- Майки, братишка, спокойнее. Я не отговариваю и не учу тебя…
- А звучит именно так. Какое тебе дело до этого, мы давно живём каждый своей жизнью, - парень пьяно поднимает голову в сторону красноволосого мужчины, опирающегося руками и бёдрами о кушетку. - Скажи ещё, что это не так.
Разговор выходит неприятный. Майкл порядком пьян, а Джерард - раздражён. Хорошо, что Фрэнк по собственной воле ушёл домой. Ошивайся он тут под рукой, мужчина бы сорвался.
- Ты говоришь обидные вещи.
Майкл усмехается из удобного кожаного кресла, где обычно располагаются клиенты.
- Ну уж извини. Это ты хотел поговорить - а я ничего не хотел. Я вообще спать хочу…
На минуту в воздухе зависает тишина. Потом стоящий у кушетки произносит:
- Может, тебе татуировку набить?
- Иди нахрен со своими татуировками. Ты знаешь, я не люблю…
- Я тоже не люблю, - перебивает брат. - Любить и уметь - разные вещи. Я просто делаю то, что должен, максимально хорошо. Меня, блять, никто не спрашивал, хочу ли я это делать. Мне просто перекрасили весь мир, перетянули его нитями и кинули в самый центр этой путаницы за шкирку как только разлепившего веки слепого кошака. Выродка. Меня бросили в него и сказали: «Делай! Делай, Джерард, а иначе сдохнешь от разорвавших тебя возможностей», - мужчина расходится всё сильнее и сильнее, под конец совершенно повышая голос.
Майкл смотрит на него удивлённо и настороженно, даже высокая концентрация алкоголя в крови не мешает ему понять, что брат ведёт себя совершенно не привычно для себя. Материться, повышать голос… Это больше привилегия его друга Фрэнка, но уж точно не мизантропа - Джи.
Мужчина будто выдыхается и заканчивает чуть тише:
- Меня никто не спрашивал… Никто не спрашивал… Никогда. Я не кусок мяса.
- О чём ты, Джи? Ты перепил? Всё в порядке? - растерянно интересуется совершенно опешивший Майкл. Он даже порывается встать с кресла, но брат легонько толкает его в плечо, и тот оседает обратно. Смотрит в ответ.
- Ни о чём, чувак, ни о чём. Забыли. Ты прав, татуировки нам не помогут, мы для них как слепое пятно. Нас нет. Я просто… я не думал, что это произойдёт так рано. Мне казалось, что у тебя больше спокойного времени, чёрт…
Джерард закрывает лицо руками, указательными пальцами массируя веки и глазные яблоки под ними. Потом глубоко вздыхает.
- Ты несёшь какую-то херь, брат. Я, блять, не планировал ребёнка в двадцать. Так вышло. Значит - так надо. Она уже хотела идти в медцентр, дура. Думала - я какое-то дерьмо. Я же люблю её…
Майки как-то оседает, сдувается, спина его становится вялой и круглой, а голова утыкается в сложенные на коленях руки. «Я бы не простил её», - бормочет парень. Джерард смотрит на него через раздвинутые пальцы, заслоняющие лицо. Ему так горько сейчас. Жалко брата. Дело не в ребёнке или свадьбе. Точнее - и в ребёнке, и в свадьбе, но… Этого не объяснить. Это можно только видеть глазами Джерарда или заткнуться и молчать.
Он делает пару шагов до спинки кресла, нависает над парнем и, перегибаясь вперёд, обнимает сгорбленного Майки, укладывая щёку на его тёплую спину. Эта поза до идиотизма неудобна, мягкая спинка кресла упирается в живот и давит на больные органы. Но так он может обнять своего родного, единственного оставшегося в живых человека.
- Я горжусь тобой, - так просто и тихо произносит мужчина, не открывая глаз, ухом слушая, как под кожей, рёбрами, тканями, сокрытое мягкостью лёгких, бухает сердце.
Те же хромосомы, тот же биологический материал, всё одинаковое. Но сложенное совсем в другое существо. Превратившееся в отличного от тебя человека. Не описать, что Джерард испытывал к брату. Это как фатум - не уйти, не убежать. Это своя кровь, и он чувствует её зов внутри: бегущей по венам, поддающейся мощным толчкам мышцы.
- Спасибо, - тихо бубнит в сложенные руки Майкл. - Только от этого нихера не легче.
- А кто сказал, что будет легче? - удивляется Джерард. - Скоро начнётся такая свистопляска, что тебе будет не до грёбанной меланхолии. Я просто скажу тебе - готовься, чувак.
- И это говорит мне тридцатипятилетний мужик без семьи и без детей…
- Заткнись, - Джерард обрывает брата грубо, поднимается, распрямляет спину и уходит в направлении кухни. Раздаются чуть нервные звуки открываемых шкафов и звяканье посуды.
Майкл вздыхает, спьяну запоздало понимая, что сморозил обидную глупость.
Перед глазами гадкими призраками из прошлого встают воспоминания - яркой расцветшей и перемешавшей всё хризантемой - авария, умершие родители, такие молодые и красивые в этих чёрных унылых деревянных рамках гробов. Он навсегда запоминает их как фотографии. Просто фотографии красивых людей, спящих на буйно цветущей белыми лилиями поляне. И только эти чёрные росчерки прямоугольных рамок там совершенно не к месту.
Он вспоминает тёплую руку брата - такого же молодого, как он сам сейчас. Непередаваемо сосредоточенного. С покрасневшими глазами и будто собранным к центру поджатых губ лицом. Ещё черные волосы, ещё ощутимое, а не обтянутое кожей по костям, тело. Он сжимает его короткие детские пальцы и маленькую ладонь. Он единственно свой тут. Он не бросит его, никогда не бросит.
Но сейчас Майкл уже отчётливо понимает, - и никакой алкоголь, расползшийся внутри него, не может этому помешать, - что Джерарда сломала та авария и смерть родителей. Он боится привязываться к людям. Он не подпускает к себе никого. Он не хочет никого обретать - ни своей семьи, ни детей, ни любимых.
Он не хочет обретать, потому что жгуче и до глубины души боится, что у него потребуют отдать это.
Этим и объясняется то импульсивная теплота и нежность, то жгучий холод чуть ли не на год, которые постоянно сменяются в их отношениях с братом.
Он словно пытается перехитрить судьбу?
Джерард возвращается к креслу с двумя дымящимися кружками. Большую оставляет себе, а чуть поменьше, полностью красную с чёрно-белым символом «инь-янь» в центре - протягивает Майклу под нос.
- Спасибо, брат.
Кофе неуловимо отдаёт кардамоном. Именно тот кофе, который Джерард варит всегда, когда Майки плохо, страшно, грустно. Это их секретный рецепт.
Они молча потягивают из кружек, и Джерард присаживается на мягкий подлокотник массивного кожаного кресла.
- Просто послушай и не перебивай, - говорит он между глотками. - Тебе лучше быть готовым к тому, что будет очень тяжело. С твоей дочерью не всё так просто, Майки…
- Дочерью? С чего ты взял? Мы даже на УЗИ ещё не ходили.
Джерард хмыкает, пряча нос за паром из кружки:
- УЗИ, говоришь… А меня Фрэнк месяц назад силой и шантажом водил на него в ваш медицинский комплекс при университете. Глотать трубку я отказался, и мы сошлись на УЗИ. Они сказали - у меня язва и что нужна особая диета. Идиоты…
Майкл поворачивает голову к брату и таращит на него глаза. Явно, он слышит об этом впервые. Фрэнк умеет хранить тайны.
- Какого хрена я ничего не знаю про это?
- Теперь знаешь, и что изменилось?
- Блять, я волнуюсь.
- О себе лучше поволнуйся. Я тебе обещаю, скоро ты забудешь про мою ерунду и рухнешь в пучину брака и заботы о маленьком орущем ребёнке, я надеюсь… - как-то странно скисает к концу фразы сначала такой бодрый Джерард.
Майки молчит и прихлёбывает кофе. Потом спрашивает:
- И что за диета?
- Они хотят, чтобы я перестал есть жирное, жареное, слишком острое, перчённое, солёное, сладкое, очень холодное или горячее, перестал пить, курить и вести блудный образ жизни.
- Чем им твой образ жизни-то не угодил? - удивляется Майки, - От него язва разрастается? Обычно с блудом связывают геморрой, а уж никак не…
- Заткнись, знаток, - фыркает Джерард и ерошит волосы младшего. - Лучше расскажи, как умудрился ребёнка заделать. Резинка порвалась?
Майки усмехается и отставляет пустую кружку на стоящий неподалёку стол, прямо на пухлую тетрадку с непонятным содержимым. Джерард бдительно убирает с неё кружку и опускает рядом на столешницу.
- Это я виноват. Уговорил попробовать без резинки. Я успел вовремя, честно, - на этом месте Джерард уже хохочет, чуть не падая с подлокотника:
- Ты идиот, Майки…
- Блять, я же сказал, что успел. Не знаю, как так вышло…
- Конечно. Охотник за острыми ощущениями, «дон-жуан» недоделанный… Столько геморроя из-за десяти минут удовольствия, о Господи, чудны дела твоя… - Джерард на горьком выдохе-стоне прячет лицо в ладони, ещё похихикивая.
- Ты будто веришь. С каких пор?
- Я не верю. Просто к слову пришлось…
- Как там у вас с Фрэнки? Больше не цапаетесь?
- Мы вроде и не цапались.
- Ага, рассказывай… Он тебе нравится?
- Вряд ли…
Майки фыркает точно, как его брат совсем недавно. Это выходит так естественно, и он почти с фотографической точностью повторяет самого Джерарда, совершенно не задумываясь об этом.
Красноволосый ухмыляется, будто на секунду заглянув в зеркало.
С Фрэнком всё было относительно нормально. Даже хорошо. Неприкрыто вежливый сейчас, понимающий с полуслова любую прихоть. Он очень изменился с тех пор, как Джерард закончил его единорога.
И очень накрепко обиделся за тот утренний отказ.
Джерард до сих пор не мог себе объяснить, какого хрена он ведёт себя с ним как сорокалетняя девственница. Сначала подначивать парня было забавно. Он давал ему не больше недели на то, чтобы тот распустил руки и добрался, наконец, до него.
Это предвкушение, эта своеобразная игра с очень размытыми правилами и совершенно непредсказуемым результатом туманила Джерарду мозг. Держала в постоянном тонусе, на пределе его обаяния.
Но Фрэнк удивлял. Он разгорался и кипел всё сильнее с каждой неделей, и тем прочнее и надёжнее становился стальной трос, сдерживающий его.
Джерарда это забавляло. Ещё никогда он не встречал человека, настолько отчаянно его желавшего, и столь же сильно, упёрто удерживающего себя в руках… Так глупо. Никто не ставил ему этих рамок.
Потом он осознал, что игра зашла далековато… Конечно, работать и находиться каждый день в одном помещении с бомбой замедленного действия было вполне в духе Уэя старшего, это бодрило его, заставляя извращённую фантазию декадента рисовать ему сладкие, полные боли картины того, что случится, когда Фрэнк рванёт.
Но последние недели Джерард стал ловить себя на мысли, что потерял границы контроля Фрэнка. И при этом его взгляды из-под полуопущенных ресниц начинали слегка пугать. В них было что-то… странное, порою даже нечеловеческое. Сам того не осознавая, мужчина старался меньше контактировать с ним и реже оставаться наедине.
А ещё Фрэнк молчал о своих особенностях. Он вёл себя так, будто ничего не поменялось в нём, хотя Джерард знал совершенно точно, что это не так. Поменялось, и очень сильно.
Уэй-старший испытывал трудности с речевой формой общения, только Майкл был исключением. И он совершенно не понимал, с какой стороны стоит начать этот разговор. И вообще - надо ли его начинать…
- Пойдём спать? Я уже охеренно устал, - говорит парень, выводя брата из состояния мысленной комы.
- Конечно, поднимайся. Кровать одна, уж извини.
- Ни за что на свете, - зевая, отвечает Майки и лениво, пошатываясь встаёт с кресла. - А ты?
- Свет выключу, всё проверю и тоже поднимусь. Я сплю справа!
Майкл уходит в сторону «чёрной» двери, а Джерард придвигается к горизонтальным пластинкам жалюзи на окне и раздвигает их пальцами. Там снова льёт. «Сучья погода…»
Ставит дверь на ночную сигнализацию. Щёлкает тумблерами у входа, и вывеска на улице гаснет, оставляя лишь одинокую тусклую лампу над дверью. Утром выключится и она.
«Спокойной ночи, Фрэнки», - думает он и идёт догонять брата.
__________________________ Legame - узы, связь (ит.)
yeeesss....., да, глава получилась довольно мягкая и разгрузочная - перед предстоящим трешем )))) Я просто пишу сейчас шизофрению, то, что накопилось за дни моего творческого отдыха пока я читала))) поэтому - все по несколько глав... мне нравится, когда по мне скучают, если честно *_______* А Джи такой именно рядом с Майки, Фрэ пока еще не повлиял на него никак. Но с Майки он больше похож на человека. Я сама не ожидала, насколько он окажется милым и заботливым, ммм! Спасибо тебе огромное, детка, за то, что ты со мной! Это безумно поддерживает!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
