Anger or tenderness? Мальчик безостановочно гладил разорванную обложку, глубоко вдыхая, чтобы успокоиться. Он закусил нижнюю губу, чтобы не издавать лишних звуков, хотя знал, что он здесь один. И он прекрасно знал, что сам не услышит, если начнет плакать. Ему нельзя, нет, ведь он только начал считать себя сильным.
Хотя какой же он сильный, когда существует за счет… за счет доброго мужчины, что принял его к себе. Он слабый, он — домашнее животное, которое выполняет свою работу за еду, воду, ночлег. Он рисует на стенах в будущей спальне, он дает волю фантазии, показывая Фрэнку эскизы в его альбоме. Да, он слабый. Но разве ему плохо? Он сам, можно сказать, согласился разрисовать стены; он сам рисовал все новые и новые картинки, он сам, его не заставляли. Фрэнк даже помогал ему иногда.
Эти жестокие дети… Что им нужно от немого мальчика? Что им надо от того, кто не слышит? Зачем им рвать альбом? Они просто выкрали его, вырвали все листы с рисунками, а картон разорвали пополам. Обложка с водопадом, которая успела за несколько недель так полюбиться Джерарду, сейчас лежала у того на коленях. Две части, которые бедный парень не знал чем соединить. Он обыскал весь дом в поиске скотча, но нашел только медицинский пластырь.
Он аккуратно снял защитную пленку и, вытерев рукавом нос, стал склеивать пластырем две половинки картонки. Усердно водя пальцем по съежившейся ткани предмета, что вообще должен использоваться в других целях, он тихонько всхлипывал.
Приклеив третий пластырь, он недовольно шлепнул сам себя по коленке, откидывая голову назад. Почему же у него ничего не получалось? Почему от глянцевой поверхности все сразу отваливалось? Все упиралось только в одно слово «почему».
Фрэнк зашел в дом, поставив две банки краски на стол. Он долго искал эти цвета в магазине, ведь для идеального оттенка требовался именно этот, изумрудный. Увидев, что Джерард старательно заклеивает альбом пластырем, он усмехнулся и достал из самого нижнего ящика скотч. Видимо, мальчик не совсем хорошо искал, хотя, возможно, ему просто было не до того, чтобы усердно пытаться найти. Его прожигала обида.
Фрэнк сел на стул напротив Джерарда, аккуратно забирая альбом из рук мальчика. Он поднял взгляд на мужчину, виновато хлопая ресницами, ведь он в действительности извел целую пачку нужных пластырей.
Положив альбом на свои колени, Айеро аккуратно отцепил все, что так старательно делал Джерард, заменяя на действительно хорошо клеящийся материал. Когда обложка снова состояла из одной части, а не из двух, Фрэнк улыбнулся и отдал мальчику альбом, на секунду потрепав его по волосам.
Он хотел сейчас услышать голос девушки, что, видимо, успешно избавилась от него. Сплавила, обещала позвонить, а вот фигу тебе, Фрэнк Айеро, будь сам по себе. Ну, он не совсем скучал.
Точнее, совершенно не скучал. Ему просто было нужно съязвить кому-нибудь, кого-то подстебать, унизить, так как этого… не хватало? Он просто не мог даже посмотреть неправильно в сторону этого мальчика, чьи темные волосы сейчас имели розоватый оттенок от масляной краски. До конца вымыть так и не удалось.
Выбрав схему набора американского номера, Айеро сел на диван, вслушиваясь в продолжительные гудки и монотонный голос, твердящий о том, что ему может не хватить денег на соединение.
- Какими судьбами? Я думала, ты уже совершенно забыл про существование моей персоны, – женщина была поражена тем, что ее бывший босс названивает ей так часто. Часто. Два раза за неделю это слишком для ее неспокойных нервов.
Фрэнк усмехнулся.
- Тебе не идет быть грубой, Мэган. Это по моей части. Айзек разве не пришел? Он всегда ставит тебя на место. Вообще, я сомневаюсь, что он приходил к тебе неделю, так как ты культурно отдыхала.
- Откуда ты все это узнаешь? Какая тебе разница, приходит ли ко мне мой муж или нет? – пока что голос Мэг был спокоен, но, если Фрэнк продолжит давить на больное, то она не выдержит. Этот засранец даже не знает, насколько ей обидно узнавать об измене от посторонних лиц.
- Когда Айзек дома, ты всегда на нервах, ты все время звонишь, пытаясь довести до нервного тика, тебе не на кого орать. Уже неделю ты как будто забыла мой номер. Или Айзек нашел себе подружку, или ты нашла себе дружка.
- Прекрати, хренов Шерлок Холмс. Ты только ради этого позвонил, чтобы в очередной раз вогнать меня в грязь?
Джерард сидел напротив в глубоком уютном кресле с открытым альбомом на последней странице. Он сегодня хотел нарисовать именно Фрэнка, и ему не хотелось, чтобы он об этом узнал. Он внимательно следил за тем, как мужчина закинул ногу за ногу, обильно жестикулируя. Он пытался запечатлеть Фрэнка, но тот все время меня позицию, отчего Джерард немного огорченно выдохнул и отложил свое занятие.
- Просто, Мэг, я не могу, ты действительно такая дура? – засмеялся Айеро, но затем вздрогнул, ведь сзади послышался звук разбитого стекла. Что бы сделал Фрэнк Энтони Томас Айеро, будь это обычный человек, а не сгорбившийся над разбитым стаканом Джерард, который в одной руке сжимал осколок, который все-таки оставил рану? Дайте-ка ему самому подумать об этом.
Представьте, что это совершенно другой человек. Например, горничная. Есть несколько вариантов развития событий, и никакой, поверьте, не сулит для горничной ничем хорошим. Ее либо за шкирку вышвырнут из дома, либо жестоко накричат, следом все же вышвырнув из дома.
Но сейчас он бы не сделал это, потому что одно чувство, которое жгло сердце нашего сухаря уже долгое время, называлось виной. Именно виной, а не чем-то другим. Мальчик тут же попробовал встать, но, чуть не наступив на злосчастные осколки, предпочел остаться на паркете. Носки – вещь хорошая, но жутко скользкая.
- Я тебе потом перезвоню, - проговорил Фрэнк каким-то подавленным голосом, неотрывно глядя на эту чудную картину. Злится ли он на мальчика? Злится, но это бывает со всеми. Каждый мог упасть. Каждый мог поскользнуться, разбить идеально чистый стакан, каждый. Просто злость на Джерарда сразу же сменяется чем-то теплым на душе, чем-то, что связанно с состраданием, желанием помочь. Сейчас Фрэнку казалось, будто перед ним ребенок, который недавно научился ходить. Было дикое желание сходить за фотоаппаратом, чтобы заснять первое падение.
Он даже не успел расслышать гневное «Не надо, слышишь, не надо перезванивать, сученыш!», так как уверенно направлялся в сторону парня, который пытался собрать целой рукой все осколки. Но они снова падали, стукаясь о прохладный пол, заставляя мальчика шипеть от негодования. Он поднял все осколки, заметив, как Джерард виновато посмотрел в пол, а затем закрыл лицо руками. Правая немного тряслась, а по кисти сползала струйка крови.
Прихватив с собой все для того, чтобы вытащить осколок из ладоши Джерарда и продезинфицировать ранку, Фрэнк уселся рядом в позу лотоса. Взяв за кисть, он убрал руку от лица, в который раз сталкиваясь с виноватым взглядом. Зеленовато-карие глаза были наполнены влагой, что вот-вот превратится в слезы.
- Прекрати чувствовать вину, от этого чаще всего еще больше волнуются. Я же не кричу на тебя. Я тоже могу что-то разбить, это не повод, чтобы плакать, - эти слова медленно срывались с губ Фрэнка, который мягко вытаскивал пинцетом маленький кусочек стекла.
Джерард не знал почему, но ему очень сильно хотелось плакать. В конце концов, он очень сильно боялся боли, да и все валилось из рук. Он не чувствовал себя уютно в этом доме, потому что на самом деле он знал, что довольно серьезно портит жизнь его обитателю. Зачем здоровому человеку такие проблемы как глухонемой мальчик?
Он вообще принципиально не мог чувствовать себя здесь уютно. Фрэнк ему никто, он просто незнакомец, он даже не из близкого окружения Джерарда; мальчику неудобно ходить по этому полу без разрешения, ему сложно побороть желание сходить в тот же туалет, не получив при этом одобрения хозяина дома. Он, в принципе, понимал, что будет выглядеть глупо, если спросит, но ничего не мог с собой поделать. В итоге он просто выискивал момент, когда мужчина засыпал, находился достаточно далеко или вообще уходил куда-то. Было ужасно неловко, Джерард все еще чувствовал себя очень одиноким.
- Пошли в спальню, ты мне кое в чем поможешь. Я не разбираюсь в цветах так, как делаешь это ты, - Фрэнк поднялся, подавая руку мальчику, который смотрел на свою ранку, заклеенную единственным целым пластырем. Джерард почему-то оставил его, не стал трогать. Как чувствовал, что может понадобиться.
За день, начиная с момента, когда мальчик в первый раз провел простым карандашом по белесой стене, он полностью украсил нижнюю половину комнаты симпатичными рисунками. Он делал это сам, иногда отказываясь от ужина, как бы Фрэнк ни пытался его уговаривать поесть. Ему нравилось, действительно нравилось украшать стену. Он не мог дождаться, когда это все станет цветным.
И сегодня он действительно мог увидеть, как это станет именно тем, чем он хочет. Фрэнк просто попросил его указывать, какие краски надо смешивать, а сам уже разводил и проводил кисточкой по намеченным местам. Для начала он стал рисовать самые яркие детали, где не было бликов и других техник, которых он рисовать не смог бы.
Джерард довольно наблюдал за тем, как мужчина проводит кисточкой по тоненькой линии лепестка цветка. Нетерпеливо закусив губу, он подошел и, обхватив своей рукой руку Фрэнка, в которой находилась кисть, медленно повел в сторону, намечая контур цветка.
Айеро повернул голову в сторону лица мальчика и улыбнулся, увидев, с каким завидным энтузиазмом Джерард помогает ему делать ровную линию.
Что-то на миг в нем перевернулось, когда кончик языка мальчика медленно прошелся от одного уголка к другому, оставляя мокрую дорожку на сухих губах. Что-то четко поселилось внутри мужчины еще утром, когда он помог парню склеить альбом, что-то ужасно сильное оставило отпечаток на черствости Фрэнка Айеро, еще когда он увидел этого бедного глухонемого Джерарда Уэя.
