Мне дороги мои воспоминания. Это все, что у меня есть. Это единственная истинная ценность… Клиффорд Саймак “Все ловушки Земли”
"- Ах ты, хулиган! Немедленно прекрати!
Черноволосый мальчик замер, пряча руки за спиной и с испугом глядя на летящую к нему на всех парах грузную женщину - смотрительниц, а особенно миссис Сандерс, не любили и боялись все дети в приюте. Она была проклятием, ночным кошмаром, демоном во плоти... Миссис Сандерс все звали Ведьмой.
- Что это за мазня?! - смотрительница резко схватила мальчика за руку, словно боялась, что он сбежит. Но все дети знали - если убегаешь, готовься к тому, что достанется сильнее. Как, например, вчера попало девятилетнему Сэму.
- Я ещё раз спрашиваю тебя: что это за уродство? - женщина сильнее сжала тонкую, бледную руку мальчика - в зелёных глазах заблестели слёзы. Наверняка останутся синяки - на молочно-белой коже ребёнка они будут выглядеть особенно ярко. Впрочем, до этого никому не было дела - чем сильнее наказание, тем лучше.
- Это искусство, - тихо пробормотал мальчик, не делая попыток освободиться. В прошлый раз Ведьма сломала ему руку за это, после чего отправила к врачам. А они в этом приюте такие же злые, как и остальные взрослые. Никому в этом месте нельзя доверять.
- Искусство? Ты, выродок, называешь это искусством?! - вопила миссис Сандерс, тыча грязным пальцем в нарисованную мелом собаку. Мальчик рисовал на стене вовсе не для того, чтобы позлить смотрительниц; ему просто хотелось рисовать. Мечта всей его жизни состояла в том, чтобы показать людям, ослепшим от злости и ненависти, ту невинную красоту жизни, способную вернуть им зрение.
- Знаешь, ублюдок, что ты сделаешь? - Ведьма отпустила руку мальчика, но вместо этого схватила его за чёрные волосы, заставив ребёнка вскрикнуть от боли и запрокинуть голову назад. - Ты сейчас же сотрёшь это убожество, потом вымоешь весь коридор - так, чтобы пол блестел, понял меня?! После этого всю ночь проведёшь в кладовке, уродец.
- Н-н-но... Т-там к-крысы... - попытался возразить мальчик; в ответ на это смотрительница ударила его лицом о стену. На синей поверхности виднелись капли крови, а по коридору раздался громкий, полный отчаяния, крик.
- Значит, будешь чувствовать себя как дома, твои родители были такими же крысами, распространителями заразы! Если бы у меня родился такой крысёныш, как ты, я бы его сразу убила. А твоя шлюха-мать ещё и жила какое-то время с тобой, пока, слава Богу, не померла, подобно бездомной шавке... Прекрати ныть, сейчас же!
Маленькое сердце мальчика разрывалось от боли, он не мог спокойно выслушивать эти оскорбления. Но даже когда он в одиночку мыл коридор, когда стирал нарисованную мелом собаку, когда мёрз в кладовке, пугаясь малейшего шороха, он прощал. Прощал директора приюта, смотрительниц и охранников, к которым попал утром вместо завтрака. Мальчик прощал всех.
Он не мог иначе."
Именно это вспоминал Джерард, когда, решив утром отыскать свои холсты и краски с кисточками, обнаружил их под мостом - там, где и забыл. На неровном камне мелом была написана лишь одна фраза:
"Больше вас ничто не держит".
Фактически, этот ребёнок просит художника держаться как можно дальше от его "дома". В чём-то этот мальчик был прав - кто они друг другу? Так, случайные знакомые. Но Джерард видел в нём то, чего не было в других. Тяга к жизни - но честной, не сплетённой с любовью к деньгам или пошлым и низким потребностям человека. Внутренняя красота, основанная скорее на прекрасной детской невинности, чем на фальшивом кокетстве. Естественно, у каждого есть свои недостатки. Джерард, например, так и не "вырос" характером, оставаясь тем необидчивым ребёнком, однако стал упрямым и закрыл своё сердце, повесив тяжёлый замок, от которого нет ключа.
А этот мальчик, как думал художник, ко всему неизвестному относится с подозрением и страхом; и так же не лишён упрямства. Сколько ещё он будет твердить своё "нет"? Джерард же хочет помочь, сделать как лучше, а ребёнок отказывается. С одной стороны, это и ясно - страх основан на тех ужасах, что преподнесла ему жизнь. Но ведь нельзя вечно прятаться во тьме, если так ярко светит луч счастья... Джерард глубоко вздохнул, и, подняв свои холсты с земли, снова отправился к обрыву. Он придёт сюда снова. Этим вечером.
Под этим мостом, к тому же, был непривычный для него запах: смесь Свободы и Смерти.
***
Луна покрыла реку своим серебром, волны несли на себе этот мягкий свет, с тихим, нежным шёпотом наплывая на берег. Деревья были неподвижны, листья лишь легко дрожали на ветру, и камыш легко раскачивался, почти склоняясь к воде. Белые кувшинки мягко скользили по водной глади, чуть заметно покачиваясь на волнах. А на тёмном шёлке неба она за другой зажигались жемчужные звёзды...
Ночную красоту девственной природы, которую художник придумал для себя, он изображал при свете солнца; с головой уйдя в работу и не замечая ничего, кроме своей картины. Рисовал, отходил назад, оценивал, добавляя новые штрихи. Искусство - его жизнь, его единственная страсть. И если Джим, опустивший руки, предложит Джерарду так же забыть о любви к рисованию, ответ мужчины будет очевиден.
"Нет".
Было интересно, как легко краска ложится на холст, как непринуждённо движется правая рука, как способствует вдохновению пение птиц в высоком небе. Солнце аккуратно вплетало свои жаркие лучи в чёрные волосы художника, и тот, в конце концов, отошёл в прохладную тень, не выдержав того огня, что обжигал его голову. Пальто лежало в высокой траве, и Джерард остался лишь в паре свитеров - ветер оставался прохладным, хотя и грело солнце.
На безлюдном обрыве было уютней, чем там, в тесных улицах города, где дороги выстланы костями, трупами и покрыты засохшей кровью невинных мужчин, женщин и детей. Джерард толком не понял, что это была за война, но он своими глазами видел её.
"- Нет! Оставьте моего ребёнка! У неё нет оружия, ей же всего девять!
Мужчина из своего укрытия видел, как после череды выстрелов широко раскрытые глаза маленькой девочки закрываются, и, словно в замедленной съёмке, она падает лицом в землю. Некогда белое платье покрыто пятнами засохшей крови, которые постепенно становятся больше. Почти все пули попали в хрупкое тело, наверняка застряв в нём.
Мужчина отвернулся, вытирая набежавшие слёзы. Что он мог сделать? По сути, ничего. Если бы он и вмешался, то сперва убили бы его, а потом и девочку.
- Джанет! - с болью в голосе кричала женщина. Джерард повернулся вовремя, чтобы увидеть, как мать девочки, являющаяся, по словам мужчина в форме, итальянкой, подбежала к телу, опустившись на колени и запачкав платье в крови дочери.
- Нет, дорогая... Не оставляй меня одну... - она прижала мёртвого ребёнка к груди, проводя окровавленными руками по белым волосам девочки. - Животные! В вас нет ничего человеческого, если вы убиваете невинных детей!.. Отвратительные, грязные звери, только вы заслуживаете такой смерти... Что вам сделала моя..?
Договорить не удалось - автоматная очередь положила конец новым, недосказанным проклятиям отчаявшейся матери. Джерард вздрогнул, зажав рот рукой, когда военные прошли совсем рядом от того места, где он прятался.
Заброшенная, с разбитыми окнами, аптека, в которой он поселился на свой страх и риск. Война шла без бомб, люди убивали больше иностранцев, чем своих. А Джерард был наполовину итальянцем, наполовину шотландцем. Если об этом узнают, ему конец.
- Чёртова итальянка, - звук удара смешался со странным треском. - Невинные дети... Они вырастают в террористов, убивая наших детей... Эй, ты, стой!
Джерард замер, тяжело дыша, но потом свободно вздохнул - обращались не к нему, а к мужчине, который в ответ испуганно забормотал что-то на французском:
- Je vous en prie, laissez-moi partir! Mon amant m'attend a la maison... Il a peur que je n'y retournerai pas.*
Мужчина мало что понял из этой быстрой речи, но военным, судя по всему, слова француза не понравились: один из них с презрением фыркнул.
- Что такое, Джон?
- Эта тварь говорит, что дома его ждёт его парень. Чёрт подери, ненавижу две вещи: иммигрантов и геев. Последние развращают умы наших детей, а многие их ещё и защищают.
Джерард подумал о том, что сам является тем, для кого любовь не должна иметь пола. Однако об этом он говорить не собирался, если военные найдут его.
- Je suis desole, mais vous ne viens pas a la maison.**
Чуть выглядывая из окна, Джерард увидел, как бледнеет француз, когда слышит эти страшные слова, и, успевая сделать пару шагов назад, выкрикивает:
- Je t'aime, mon cher!
Три выстрела - и мужчина падает совсем рядом с телами двух итальянок. Джерард с ужасом смотрит на торчащие из-под кожи кости, на проломленный череп девочки и понимает: с ним будет то же самое, если его поймают. Они так же переломают ему кости, когда убьют...
Алые реки почти год текли по улицам. Стали привычными обезображенные тела в переулках, выкрики "иностранец!" и зачистка посредством убийств тех, кто был неправильной ориентации. Война за "спокойную жизнь" - так её называли люди, но она не могла создаваться на пролитой крови и слезах; общество стало жестоким, подобно волчьей стае со своими законами и моралью. Стало обычным убивать мужчин, которых подозревали в связи с мужчинами и девушек, которые создавали отношения с девушками. Стало нормальным убивать иностранцев, даже если это был ребёнок. Люди готовы были перегрызать горло друг другу за любую провинность...
По крайней мере, в этом городе.
А художник не имел желания быть с девушками, потому что вспоминал смотрительниц в приюте - как те жестоко издевались над ним, запирали на всю ночь в холодных комнатах...
И ему была непонятна ненависть людей к "неправильной", как они её звали, любви."
***
Восемь часов вечера, парк. Сегодня мужчине посчастливилось заработать сорок долларов - две картины продались успешно: утренняя картина, созданная сегодня, и портрет безликой женщины в белоснежном платье. Художник счастливо улыбался - один холст остался непроданным, но натюрморт никого не интересовал. За ночной пейзаж какая-то особа в дорогих мехах выложила двадцать пять долларов, одарив Джерарда мягкой улыбкой и похвалив его талант. Настроение было неплохим - в мире есть люди, ценящие искусство. Мало, но есть. И это не могло не радовать мужчину.
В конце концов, просидев ещё минут пять, Джерард начал собираться - застегнул пальто на две пуговицы, чтобы не раскрывалось, забрал единственный оставшийся холст, и, улыбаясь своим мыслям, отправился в сторону моста. Сегодня он намеревался поговорить с этим мальчиком, показать, что он не такой, как люди в этом городе. жизнь наверняка давала ребёнку много поводов думать, что в мире нет хороших людей, но ведь остались ещё те, у кого в груди настоящее, нежное и чуткое сердце, а не мотор от автомобиля... Есть ещё люди, способные помогать другим.
Так что когда Джерард оказался у холодного каменного моста, в его руках был не только холст, но и пакет с яблоками и бутылкой воды. Художник понимал, что мальчик может не принять его заботу, но он готов идти до последнего. Мальчик, живущий под мостом, заставлял Джерарда переживать, мужчина проснулся этим утром с мыслью о том, что ему просто необходимо заботиться об этом ребёнке...
И, оставив холст на том же месте, где и забыл вчера, мужчина немного неуверенно шагнул под мост. Когда глаза привыкли к полутьме, он разглядел лежащего на куче одежды мальчика. Джерард подошёл ближе, но его опасения, слава Богу, не подтвердились - мальчик спал, стараясь пережить холодную весеннюю ночь. Сердце мужчины сжалось, и он снял с себя пальто, накрывая им худое, чуть подрагивающее тело мальчика. Вне всяких сомнений, ребёнок просто спал, но даже во сне дрожал от холода.
Как же он выживал здесь зимой?!
Мужчина опустился на колени, разглядывая беспокойное лицо мальчика - он еле заметно хмурился во сне; немного подрагивали тёмные ресницы. Очевидно, ему снилось что-то плохое, что заставляло его чуть слышно стонать. Но, несмотря на всё это, мальчик был красивым. Мягкие каштановые волосы, чуть смуглая кожа (скорее всего, сказалось влияние солнечных лучей летом), розовые губы, слегка приоткрытые от рваных выдохов. Джерард протянул руку, убирая прядь шоколадных волос мальчика ему за ухо, и улыбнулся. Не то что бы он так хотел прикоснуться к нему, это не было каким-то внутренним порывом, заставляющим действовать быстро и необдуманно, совсем нет. Просто он хотел запомнить мальчика получше, пока тот спит и не прячет своё лицо.
Взгляд Джерарда упал на медвежонка, которого мальчик держал в руках. Если сперва мужчина подумал, что это рукав свитера, на котором спал ребёнок, то теперь убедился, что это маленький лоскутный медвежонок - без одного глаза, сшитый из разноцветных обрезков ткани, и явно уже перешитый по нескольку раз. Аккуратно вытянув медведя из рук мальчика, Джерард достал из кармана своих тёмно-серых брюк коричневую пуговицу от своего пальто - он постоянно забывал пришить её. Ну что ж, пусть лучше у мишки будет два глаза, чем у художника пальто со всеми пуговицами. Мальчику это нужней.
Достав из кармана пальто катушки ниток с иглой, которую он попросил у Джима, мужчина сел поудобнее и с улыбкой начал пришивать медвежонку пуговицу. Он был уверен, что поступает правильно, и что это может сблизить его с ребёнком. Может, эта незначительная деталь даст ему понять, что Джерард не такой, как другие, что он не жесток, как они...
Глаза у медвежонка получились разные - один коричневый, другой изумрудный, а чёрная нить образовывала некое подобие зрачка. Получилось неплохо, и, когда художник убирал иглу в карман, то довольно улыбнулся, оценивая результаты своих трудов.
- Что вы здесь делаете?
Тихий испуганный голос заставил Джерард вздрогнуть - как и то, что холодные пальцы вырвали медвежонка из его рук. Мужчина повернул голову, сталкиваясь взглядом с карими глазами мальчика - страх и непонимание отразились в их глубине. И впервые в жизни Джерард не знал, что ему сказать.
- Я... пришил ему глаз. Только другой. - Наконец ответил он, чувствуя себя глупо. "Не мог придумать что-то лучше?" - ругал себя художник, замечая, как мальчик передаёт ему пальто обратно, разворачиваясь к нему спиной.
- Забирайте и уходите. Мне не хочется видеть кого-либо.
Джерард сперва так и хотел сделать - уйти, оставив мальчика одного, но подрагивающие плечи и тот факт, что ребёнок пытался скрыть своё отчаяние, помешали ему сделать это. Мужчина остался, решив сделать то, что заставило его усомниться в своей адекватности. Он начал петь.
- "I have seen peace. I have seen pain, Resting on the shoulders of your name. Do you see the truth through all their lies? Do you see the world through troubled eyes?"
Мальчик вздрогнул, замерев, но не повернулся. Джерарда это обрадовало; то, что мальчик именно слышит, а не слушает. Он должен был уловить ту суть, тот смысл, что пытался донести художник, и он уловил его. Но верит ли?
- "And if you want to talk about it anymore, Lie here on the floor and cry on my shoulder - I'm a friend."
Мужчина замолчал - какие слова были дальше, он не помнил. Да и это было не важно: мальчик, вытирая слёзы, сел прямее, но так и не повернулся к Джерарду лицом. Он положил медвежонка себе на колени, разглаживая атлас на его спинке, после чего сдавленным голос ответил на слова песни:
- Чем сильнее привязываешься, тем больнее терять.
- Это ясно, - мужчина сперва не узнал свой голос: неуверенный и взволнованный. - Но разве тебе неприятна мысль о том, что о тебе заботятся?
Воцарилось напряжённое молчание. На округу давно опустилась тьма, укрывая город собой, словно одеялом, и последние тени растворились в ней, дожидаясь нового утра, дожидаясь будущее. А что может быть в будущем этого маленького, хрупкого ребёнка? Только жизнь под каменным мостом. Но холода, что придут на смену жаре, подкосят мальчика окончательно. И если художник сумеет продержаться, то детский организм не выдержит этих испытаний.
Так что ждёт этого малыша?..
- Фрэнк. - Всего одно слово прервало размышления Джерарда, и он поднял голову, снова глядя в глубину ореховых глаз мальчика и замечая в них ту искру надежды, придавленную страхом и недоверием, что просила, умоляла о защите и присутствии человека рядом; буквально кричала: "Не уходи, будь рядом!" Это было отчётливо видно, хотя мальчик просто оглядывался через плечо, смотря большими печальными глазами на художника. Тот не сразу понял, что мальчик назвал своё имя, но потом понял это - как и то, что стоит назваться самому.
- Уэй... Джерард Уэй. - Чуть запнувшись, ответил он, и Фрэнк наконец повернулся к нему, опуская взгляд на пакет, стоявший между ними.
- Ох, это тебе. - спохватился художник, придвигая его к мальчику, но тот покачал головой. - Нет, мистер Уэй, я не могу, - он хотел было отодвинуть пакет от себя, но Джерард не дал ему этого сделать, чуть улыбнувшись.
- Возьми, Фрэнки, я это тебе купил. А то я знаю, каково это - быть бродяжкой. Сам скитался по подворотням, когда мне восемнадцать было... И ещё, зови меня по имени, я не такой уж и старый.
- Но мне не восемнадцать, - с ноткой смущения сказал Фрэнк, отворачиваясь. Мужчина понимающе кивнул на это.
- Ну да, в тринадцать это воспринимаешь по-иному.
Мальчик с недоумением взглянул на него.
- Мне не тринадцать...
Теперь мужчина выглядел удивлённым.
- А сколько?
- Шестнадцать. - Фрэнк вздохнул, прислоняясь спиной к холодному камню моста. - А что, не похоже?
Джерард покачал головой, но потом завороженно открыл рот, когда увидел реакцию мальчика на свой ответ. Это был яркий свет во тьме, луч Счастья в чёрной пропасти Отчаяния; это было настоящее Солнце, живущее под мостом...
Фрэнк улыбнулся.
Чуть смущённо, невинно и так тепло, что Джерарду показалось, словно холодный ветер стал по-летнему прохладным этой ночью, словно эта мягкая улыбка согревала всё вокруг.
Вот то, что можно назвать волшебством.
- Ой, тебя, наверное, ждут. Ну, тот человек, у которого ты живёшь.
- Джим? Не думаю. В крайнем случае, завтра будет обижаться на меня до полудня, и потом простит. Старик отходчивый.
Фрэнк с видимым волнением и усилием над собой накрыл своей маленькой ладонью ладонь Джерарда. Кожа была мягкой, а прикосновение - лёгким, и мужчина еле сдержался, чтобы не накрыть руку Фрэнка второй рукой - это было бы безумием. По крайней мере, сейчас. Это бы спугнуло мальчика.
- Иди, пожалуйста. Но можешь прийти сюда завтра, я не буду против. Уже...
Джерард со вздохом поднялся, а потом под протесты Фрэнка накинул ему на плечи своё пальто.
- Замёрзнешь на холодном ветру, а с ним будет чуть теплее. До завтра, Фрэнки.
Мальчик лёг, кутаясь в пальто и прижимая к себе медвежонка, после чего закрыл глаза, улыбаясь.
- До завтра, Джерард... И спасибо тебе. Ты единственный, кто мне помогает.
...Так что ждёт Фрэнка, если забыть о нём и оставить одного?
Ледяное дыхание Смерти и её роковой, последний поцелуй на тёплых губах мальчика.
Сегодня начала читать вашу работу, и мне все очень нравится. Сам сюжет, конечно, не из приятных и милых. Очень больно за Фрэнка, за Джерарда, тем более, что в предупреждениях стоит смерть персонажа, что еще больше усугубляет ситуацию, но мне все равно нравится)
чем-то напомнило кипер и еще один там фанфик, но неважно, про художников всегда интересно почитать.
немного не догнала, о какой войне(?) шла речь в упоминаних Джера... и почему такое сильное разделение на богатых и бедных (мне прям бросилось это в глаза)
Эти две главы я прочла на одном дыхании, интересно пишите жду следующей)
спасибо.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
