Это кажется невероятным. То, насколько он заводится от этих редких и столь долгожданных звонков. И дело не в воздержании и не только в сексуальном возбуждении, как следствии. Это то странное состояние, будто тебе впрыскивают адреналин внутривенно, и всё тело сжимается до микроскопической точки, которая пульсирует, бьётся, и вдруг в самый неподходящий момент взрывается, разворачивается целой галактикой со своими солнечными системами, звёздными скоплениями, чёрными дырами и астероидными полями. Это странно - чувствовать себя так всего лишь после недолгого разговора ранним утром, но Фрэнк и правда действует на него подобным образом. Каждый раз вкалывает дозу себя без какого-либо разрешения на это, и Джерарда уносит, лихорадит, накрывает возбуждением, и заснуть снова (как он надеется в момент раннего подъёма с кровати, сдобренного несколькими крепкими ругательствами) нет никакой возможности.
Кожу не слишком приятно холодит, и мужчина даже задумывается над тем, не пора ли менять привычки и начать спать хоть в чём-нибудь. Да в той же футболке, хотя бы. Софи мажет по ногам мягкой шерстью, выпрашивая поесть, и Джерард, не успевая ни одну из своих мыслей додумать до конца, вздыхает и идёт на кухню. Хранительнице снов полагается королевский завтрак.
- Что, детка, вкусно? - с интересом спрашивает он, наблюдая за хищно жующей кошкой и принюхиваясь к пакетику из под кошачьего «Рагу из кролика по-королевски». Пахнет аппетитно, и задней мыслью в голове проносится: «Попробовать, что ли? Есть-то больше нечего…» Улыбаясь сам себе, выкидывает упаковку и отправляется в душ. Самое сладкое время после того, как проснулся.
Джерард относится к воде очень трепетно. Не потому, что он зациклен на чистоте или что-то такое. Ему нравится чувствовать воду. Как струи туго ударяют в голову, размывая по плечам его ярко-алые волосы. Как неугомонная вода стекает ниже, забираясь во все складки и смывая, унося с собой и усталость, и перевозбуждение, и нехорошую энергетику. Он предаётся воспоминаниям, стоя вот так в душе, каждый раз.
Маленький он не любит мыться. Мама, ещё живая и такая красивая, уговаривает его хотя бы на «только намылиться, смыть и сразу вылезти». А потом, оценив всю тщетность своих усилий, рассказывает ему «Древнюю легенду» о том, как любая текучая вода обладает волшебными свойствами. И, омывая человека, уносит с собой все его печали, делая его чистым, почти новорождённым. «Бегущая вода, касаясь твоих ступней, смывает всю усталость, обиды, косые взгляды, кинутые даже несознательно. Никогда не ссорься с водой», - заканчивает свою «легенду» мама, и с тех пор Джерард вспоминает об этом всегда, пускай даже мимолётно, пускай в свои уже тридцать шесть. Потому что эти лоскутки памяти, такие приятные, тёплые на ощупь - единственное, что вообще осталось.
У него два полотенца, и ни одно из них никогда не путается, у каждого своё место. Небольшое, с каким-то ярким мультяшным принтом - для головы. Оно мягкое, и на нем не так заметны разводы, если предыдущая краска оказывается не слишком качественной. Для тела - огромное кремовое, которое он иногда заменяет такого же цвета махровым халатом. Которое он иногда кладёт под вертушку, потому что ему так нравится, а потом долго ищет по всей квартире. Сейчас полотенце обвёрнуто вокруг выпирающих костей его бёдер почти в два раза, и это забавляет Джерарда. Его край щекочет середину икр, и возможно, в этом виде: с самонакрученным тюрбаном на голове и импровизированной юбкой, - он похож на восточную наложницу какого-нибудь шаха.
Очень странно чувствовать себя приподнято с раннего утра. Или это всё вина Фрэнка? Может, он заряжает его даже посредством обычного разговора? Джерард варит простой крепкий кофе, не прекращая глупо улыбаться тёмной кофейной глади. До начала рабочего времени у него ещё около четырёх часов, а это значит, что можно, наконец, послушать классику и немного почитать. Он уже так давно не делал ничего подобного, потому что без Фрэнка и правда худо. Уборка, даже примитивная, занимает много времени, а татуировки сжирают почти все и без того скудные силы. Между уборкой и работой единственное, что его заботит - это сон. Желательно - без сновидений, а значит - в обнимку с чёрной кошкой с разноцветными глазами. Последнюю неделю мужчина чувствует себя, будто автомобиль, работающий «на подсосе», на парах заканчивающегося бензина, а не на нём самом.
Есть не хочется. Это его обычное состояние - когда хочется кофе, покурить, иногда - выпить что-то, что может гореть. Но есть не хочется, и Джерард осознаёт, что это его «не желание» рано или поздно убьёт его. Поэтому, чувствуя ответственность за данные некоторым людям обязательства, он достаёт из холодильника последний кусок тостового хлеба и банку купленной случайно «Нутеллы». Хорошо, что новенькая продавщица из магазина в соседнем доме почти насильно продала ему эту пасту, как «акционный товар, вы не пожалеете». Что ж, он и правда ещё ни разу не пожалел. Пожалуй, эта «Нутелла» была вообще единственным, что влезало в него с утра помимо кофе и двух сигарет.
Он завтракает на кухне и обычно совмещает поглощение пищи с чтением. Потому что так пища незаметно и без травм попадает внутрь него, не вызывая неприятных ощущений. Сегодня он ненадолго окунается в мир Диккенса, захлопывая книгу вместе с последним глотком из большой кружки. Софи тем временем уже уютно спит, свёрнутая напополам, в его кожаном кресле, и мужчине даже немного жаль, что придётся будить кошку.
- Тебе не кажется, что кошки неплохо устроились в этой жизни? - произносит он, подходя к креслу. Софи лишь дёргает ухом, даже не открывая глаз. - Интересно… если я буду хорошо себя вести и вкусно кормить тебя и твоих бездомных собратьев, то может, ваш кошачий бог сделает меня котом в следующей жизни? Я бы ел и спал, обитая у какой-нибудь милой старушки, наподобие моей соседки. И был бы совершенно счастлив, я думаю.
Не дождавшись никакой реакции от узурпатора кресла, Джерард медленно присаживается на край, начиная неторопливо сдвигаться всё дальше до тех пор, пока поясница не упирается в мягкое тепло. Из-за спины недовольно фыркают.
- Ничего не поделаешь, пока что тут хозяин - я, - говорит мужчина вслух, и ловит себя на мысли, что говорить с кошкой ему нравится намного больше, чем с гулом отсутствующих в последнее время голосов в своей голове. Его тонкая, почти прозрачная кисть незряче-точно тянется к проигрывателю, на котором ещё со вчерашнего вечера лежит пластинка с прелюдиями Рахманинова. Он хотел послушать их перед сном, но сил хватило, только чтобы раздеться и рухнуть на незаправленную кровать. Время растягивается бесконечным мотком эластичной лакрицы, и сегодня это как нельзя кстати. С характерным шипением головка целует край пластинки, и в пустую тишину комнаты врываются энергичные жёсткие аккорды прелюдии соль-минор*. Джерард с упоением закрывает глаза и откидывает голову на мягкую широкую спинку кресла сзади. Кошка греет его поясницу, так и не соизволив уйти. Но это только добавляет удовольствия.
Когда раздаются жизнеутверждающие аккорды победоносной темы, по хребту впервые пробегают колкие мурашки, но это лишь прелюдия. Неожиданная нежность середины буквально заставляет его простонать от удовольствия. Он чувствует на своём теле горячие, требовательные сухие ладони, и они не имеют никакого стыда. И край заткнутого полотенца, наконец, высвобождается, позволяя ткани на широко разведённых ногах разъехаться.
По виску стекает одинокая, просто вырвавшаяся на волю из сухости глаза слеза, а обнажённая грудь сплошь покрыта мурашками, взрезая бодрящий воздух остро-собранными сосками. Эта музыка так ярко олицетворяет собой стихию, которой является для Джерарда секс, что он ещё не успевает осознать, но уже видит перед собой Фрэнка во всей его характерной грубовато-дикой красе. И он дрожит, просто слушая полотно из звуков, стелющееся из его колонок, покрывающее его, обволакивающее теплом. Он впитывает музыку всем телом, тогда как обычно людям достаточно ушей. И реагирует так же - целиком, всем собой, от внутреннего наполнения до внешней оболочки. Она как кокаин, но совершенно безвредна - вводит его в состояние крайней эйфории на несколько тягучих минут.
Отчего музыка творит с нами подобное? Почему есть вещи, пускающие по спине мурашки у любого, кто их послушает, а есть такие сокровенные произведения, что навсегда останутся понятными лишь малому кругу «избранных»? Что есть музыка? Волны? Колебания воздуха? Что происходило в голове этого бесспорно гениальнейшего пианиста и композитора, что он написал и занёс на пять тонких линеек все движения своей мятущейся души? Отчего в этой прелюдии так много и полно рассказано обо всём, что нужно в данный момент Джерарду? Этого более чем достаточно, чтобы сегодня чувствовать себя живым.
Мужчина упивается эффектом музыки, переставляя головку на начало столько раз, пока острота ощущений не начинает спадать, принося за собой тихую радость удовлетворения. Это чувство очень похоже на то, что настигает его после долгого, неторопливого, вдумчивого секса. После такого, который прочувствован и прожит полностью от первого прикосновения до последнего. Они с Фрэнком почти не могут похвастаться подобным, потому что их настолько сильно притягивает друг к другу, когда они рядом, и они практически сгорают каждый раз, что говорить о чём-то «вдумчивом» и «неторопливом» просто смешно. Но Джерард искренне верит в то, что наступит время, и у них получится. Заняться любовью без привкуса умопомешательства, не нестись вперёд, сломя голову, а просто наслаждаться, растягивая каждую минуту почти до бесконечности. Такой любовью, когда имеет значение только то, что происходит в каждый данный момент времени между ними, а не то, к чему всё должно логически прийти. Джерард знает, что оттягивая оргазм как можно дольше, рано или поздно наступает миг, когда ты воспринимаешь мир, точно танцуешь босоногой балериной на лезвии ножа: сладостно до боли. И при этом сорваться невозможно - острота притягивает к себе магнитом. Потому что очень трудно дойти до конца после часов ласк и движений друг в друге. Но это и не имеет большого значения. Этот гипотетический оргазм теряет свой великий смысл и важность, когда удовольствие можно затягивать и повторять снова и снова, не кончая при этом. И Джерард не сомневается - с Фрэнком у них наверняка получится. Только, возможно, этому горячему парню сначала придётся повзрослеть на несколько лет…
Неосознанно пролетает время, и когда мужчина понимает, что в неком эйфорическом трансе проводит больше часа - только улыбается этому. В планах одеться, досушить волосы и быстро, почти бегом, добраться до магазина. Хочет-не хочет, а он должен есть. И те замороженные пиццы, что подарил ему Майкл на недавний день рождения, уже закончились.
Дни рождения, да… Ещё одна табуированная тема. Он не отмечает их с тех пор, как родителей не стало. Просто вычеркнул день девятого апреля из «особенных» дат своей жизни. Но Майки помнит и всегда поздравляет, не преминув подарить что-нибудь ни к чему не обязывающее и бутылку хорошего коньяка. Но они никогда не встречаются и не отмечают, не делают хоть что-либо особенное в этот день. Потому что… Потому что так надо.
Иногда мужчина думает, что не стоит становиться слишком счастливым, чтобы не привлекать Её внимания. Наверное, у счастья какой-то особенный запах или вкус в том, ином мире, раз он притягивает к себе столь жадное внимание. Потому что, бесспорно, семья Уэев была очень счастливой семьёй.
Эти мысли текут вяло и безэмоционально под натягивание когда-то узких, а теперь вполне нормальных кожаных штанов и надевание мягкой рубашки-поло. Сегодня солнечно и слякотно, поэтому на ногах устраиваются чёрные кожаные полуботинки лихого ковбойского стиля. Куртка с заклёпками - наверное, одна из тех вещей, которую он носит с юношеского возраста, не снимая, обнимает плечи, и мужчина выходит из квартиры, наказывая спящей в кресле кошке «сторожить дом». Его даже не удивляет, что он настолько быстро привык говорить с ней. Потому что говорить с кем-то без свидетелей на самом деле давно вошло в привычку. И то, что кошка, в отличие от других, не отвечает, лишь вселяет уверенность в лучшее будущее.
Наверное, скорое возвращение Фрэнка так влияет на него. Он забивает небольшими пакетами с замороженными овощами, паэльей, грибами, различными смесями почти всю корзинку, хотя за весь месяц не покупал подобное ни разу. Взяв на выходные блюда из раздела «открой и разогрей», отправляется к кассе, приветливо улыбаясь девушке - «купите акционную пасту». Нет смысла даже разглядывать её имя - всё равно не запомнит. Пользуясь его молчаливостью, эта хваткая девочка пробивает ему ещё и пару банок «акционных» же оливок и корнишонов. Джерард улыбается уже во все свои мелкие жемчужные зубы, сражая кассиршу, вероятно, наповал. Она забавляет его, и купить пару лишних баночек чего-то - совсем небольшая цена за хорошее настроение.
Работается сегодня странно легко и быстро. Только мысли почти всегда где-то далеко, и он чуть не запарывает одну татуировку, спутав тростниковую лягушку и ящерицу. Хорошо, что его мастерство и не совсем уснувшая бдительность позволяют исправить всё вовремя.
Закончив на час раньше, закрывает салон и быстро, буквально для виду прибирается. Инструмента это не касается - с ним у него всегда трепетные и уважительные отношения. Но он уж точно не стирает пыль и не моет пол каждый день, как делал это Фрэнк. И не испытывает при этом никаких угрызений совести.
Софи теперь редко выходит из квартиры, почти не спускаясь в салон. В некоторые дни просто убегает погулять, и мужчина не беспокоится. Он отчего-то уверен, что никуда эта странная кошка не денется. Как и Фрэнк. Между ними связи другого уровня. Неощутимые, невидимые, но очень тугие и значимые. И от них самих совершенно не зависящие.
Решив, что тоста с «Нутеллой» на целый день - это, наверное, мало, Джерард ставит в микроволновку что-то «готовое, только разогрей», даже не заморачиваясь названием и составом, и садится в кресло, чтобы вдумчиво и расслабленно покурить. Он любит предаваться каждому занятию сполна, не мешая ни с чем. Поэтому быстрые перекуры между клиентами в салоне его мало удовлетворяют.
Он вспоминает этот почти месяц с содроганием. Ему было тяжело. Очень тяжело, но он ни разу не обмолвился об этом ни Майклу, ни Фрэнку. Ему не восемь, чтобы ныть обо всякой ерунде. У каждого свои заботы, и каждый должен уметь справляться с ними так хорошо, как может. И если кофе в диких количествах, полторы пачки сигарет и полбутылки коньяка в день помогают ему в этом - нет никаких поводов, чтобы плакаться. Он бы не отказался и от секса, хотя бы изредка, но вялые мысли сходить в тот гей-бар в соседнем квартале с неприязнью отсекаются и отбрасываются подальше. И совершенно не понятия верности им движут.
Мужчина затягивается глубже, упираясь диафрагмой в пустой желудок, сплющивая его, и снова стряхивает пепел прямо на пол.
Просто это место пропитано Фрэнком. Оно стало его целиком и полностью, и привести сюда кого-нибудь для быстрого перепиха означало бы разрушить эту тонкую, нежную, чётко выстроенную ими двоими материю. Но и забираясь вместе с дымом ещё глубже в себя, понимает - противно. Он просто не сможет, не пойдёт и никого не подцепит, даже гипотетически. Потому что не нужно. Потому что это всё не то, что ему требуется. Он даже не мастурбировал толком - и некогда, и без сил почти всегда. И хотя секс и правда оживляет его, после их с Фрэнком знакомства всё перестаёт быть таким простым и прозрачным. Никогда не считая себя переборчивым раньше, Джерард с улыбкой осознаёт, что теперь он - переборчивый. Очень переборчивый.
Наспех поев под унылую Агату Кристи, снова слушает Рахманинова, воспринимая его музыку как непокорную, дикую стихию. И вот в квартире наступает тишина, нарушаемая лишь тихим шуршанием пластинки. Скоро автоматика поднимет иглу и остановит кружение, но пока винил ещё движется назло статичности. Мужчина в кресле сладко дремлет, свесив голову набок, на его коленях спит, вольно развалившись, чёрная кошка.
Непрекращающийся, настойчивый стук в дверь врывается в сон Джерарда так резко, что мужчина какое-то время приходит в себя, пытаясь осознать, почему он одет и почему не в постели. За окном ещё темно, а кухонные часы показывают начало четвёртого утра. Недоумевая, встаёт, сгоняя с ног кошку, и неторопливо идёт к двери.
- П-привет… - счастливо, но очень смущённо выдыхает парень, неловко теребя пальцами верёвочки от капюшона вишнёвой худи. - Ты сказал - «возвращайся», и я купил билет на ближайший рейс, чёрт, мне так сты…
Джерард автоматическим движением хватает Фрэнка за грудки и, затягивая внутрь квартиры, пытается задушить поцелуем - сразу глубоким, диким, жадным до дрожи. Сумка и рюкзак выпадают из безвольных рук парня, и он, вдруг очнувшись, обвивает мужчину собой, почти запуская пальцы под кожу лопаток, наваливается на него, пытаясь перехватить инициативу, задыхаясь от длинного, шершавого в глубине языка в своём рту. Трепетно касаясь горячей кожи шеи и затылка, впечатывает Уэя - такого сонного, растрёпанного, но от этого ещё более желанного, в ближайшую стену. Воздух шумно вылетает у того из лёгких, ударяясь в исцелованный, вылизанный рот Фрэнка. Руки обхватывают бёдра мужчины, заставляя приподняться и зависнуть между парнем и стеной, обхватить его задницу, плечи и шею и чувствовать себя при этом, как первокурсница-нимфоманка.
- Господи, я кончу прямо сейчас, - шепчет Фрэнк, отрываясь и устало утыкаясь лбом в плечо мастеру. - Мне стыдно за себя…
Мужчина тихо посмеивается, едва толкая таз навстречу, вышибая из парня дрожь.
- Может, тогда лучше в спальню? Я тяжёлый…
Фрэнк высоко хихикает, сильнее сжимая пальцами бёдра Джерарда.
- Да ты просто фэйри, мистер Уэй. Кажется, Софи и то весит больше, - он сладко впивается в соединение плеч и шеи зубами, нежно прикусывая и затягивая кожу. Такой родной запах и вкус, что Фрэнк еле побарывает каннибалистические позывы на самом деле откусить кусочек.
Он медленно несёт мужчину в сторону спальни - медленно потому, что ни черта не видно и под ноги постоянно бросаются предметы мебели. Край комода даже со всей силы заезжает Фрэнку по голени, отчего парень громко шипит и тихо матерится, вызывая лишь смех у Джерарда на его руках. Дверь закрывается перед носом обиженной этим фактом кошки. Но ничего не поделать - сегодня она там точно не нужна. Им и двоим тесно на одной кровати, в одной комнате. Их обезумевшие, истосковавшиеся друг по другу существа вырываются из тел наружу, сплетаясь, прорастая друг в друга, заполняя собой все пространства и даже просачиваясь на улицу. Температура в комнатке резко взлетает до отметки "жарко, очень жарко".
Кошка еще недолго сидит перед дверью, слушая громкое дыхание и сбивающиеся стоны двух людей, ведущих себя странно, а потом возвращается на кресло и сворачивается клубком, пряча нос под мягкую лапу.
_______________________ *Прелюдия Рахманинова g-moll. Советую настоятельно, в обязательном порядке, потому что это классика фортепианного Рахманинова и просто а-а-ах. **Alla marcia (ит.) - как марш. Авторская пометка темпа и характера в прелюдии Рахманинова g-moll.
yeeesss....., ты так здорово подметила, милая! Этот его волшеный мир. Немного с налетом черного кружева порой, но тем не менее - он его до мозга костей. И кошка это то, что ему так не хватало. Кто-то, о ком надо заботиться, кто вылечит от эгоизма. Спасибо тебе, милая, я всегда так жду и радуюсь твоим словам!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
