Kiss of the sun
С самого утра Айеро не покидала мысль о том, что этот мальчик действительно странный и вызывает у него непонятные чувства. Человеку уже за тридцать, но он еще до сих пор не может отличить влюбленность от простуды — это все про нашего героя.
Фрэнку удалось уйти из дома раньше, чем Джерард открыл свои глаза, оставшись совершено одним в пустом доме. Айеро за весь день удачно прошел собеседование на должность редактора местной газеты, его опыт работы журналиста был полезен, и не взять его просто не могли. На большее он рассчитывать не мог, так как в этом тесном маленьком городке не было своего телевиденья, не было буквально ничего, даже тех, у кого зачастую берет интервью Фрэнк — знаменитостей.
Еще Айеро постигла кое-какая запоздалая реакция той звезды, которую он буквально облил грязью в эфире. Она позвонила Мэган, требуя, чтобы та срочно устроила им встречу, ну или хотя бы повлияла на то, чтобы он извинился. Мэг ручалась все утихомирить, успокоить и мирно послать эту… Алису Картер.
И какая же смешная новость потрясла репутацию этой девушки? Просто зуб на зуб от смеха не попадает, когда Фрэнк вспоминает об этом. Помнится, он даже чуть в прямом эфире на пол не упал, дергая ногами – сдержался.
Дело в том, что у него была отличная такая фотография, где подтверждается один факт: Картер в клубе танцует стриптиз под псевдонимом «Алиса в стране чудес». Было еще компромат-видео, которое один из ее хейтеров переслал лично Айеро, но тот подумал, что фото уже будет достаточно, а распространением видео итак рано или поздно кто-то займется. Фрэнк не решался смотреть видео, так как боялся, что еще чего лишнего ей ляпнет.
По слухам, там она еще кричит что-то на подобие: Выпьешь меня, и у тебя кое-что увеличится, но если откусишь от меня кусочек — уменьшится. Боже, она себя возомнила волшебной едой! Ну, тогда ничего плохого, в нашем мире никому не запрещено снимать шлю… заказывать еду, кхм.
Почему Фрэнк сделал следующее, ему самому неизвестно. Он просто пошел в маленький бар, что недалеко от редакции, залил в себя тонну алкоголя, толкая пьяные речи Бармену, который, в свою очередь, отлично выполнял свою работу — подливать и слушать. Ведь он ни черта не понимал из пьяной смеси английского и итальянского, что только и выходила изо рта Айеро.
И он бы делал это до утра, если бы его бережно не взяли под руки охранники, выставляя на улицу, когда он засыпал на барной стойке, что-то тихо бормоча себе под нос. Бережно — это то слово, которое употреблено не зря, ведь лузеры бывают разные, а люди с проблемами всегда выглядят иначе. Этим руководствовались два щуплых парня, которые по телосложению в «секьюрети» никак не годятся. Они еле-еле вытащили его на свежий воздух, а затем, легонько шлепнув по щекам, попытались объяснить тому, что ему нужно домой, ведь бар закрывается.
Мужчина пил не часто, но всегда ему не находилось причины. Он шел просто так, ему просто захотелось, но это тупые отговорки от внутренних чувств, что часто разрывают его. Тупо выговориться. Не слушать самому, а выговориться, пусть его и не будут понимать, а слушать подавно. Ему надоела болтовня, ему нужен слушатель.
Доплетясь до дома, он увидел, что свет нигде не горит, а значит его мальчик уже спит, значит он его не услышит, хотя он и так ничего не слышит, значит он не поговорит, хотя он все равно не умеет разговаривать. Но возможно поймет. Ведь говорят, когда ты искренне говоришь с тем, кого понимаешь сам, он просто обязан почувствовать твое состояние. Джерард — тот, кто мог бы это сделать.
После того, как Фрэнк ушел, парень еле сдержался, чтобы не запрыгать на мягком диване от радости, ведь он просто желал остаться один. Чтобы не ходить скованно по комнатам, чтобы не смотреть умоляюще на хозяина дома, дабы тот рассмеялся в ответ и разрешил Джерарду взять стакан воды и выпить. Но он не прыгал, потому что его совесть – это то, что развито даже чересчур сильно для такого молодого мальчика. Обычно у подростков и юнцов ее нет, так как именно в этом возрасте стоит жить для себя, но Джерард… Как он мог жить для себя? За что? Он только и мог что жить для других, ведь если он будет им полезен — он получит деньги, впрочем, именно для того, чтобы жить для других. Бесконечный цикл бедности.
Он просто смог спокойно помыться, одеться в свою неизменную рваную пижаму, дорисовать целую стену спальни, начать обрисовывать новую часть огромной настенной живописи, что сразу бросалась в глаза при входе в маленькую, но просторную комнатку.
Он умел рисовать, он мог делать это весь день, он мог быть поглощенным во все это, увлеченно высовывая кончик языка, он мог не обращать внимания на головную боль из-за резкого запаха акриловых красок, которыми он местами наносил маленькие детали, которые обычной не мог.
Он ничего не ел за весь день, и, казалось, ему было это и ненужно, но желудок давал о себе знать, что Джерард успешно игнорировал, заливая в себя стакан теплой воды. Он еще давно, когда был маленьким и жил в детском доме, научился бороться с голодом, ведь часто его наказывали, лишая еды, и он пробирался на кухню ночью, набирал теплой воды и пил, пока боль в животе не утихнет. И это действительно помогало, когда он с огромной скоростью бежал в свою кровать, чтобы уснуть, ведь во сне голода не испытываешь. О, Боже, какая же это неправда.
Засыпая, включается ваше же воображение, поэтому Джерард часто просыпался от сладких, что в самом прямом смысле такие и были, снова плетясь за водой в кухню. Он фантазировал о еде, он рисовал еду, если бы он мог, то он бы и пел о еде, и, если бы он слышал, он бы слушал по телевизору передачи исключительно о еде: тортах, стейках, бутербродах, сосисках, запеченных индейках на Рождество. Ведь у него толком не было нормального Рождества в детском доме, им просто выдавали шоколад, но они все равно ели на завтрак кашу с очень маленьким кусочком масла, они все равно обедали той же кашей, а на ужин в добавок запивали ее — ненавистную кашу, пусть уже и другого вида, невкусным компотом из сухофруктов.
И Джерард, пусть и имел доступ к холодильнику, уже просто не мог съесть больше, чем помещается в его кулак, ведь желудок не растянут, но, что хуже в сотню раз, он привык к ощущению голода, оно ему нравится.
Он с ним уже на «ты», с этим ужасным чувством, будто твой желудок кто-то засасывает, вытягивает, растягивает, как жвачку, а затем обратно отпускает, но следом повторяет эти действия. Джерард словно испытывает себя, проверяя, сколько же он может продержаться без еды. Он словно пытается узнать, что с ним будет, окажись он снова на улице. Он словно старался подготовиться к моменту, когда рядом не будет Фрэнка, он старался подготовить себя к тому, чтобы не бояться. Ему почему-то казалось, что его бросят, что его оставят, что он снова будет жить в какой-то каморке, потому что так, в действительности, быть не должно. Нет чуда, а оно почему-то свершилось. Значит нужно искать подвох.
Фрэнк скрипнул дверью, заходя в гостиную, и снова заприметил мальчика спящим на диване. Он включил светильник рядом со спинкой дивана и уселся рядом, наблюдая, как Джерард сначала щурится, а затем открывает сонные глазенки, непонимающе моргая. Айеро упал рядом на подушку, всматриваясь мутными глазами в лицо мальчика, который зевнул и лег поудобней, подбирая под себя колени, но затем немножко встрепенулся, осознавая, кто лежит рядом, прямо в нескольких сантиметров.
Худенький парень не занимал много места, но узость дивана дала о себе знать, когда тело Фрэнка чуть повисло над полом и почти упало, если бы обеспокоенное лицо Джерарда не повисло надо Айеро, который уже сокращал расстояние от дивана до пола, оттягивая его худенькой, но порой очень сильной рукой. Разместив мужчину, от которого на километр разило спиртным, на мягкой поверхности, Джерард испуганно покосился на полоску пространства между ними, что медленно сокращалась, а позже и вовсе исчезло.
Фрэнк что-то пробубнил себе под нос, а затем начал с интересом разглядывать лицо мальчика, которое сейчас выражало сочувствие, испуг, толику разочарования и бесконечную доброту. Оно даже сейчас было таким мягким, добрым, светлым.
— Знаешь, когда я был малым у меня были веснушки, — заплетающимся языком проговорил Фрэнк на ломаном итальянском, который даже нормальный человек не понял бы, а читать по губам было вдвойне сложнее. — И мама сказала, что меня солнышко поцеловало, — высунув из-под себя руку, Фрэнк указательным пальцем дотронулся до остренького носа парня, забавно прижав. Он сощурился, надавив на нос сильнее, и издал что-то наподобие «п-п-и-и-и-п», как иногда делают мамы своим детям.
— Я вообще не понимал, чё у меня веснушки, я же вроде не рыжий. А тут солнышко. Бац. Поцеловало, — промямлил мужчина, забавно икнув, отчего Джерард еле сдержал тихонькое хихиканье. — Тебя вообще, кажется, светило по самые гланды засосало, ты только посмотри на себя, какой ты милый и солнечный. Ты вообще меня понимаешь?
Джерард огорченно покачал головой, ведь кроме последней реплики, которая, в общем-то, и содержала только этот вопрос, он понял только что-то про какое-то солнышко, и про то, что его кто-то поцеловал.
— Да меня никогда никто не понимает. Красивый ты, я говорю, — громче проговорил Айеро по слогам, но Джерард все равно ничего не понял, ведь ему без разницы, как громко говорит мужчина, да еще и как интенсивно он передвигает губами, ведь английского, на который так молниеносно переключился Фрэнк, он не понимает.
— Ай, ну тебя, — сказал он, поворачиваясь к улыбающемуся парню спиной. Его лицо просто не могла не озарить улыбка, когда Фрэнк понял, что сказал, забавно ударяя себя запястьем в лоб, обиженно хмурясь и бурча себе под нос.
Айеро тут же засопел, положив под щеку ладони, а Джерард приподнялся, закусив губу, и наклонился над головой мужчины, заглядывая и с умилением наблюдая за лицом пьяного Айеро. Да, он понял, что мужчина не трезвый, еще тогда, когда он пришел и лег рядом, но теперь он просто смотрел, не давая мыслям искать повод пугаться, наводить на глупые размышления, путаться, расходится по голове в целом.
Он точно так же повернулся спиной к Фрэнку, погружаясь в сладкие сны, в прямом смысле этого слова, ведь он не ел сегодня ничего, заглушая ноющий желудок теплой водой.
***
Фрэнка разбудила трель мобильника и мягкие толчки в плечо, не доставляющие никакого дискомфорта, в отличие от первого. Резкий звон разносился по голове, отдаваясь болью в затылке и в висках. Еще одно теплое прикосновение к его плечу, но теперь более настойчивое, резковатое, но оно все еще не доходит до сознания мужчины, как попытка разбудить. Он почему-то воспринял его как что-то, что должно быть, как что-то обычное, не несущее за собой подтекст действие, словно какой-то утренний ритуал. А вот телефон был лишним. Перевернувшись на другой бок Фрэнк не избавился от ужасного звука возле его уха, а наоборот приблизился к нему на столько, на сколько возможно.
Еще один толчок, теперь уже не щадящий, Айеро из-за него откинулся на спину и, как неваляшка, снова вернулся в прошлое положение, ударяясь лбом о металлическую крышку аппарата. Открыв глаза, он столкнулся с зелеными омутами парня, который настойчиво пытался пробудить его от глубокого сна. Не обдумав своего действия, он взял телефон и, не прочитав имени абонента, нажал кнопку ответа, прижав агрегат к уху.
— Проснись и пой, — прокричали на том конце женским голосом, - на тебя подан иск, дорогуша, тебе придется ехать в Лос-Анджелес. — Так громко. Так резко. Нет, это невыносимо. Мужчина не совсем вникнул в слова, а затем широко распахнул глаза, наконец поняв о чем речь.
— Что. Мэг, ты же обещала все уладить. Мэ-э-э-г, — простонал Айеро, хватаясь за лоб, который, казалось, горел так, что на нем можно было спокойно жарить завтрак.
— Ну, прости, аргумент вроде: «он долбаеб, не умеет себя вести, он никогда не извиняется, а еще жуткий кретин и маразматичный психолог» — не совсем то, что могло бы ее убедить, а лгать я не умею, ты же знаешь. В общем, если ты будешь паинькой, а я смогу уговорить Айзека быть твоим адвокатом, то с тебя даже могут снять моральный ущерб. Эта курочка, кстати, разогналась, там такие нолики…
— Ладно, Мэг, хватит мне голову морочить, и без тебя трещит. Когда?
— Через полторы недели. Я все обсужу и позвоню тебе уже сегодня. Прорвемся, детка. Иди просыпайся, у тебя же уже час дня. Все, пока, — коротко отрезала Мэган, положив трубку, а Айеро уставился на Джерарда, что сидел перед ним на коленках, уложив голову на сложенные руки, которые покоились на диване. Голодный желудок мальчика в который раз напомнил о себе, утробно заурчав, что услышал даже сам Фрэнк, улыбнувшись.
— Ты хочешь есть, — констатировал факт Айеро, а Джерард начал отрицательно качать головой. Это совершенно не повлияло на желание Фрэнка накормить этого худощавого парнишку, который немного раздраженно фыркнув, отправляясь следом за еще не пришедшим себя мужчиной. Залив молоком две тарелки хлопьев, он уселся и стал наблюдать за тем, как Уэй ковырялся в тарелке, не пытаясь взять даже ложку в рот, не отрывая взгляда от мужчины.
— Я не буду жить с анорексиком-мазохистом, так что ложку бери и жуй. Через полчаса я пойду на работу, не будешь скучать? Я в редакцию устроился, в газете писать смогу, — улыбнулся Фрэнк, когда мальчик отправил внутрь одну ложку размякших кукурузных хлопьев.
Джерард неожиданно вспомнил кое о чем, и потянулся за альбомом, который лежал на противоположной стороне стола. Достав его, он открыл листок и написал, протянув затем Айеро:
«Ты сможешь размещать объявления?»
Фрэнк коротко кивнул, а мальчик закусил губу. Он очень хотел попросить мужчину об услуге, но совесть как всегда не вовремя напомнила о своем существовании. Поборов себя, парень перелистнул страницу с просьбой, открыв взору Фрэнка очень реалистичный рисунок… котенка. Рыжего красивого котенка.
Он вернулся на страницу с написанным предложением и записал еще одно.
«Я его потерял»
— Я могу его найти, наверное. Это значит, что он будет жить у нас? — спросил Фрэнк, а мальчик смущенно уставился в стену за головой мужчины, осознавая, что коту действительно придется где-то жить, если его найдет Фрэнк. Что, если он против еще одного сожителя, тем более, когда он и так приютил у себя целого… человека?
— Ладно, я люблю животных, а как его зовут? — увидев замешательство на лице мальчика, Фрэнк решил заговорить первым, принимая то, что, если он отыщет котенка, то животное поселится в его доме. Еще больше забот, морок, но сейчас Фрэнку хотелось этого. Джерард ответил на это, пожав плечами. Ведь он не мог придумать имя коту, тем более, приучить того откликаться на него, потому что не смог бы даже произнести.
— Не знаешь? Это будет сложно, но я попробую. Доедай, — проговорив последнее, Айеро прихватил за собой альбом. — Я возьму его, чтобы вставить фото? — Джерард утвердительно кивнул, опомнившись. Он ведь только что не заметил, как поглотил половину тарелки.
Он снова остался один, он снова рисовал на стенах, он снова испугался себя. Это просто будет продолжаться, наверное, всегда, ведь чувство одиночество — это то, к чему он привык, и оно буквально исчезает, а на смену ему приходит странное чувство наполненности чем-то. Это и есть то чувство, когда ты понимаешь, что рядом кто-то есть. Кто-то, кто не прогоняет, кто-то, кто дружит. А дружит ли?
|
