Фрэнк встречается с Майки поздно вечером в полупустом кафе университета. Они выжаты покруче лимонов, что плавают в их кружках с чаем. В кафе с еле уловимым гулом работает кондиционер, и это, чёрт, радует безумно. Потому что снаружи жара, и во всех аудиториях окна настежь. Но это не только не решает проблемы, а только усугубляет её. Кажется, раскалённый ветер буквально впихивает внутрь помещений шипящий от солнца воздух, и пот неумолимо стекает по спине, подмышкам и вискам, едва не капая на экзаменационные листы. Сам ректор сидит, повесив мешковатый пиджак на спинку кресла, и вяло обмахивается чьей-то тетрадью.
Все, как стартового выстрела, ждут вечера. Потому что он, если верить логике, принесёт закат и временное избавление от неожиданной июньской жары.
Холодный чай с лимоном немного бодрит, и парни расслабляются, начиная более добро поглядывать друг на друга. Эта сессия им обоим даётся тяжело, потому что у Майкла жена на последних месяцах беременности. И Элис настолько упёрта, что не собирается уходить в академический отпуск, пока не закончит свой предвыпускной курс. После ей останется лишь написать и защитить дипломную работу, и она станет квалифицированным специалистом по работе с детьми с различными поведенческими отклонениями.
Проблема лишь в том, что по здоровью ей часто непросто даже выйти из дома, не говоря о том, чтобы сидеть на последних лекциях. Поэтому Майклу, который и без того занимается сложными контрольными проектами по химии, приходится постоянно вылавливать сокурсников жены, чтобы копировать их лекции, и это безумно утомляет. Парень мечтает, чтобы июнь уже к чёрту закончился, и чтобы у них с Элис был этот следующий месяц, когда они просто смогут отдохнуть и совсем, вот просто совершенно ничего не делать.
Для Фрэнка эта сессия просто оказывается неожиданностью. Потому что он так увязает в атмосфере тату-салона и в своих странных отношениях с его владельцем, что почти пропускает момент начала зачётных недель. Это его порядком выбивает из колеи. Никогда раньше он настолько не отстранялся от учёбы. И хоть это не значит, что он пропускает или забивает на подготовку. Просто мысли его по большей части очень далеки от университета. Они постоянно витают где-то на углу Четырнадцатой улицы и Аделин стрит.
Чтобы не вылететь, Фрэнку приходится пойти на крайние меры. Никаких ночёвок, никаких лишних встреч с Джерардом помимо пары часов вечером, когда он помогает ему с уборкой в салоне. Он даже перестаёт готовить, но каждую неделю старательно забивает небольшой холодильник полуфабрикатами из разряда «просто разогрей». Это, конечно, не самая лучшая и здоровая пища из возможных. Но всё же лучше, чем есть дрянь наподобие фастфуда и чипсов, или не есть ничего, к чему Джерард склоняется чаще.
Он волнуется, но считает, что нужно просто выдержать этот месяц и закончить курс как можно лучше. В конце концов, мужик он, или кто? Он пообещал себе, что закончит университет без какой либо родительской помощи и сможет стать самостоятельным опять же без неё. Он просто не стерпит унижения, если его замыслы потерпят крах.
- Как Элис? - спрашивает он друга, выпив в молчании уже полкружки чая.
- Сегодня лучше. Но малышка у нас и правда реактивная. Это так забавно, когда живот Элис ходит ходуном, потому что дочь выполняет внутри различные кульбиты. Жена говорит, что это надоедает, а мне нравится. Наверное, потому что это происходит не внутри меня, - устало улыбается Майкл, и Фрэнк не может удержаться, когда его кончики губ ползут наверх. Он представляет то, как хорошо и уютно, должно быть, внутри живота. Особенно, если ты маленькая непоседливая девочка, склонная к классическому боксу. - Как брат? - принимает эстафету вопросов Майкл, и Фрэнк чуть пожимает плечами, прежде чем ответить.
- Вроде держится. Работы сейчас и правда много, а я почти ничем не могу помочь. В любом случае, выглядит он неплохо, - говорит парень и чуть смущается своих слов. - А ещё он подстригся. Не сильно, сантиметров пять, но теперь его волосы не напоминают старое перекрашенное мочало, это нормальная удлинённая стрижка… - из Майки вырывается сдавленное «пф-ф…», перерастающее в смешки, а затем и полноценный хохот, и Фрэнк не может ничего поделать с собой, только как присоединиться к веселью Уэя-младшего.
- Интересно, с чего вдруг? Я думал, он отрастит себе длинную гриву… как сделал после Школы Искусств, - интересуется Майкл, когда они оба успокаиваются.
- Сказал, что слишком жаркое лето, и волосы ему мешают. В принципе, я не против, мне нравится, - отвечает Фрэнк, раздумывая над тем, что ему, вероятно, понравится всё, что делает этот мужчина. Потому что у того и правда есть вкус. Сейчас Джерард стал выглядеть ещё свежее и моложе, чем до этого. Каждый вечер он заводит Фрэнка своим видом так сильно, что парню приходится делать над собой невероятные титанические усилия, чтобы не сорваться. Он не должен проиграть в своей битве. Не имеет права.
****
Джерард, начиная с середины июня, немного меняет свой график. Ничего не привнося в часы работы, совершенно наглым образом добавляет лишний час к своему обеду, не заботясь особо ни о чём. Работы много. Её и правда просто очень много, и начиная с первой минуты, как открывает салон, и заканчивая девятью вечера, он не разгибается, набивая и набивая рисунки на оголённые тела.
Для изменений есть причина, о которой Джерард не распространяется. Несколько раз в неделю, обычно два или три, они встречаются с Мириам в одном кафе через три улицы отсюда, и после идут на недолгую прогулку. Кафе расположено почти чётко на середине между салоном и больницей, где женщина проводит первую половину дня в лечении и сдаче всё новых и новых анализов. Иногда она остаётся там на весь день, и тогда они с Джерардом не встречаются.
Она сама не знает, как так вышло, что этот странный мужчина буквально вклинился в жалкие остатки её жизни. И если о татуировках он больше не говорит, они общаются на самые разные темы, и это всегда удовлетворяет их обоих. Точнее, говорит обычно Мириам. А Джерард слушает, вставляя порой недлинные фразы или задавая вопросы. Он интересен и вызывает любопытство, но почти не рассказывает о себе. Наверное, ему нужно время, чтобы открыться. А Мириам уже давно всё равно.
Но самое приятное - Джерард курит. Просто курит, а женщина, вдыхая терпкий горьковатый дым, с теплом считает, что это - для неё. Своеобразные «дары смерти», как думает она про себя.
Окленд в эту июньскую жару, упавшую с неба совсем неожиданно, будто вымирает. Мало машин и почти нет людей, а те, что попадаются, или спешат от двери до двери помещения с кондиционером, или нежатся прямо на газонах в тени деревьев в парке. Птицы и те скрываются под крышами или тихо сидят на ветвях, не растрачивая силы на полёты и пение. Жара доканывает всех. Воздух становится густым и тяжёлым, он отчётливо пахнет раскалённым асфальтом и порой - резиной шин и пылью. Эта пыль покрывает всё вокруг этаким налётом старины, приглушая краски и пробираясь в самые незначительные щели рам, беззастенчиво поскрипывая на зубах. Дождей нет уже несколько недель, и это странно.
Но пока их нет, жара и пыль - две некоронованные принцессы, безраздельно царящие в Окленде.
Помягчевший асфальт приятно пружинит под их ногами, когда Мириам и Джерард переходят дорогу к парку. Там хоть немного, но прохладнее, и дышится гораздо легче. И это именно то, что нужно женщине.
Джерард удивляется, насколько Мириам полна жажды жизни. Точнее, тем, насколько много жизни в её последних днях, в том отрезке, что у неё остался. Женщина каждый раз на встречу является с новыми волосами. Конечно, Джерард знает, что это парики. Множество, просто невероятное количество самых различных париков всех форм, расцветок и длины. Каждый раз он заходит в кафе, не представляя, чего ожидать и кого искать взглядом. Потому что совершенно точно уверен - сегодня Мириам будет выглядеть иначе. Она словно смеётся - над болезнью и тем, что ей осталось так недолго. И её смех ироничен.
- Сколько их у тебя? - спрашивает мужчина, когда они входят в парк и садятся на первую попавшуюся лавочку в тени лип. Сегодня на Мириам парик-каре нежнейшего фиолетового цвета. Он очень светлый и не слишком яркий, как можно представить, услышав слово «фиолетовый». И кожа женщины от этого цвета кажется ещё тоньше, прозрачнее и голубее.
- Если ты хочешь знать точное число, то я вряд ли скажу, - улыбается Мириам, сразу понимая, о чём вопрос. Джерард каждый раз не спускает глаз с её париков, и это очень забавляет женщину. - Может, больше тридцати, а может, чуть меньше.
- Зачем так много? - удивляется мастер. - Неужели не могла определиться с выбором?
- М-м… - Мириам на мгновение задумывается, выбирая более корректную формулировку. Человек, не знающий о том, что ему осталось жить пару недель, никогда не оценит вывертов мозга умирающего. - Так веселее. Мне нравится перебирать их перед тем, как я выйду из дома. Знаешь, когда есть возможность выбрать не только туфли и сумочку к платью, но ещё и волосы под это всё подобрать - о, это райская возможность для любой женщины! - улыбается она.
Джерард молчит, не выражая особых эмоций. Но, кажется, он удовлетворён ответом, потому что хмыкает и достаёт из кармана джинсовых шорт (Мириам отмечает, что лодыжки у него довольно костлявые, но колени очень красивые) заветную пачку сигарет.
Он курит, потому что сегодня он ещё ни разу не курил для неё. А женщина рядом улыбается, поводя худыми плечиками, и размышляет о чём-то своём, глядя на маленьких детей вдалеке, зарывшихся в песок по колено на детской площадке. Она никогда больше не просит его курить рядом с ней. Он просто делает это без лишних слов. И это их безмолвное соглашение заставляет её временно забывать щемящее, снедающее чувство одиночества.
Умирающие всегда одиноки. Даже будучи окруженными множеством родственников и близких в последние минуты. Потому что живым не понять того, как чувствует себя обречённый на смерть человек. Не понять, да и не нужно. Живым нужно жить. В этом весь смысл.
- Почему ты не женат, Джерард? Тебе ведь уже тридцать шесть, как ты говорил? - спрашивает она, когда они решают немного пройтись по аллеям парка. Мужчина всегда держит особенное расстояние между ними в двадцать дюймов и никогда не пытается его уменьшить. Но при этом всегда платит за её обед.
Мужчина идёт и молчит, но через какое-то время (а Мириам уже поняла, что, общаясь с мастером Уэем, иногда приходится подождать) негромко произносит:
- Не срослось как-то.
Еще через некоторое время Мириам узнаёт, что у Джерарда есть младший брат, и он скоро станет отцом, а мастер, соответственно, дядей. После ещё пяти минут Джерард тихо и неуверенно начинает говорить о том, что их с братом родители погибли в страшной автокатастрофе много лет назад, и что ему, как старшему, практически пришлось растить Майки до тех пор, пока он не решил поступать в университет здесь, в Окленде.
- Я думаю, что просто уже выполнил свой семейный долг, - заканчивает он так же тихо, как и начал говорить. - Растить пятилетнего мальчишку, когда тебе самому едва исполнилось двадцать - не самое простое занятие.
Мириам улыбается и кивает, а потом, устремляя взгляд вперёд, произносит:
- Мои тоже погибли в автокатастрофе. Был сильный ливень, а они ехали по серпантину высоко в горах. Муж не справился с управлением… Это иронично, потому что именно Ник был лучшим водителем из всех, кого я знала. Я же, как бы плохо ни ездила, никогда не получала ничего больше царапины на машине при не слишком удачной парковке. Порой мне очень хочется встретиться с тем, кто же распределяет эту страшную лотерею между нами. Знаешь, встретиться, заглянуть в глаза и даже, возможно, врезать как следует. Потому что я не могу найти в этом всём ни логики, ни смысла, ни справедливости…
- В смерти нет смысла, - говорит Джерард. - Это просто смерть. Кто-то должен умирать.
Они снова очень долго гуляют молча, до тех пор, пока Мириам не начинает поглядывать на часы. Это очень смешно, на самом деле, когда обречённый человек смотрит на часы и беспокоится куда-либо опоздать. Но Джерард, конечно, не смеётся.
- Я должна сегодня вернуться в больницу. Поэтому у нас осталось не так уж много времени, - говорит женщина.
- Это звучит не очень из твоих уст, - замечает Джерард, вызывая у женщины лёгкую улыбку. - Я провожу тебя.
- О нет, медсёстры замучают меня, пытаясь вызнать, где я подцепила такого красавчика, - притворно ужасается Мириам, но они уже выходят из парка и идут к больнице Святой Марии Магдалены. Джерард в этот раз реагирует и даже хмыкает, так что женщина довольна собой.
- Мы могли бы доехать на такси, - предлагает Мириам, но мужчина качает головой, отрицая: - Я не езжу на машинах.
Они идут по пыльным, душным улицам, пружиня ногами об асфальт. Женщина бы с большим удовольствием проехала пару кварталов в машине с кондиционером, но она склонна уважать чужие странности.
Когда они заходят в сквер, разбитый перед больницей, Джерард немного отстаёт. Вокруг тихо и тенисто, некоторые больные в своих белёсых одеждах сидят на скамейках вдоль тротуара и отдыхают от давления больничных стен и этого особенного, въедающегося под кожу запаха. На них никто не обращает внимания.
Едва женщина подходит к лестнице, Джерард окликает её:
- Мириам, - произносит он негромко, но она слышит и оборачивается, мягко улыбаясь. - Может, это прозвучит глупо, но… Меня давно беспокоит этот вопрос.
- Я слушаю, Джерард, - говорит женщина. - И постараюсь ответить.
Мужчина выглядит смущённым и немного взволнованным. Он не знает, как понятнее выразить то, что его уже так долго беспокоит. Он даже отводит глаза, потому что ему нужно время - собраться с мыслями. Наконец, он размыкает чуть слипшиеся губы и говорит:
- В твоей жизни произошло столько всего… И сейчас ты сама умираешь. Ты отказалась попробовать то, что я предложил, хотя это, я уверен, могло бы помочь…
- Ты пообещал больше не говорить об этом, - чуть поморщившись, произносит Мириам.
- Да, прости. Не в этом суть. Скажи… Неужели тебе не страшно?
Женщина смотрит в ответ удивлённо.
- С чего ты взял, что мне не страшно? - тихо спрашивает она.
Джерард с не меньшим удивлением поднимает глаза:
- Но… ты такая живая, ты улыбаешься… Ты так спокойно говоришь о смерти…
- Это не значит, что я не боюсь умирать. Я боюсь до чёртиков, Джерард, - легко улыбается она. - Особенно боюсь умирать, лёжа в больничной постели в одиночестве, страдая сильными болями. Боюсь стать немощной, боюсь потерять разум и умереть в беспамятстве под капельницами, не осознавая ничего. Я очень сильно боюсь, Джерард…
Мужчина не понимает. Точнее, он уже чувствует, что всё же понимает, но ухватиться за вёрткую мысль не может.
- Но… как?
Мириам вздыхает и делает шаг в сторону перил, чтобы опереться на них руками, вглядываясь в деревья сквера и цветочные клумбы.
- Я не знаю, как ответить… Точнее, не знаю, что ты хочешь услышать в ответ, - женщина замолкает, когда Джерард подходит чуть ближе и тоже наклоняется над перилами. Это первый раз, когда их локти соприкасаются. - Просто… я стараюсь жить, - улыбается она. - Я смеюсь, если смешно, и что-то делаю, я встречаюсь с тобой или просто заглядываю в лица людей на улице, когда гуляю одна. Не поверишь, я даже вяжу шарф, это забавно, всегда хотела попробовать. И когда я делаю всё это, я чувствую, что живу, и я… забываю о том, что мне положено бояться. Наверное, чтобы жить, надо просто жить, а не прятаться от своих страхов. Я думаю, так.
Они ещё какое-то время стоят рядом, вдыхая ароматы цветочных клумб и уже становящийся осязаемым запах больницы. Наконец, Мириам говорит, что ей пора.
- Жаль, что тут нельзя курить, - произносит она, поправляя свой нежно-фиолетовый парик. - Я была бы счастлива, если бы ты покурил для меня на прощание.
- Оставим это на следующий раз, - улыбается ей Джерард и, чуть сжимая тонкую хрупкую ладонь пальцами, говорит: - До встречи.
****
Проведя несколько дней в агонии странных и навязчивых мыслей, он всё же приходит к выводу, что он должен. Должен попробовать то, о чём говорила Мириам. Просто жить, а не прятаться.
Хотя страшно ему, конечно, просто до недержания и расстройства желудка. Ему ещё никогда в жизни не было так страшно. Если не брать в счёт те дни, когда погибли родители, и он остался один на один бороться со своими психическими проблемами, зависимостями и маленьким братом на руках.
Он не говорит Фрэнку ни слова, и это, на самом деле, не просто. Не говорит потому, что это лишний раз будет загружать и отвлекать и без того уставшего и еле держащегося на ногах Айеро. Ни о Мириам, ни о том, что он вообще задумал. И от этого его сердце просто долбится внутри грудной клетки, будто пытается забить сваи для многоэтажного монолитного дома. Джерард надеется только на то, что это не так сильно заметно, хотя Фрэнк, всё же, кидает на него подозрительные взгляды, видя его таким нервно-возбуждённым. Парень чувствует, но ничего не спрашивает.
Фрэнк говорит, что будет полностью свободен от учёбы десятого июля, и при этом так трётся бедром о его промежность и горячо дышит в ухо, что Джерард, не склонный к грубым словам даже в мыслях, просто, блять, мечтает об этом десятом июля.
Он остаётся наедине с собой и работой ещё на несколько дней, потому что Мириам отказывается встречаться, ссылаясь на какие-то новые процедуры, а Фрэнк окапывается в университетской библиотеке перед решающими экзаменами.
Их крайний разговор с Мириам по телефону оставляет странное и очень щемящее впечатление. Голос женщины слабый и прозрачный, он почти невесомый, и Джерарду приходится напрягать слух, чтобы понять каждое слово.
- Они пробуют какую-то новую химиотерапию, говорят, что это может сработать, и у меня появится ещё месяц или даже больше. Я хотела отказаться, но мой врач настоял. А у меня просто не осталось сил, чтобы спорить с ним, - она глухо закашливается, а затем продолжает: - Это грустно, потому что я уже так долго не выходила на улицу. Я бы очень хотела встретиться и просто погулять. Я решила, что если через два дня не будет никаких улучшений, то подпишу отказ от лечения. Я хочу просто спокойно пожить последние дни, гуляя и улыбаясь, а не скисая в больничной палате.
- Значит, через два дня я позвоню или просто приду к тебе и отведу домой, так?
- Так, - Джерард слышит, как Мириам улыбается. - Или мы просто прогуляемся вокруг больницы, раз уж ты так хочешь видеть мою бледную физиономию.
- Договорились, жди, - улыбается мужчина и вешает трубку.
Он снова с головой уходит в свою навязчивую идею-мечту, листает журналы и даже обзванивает несколько мест в Сан-Франциско, куда следует наведаться прежде всего. На следующий день он собирается с духом и, усмиряя трясущиеся поджилки, садится на автобус и едет. Туда, где договорился встретиться с владельцами этих красавцев. Он, такой хрупкий и звенящий, ходит среди стальных чудовищ, нежно проводит по коже, задевая подушечками пальцев холодный серебрящийся хром. Он вдыхает навязчивый запах бензина и разогретой солнцем кожи, и улыбается, чувствуя, как страхи неверно, неохотно, безумно медленно, но всё же уходят на задний план. Отступают, перестают ныть, выпуская наружу гремучую смесь из восторгов, предвкушения и снова - вбивающегося в рёбра сердца.
Он не думает, что уже готов выбрать. Он ещё не решился. Но чувствует, что близок. Так близок… и, чёрт, это похоже на оргазм.
Джерард едва не забывает позвонить Мириам в назначенный день, но она не берёт. Выйдя из салона в своё обеденное время, направляется прямо к больнице Марии Магдалены. Его сердце не на месте, и он ничего не может поделать с этим. Это беспокоит его так сильно, что ему приходится сделать пару кругов вокруг бело-коричневого здания, чтобы взять себя в руки.
У окошка регистрации Джерард почти заикается, когда приходится разъяснять, к кому же он пришёл. И это очень на руку, что у женщины такое редкое имя. Потому что больница огромна, а Джерард знает лишь диагноз и имя, больше ничего. В больнице сотни пациентов, но Мириам, всё же, одна.
Его пропускают без особых проблем, называя восьмой этаж, отделение онкологии, палату номер восемьсот девять. Медсестра на этаже предупреждает, что он не должен оставаться у женщины долго, потому что та «чувствует себя всё хуже, и ей тяжело долго бодрствовать». Сильнее сжав зубы и усмиряя лихорадочное волнение, Джерард находит нужную дверь.
Мириам лежит, погружённая в белое - белые стены и простыни, столь же белое одеяло и подушка, да и сама женщина почти такая же белоснежная, лишь слегка отдающая голубизной. Её глаза закрыты, и Джерард думает, имеет ли он право будить её. Он подходит ближе, чтобы сесть на стоящий рядом стул, и, повинуясь порыву, еле уловимо проводит рукой по тонкой и невероятно нежной коже головы. Женщина открывает глаза, и в них почти нет жизни.
- Какого чёрта ты пришёл? - шепчет она, с трудом двигая пересохшими губами. - Убирайся отсюда. Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.
Джерард, пытаясь бороться с предательски мокнущими от волнения и паники ладонями, думает о том, что может вообще больше не увидеть её. Никогда.
- Мы договаривались, помнишь? - говорит он негромко, наклоняясь поближе. - Если я обещал, что приду, то просто не могу не прийти, уж прости меня.
Он старается улыбаться ей мягко, как ребёнку.
- Эта новая химия не помогает, - отвечает Мириам, глядя в потолок. - Я думаю, она наоборот добила меня.
Джерард находит маленькую сухую ладонь женщины и осторожно обхватывает её рукой, перед этим вытерев свои пальцы о джинсы.
- Помнишь, что ты говорила мне в последний раз? - спрашивает он, чуть поглаживая пальцем по тонкой коже её руки, - Знаешь, это так просто. И это работает, - признаётся он.
Женщина едва заметно улыбается, закрыв глаза.
- Я рада.
- Спасибо.
Они сидят в тишине совсем недолго, потому что заходит медсестра и просит Джерарда уйти - у них плановые процедуры. Мужчина кивает и, посильнее сжав в ладони тонкие пальцы Мириам, целует её в лоб прежде, чем покинуть палату.
Он оставляет свой номер телефона дежурной по этажу, прося женщину звонить ему в случае чего. «У неё никого нет больше», - хочет сказать он, но женщина и так кивает и прикрепляет телефон в журнал с какой-то пометкой.
В следующие дни от паники и тянущей сердце тоски его спасает только навязчивая идея-мечта, работа и Фрэнк, запускающий свои горячие ладони ему под рубашку вместо приветствия. Он скользит ими по влажной коже и целует солёную шею, пока мужчина просто повисает в его объятиях, принимая такое нужное ему тепло и участие. Как бы ни было жарко на улице, этот жар не способен растопить покрывшееся было коростой льда сердце. А руки Фрэнка способны на это.
****
Мириам уходит в ночь на двадцать седьмое июня, оставляя после себя маленькую, зияющую пустотой нишу внутри Джерарда. Мужчина знает, что она со временем зарастёт, но всё равно солёные капли наперегонки спускаются по щекам к краю скул, пока женщина на том конце провода вещает сухо и спокойно: «Умерла, отказало сердце… Личные вещи… Завещание на прах на ваше имя… Прийти через три дня по указанному адресу».
Возможно, этой медсестре приходится по много раз в день звонить кому-то и зачитывать некрологи, но Джерарду от этого не легче. Он напивается до беспамятства, не добираясь даже до кровати, а на следующий день, в воскресенье, собирается с духом, и решает, что хватит. Пора.
В банке в центре Окленда мужчина снимает достаточную сумму со своего счёта и садится в автобус до Сан-Франциско. Владелец салона говорил, что они принимают и безналичный расчёт. Но Джерард не понимает этого. Он хочет видеть то, что отдаёт, и то, что получает. Только так, и никак иначе.
И вот сейчас он стоит в замешательстве, страхе и восторге, любуясь плодами своих деяний. Уэй потрясённо смотрит на него, такого красно-чёрно-хромированного, и ему чудится, что тот так же любопытствует в ответ.
Его сердце колотится в ушах, когда полный брутальный мужчина с длинными седыми волосами - владелец салона - приносит ему готовые бумаги и всю необходимую амуницию. По сути, незачем оставаться тут дольше.
Он смотрит, и в ушах, перемежаясь с навязчивым клокотанием стука сердца, слышится: «Всё будет хорошо. Всё обязательно будет хо-ро-шо».
__________________ Duetto (ит.) - дуэт, номер (вокальный, инструментальный, артистический) для двух исполнителей
