. Если бы они действительно узнали, ради чего я их бросил, то, возможно, мне удалось бы получить их прощение. Но над нами по-прежнему висел вопрос, и если мне действительно хотелось, чтобы они меня простили то, как мне показалось, это было одним из лучших чувств на тот момент.
– Я учился играть на гитаре, – сказал я, пытаясь выглядеть так уверенно, насколько только мог. Я ждал их ответа, но они молчали. Мое сердце сжалось, не услышав слов их поддержки. Но я продолжал и дальше гнуть свою линию, решительно настроившись на их ответ. Мне нужно было их к этому привязать. По моим воспоминаниям, они были эгоистичными подростками. Хоть как ни много для меня сделал Джерард, я понимал, что я все еще относился к этому идеалу «подростка».
– И я научился довольно-таки неплохо играть, – добавил я к своей истории, пытаясь уйти в тишину, окружавшую нас словно грозовое небо свыше. Я сделал глубокий вдох, приготовившись к очередным проверкам и испытаниям. – И я надеялся, что мы могли бы что-нибудь сделать вместе.
– Кого ты имеешь в виду под словом «мы»? – спросил Сэм, уже мне не доверяя. Его лоб испещрили морщины, а тон голоса звучал типично для него и унизительно для меня. Я сглотнул ещё раз, призывая к себе мужество, которого я не чувствовал раньше.
– Нас троих, – уточнил я, вынимая из кармана руку и жестом указывая на их тела. Никто не сдвинулся и не дышал, и я даже сомневаюсь, что они моргали. Они просто уставились на меня и ждали продолжения. – Я подумал, что так, как я снова играю на гитаре, то, возможно, мы могли бы сколотить группу?
Внутри я весь сжался, даже не уверенный, хочу ли я чего-то большего из этой идеи. Меня стало преследовать чувство ступеней своей жизни, как стадий развития, начиная с самого детства. Будто я распутывал «нитки на свитере, так любезно связанным для меня Джерардом».
– Почему бы нам не собрать группу? – наконец заговорил Трэвис своим крепким голосом. Его вопрос был невинным, и он взглянул на Сэма, чье лицо украшала ехидная ухмылка.
– Почему бы и не нам, Трэвис? – саркастически повторил Сэм, пожимая плечами и слегка ударяя друга по волосам. После он моргнул, закатывая глаза и изменяя свой универсальный голос на пронзительный и неприятный. – Я имею в виду, что это станет самой модной вещью, до которой мы сумели только додуматься, – Сэм продолжал травить свои издевки, из-за чего Трэвис начал хихикать, а мое сердце спустилось куда-то к уровню травы.
Одно дело, если бы они сразу отвергли мою идею. Я смог бы с этим справиться; Джерард учил меня отказам много раз. Если бы они не захотели группы, то ничего страшного. Честно говоря, я чувствовал, что ничего хорошего из этой идеи не выйдет. Гитара не в счет; было что-то ещё – мне не нужное и к чему я был не готов, но реакцию я все же получил. Сэм и Трэвис не были полными и абсолютными ослами в этом деле, но при этом разговаривали со мной, будто я никто. Я сжал кулаки, раздумывая над своим следующим шагом.
– Сэм, просто заткнись, – все, что я смог ему сказать.
Джерард не учил меня, как защищаться от оскорблений. Он научил меня, как правильно задавать и отвечать на вопросы, но, казалось, он и не подозревал, что я не имею дело с нормальными людьми. Я имею дело с подростками. А мы все несколько неприятные засранцы, когда хотим такими быть. И, очевидно, Джерард не понимал, что хоть вина и была бесполезной эмоцией, но она, все же, была, а это жестокое оружие, если его отдать в чужие руки.
– Оу, Фрэнк, – ехидно проворковал Сэм. Выпрямившись, он казался теперь на фут выше меня (хотя был моего же роста, и на деле даже ниже), и начал подходить ближе. На его лице читалась снисходительность, что быстро сменилась на закаленный гнев всего за несколько слов.
– Сам заткнись, – сплюнул он, оглядывая меня сверху донизу. Его карие глаза стали пятнистыми с оранжевыми крапинками, что создавало иллюзию пожара. Я уставился на него, не в состоянии оторвать глаз от такого самовозгорания прямо передо мной. Я все еще замечал Трэвиса на фоне этого хаоса. Он глумливо улыбался, явно довольный происходящим. Его темные плечи опустились и сгорбились, что сделало его схожим с фигурой Бога, как на рисунке. Он просто наблюдал за сценой, что разворачивалась перед ним.
– Ты не можешь ожидать от нас, что мы присоединимся к твоей маленькой группе, когда вел себя как мудак последние несколько недель, – заключил Сэм, визуально став ниже. Они с Трэвисом стояли рядом, сложив руки на груди, словно двойная коррупция налицо.
Я с трудом попытался сглотнуть, но мое горло словно набили песком. Ничего не работало; ни мое тело, ни ум, ни та же реальная жизнь. Все было просто отстойно. Мое сердце колотилось в груди, подгоняя кровь к венам за моими щеками, превращая их цвет в ярко-малиновый.
Как я умудрился все так проебать? Я спрашивал себя снова и снова, пока два моих бывших друга стояли передо мной и с пренебрежением смотрели в мое лицо. Я думал, что вырос. Я полагал, что чему-то научился. Блин, я думал, что нашел ответы. Как же все могло так полететь к черту? Я почувствовал себя куском дерьма, не имея ума сохранить даже паршивую дружбу. Сэм и Трэвис, словно луч света, захлестнули меня, подвергая всему. Я заблуждался, когда думал, что они все бросят и на что-то прибегут, к чему никогда не выражали заинтересованности, даже в далеком детстве. Если они и были дерьмом, это во-первых, то я сгибался к их уровню, что заставляло и меня чувствовать себя еще дерьмовее. Внутри меня ныло неприглядное чувство – где-то в животе, и все накопленное мною будто извергалось наружу.
– Мне жаль, – снова выпалил я, разглядывая траву. Я хотел вырвать каждый ее клочок и подпалить его огнем. Я больше не хотел видеть цвета. Мне не хотелось видеть красоту этой природы. Мне не нужна никакая красота вообще. Насколько это касалось меня, все вокруг было отвратительным. Мертвое ебанутое уродство.
– Как бы там ни было, – рявкнул Сэм, удивленный тем, что сумел выиграть у меня так просто. Он заправил волосы за уши, прежде чем взглянуть на Трэвиса, который просто улыбнулся ему в ответ. Это не назовешь «приятной улыбкой», несмотря на счастливый блеск, заполняющий их глаза.
– Тебе просто повезло, что мы такие хорошие друзья, – заявил он, и они оба приблизились ко мне по бокам.
Я взглянул вверх, а мое вялое настроение снова начало прокручивать мои неудачи. Даже в такое время, как это, Сэм все равно находил способ, как причинить мне еще больше боли. Он любил уничтожать вещи, но только так, чтобы потом воссоздать их самому и чувствовать себя при этом Творцом. Он разрушил мою уверенность; уверенность, над которой я так усердно работал вместе с Джерардом, оказывается лишь для того, чтобы все сорвалось из-за нескольких простых слов. Я почувствовал руку Сэма, когда он начал тащить меня вперед. Он уже начал создавать свое «новое творение».
И я позволил себе на это повестись.
Когда мы втроем принялись идти куда-то вперед, Трэвис немного не поспевал за нами, несмотря на свои длинные ноги, а мои мысли начали стремительно истекать. Во-первых, я начал обвинять себя во всем, что случилось. Это была моя вина, и это я мудак и дерьмо, что отвратительно вел себя со своими друзьями. Это все была одна моя большая ошибка: почему моя мать волновалась за своего сына, что где-то проторчал все выходные. Я сам виноват в том, что не сумел настоять на своем и создать эту долбанную группу. У меня не получилось даже заставить их выслушать меня, когда я просто рассказывал о своей гитаре. Это было единственным, чем я поделился с ними за последние несколько недель, и тут не было и грамма лжи. Я даже не сумел отыскать свою гребаную страсть, высеченную на моих руках. Я угас и протянул ноги, потому что мне ничего не удалось сделать, как надо. Но подумав обо всем том, что со мной произошло за последние несколько недель, я пришел к тревожному открытию.
Я не виноват в своих неудачах. Это все – вина Джерарда.
С тех пор, как он начал преподавать мне свои уроки, черт, с тех пор как я лишь встретил его, я был словно очарован. Я хотел бежать к нему домой каждый чертов день лишь заканчивались уроки, чтобы помыть его дурацкие кисточки, убрать краску - просто, чтобы находиться рядом с этим человеком. Потом, когда Джерард начал учить меня рисовать, у меня появилось еще больше причин возвращаться туда снова и снова. Но что дало бы мне это рисование в реальной жизни? И чем бы мне помогли современное искусство и Ван Гог?
Ничем.
Ответ был ясным, как день. Я даже не потрудился рассказать Сэму и Трэвису о живописи, потому что знал наперед, как они это ненавидят; даже больше, чем гитару. Искусство было чем-то бесполезным в жизни, особенно когда ты подросток. Отец понял это еще раньше меня. Возможно, мне следовало прислушаться к нему – он же моя семья и, в конце концов, он никак не связан и не обеспокоен Джерардом.
Даже когда он начал преподавать мне все эти уроки жизни, Джерард так и не сумел меня подготовить. Его уроки не работали или, по крайней мере, он выбирал не те темы. Он учил меня французскому языку, когда в школе больше был распространенный немецкий, а мои предки вообще говорили на итальянском. Он хотел подготовить меня к миру, чтобы упростить мне задачу выживания, когда я останусь один. Но созданный нами мир внутри его квартиры с голой плоти и просвещенных грез, по сути, был ничем, по сравнению с тем, что ожидало меня за дверью. В реальном мире искусство бесполезно, чувство вины обязательно, а отказы мы слышим каждый гребаный день. Мы должны прикрывать свою голую плоть, а мечты навсегда оставлять разбитыми. Мои же разбились вдребезги прямо передо мной, а Джерард никогда не учил меня собирать осколки.
Снаружи не все были такими, как Джерард – всепозволяющим и любящим, и разрешающим подростку оставаться в его жизни, чтобы помочь ему отыскать себя. И это место стало моим провалом. Я возложил слишком много веры на художника, который не сталкивался в жизни с тем, с чем должен был столкнуться я. Он мог спокойно остаться в своей квартирке и жить себе дальше без срывов и истерик. Ему не нужно было выходить каждый день на улицу и иметь дело с родителями, школой, друзьями. Я так долго крутился на линии этих двух миров, смешивая их вместе. Только это не картина. Здесь нет никакого смешивания цветов, только одни острые углы. И я порезался на этих углах, и на сей раз я позволил себе кровоточить. Я не собирался идти к Джерарду за помощью, потому что он больше не сможет мне ничем помочь, ну или, по крайней мере, пока я здесь, вдали от него.
Шагая с Сэмом и Трэвисом, я понимал, что они собирались обращаться со мной также, как и вели себя раньше. Мне показалось забавным то, как Сэм мог быть в одну минуту настолько безумно-сердитым, обозвать меня придурком, разрывая все мои надежды на куски, а в другую – уже принять меня обратно в круг своих друзей. Это был порочный круг, разрушить который я не мог, просто не знал как, да и не хотел. Я лишь подальше от него бежал. По крайней мере, если я останусь с ними сейчас, то впереди меня не ждет никаких сюрпризов.
– Так, – начал Сэм после бездумной болтовни между ним и Трэвисом. Его рука по-прежнему держала мою руку, убеждаясь, что я не попытаюсь от них сбежать. Сэм похлопал меня по плечу, когда заговорил, загребая меня в реальность. И это было в какой-то степени полезно.
– Так как сейчас весенние каникулы, то у нас есть куча времени, чтобы все наверстать.
Он посмотрел на меня, косясь немного сверху, хотя мы были одного роста, и явно ожидал от меня какого-то продолжения своей реплики. Я лишь кивнул, ведь я понятия не имел, что мне нужно было еще добавить. Внутри я осознавал, что все это неправильно; но они бы просто этого не поняли.
– Где ты был все это время? – спросил меня Сэм с любопытством в голосе, чего я не мог не заметить. Сэму нужно было знать, кто послужил его «заместителем», как создатель моего имиджа. Как я понял, я никогда полностью собой не управлял. Этим всегда занимались люди вокруг меня. Сэм или Джерард. Джерард или Сэм. Ну и, может быть, немного мой отец. Это была постоянная борьба, в которой люди пытались удержать меня возле себя безо всяких компромиссов.
И сейчас Сэм побеждал, потому что я устал бороться.
– Я же сказал тебе – учился играть на гитаре, – слабо отозвался я, опираясь на предыдущий наш диалог.
– В том жилом доме, возле которого мы тебя как-то раз видели? – уточнил он. Его слова заставили меня съежиться; Сэм знал, куда нужно давить, чтобы вызвать во мне еще больше вины.
– Да, – выразился я, едва глотнув воздуха. Я ощутил сильное присутствие Трэвиса рядом, пытающегося нас догнать и остановить.
– Это же дом того парня, – напомнил он, но то, что он имел в виду, отобразилось в памяти каждого из нас. Кроме Сэма. Он весело шагал, пока резко не остановился и не выронил мою ладонь.
– Погоди, что? – голос Сэма снизился. Он посмотрел в спокойное лицо Трэвиса, после чего перевел взгляд на меня. Я не мог убрать цвет, раскрашивающий мою физиономию, показывая этим все мои трудности, как на ладони.
Я с горечью подумал, что Джерард никогда не говорил мне, как с этим справляться.
– Ебаный педик, – резко и сурово выдавил Сэм. Он снова начал идти вперед, только уже не касаясь моей руки, как раньше. Я не отвергал его прикосновения, но я и не мог понять их глубинный смысл.
– Только не говори, что ебаный педик учил тебя играть на гитаре, – его слова били меня прямо в грудь, не образуя под собой никакого вопроса, но я все равно не мог не ответить.
– Тогда не буду, – я знал, что был умной задницей, но я понятия не имел, откуда это во мне. Я почти надеялся, что Сэм признает мое отношение таким же, как оно было раньше, и загордится этим, а не станет обращать внимание на упоминания геев во всей этой теме.
Еще одна резкая и внезапная остановка, и тяжелый удар пришелся на мою руку. Сэм любил грубые физические контакты, то есть бить людей, чтобы привлечь их внимание, но это было чем-то большим, нежели просто удар «внимания». Это было больше чем «заткнись» или «отбивайся». Тут был страх, в этом жесте читалась тревога, и я видел ее в глазах Сэма, когда он на меня смотрел. Страх гейства, как ассоциации какой-нибудь игры снова и снова проявлялся, словно какая-то гребаная болезнь. Если я тусуюсь с художником – я гей, если Сэм тусуется со мной, то он тоже гей! Все, кто знал каких-то геев, могли свершить какой-то прям Апокалипсис. Но это было так глупо и неправильно, но подростки рьяно в это верили.
И этому нужно положить конец.
– Фрэнк, не наебывай нас, – заявил Сэм словами, как будто угрожая моей коже двухсторонней бритвой. Сэму нужны были мои слова о том, что я просто прикалываюсь над ними. Он хотел, чтобы это была лишь шутка, чтобы суметь жить дальше. Мое решение здесь совершенно не играло никакой роли, ему просто нужно было чувствовать себя хорошо в своей же шкуре. И я почувствовал, как бритва ужалила меня по-другому – убивая того человека, кем я фактически был.
Я был геем. Я трахался с Джерардом и мне это очень нравилось. Но мне нужно было скрывать это от них. Мне необходимо было скрывать это от всех, включая самого себя.
Мы стали посреди тротуара и просто смотрели друг другу в лицо. Более того, эти двое просто прожигали меня взглядом. Я увидел страх, что стал поражать и Трэвиса. У него не было припадков, но я понимал, что он тоже боится. Ассоциация здесь была ключевой. Она говорила, кто популярный, а кто – изгой.
Я не хотел быть изгоем, даже если люди, которые меня принимали, были мне по барабану. Дружба средней школы мимолетна, и школа почти заканчивалась. Но пока еще нет, и из-за этого я приспосабливался словно запутанная пиявка, прилипая к ним, пока они высасывали мою же кровь. В доме Джерарда все было иначе. Там я был и уникальным, и креативным художником в одном лице. Но, опять же, это был его мир. В моем собственном мире я хотел остановить время (и, наверное, всю свою жизнь – в конце концов, нам с Джерардом тоже придет конец), и мне хотелось слиться. Во мне больше не было уникальности. Я был тем, кем мне приказал быть Сэм.
Я не был геем.
– Шучу, – замахал я руками в воздухе, фальшиво улыбаясь. – Давайте просто забудем об этом?
Сэм поджал губы, глядя на меня сверху вниз, после чего кивнул головой.
Лучше уж фальшивое соглашение, чем вообще ничего.
– Ладно, – медленно согласился Сэм, начиная отходить от меня. Я прикрыл глаза, а чувство вины стало снова просачиваться в мою душу. Только в этот раз я чувствовал вину перед Джерардом. Все это было, конечно, косвенно, но я отрицал его присутствие в своей жизни. Я отрицал свою сексуальность перед друзьями и, получалось так, что я отрицал и наши с Джерардом отношения. Конечно, я злился на него за то, что он не научил меня нужным вещам или что состроил мои надежды слишком высокими, отчего их было так легко взломать, но, по крайней мере, он хоть попытался. Джерард нашел время, чтобы научить меня хоть чему-нибудь, что, во-первых, вселяло надежду. У меня никогда не было такого человека, чтобы так сильно обо мне заботился, как он. И я в ответ ухаживал за ним. Это было просто тяжело, жить как, казалось бы, в двух совершенно противоположных вселенных, как жили мы. Это было трудно, и я не понимал, как мне все это исправить. Вместо этого я лишь все доламывал.
Я задумался над тем, что если Джерард увидел бы меня прямо сейчас? Он смог бы принять во внимание всю эту ситуацию и вынести из нее еще один урок. Но что это был бы за урок? Не слушаться во всем своего бойфренда-гея? Не увлекаться своим вымышленным миром? Я не мог рассмотреть и понять мораль данной ситуации, потому что рядом не было Джерарда, что ткнул бы меня в нее носом. Возможно, это была просто жизнь, и мне приходится ею жить. Просто плыть по течению и не задумываться о многом. Поступки оставались просто поступками.
Сэм больше не шел близко ко мне, и ничего больше. Серое небо, что, возможно, было просто-напросто серым небом. И ничего больше это значить и не должно.
Жизнь не была живописью, даже если Джерард и говорил, что была. Он поделился со мной многими вещами, и хоть он и был умным человеком, эти вещи не несли в себе никакого смысла. В них не было применения, не вступая с чем-то в конфликт. Жизнь была просто картиной, и мы должны на нее смотреть. Никаких интерпретаций, никаких двойных значений. Что было, то было. Красиво, но, по большей части, парализовано.
– Итак, Фрэнк, – сказал Сэм, сходя с обочины дороги и подталкивая Трэвиса на середину, продолжая идти дальше, как гимнастка на бревне.
– Да?
– Сегодня вечером мы с Трэвисом планируем потусоваться с одними ребятами, – начал он, оглядываясь на своего друга и с трудом ему улыбаясь. Я задумался; думали ли они о чем-то еще, когда разговаривали сейчас со мной, но я быстро ушел от этих мыслей. Они просто улыбались. И были счастливы. И больше ничего.
– И? – спросил я, пиная камешек и сосредотачиваясь на чем-то другом.
– Ты пойдешь с нами? – спросил Сэм, глядя на меня широко распахнутыми глазами, которые уже знали мой ответ. Я быстро взглянул на него, а затем снова отшвырнул камешек, стараясь сдержаться, чтобы не начать сравнивать себя с этим неодушевленным камнем. У меня получился хороший удар, отбрасывая гальку куда-то в небытие, которого никогда и не было, но думало оно обо всем.
Если я пойду с ними ночью гулять, то не увижу Джерарда. Внутри меня была просто разбитая жижа, и мне просто хотелось его объятий, и пусть Джерард скажет мне, что все будет хорошо. Я хотел, чтобы он поцеловал меня и обнял. Я знал, что он найдет какое-то решение тому беспорядку, что я натворил, или он натворил в некотором отношении. Его подготовка меня к миру не сработала. Джерард готовил меня к своему миру и к его использованию. Он учил меня искусству, и я рисовал вместе с ним. Он учил меня жизни, но жизни лишь в пределах его цветной квартиры вместе с ним. Но здесь и сейчас был другой мир, и он ждал меня, если общество, все же, нас разлучит. Именно этот мир, темный и пустынный мир в Джерси-Сити*, в котором я буду вынужден жить. Уроки, которым он меня обучал, здесь не значат ничего, так зачем мне париться и возвращаться в его дом сегодня вечером для того, чтобы узнать еще больше чего-то столь ненужного? Я должен оставаться там, где был до Джерарда. Там, где мои родители, мой дом и мои так называемые друзья. Я был еще таким юным, но уже понимал, что такое жизненные проблемы.
Моя жизнь казалась такой сложной, застревая в трещине между этими двумя мирами. Но именно из-за этого двойного смысла, под которым я рассматривал вещи, сама жизнь и казалась мне намного сложнее. Если бы я просто что-то делал, не задумываясь, тогда я бы не чувствовал себя словно в ловушке. Если бы я просто жил без подтекста, то я бы не ощущал себя таким раздавленным, когда думал о несоответствии реальности. Если бы перестал пытаться вести себя как Джерард, тогда, возможно, я бы смог жить так, как мне и полагалось.
Итак, наконец-то я сделал хоть что-то, не думая о прямых последствиях без двойных значений и обстоятельств.
– Да, – улыбнувшись, ответил Сэму я.
Он кивнул головой, а его голос прозвучал как несусветная наглость.
– Я знал, что ты всегда к нам вернешься.
Он снова подошел ко мне, решив, что взять меня за руку будет хорошей идеей, когда не осталось никаких угроз. Я вернулся к ним, да, я действительно всегда бы к ним вернулся. Мне бы пришлось.
Если Джерард и готовил меня к реальной жизни, то он не принес мне пользы, потому что я собирался провести эту жизнь здесь, в этом реальном мире. Я по-прежнему переживал за него, и я понимал это в глубине души. Мне никогда не хотелось, чтобы наши отношения заканчивались, но чем больше часов я проводил вместе с Джерардом, тем ближе и был наш конец. Мне нужно время без него. Мне требовалось немного времени, когда мне не нужно будет больше расти, а находиться подальше от Джерарда и всех его уроков. По иронии судьбы, чтобы продлить наши отношения, мне нужно заткнуть за пояс все его уроки и проводить меньше времени с ним. Я должен распутать тот свитер, чтобы Джерард снова проводил со мной кучу времени, работая надо мной с самого начала, нежели он бы просто отпустил меня. Он сказал, что не оставит меня, пока я не буду к этому готов, так что я собирался закрутить все именно так, чтобы Джерарду понадобилось еще чертовски много времени воссоздать меня заново. Это казалось идеальным мостом между двумя вселенными, и я мог ждать сколько угодно. А если это не сработает, то я буду вынужден привыкать к Этому миру в Этом небольшом городе Джерси-Сити.
Когда мы с Сэмом и Трэвисом шли вниз по дороге, я не мог не думать над тем, будет ли Джерард гордиться моим придуманным планом. Это был некий компромисс – трюк, или еще один двойной смысл. Но я быстро выкинул эту идею из головы.
В конце концов, от двойных смыслов не было никакого толку.
____
*Джерси-Сити – второй по численности населения город штата Нью-Джерси, США.
|
:grin: