Так невыразимо чертовски холодно, как бывает на калифорнийском побережье только в конце января. И хоть Сан-Франциско закрывает отчасти Окленд от океана, но некоторые самые настырные и зловредные ветры всё-таки добираются до него.
Они носятся сейчас по улицам, швыряя в лица острые капли дождя, и дыхание под их навязчивыми играми превращается в оригинальную пытку.
Неважно, что на тебе надето и есть ли в твоих руках зонт. Колючие, резкие порывы ледяной мокрости настигают тебя прямо посреди улицы. Впечатываются, мгновенно проникая во все щели неплотно прилегающих тканей, равномерно вымачивают одежду, будто из пульверизатора, и вытряхивают из тебя душу.
Этот январь особенно тяжёлый — за все два года обучения в университете. И хоть температура не опускается ниже плюс пяти по Цельсию, это ничего, в итоге, не меняет. Передвигаться под толкающимися порывами ветра по склизким улицам можно только от помещения до помещения.
И Фрэнк малодушно ёжится, думая о том, что бар расположен не то чтобы через дорогу от кампуса, и им с Майки ещё придётся как-то идти домой. Он бы оправдал любого, кто засел бы на целый долбаный оклендский январь дома. Обложившись чипсами и дисками, замерев, закуклившись перед мерцающим ящиком или проигрывающей установкой, пережидая природные выверты. Это было бы самое правильное, но и самое невозможное из решений.
Хотя, его начальник делает именно так. Он сидит под тёплой крышей салона безвылазно с самого Рождества, зато Фрэнку приходится теперь ещё и ходить в магазин, чтобы этот придурок не сдох от голода. Он не просит его ни о чём. Просто между делом, не отвлекаясь от работы с очередным клиентом, кидает в воздух: «Съесть бы чего...» Этого хватает...
Парень грустно ухмыляется, глядя в чайную гладь стоящего перед ним виски. Прикрывает веки, глаза немного чешутся и режут под ними. Усталость и недосып берут своё. Чуть быстрее, чем обычно, открывает их — чтобы уловить краем глаза это зеленовато-фисташковое мерцание справа. Там, где так же молча задумался над стаканом Майкл. Он непривычно серьёзен и задумчив последние три недели.
Фрэнк сходит с ума.
Эта мысль уже несколько месяцев не даёт ему покоя. Сначала эта глупость вызывает у него улыбку: «Подумаешь, померещилось от усталости, с кем не бывает?»
«Нет, Фрэнки, просто что-то в глаз попало, иди умойся».
«Ты слишком много читаешь и мало спишь. Тебе надо отдохнуть».
Но цветные, трепещущие коконы не покидают его. Они всё чаще, всё неожиданнее врезаются в его реальность, именно тогда, когда и не ждёшь их увидеть.
Они обволакивают людей. То ли проистекая из них, то ли, наоборот, являясь какой-то преградой между реальностью и физическим телом. Они мерцают. Они неверные. Они играют с его зрением, то не показываясь целыми днями, то вламываясь в его воспалённый мозг лавиной буйных, вышибающих дух красок.
Это страшно.
Не описать, насколько это страшно — в один день потерять своё привычное, такое же как у всех, зрение.
Это панически страшно — осознать, что что-то повернулось в тебе настолько, что ты уже никогда не обретёшь себя прежнего.
Это сводит с ума.
Парень делает глоток и досадливо морщится — лёд давно растаял, и без того не слишком приятная на вкус жидкость стала еще и тёплой. Гадость.
«Как он пьёт это?»
Опять он. Снова он. Можно хотя бы час без этого «он»?
Нельзя. Ухмыляется и осушает стакан до дна. Зачем длить эту пытку. Бармен вопросительно глядит на него. Его окутывает еле заметная серая дымка, к подобному Фрэнк давно привык и уже не обращает внимания. Он кивает и делает жест: «Повторить».
Безумие парня идёт по двум векторам. Откуда-то из центра груди, если углубиться в ощущения, чего тот старается не делать. Никогда. Один пронизывает душу, проникает внутрь мозга и перекраивает там что-то. Провоцирует. Заставляет чувствовать — к примеру, обдолбанную соседку по кампусу в женском туалете, которая задыхается, подавившись собственной рвотой. С ней давно всё в порядке, Фрэнк успел вовремя. Попробуй не успеть, когда тебя подкидывает на кровати в холодном поту и тянет туда словно спиннингом. Больше месяца прошло. Но сколько подобных историй уже случилось с ним с конца осени? Это безумие, совершенно точно. Расстройство личности.
Второй вектор бьёт вниз, прорываясь мимо желудка, печени, мочевого, ввинчиваясь в пах. Там теряется, будто из луча превращаясь в восьмёрку бесконечности. Он превращает его в животное. Постоянно голодное, потому что ещё ни разу не выпускавшееся на волю. Постоянно внимательное, чуящее, зрящее, готовое сорваться с цепи при малейшей слабине хозяина.
Готовое. Скулящее. Несчастное.
Выжидающее.
Всё это начало накатывать именно тогда — когда он закончил единорога. Фрэнк не дурак, было бы смешно считать это совпадением. Фрэнк не думает о том, что эти два вектора - просто часть чего-то одного, цельного. Он вообще старается поменьше думать.
- Мне нравится, как брат переделал тебе руку, - говорит Майкл, разглядывая татуировки, покрывающие кожу на левой руке. Рукава рубашки закатаны до локтей, и большинство из рисунков хорошо видны. - Он добавил в них глубины, цвета и смысла. Теперь я вижу смысл, а раньше это была хрень какая-то.
- Ну спасибо, блин, - отвечает парень, ухмыляясь.
Раньше его самого всё устраивало, но теперь, когда он мог требовать от мастера что-то переделывать — его несло. Он хотел улучшить буквально всё. И ещё больше, до зуда и свербежа — сделать новые татуировки.
- Ну где там твой братец? Мы сейчас уже вдрызг напьёмся, пока он придёт.
Майкл поворачивает немного грустное лицо с уже замутнёнными глазами. Это он пригласил сегодня посидеть всех троих в баре. Такое случается довольно редко. А у Фрэнка выходной. Ещё утром он надеялся выдохнуть сегодня, расслабиться и вообще не покидать комнату. Не встречаться с ним. Но не вышло, Майки был очень настойчив.
- Ты знаешь формулу спирта, Фрэнки? - рот его едва открывается, когда он произносит слова. Смотрит выжидательно, будто верит, что друг сейчас возьмёт и выдаст её.
Фрэнк смотрит в ответ. Молчит. В химии он полный ноль, так же как и друг — в стихотворных размерах. Так что вопрос этот больше риторический, надо просто дослушать мысль до конца.
- C2H5OH, - с совершенно невозмутимым видом продолжает парень, делая после этого большой глоток из стакана. Кадык послушно прогоняет жидкость вниз по пищеводу. - Просто это как про нас с Джи. И про тебя. Спирты. «Spirit» - как дух, душа, как бы это пошло не звучало в наше время. Чистый спирт. Это как мы с Джерардом. И ты. Ты — как «О» в этой формуле, а мы — как спаянные «С2». Видел, как это на рисунке? Ай, где тебе, дальше своих букв ничего не видишь. Молекула спирта — как три спаянные частицы, облепленные более мелкими. И ты — душа, понимаешь? «О», кислород, дыхание. Без тебя не будет спирта.
Он замолкает и делает глоток, опрокидывая виски в глотку. У Фрэнка непроизвольно выделяется слюна, кажется, что жидкость долна обжечь и раздразнить слизистые, но друг даже не морщится. Это уже второй стакан.
- Он придёт. Я же попросил. Наверное, тяжело одному, когда ты берёшь выходной.
По больному. Так метко, снова хирургически точно вспарывая только подживший порез на бледном запястье. Фрэнк не знает, что это за хрень несёт полупьяный Майки про спирты. И совершенно не представляет, как выглядит формула. Он вообще не видит смысла в его речи. Он просто рассматривает оплетающее его мерцание — снова неожиданно ворвавшееся после смаргивания и поворота головы.
Страшно, но отводить взгляд ещё страшнее.
Каждый раз боишься до дрожи в коленях, что увидишь это снова.
Каждый раз до замирания сердца и холодного пота по спине переживаешь, что не увидишь этого больше никогда.
Нежно-зелёные, салатовые цвета мягким коконом оплетают младшего Уэя. А сердцевина, тугая и пульсирующая, до которой не дотянуться, почему-то тёмно-синяя, цвета ночного неба. Красиво.
- Я задержался, простите. Привет.
Так буднично. Просто. Засмотрелся и пропустил, а он уже стягивает насквозь промокшее пальто, сматывает длинный шарф с шеи, оглядывается по сторонам в поисках вешалки. Народа в баре мало — сегодня только среда. Вешалки нет. Джерард вздыхает и уже хочет повесить одежду на спинку высокого стула рядом с Фрэнком.
Животное глухо взрыкивает, переворачиваясь внутри. Оно не спит, было бы глупо рассчитывать на это. Оно не заснёт, пока не получит своего.
Фрэнк пожимает руку Джерарду. Лишь на секунду сталкивается взглядом. Этого хватает, чтобы мужчина, совершенно естественно поприветствовав и пожав руку брату, повесил пальто на стул по другую от него сторону и сел на него. Майки — как преграда между ними.
Фрэнк ухмыляется своим мыслям. Не преграда. Защита и облегчение. Тяжело держать зверя на привязи, когда добыча греет твой бок и напивается так близко. Всё правильно, Джерард, ты молодец.
Парень незаметно наблюдает. Алые волосы слипшимися мокрыми прядями свисают по обеим сторонам лица. Такие живые и тёмные глаза у него сейчас. Влажная кожа — на улице так и не перестаёт лить. Тени от чёрных ресниц делают цвет радужки глубоким и ещё более странным. Мужчина совершенно естественным для него жестом убирает волосы назад, наверх, запуская в них тонкие пальцы. Это настолько просто и столь чувственно, что у Фрэнка сводит зубы. Эта идиотская кофта, которая еле держится на острых краях худых плеч. И вся шея, опирающаяся на хрупкие ключицы, выглядит до безумия незащищённо и вызывающе, настолько, что у парня непроизвольно выделяется слюна, и он сглатывает снова и снова, проталкивая её в пересохшее горло.
Мужчина закуривает и поворачивает голову к брату и Фрэнку, на его губах лёгкая улыбка.
- Задержался. Хотел закончить сегодня с татуировкой того толстого парня. Помнишь, Фрэнк?
Тот кивает, жестом прося сигарету. Майки, который почти не курит, также решает затянуться и, прикуривая у брата обе сигареты, одну передаёт Фрэнку.
- Мне не нравится, как он пахнет. Поэтому я закончил быстрее, чтобы он больше не приходил.
Фрэнк понимающе ухмыляется. Толстый верзила и правда странно пах. То ли не мылся, то ли бельё не стирал, да и какая разница теперь.
- Мороженое и двойное виски. Льда не надо, - красноволосый мужчина делает заказ у проходящего мимо бармена.
Фрэнк морщится, потому что не уверен, ел ли Джерард сегодня хоть что-то, или опять только работал и заливался крепким.
- Разве ты заказываешь мороженое к виски? - улыбка едва касается губ Майкла, когда он поворачивает голову к брату.
- Сладенького хочется. Так что там у тебя? Что за спешка и важный разговор? Я заинтригован.
Значит, не меня одного сегодня огорошили внезапным сбором в баре. Это не похоже на Майкла.
Трое мужчин сидят и курят, иногда поглядывая друг на друга. Высокий, со светлой косой чёлкой, которую он едва не топит в виски, посередине. Справа от него красноволосый мужчина выливает часть алкоголя в розетку с мороженым и, отколупывая его десертной ложечкой, отправляет в рот. Слева, с краю сидит парень, чьи волосы подстрижены асимметрично и выкрашены в монохромные цвета — чёрный на длинных волосах сверху и светлый по бокам — просто курит, стряхивая пепел в опустевший стакан.
Майки допивает третью порцию, докуривает сигарету и с какой-то злостью давит её в пепельнице.
- Я женюсь, кажется, - его голос твёрд и тих. Он замолкает на секунду, и потом добавляет: - Элис беременна.
Ложечка выскальзывает из пальцев Джерарда и звонко брякается на пол, оттеняя повисшую, даже повесившуюся между ними тишину.
yeeesss....., походу, без некоторых мыслей совершенно не обойтись, как выяснилось, а то народ вообще ничего не поймёт))) что поделать, немного жахнем мыслечувсвтвами...
Если переход и правда почувствовался, то я безмерно счастлива. Я пока ещё слишком неопытна в этом. Так что просто - пробная попытка поиграть в формой по совету бро.
И - безмерное тебе моё мурр за твои слова, они такие замечательные, тёплые и понятные... Таю <3
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
