Это был не лед.
"Никому не двигаться! Эй, парень, не прикасайся к нему! Руки за голову! Живо!", - говорили они. В руках каждый держал пистолет наготове. Из окон я видел красный лазер, направленный точкой в спину Майки.
"Смит и Эллис, проверить остальные комнаты", - говорили они.
"В остальных комнатах чисто", - говорили они.
"Нет ни следов крови, ни признаков бытовухи", - говорили они.
Полицейские так много всего говорили. А я слышал в голове четко и ясно голос одного из них, будто свои собственные мысли: "Плохой, очень плохой Фрэнки". Огромный ком подходит к горлу. Язык онемел, а левый глаз бешено запульсировал. Я быстро накрыл его рукой в тот момент, когда Майки начали оттаскивать от меня.
Я не мог отцепить от его рубашки свои скрюченные, замерзшие пальцы. Меня подхватывают за руки и тащат на себя, пока я умоляю Майки не уходить и не бросать меня. Что полицейские, что Майки, - все они прибывают в глубочайшем шоке.
Прости меня. Я правда не хотел, чтобы ты увидел меня таким. Я не хотел тебя напугать и доставить массу проблем. Но больше всего я не хочу будущих разговоров.
Общение приносит одну
только
боль.
- Советую тебе найти хорошего адвоката, - без разборок. Вот так все просто работает у них. Хотя, уверен, что они будут разговаривать с ним в изоляторе. Естественно я подтвержу, что он ни в чем не виноват.
***
Вести себя нормально, вести себя нормально, вести себя нормально.
Я знаю, что мне грозит, если я буду продолжать рвать на себе волосы и метаться от одного угла в другой, ломая об стены с уродливым хрустом ключицы и пальцы. Пожалуй, я боялся этого больше всего. Я знаю, что я отличаюсь на подсознательном уровне от других, я знаю, что если врачи проведут анализы, то выяснится большая активность мозга. Я знаю, что последует за этим, - смерть. Я сгнию в белом заживо. Таких, как я, хоронят в закрытом гробу. Такие, как я, даже после смерти будут с ними.
Я знаю, что после психиатры сбегутся посмотреть на нестабильного меня.
- Что ты видишь на этой картинке, Фрэнк?
Апатию. Паранойю. Олицетворение ужаса и страха. Я вижу, как он режет себя вдоль глотки и как потом судорожно пытается зажать рану. Но руки свело. Он задыхается и захлебывается. И я чувствую, как капли забрызгали мое лицо тоже. Я весь в краплении красного. Вжимаюсь в кресло.
Вести себя нормально, вести себя нормально, вести себя нормально.
- Лошадь, - вру.
Вот, что меня ждет. Тонны дежурных вопросов только потому, что так положено. Только потому, что это их работа. Никакой заинтересованности. Еще один псих с галлюцинациями. Я неоригинален.
Нас затолкали в полицейские машины. Меня привели в чувство, вкололи немного успокоительного. Измерили давление, взяли кровь на анализ, даже проверяли зрачки глаз на признаки наркоты. А после дверь захлопнулась, и нас повезли в участок. Все это время я думал, что с нами будет. Кто нас заберет. Ведь я никого не знаю, кроме Майки, а мои родители сейчас находятся вовсе по другую сторону океана.
Мне было нестрашно провести несколько суток в камере, но проблема в том, что они найдут меня везде.
***
- Мистер... Йеро, - сержант еле как произнес мою фамилию (и то неправильно), вчитываясь в одну из папок документов. Видимо, перед ним лежало мое дело, - Вы говорите, что мистер Уэй вас не трогал?
- Айеро.
- Что, простите?
- Айеро. Моя фамилия Айеро, - он глупо потупил глаза. - Да. Он не причинил мне никакого вреда. Вы сами видели, что следов побоев на моем теле нет. Отпустите нас.
- Хотите сказать, эти шрамы не он вам оставил?
"Ну же, Фрэнки, я не кусаюсь".
Меня передернуло от воспоминаний, и все сидящие в комнате это заметили.
- Я упал, это было давно, когда мне было семь лет.
- На нож упали? - усмешка проскользнула на губах сержанта.
- Это к делу отношения не имеет. Это не он оставил на мне шрамы.
- У вас есть свидетели?
Я начал судорожно вспоминать всех, кто мог бы подтвердить мои слова в защиту Майки. Но никто не всплыл в голове с красным флагом, зажатым в руках. Ну же, думай, думай, Фрэнк. Ты не можешь ему не помочь. Ты все заварил, из-за тебя он сейчас сидит в соседней комнате, повязанный в наручники. "Отрицай, только все отрицай, Майкс, давай же".
- Нет, у меня нет свидетелей.
Он говорит, что отпустит еще живого меня только за деньги. При условии, что никто не будет подавать заявление на покушение на жизнь и вымогательство денег в полицию. Он говорил, что знает нас в лицо. Он говорил, что знает, где мы живем. Он говорил, что знает все наши лазейки и потайные пути. Отступать некуда. Родители сдались.
Он ушел. С деньгами и неарестованный.
- Смит, оформляй.
Я сидел на этом пластмассовом, жестком стуле с опущенными руками. Я боялся. Я жутко боялся. Я паниковал.
У меня запершило в горле и вспотели ладони. Я был готов разреветься прямо здесь и сейчас. Все из-за меня, это все из-за меня. Гребанный фрик, от которого одни неудачи. Я чувствовал себя злокачественной опухолью. Кого угодно, но только не моего Майки. Он не виноват, что я такой. Он не виноват, он просто пришел не в то время и не в то место. Я поставил на стол локти и сильно сжал обеими руками волосы на затылке. Не плакать. Не реветь. Не закипать. Не злиться. Фрэнки, все хорошо, все хорошо, Фрэнкс. Раз, два, три...
- Отпустите его, я сказал! Он ни в чем, блять, не виноват!
Их лица изображали гримасы шока и ужаса. Я не понимал, что происходит, как и не понимали они. Все как в тумане, а потом этот противный, тонкий свист в ушах. Он гудит, больно долбит стенки черепа, хочет уничтожить меня.
Агрессия сожрет меня.
Я с грохотом поднялся со стула и что есть силы ударил по столу. Переворачиваю его. Вспышка ярости поглотила мозг. Все неописуемо сводит, а глаз, который в доме так сильно заболел, налился кровью. Я видел, как лопаются сосуды, как глазное яблоко обливается красным. Я видел ошарашенные взгляды полицейских.
Оскал. Меня перекосило, переклинило, мозг атрофировался, и волна дрожи мурашками прокатилась по телу. Каждый волосок больно ударял током. Что-то двигало мной, что-то управляло. Я налетаю на сержанта и хватаю его за глотку, прижимая к полу. Удар затылком о грязный кафель. Ногти впиваются в толстую кожу. Он брыкается подо мной, хрипит в попытке сделать вдох. Его лицо сначала краснеет, потом чернеет.
Меня грубо хватают за волосы и оттаскивают от полицейского, бьют в живот, под ребра. В голове воспоминания того вечера, все внутри болезненно отзывается. Я скулю и делаю рваные вдохи. Из глаз брызнули слезы. Остро, словно ножом, что-то будто пробило мне заднюю стенку и вошло осколками в хребет. Я заваливаюсь набок и обхватываю руками живот.
Хрящ хрустит. Из носа хлынули потоки крови, заливая и без того грязную, прожженную местами толстовку. Я задыхаюсь и прошу прекратить. Как тогда.
Этот сержант стоит надо мной и орет, что я сгнию.
Но что может сгнить дважды?
Меня, истекающего кровью, хватают под руку и тащат из каморки за решетку, на обозрение всем. Как прирученную собачку тащат во двор дети, чтобы показать другим на что она способна.
Зареванный, испуганный. У меня поднялась температура и мне чертовски плохо. Меня рвет прямо на пол.
"Ах ты сукин сын!", - говорят они.
"Будешь убирать сам свое дерьмо", - говорят они.
"Ну же, посмотрим, что ты умеешь. Танцуй", - говорят они.
Смеются и бросают в меня орешками.
"Танцуй", - повторяют и бьют под ребра. От пронзающей боли из глотки вырываются стоны. Я был готов почти харкаться кровью. Но, уверен, меня бы сразу вырвало всеми внутренностями.
Знаете, терять сознание всегда страшно.
Со всех сторон надвигается страшная, звенящая темнота, в которой ты буквально слепнешь. Ты жалок. Ты пытаешься ухватиться руками за решетку, чтобы не упасть, но вместо этого теряешь равновесие и падаешь прямо на заблеванный пол.
Я почти теряю сознание. Эти люди, что чтят закон как никто другой, просто ржут надо мной. Бьют. Унижают. В этот момент я ненавидел их всех. Но мне приходилось вставать (иначе мне бы "помогли") и двигать онемевшими конечностями, изображая эдакий танец.
Я не знаю, сколько прошло времени, может, всего тридцать секунд, тянущиеся вечностью, но через эту толпу, которая собралась посмотреть на меня в роли собачонки, я увидел русую макушку Майки и черную копну еще кого-то, кто очень настырно проталкивался вместе с ним к выходу. Этот кто-то был в гневе, я слышал это по его лязгу зубов и резким движениям.
Тут Майки замер и оглянулся.
Нет, не смотри на меня. Прошу.
Я тут же отвел взгляд, будто встретился им со льдом.
Это был не лед. Это было сожаление. Это был страх. Это была нерешительность. Это была ненависть. Это были тайны. Было что-то, что я не мог прочесть. А может, мне было просто стыдно знать, что скрывается под словом "тайны".
Я разочаровал его.
Я посмешище и прямо сейчас доказываю это.
Я плачу. Раскаиваюсь перед ним, беззвучно молю его о прощении.
"Майки, пожалуйста".
Но в этот хаос внезапно врывается этот кто-то с копной черных, жирных волос. Он пихает в сторону того, кто все это начал, что-то говорит ему. Все они что-то говорят сегодня. (Так много трепа и так мало действий.)
Сержант, эта скотина, бледнеет на глазах и молча открывает решетку, хватает меня за ткань толстовки и выводит наружу. Он всего лишь немного подтолкнул меня вперед, а я уже валюсь с ног и падаю, расцарапав ладони и колени.
Как тогда.
"Мы еще не закончили, милый. Не хочешь прикурить?"
Мое ухо обдает теплом и я слышу, как незнакомый голос выводит из транса нехороших воспоминаний: "Не ради тебя, ради него. Держись от Майки подальше, понял, ублюдок? Ты просто был жалок".
Да, да, я, черт возьми, жалок.
Гребанный фрик, от которого слишком
много
проблем.
______
next: http://notforsale.do.am/blog/should_i_sink_or_swim_or_simply_disappear_4/2014-01-30-9499
|
