- Эй, парень, ты в порядке? – Голос мягкий, высокий, незнакомый.
Перед глазами все еще пляшет цветная мошкара, потихоньку разбредаясь по своим местам.
- Ты слышишь вообще меня? – Кто-то аккуратно трясет меня за плечи. Я дергаюсь от этого голоса и чувствую холод вдоль спины. Рука с трудом шевелится, нащупывая ледяные плиты в качестве опоры.
«Дом», - первая внятная мысль. В голове немного проясняется, я делаю глубокий вдох и пытаюсь сосредоточить взгляд на висящем надо мною лице. Язык на пару с головой упорно вспоминают хотя бы одну вежливую форму, мало-мальски учтиво звучащую в подобном контексте. Головная боль разрастается, и я прекращаю этот балаган от нарастающей досады и ощущения беспомощности.
- Ты кто? – Мой голос звучит неестественно хрипло, я не узнаю его, поспешно пытаясь прокашляться. Небрежно завернув липкую прядь за ухо, я продолжил попытку сфокусироваться на незнакомце: кудрявые каштановые волосы немного задевают широкие плечи, из-под полурасстегнутой куртки торчит белоснежный воротник рубашки, приправленный ярко-красным галстуком, сильно выпирающий кадык…
- Рэй, - отвечает он.
- Рэй? – Взгляд резко перепрыгивает с подбородка на глаза.
Улыбается. Забавный. Я тоже пытаюсь улыбнуться.
- Спасибо… Рэй, - еще улыбка.
С трудом припоминая, что мне здесь вообще понадобилось, я осматриваюсь по сторонам и останавливаюсь на неоновом циферблате.
- Мне пора, наверное. Пока.
Ощущая небольшое головокружение, я двигаюсь с места. Вся одежда пропитана слоем грязи и машинного масла. Черт, меня сейчас вырвет…
- Эй! - Снова этот голос.
Я оборачиваюсь и смотрю на быстро шагающего в мою сторону Рэя.
- Может тебя проводить? – Он останавливается прямо против меня. - Ты же до старшей?
Кивок.
- Ну и отлично, - еще одна обезоруживающая улыбка, и мы уже идем в направлении школы, о чем-то непринужденно разговаривая.
- Так все же, Фрэнк, что… ээ… с тобой было? – Снова спросил кудрявый, дожевывая плитку черного шоколада.
- Да ничего особенного, я же говорю. Бывает, - пожал я плечами, подавляя желание поморщиться. Несмотря на то, что совсем недавно Рэй спас меня от весьма прискорбной участи, я не хотел снова рассказывать все вот так сразу, и не имело значения, нравится мне этот парень или нет - мне не хотелось повторять старые ошибки, грабли оставляют неприятные отметины.
- Ну, знаешь… Не каждый день на «зебре» в меня впиливаются подозрительные пешеходы с мольбами о помощи, - засмеялся он. Я только встряхнул головой, отгоняя наваждение.
- Почему подозрительные? – Вырвалось на автомате.
- Эм… - задумался он. - Я сперва подумал, что ты либо уже с утра надрался, либо под дозой.
- Мм… ясно, - промычал я, снова уставившись на разодранные носки кед.
- Ну так что?
- А?..
- Что с тобой случилось?
Я нервно вздохнул.
- Надрался, - повторяю, где-то на подсознании чувствуя всю неубедительность сказанного.
Рэй посмотрел в мою сторону и усмехнулся.
- Больше скажу, даже не под дозой.
Я равнодушно повернулся.
- Это почему?
- Опыт, - опять эта улыбка. – Ладно, не хочешь – не говори, - махнул рукой он. От этих слов я почувствовал себя некомфортно, но пока просто был не готов что-то изменить в своем решении молчать. Когда-нибудь потом, только не сейчас. Настоящие друзья иногда должны уметь немного подождать.
Мы зашли в здание ровно со звонком. Словно только очнувшиеся старшеклассники с воплями запихивали остатки сэндвичей в рот и неслись по каменным лестницам. Еще несколько секунд, и холл опустел, оставив только глухое пространство и ощущение вакуума.
- Ты собираешься переодеваться или до конца уроков тут постоишь? – Крикнул мне кудрявый, скрываясь в ближайших дверях. Я нервно дернулся и пошел за ним.
Грязные кеды оставляли мокрые следы на бежевых плитках и звонко стучали, создавая эхо. Вокруг было огромное количество зеркал, как на стенах, так и на потолке, отчего создавалось неприятное ощущение отстраненности.
- Давай, дорогуша, тебе только боязни пустых пространств не хватало, - с ненавистью процедило мое отражение. Я начал разматывать шарф и снимать куртку, пытаясь догнать Рэя.
- Зачем здесь столько зеркал? – с некоторой неприязнью проговорил я, продолжая оглядываться по сторонам.
Он улыбнулся.
- Ты как первый раз.
- Первый раз и есть, - горько усмехнулся я.
- Что, правда? – уставился на меня Рэй. – Ну, парень, ты даешь…
Он снова засмеялся, ярко, открыто. Смех для меня, кажется, никогда не был способом выражения веселья, больше неприязни или ненависти. Я редко смеюсь. Чаще на лице появляется усмешка или улыбка. Раньше, слыша смех, я чувствовал только страх; не имело значения, кто и по какому поводу смеется, это всегда было мерзко, отталкивающе. Но теперь я не чувствую даже страха. Это не похоже на пустоту. Нет, я чувствую, я понимаю, я не придумываю эмоции. Меня просто парализовало где-то глубоко внутри, на одном фрагменте, как будто я знаю что-то, чего не хочу знать, как будто смех заставляет вспоминать что-то, что истерзало меня в последние месяцы. И мне не больно, все чувства под замком.
Его смех отдавался в стенах и дребезжащих стекляшках. Непривычные черты лица становились мягче, теплее от улыбки – да, она ему удивительно к лицу. Он что-то быстро договаривает, и мы расходимся по своим классам.
- Простите, можно?.. - немного помявшись у двери кабинета, я все же решился зайти внутрь: это было довольно просторное помещение с огромным количеством парт, стоящих на расстоянии около сорока сантиметров друг от друга; стены, одетые в кремовые обои, были настолько же аккуратны, насколько просты; белоснежные жалюзи раздвинуты до предела, открывая огромные окна и такую же аккуратную, как стены, панораму… Где-то в желудке стало немного беспокойно от всей этой обстановки. В ней было что-то новое, чего я раньше как будто не знал.
Бывают места, которые прогибают тебя: сам того не замечая, твои мысли, поведение, ощущения меняются просто от того, что ты находишься здесь, проводишь время. Это может быть страна, город, улица, комната – что угодно, в размерах нет ограничений. Вы поймете, что побывали в таком месте, если однажды, вернувшись домой, почувствуете себя только что проснувшимся; воспоминания и ощущения затуманены, цели ничтожны, надежды хрупки. Возвращаясь домой, вы чувствуете накатывающую пустоту и слабую легкость – ведь вы уже проснулись.
Это было именно такое место.
Средних лет женщина с немного передержанной завивкой удивленно повернулась в мою сторону, приспуская все такие же простые до аккуратности очки.
- Мальчик, ты чего? – Весь класс обратился на меня.
Сердце бешено заколотилось.
- Я… - глаза неконтролируемо перескакивали с одной парты на другую, ловя такие же удивленные, презрительные или совершенно пустые взгляды будущих одноклассников. – Извините…
Промямлив под нос последнее слово, я, не поднимая глаз, вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь, словно боялся, что все развалится.
- Твою мать…
Тело сползло по стене, постепенно начиная соображать, что только что натворило.
- Сегодня просто охеренный день!! – я перешел на шепот, чтобы меня не услышали последние неосведомленные о моих метаморфических качествах. Голова трещала, упорно предлагая сбежать отсюда подальше, пока разум собирал остатки самообладания.
Вернуться назад на этот урок я уже не пытался. Досконально изучив расписание на первом этаже, я узнал, что первым уроком была история, которая, собственно, так «удачно» обошла меня стороной, а вторым – английский, где, по моим весьма и весьма самонадеянным предположениям, я должен был хоть как-то вписаться в график дня. Что я и попытался сделать со звонком.
- Доброе утро, мистер Дюри, - с волнением произнес я, комкая и засовывая поглубже в карман листочек с именем преподавателя.
Со сдержанной полуулыбкой ко мне повернулся безупречно одетый мужчина. В короткой стрижке угольно-черных волос уже проглядывали редкие седые волосы, а бледно-голубые глаза усердно пытались спрятать природную мягкость характера за строгость. Я невольно обратил внимание на его рабочий стол: вся поверхность заполнена книгами, тетрадями, какими-то бумагами, сложенными высокими горками или небольшими холмиками. На запыленном мониторе стоящего здесь же компьютера огромное количество бумажек с напоминаниями и даже какими-то блестящими наклейками.
- Да, молодой человек? – Полуулыбка слегка рисковала перерасти во что-то большее, но, однако, сдержалась.
Я начал очень быстро рассказывать ему о произошедшем за это утро, чуть не углубляясь до стереотипов прошлой школы от одобрительного взгляда и кивков преподавателя. Абсолютно точно мистер Дюри понятия не имел, по какому поводу я вообще к нему пришел и с какой целью все это говорю, но его как будто это и не беспокоило вовсе. Он просто сидел и слушал, словно в этом и состоял весь смысл его жизни. Но, однако, на одной из таких душещипательных речей меня все же прервали:
- Как тебя зовут?
Я покраснел.
- Фрэнк.
- Садись вон туда, - преподаватель указал куда-то вправо, видимо, на предпоследнюю парту. Переспрашивать я не решился. – Ты сядешь с Эваном, он не особо общительный, но тебе это только и на руку на первое время.
Проговорив что-то вроде благодарности, я уселся за предложенную мне парту и, достав учебники, ждал урока.
Прозвенел звонок. Класс с удивительной поспешностью начал наполняться все еще смеющимися, растрепанными подростками, постепенно начинающими приходить в себя, периодически оборачиваясь в мою сторону. Я старался не замечать этих взглядов, только пристальнее всматривался в мистера Дюри.
- Итак, сегодня мы продолжим тему предыдущего урока. Саманта, - обратился он к высокой девушке, внешне все еще напоминавшей больше ребенка, - ты продолжаешь с третьего абзаца на сорок третьей странице…
Я неохотно следил за ходом последующих уроков. Больше рассматривал учеников, пытаясь угадать их. Парень рядом со мной оказался какой-то даже не столько неразговорчивый, сколько странный. Иногда он часто дышал или нервно зачирикивал что-то в тетради, отчего у меня бегали мурашки по спине. Казалось, он был изгоем в этом классе: кроме него только еще один парень сидел в одиночестве, но он… нет, он никогда не был один, это иллюзия.
- Эй, чувак! - проорал он, кривясь, как только преподаватель математики вышел из класса. – Трутень, сукин сын!
Еще один передо мной повернулся, довольно лыбясь во все тридцать целых зубов, и показал фак орущему.
Нет, он определенно не был один.
После уроков меня забрала мама. В этот день она отпросилась с работы пораньше, специально чтобы забрать меня. Да, это я попросил ее и, возможно, это был не лучший из вариантов, но я не хотел повторения утра. В любом случае, больше она все равно не согласится ни под одним из существующих предлогов (ведь это мой выбор), так почему бы мне не использовать последний шанс?
- Привет, милый, - улыбнулась она в зеркало заднего вида. – Садись быстрее!
Я поторопился и плюхнулся на сиденье, громко хлопнув дверью.
- Как день? – Начала она. Как будто не знает, как он, этот день.
- Нормально, - по привычке ответил я.
- Как ребята?
Я начал немного раздражаться.
- Мам, ну первый день! Откуда я знаю, - я отвернулся к окну, уставившись на проплывающие мимо сооружения. Она только вздохнула и включила музыку.
- Ясно с тобой все.
Со мной действительно все ясно.
***
- Я принесла тебе лекарство.
За окном давно потемнело, а грязно-коричневые облака заволокли последние звезды. Типичная погода для этой части города.
Мама поставила небольшую бутылочку перед моей кроватью, включив светильник. Часы глухо тикали, дрожа минутной стрелкой.
- И не притворяйся, я знаю, что ты не спишь, - шутливо погрозила она пальцем и села на край кровати, отодвинув кусок одеяла. – Читаешь что-то?
Я помотал головой, с трудом продирая глаза и высовываясь из-под одеяла.
- Ладно, давай, пей, - она открыла склянку и налила чайную ложку светло-бурой мерзости. Я поморщился. – Эй! Даже не говори ничего. Пей!
Я сел на кровати, откинув одеяло, и приоткрыл рот. Слегка теплая, горькая жидкость поползла по горлу, вызывая такой знакомый рвотный рефлекс. Рука находит на прежнем месте кружку, я быстро запиваю и снова укутываюсь до носа.
- Спокойной ночи, - шепчу слишком тихо, но мама и так знает, что я всегда говорю, спрятавшись под одеяло.
- Спокойной ночи.
Она выключает светильник и уже в дверях добавляет: «Долго не засиживайся».
Как только дверь щелкает, я ныряю под одеяло и включаю огромный старый папин фонарь, положив его по направлению к ногам, чтобы не слепил глаза.
- Ну что, - довольно прошептал я, хрустя обложкой замалеванной тетради, - расскажешь мне о себе?
Теперь у меня не было сомнений: тетрадь, которую я нашел с утра, была дневником, причем, скорее всего, того самого парня, который сбил меня по дороге в школу. Первая страница была просто титульной. Аккуратным, крупным, в готическом стиле почерком было растянуто «Дневник Джерарда Уэя». В нетерпении я перевернул страницу.
24 декабря 1993 г.
Сегодня канун Рождества. Рождество – странный праздник. Это повод, который собирает три четверти американских семей вместе на один вечер. Один вечер, который дарит маленьким детишкам родителей, а родителям – счастье видеть своих малышей, возможно, давно повзрослевших и обзаведшихся уже своей семьей. Люди ждут чудес от Рождества, но разве эта возможность быть вместе уже не чудо?
Улицы раскрашены в цветные огни и счастливые улыбки. Всего на одну ночь люди забывают и своих проблемах и вечных неурядицах, чтобы смеяться, петь рождественские песни и обмениваться долгожданными подарками. Один раз Майки сказал, что было бы круто, если бы Рождество было каждый день. Сейчас я понимаю, что нет, все должно быть именно так: один раз в год, только один день. Ведь когда все супергерои – никто не супергерой; праздники каждый день становятся буднями.
Сегодня мы отправились в какой-то огромный торговый центр. Маме нужно купить подарки для своих друзей и бабули – она тоже обещала приехать. Хоть что-то хорошее. Майки уже успел затереться где-то в сладких прилавках. Иногда кажется, он бы и душу продал за сладости.
Я стою, опираясь на перила. Этажи в этом центре имеют форму толстой окружности; знаете, если вырезать круг, а в нем еще один? Вот такой формы здесь этажи, только соединены непрерывно движущимися эскалаторами.
На первом этаже, похоже, собирается группа: настраивают гитары, девушка что-то болтает в микрофон, поправляя короткую юбку - даже для второго этажа это слишком короткая юбка. О, даже барабанщик?.. Хотя, в канун все равно в подобных местах не поется ничего приличного, это существенный минус праздника. Еще немного, и я сбегу отсюда. Как было бы круто, если бы можно было просто сбежать…
В это Рождество папа снова останется на работе. Он у нас такой, блядь, занятой, что раз в году не посидеть полчаса ради приличия. А потом оказывается, что за год всей семьей мы собирались два раза: первый в травмпункте, когда он ногу чуть не сломал, а второй, когда в офисе трубу прорвало и на день всех отпустили. На любой отпуск он уезжает с мамой куда-нибудь подальше, потому что, конечно, «со слюнявыми идиотами не бывает отпуска», зато мне есть каникулы с Майклом, который все время ноет и нихрена сам сделать не может! Родителей никогда нет, а я даже на Мисфитс с Мэттом сходить не могу, несмотря на то, что у нас уже были билеты, потому что должен с этим дебилом сидеть! Спрашивается, начерта детей заводить, если при первой возможности бежишь от них за две тысячи километров?! Я такой монстр? Я такой жирный тупой ублюдок, что у меня нет родителей?! Их нет!! Это гребаное вранье! Я один, один с этим идиотом, который каждый день спрашивает: «А где папа? Где мама? Куда они ушли?». А я не знаю что ему ответить! Я ребенок! Я обычный гребаный ребенок!! Лучше бы меня сдали в приют, чем вот так, каждый год жить мечтой, что однажды мы соберемся все вместе, будем смеяться, разговаривать, играть в твистер и с замиранием сердца тянуть печенье судьбы… Вместе этого каждый год я выслушиваю очередные оправдания или что-нибудь вроде: «Прости, я устал. Давай не сегодня?». Я ненавижу Рождество. Я ненавижу праздники. Они приносят только разочарование во всем.
Сегодня же сбегу к Мэтту.
POV Автора
Еле читаемые строчки тетради расползались от крупных бесформенных капель. Неопрятные черные волосы неприятно липли к горевшим щекам, тут же задетым дрожащими пальцами. Мальчик провел ладонью по страницам, пытаясь размазать слезы, в некотором беспамятстве, изображение перед глазами расплывалось, а от попыток сосредоточиться тетрадь снова намокала. Он быстро захлопнул дневник одной рукой, другой выключил фонарь и бросил все под кровать, съежившись под одеялом и закрыв руками лицо. Снова задрожав, он прошептал одними губами в ладони, разрывая мысль прерывистым дыханием: «Я тоже ненавижу Рождество».
