Мексика. Мы отправляемся в Мексику...
Я медленно переглянулся с Майки, который явно не ожидал услышать эту страну, в принципе так же, как и я. Это слишком далеко, и я просто не понимаю, как нам удастся добраться туда. Без транспорта, пешком, пройти добрую половину США, которая фактически находится в состоянии войны, и выжить. Это действительно возможно? Но у Фрэнка, должно быть, есть какой-то план, и его выбор уж точно чем-то обоснован. Я верю ему, да и что мне еще остается? В любом случае, каждому из нас уже нечего терять, все, что у нас есть – это попытка, попытаться найти место, где мы сможем жить нормальной жизнью.
Мы должны рискнуть, иначе мы просто умрем, погибнем, так и не использовав наш последний шанс на спасение. Нам нужно попробовать, как бы все не закончилось в итоге, нам нужно ухватиться за эту надежду. Возможно, у нас получится, а если нет, то мы умрем, зная, что сделали все, что могли, что мы не сдались. Я знаю, что должен выбрать этот путь, что это лучший выбор, который я могу сделать сейчас.
- Мексика? – вдруг выкрикнул Майки, недоумевая смотря на Фрэнка. – Ничего поближе не нашлось? Почему именно Мексика? Как вы себе это представляете? – он обернулся ко мне, будто я могу ответить ему что-то вразумительное, будто я знаю больше, чем он.
Меня и самого волнуют те же вопросы, но не потому, что я возмущен таким на первый взгляд странным выбором, а потому, что мне интересно знать, чем он обоснован, потому что я более чем уверен, что это не глупая прихоть Фрэнка. Вряд ли он просто ткнул пальцем на карту, не думая над тем, что делает, ведь речь идет не об отпуске, а о кое-чем намного более значительном - о человеческой жизни.
- Я думал о Канаде – это намного ближе, - заговорил Фрэнк, - но теперь направляться туда нет смысла. Когда я попал в группировку, я говорил с одним парнем из Торонто. Когда он приехал в США, в Канаде была какая-то революция, что-то вроде того, что было у нас поначалу. Он думал, что сможет переждать всю эту хрень в штатах – парень был уверен, что здесь уже все затихло, потому что теле- и радиовещания отсюда прекратились. В общем, въехав в США, его буквально через несколько километров высадили из его машины, и он оказался в той же банде, что и я, - парень на мгновение затих, но потом опять продолжил. – Там же я случайно услышал разговор каких-то женщин. Одна из них видимо приехала на заработки из Мексики, оставив дома всю свою семью. Не знаю как, но ей удалось связаться с кем-то из родных, которые даже не подозревали, что здесь происходит, у них там все мирно. В общем, в Мексике нет никакой войны, я отчетливо слышал это. Думаю, ничего лучше в нашем положении мы не придумаем. Я знаю, что это далеко, но стоит хотя бы попробовать... Это единственный открытый для нас путь сейчас, из этой идеи определенно может что-то получиться. В остальном, я никого не заставляю идти за мной, и теперь, когда вы точно знаете нашу цель, вы можете решить, как поступать дальше. Это ваш выбор, - закончил Фрэнк, выжидающе глядя на нас с братом.
Я не собираюсь отказываться, я уже давно решил для себя, что я не останусь в этом городе, изо дня в день ожидая своей гибели. Я больше не буду сидеть дома и прятаться от происходящего снаружи, надеясь, что война обойдет меня стороной, что дрожа от страха, я смогу остаться живым и невредимым, а потом в один прекрасный день выйти на улицу и увидеть, что люди опять улыбаются друг другу, что все вернулось на прежние места.
Такого не будет.
Я не смогу остаться в стороне, рано или поздно игра в прятки закончится. Но я не хочу участвовать в этой войне, не хочу воевать за тех, кого не поддерживаю, не хочу бороться за то, в чем не нуждаюсь, не хочу быть рабом, не имеющим права голоса. Это не моя война, и я не хочу быть впутанным в нее, я не выбирал такую жизнь. Я хочу оставаться свободным, не выполняя чьи-то приказы, воюя за власть человека, которому плевать на чужие жизни. Я лишь хочу жить как раньше, хочу жить нормальной жизнью, хочу спокойного будущего, которого здесь я не вижу. Я не могу вернуть все обратно, не могу прекратить этот хаос, все, что я могу – это попытаться найти новую жизнь для себя, попытаться спастись от этого ужаса. Это все, что я могу, и грех не воспользоваться такой возможностью.
Я все решил для себя, не имея ни малейших сомнений.
- Я не изменил своего решения, и я иду с тобой, - уверенно сказал я. – Майки, что ты скажешь? – я обернулся к младшему брату, который к моему удивлению не стал возражать, а лишь положительно кивнул головой. Этого было достаточно, в большем никто не нуждался.
- Хорошо, - сказал Фрэнк, сложив руки перед собой на столе. – Уходить нужно в ближайшие дни, выжидать нечего, наоборот вероятность того, что ситуация в стране будет только ухудшаться очень велика. Нам хватит двух дней, чтоб собраться, все, что нам нужно – оружие и немного еды на первое время, - говорил он, а мы внимательно слушали каждое его слово.
Всего два дня.
Два дня и мой родной дом станет для меня чужим.
Два дня, а дальше неизвестность, путешествие вдогонку за надеждой.
Два дня, и нас уже не будет здесь.
- Постойте, оружие? Разве у нас нет... – непонимающе проговорил Майки, пока я не перебил его одним единственным словом «нет».
Он не стал спрашивать, куда делся пистолет, который он давал мне вчера перед уходом, видимо, понимая, что эти пустые выяснения сейчас ни к чему не приведут, а тем более, в итоге они ничего не изменят.
Майки нахмурился и пожал плечами, откидываясь на спинку стула.
- Сегодня отправимся за оружием, - провозгласил Фрэнк, а потом добавил, - но не все, конечно. Втроем там делать нечего. Кто из вас желает составить мне компанию? – спросил он, ехидно улыбаясь.
Конечно, выходить наружу никто не хочет, никому не хочется оказаться там даже на пару минут. За это время можно испытать слишком много самых неприятных чувств, осадок от которых остается на всю жизнь, увидеть, как играют несчастье и смерть своими красно-черными красками, небрежно разбрызгивая их в каждый уголок города, почувствовать их холодное мертвое дыхание за своей спиной.
Последние два дня, до того как мы окажемся без постоянного убежища, когда от ужаса происходящего на улице невозможно будет сбежать, не хочется даже высовываться из дома, хочется пробыть последние дни в спокойствии. Но наши желания не всегда представляются возможными, их не всегда возможно осуществить.
Кто-то все-таки должен пойти с Фрэнком, и этим кем-то буду я. Честно говоря, во многом я делаю это хотя бы потому, что мне просто не хочется, чтоб Майки и Фрэнк оказались вдвоем, когда Майки еще не слишком-то благосклонен к нашему новому знакомому. Пусть пройдет немного времени, и если мой брат не проникнется к нему симпатией, то хотя бы привыкнет, но сейчас, думаю, лучше пойти мне, так будет спокойней.
- Я пойду, - на выдохе сказал я, и Фрэнк лишь одобрительно кивнул, прикрыв глаза.
- Отлично. Скоро можно будет собираться. Кстати, возьми с собой свой рюкзак – он понадобится, - когда он договорил, то его губы тронула легкая добродушная улыбка, будто говорящая мне, что все еще не так плохо, как кажется, что бояться нечего, что все будет хорошо. – Договорились?
- Конечно, без проблем, - сразу же ответил я, стараясь выглядеть более непринужденно.
В два часа, как только прозвучал сигнал, мы с Фрэнком вышли улицу. Майки закрыл за нами дверь, что-то прошептав себе под нос, и мы тут же двинулись вперед.
Я ничего не спрашиваю, не задаю никаких вопросов, я молчу, ожидая, что Фрэнк скажет, что вообще мы собираемся делать. Но он не говорит ни слова, так же, как и я, только ускоряет шаг, так что мы практически переходим на бег. Мы вливаемся в толпу, которая тут же усеяла всю улицу, заполняя ее топотом и тяжелым дыханием, сливающимся в нечто похоже на гул. Фрэнк продолжает бежать, и я бегу за ним, задаваясь вопросом, что вообще он собирается делать, когда вдруг он резко останавливается. Бегущие рядом люди то и дело задевают нас, толкая нас в разные стороны, но я изо всех сил стараюсь удержаться на ногах, иначе, боюсь, этот день станет последним днем моей жизни. Я хватаюсь за плечо Фрэнка, сжимая пальцами его футболку, не понимая, что происходит, и зачем мы остановились.
- Не волнуйся, - вдруг говорит он, причем абсолютно спокойно, его голос даже не дрогнул, будто то, что мы вот так остановились среди толпы, совершенно безопасно. – Нам нужно найти оружие и патроны, и для этого я должен обыскать трупы – это самый легкий способ, - сказал парень, медленно опускаясь на асфальт, держа меня за локоть. – Открой рюкзак пока что, - скомандовал он, и я сразу же прислушался к его приказу, оставляя рюкзак лишь на одном плече.
Одной рукой Фрэнк держится за меня, чтоб не упасть, а другой тянется к лежащему на земле телу, безжизненно валяющемуся в неестественной позе... Размозженная голова, чуть ли не прибитая к асфальту, прилипшие к лицу, а точнее к тому, что когда-то им было, липкие и грязные волосы, наружу из трещин в черепной коробке из-за возникшего давления вылез кусочек мозга, больше напоминающий фарш, разорванная и грязная одежда, прикрывающая некоторые участки тела, раскрошенные кости, скрытые за тонко натянутой кожей, вывернутые ноги, как у пластмассовой куклы.
Я еле сдерживаю рвотные позывы, смотря на далеко не самое приятное зрелище в своей жизни. Не знаю, можно ли найти тут хоть что-то из того, что мы ищем, осталось ли что-нибудь, но Фрэнк, тем не менее, все равно обыскивает труп, и я даже не представляю, как ему удается держать себя в руках при этом. Он аккуратно залазит в карманы джинсов, выворачивая их наружу, но они оказываются пустыми, тогда он осматривает труп со всех сторон, боясь что-то упустить, и когда понимает, что ничего не найдет, вздохнув, поднимает на меня глаза, а я помогаю ему встать на ноги.
Пусто. А значит, мы идем дальше.
Времени не так уж и много, как кажется на первый взгляд, но если действовать быстро и слажено, то его вполне достаточно. Мы двигаемся вперед, из раза в раз повторяя одну и ту же процедуру. Я стараюсь воспринимать происходящее не так близко сердцу, не обращать внимания, насколько изуродовано выглядят распластавшиеся на асфальте тела, не думать, насколько все, что здесь творится и то, что мы делаем, дико и ненормально на самом деле. Я стараюсь не думать об этом вообще, воспринимая наши действия, как необходимые, в конце концов, эти люди уже мертвы, а нам еще хочется жить. Все только ради того, чтоб выжить, именно это естественное желание затмевает все этические нормы и правила, которые действовали раньше. Но ведь теперь их нет, теперь есть только жизнь, ради которой люди готовы на все.
Фрэнк осмотрел больше десятка трупов, и не безрезультатно, как и должно было быть, он изначально знал, что его идея будет иметь успех.
Мы вложились в те два часа, которые нам давались изначально, мы справились даже раньше, потому у нас еще и есть время вернуться домой, пока «тихий час» не закончился. Пока мы бежим обратно, не сильно быстро, потому что сейчас в этом нет никакой потребности, я обдумываю ситуацию, в которую попал каждый из нас, не только я, мой брат и Фрэнк, а вся страна. Я прокручиваю в голове слова Фрэнка, понимая, что мы в западне, все, все до единого. Страна свободы, страна, где процветала демократия, превратилась в одно сплошное место боевых действий, где жизнь народа граничит с безумием. Свободы больше нет, а прошлая жизнь испарилась слишком быстро, оставляя после себя лишь воспоминания. Мне не хочется верить, что все это правда, но то, что я вижу, говорит само за себя.
- Никто не знает о том, что здесь происходит? Совсем никто? – с какой-то еле уловимой надеждой в голосе спросил я, повернувшись к Фрэнку, бегущему рядом.
- Можно считать, что мы полностью ограничены в связях с внешним миром. Но вряд ли никто не знает... Если предположить, что никто не сообщает о ситуации в США официально, то, думаю, люди заметили, что все рейсы сюда отменены, что от нас нет никаких новостей, как будто мы вымерли. В любом случае люди понимают, что тут что-то не так, не смотря на то, что им не показывают репортажи с места событий, - ответил мне парень.
- Значит, все просто решили забыть о нас? Почему никто не пытается ничего узнать? – я совсем перестал понимать логику всего происходящего.
Если в других странах известно о здешней войне, то почему не поступает никакой помощи, почему все отвернулись от нас?
- Может быть, кто-то пытался, может быть, и сейчас пытается. А насчет помощи... я не знаю. Не хотят рисковать или влезать в то, что в принципе никого не касается кроме нас самих? А возможно, кто-то пытался помочь, но мы просто об этом не знаем. Я не знаю, в чем дело, правда, но факт остается фактом – мы должны справляться самостоятельно со своими проблемами. Ты и сам видишь, надеяться на кого-то просто бессмысленно, - грустно сказал Фрэнк, и я понимаю, что другое объяснение я вряд ли услышу.
Никто ничего не знает, все знают лишь то, что видели или слышали сами, а остальная информация просто не доходит до нас. Новостей больше не показывают, интернет не работает, и звонком к провайдеру уже ничего не решишь.
Я бросил взгляд на Фрэнка, просто чтоб убедиться, что он все еще рядом, потому что мы оба замолчали, ничего не говоря друг другу. Тогда я заметил, что он все еще прихрамывает, уже не так сильно, но все же это немного видно. Вчера я даже не предложил ему никакой помощи, черт возьми, да я напрочь забыл, что у него что-то болит. Наверное, потому что он не подавал виду и вел себя так, словно с ним все в полном порядке, но я все равно должен был помнить. Не самая лучшая благодарность тому, кто спас тебе жизнь, и мне действительно стыдно за свою глупость. Конечно, сам Фрэнк не стал жаловаться на боль, может быть, даже посчитал это не настолько существенным, а может быть, боль действительно стихла, но это совсем не означает, что я не должен был хотя бы предложить ему помощь. Да что уж там, я даже не поинтересовался о его самочувствии...
- У тебя до сих пор болит нога? – волнительно спросил я, тяжело дыша из-за постоянного бега. – Я вчера даже не спросил, как ты себя чувствуешь, повел себя, как придурок, - я попытался выдавить из себя смешок, и он был скорее нервным, чем веселым, не таким, как после смешных шуток.
Фрэнк обернулся ко мне, но я предпочел не встречаться с ним взглядом, настолько сильно чувство вины овладевает мной, словно я совершил самый ужасный поступок за всю свою жизнь. Естественно, это не так, но это противное и едкое чувство все равно не покидает меня, заставляя беспрерывно обвинять себя то ли в легкомыслии, то ли в невнимательности, то ли в эгоизме, а возможно, что и во всем сразу.
- Все в порядке, - отмахнулся Фрэнк, - Ничего страшного, скоро пройдет, - он улыбнулся, а я только кивнул, попросту не зная, что сказать.
- Извини, ладно? Я не знаю, чем я вчера думал... – начал я, но Фрэнк перебил меня, не дав договорить свою речь, которая уже выстроилась у меня в голове.
- Я же сказал, ничего страшного. Потому не стоит беспокоиться, - проговорил он, а потом опять отвернулся, смотря вперед.
Практически всю оставшуюся дорогу домой мы молчим, думая о чем-то своем, и поводов для раздумий сейчас более чем достаточно, по крайней мере, для меня уж точно.
На этот раз все прошло удачно, без лишних неприятностей, что, конечно, не может не радовать. Как только мы позвонили в дверь, Майки тут же ее открыл, буквально через пару секунд. Он облегченно выдохнул, увидев нас на пороге, спросил, как все прошло, и, услышав ответ, поплелся наверх в свою комнату. Он не спрашивал о каких-то подробностях, не интересовался, что именно мы делали. Он узнал, что все в порядке, и этого для него было достаточно.
Порой тот, кому приходиться провести хотя бы несколько часов в волнительном ожидании, устает больше тех, за кого этот человек волнуется. Ожидание может лишить всяких сил, и на самом деле это тяжелее, чем кажется на первый взгляд. И я вполне могу себе представить чувства Майки. Разве это легко отпустить родного человека, зная, что совсем недавно он был чуть ли не на волосок от смерти. Все те часы переживаний и тревоги, которые мой брат пережил вчера, не прошли бесследно, а уж тем более, не забылись, и конечно, он боится, что подобное повторится опять, и что, возможно, в другой раз все закончится плачевно. Любой в таком случае волновался бы за близкого и родного себе человека. Никто и никогда не был застрахован от смерти, а теперь, когда она буквально нависает над каждым из нас, страх за тех, кого любишь, стал сильнее, засев глубоко в сердце, не в силах вырваться изнутри.
Я знаю, что Майки тяжело переживает эти времена, и понимаю, что от этого и зависит его странное настроение, иногда ему нужно побыть наедине с самим собой, без разговоров, без какого-либо общества – это его способ справляться с напряжением, и было бы глупо винить его за это.
Когда мой брат ушел, мы с Фрэнком перешли в столовую, где он стал выкладывать на большой стол все, что удалось собрать за время нашей вылазки. Я стал за его спиной, наблюдая за тем, как сосредоточено он разглядывает оружие, что-то проверяет, как скользят его пальцы по холодному металлу. Я не очень-то понимаю то, чем он сейчас занимается, для меня это всего лишь пистолеты, огнестрельное оружие, в котором я совершенно не разбираюсь, я никогда не пытался понять, как работает этот механизм, для меня все эти пистолеты выглядят практически одинаково, хотя и имеют какие-то отличия. В общем, оружие – явно не моя стихия, и чем дальше, тем больше я понимаю это, смотря с каким знанием дела действует Фрэнк.
- Как ты этому научился? – спросил я, выглядывая из-за плеча парня.
- Мне просто пришлось научиться, когда я был одним из «красных». Все-таки пребывание там принесло мне какой-то полезный опыт. На самом деле, я не мастер в оружии, но за довольно короткое время я неплохо освоил это искусство, хотя до идеала еще далеко, - говорил он, улыбаясь, и от его каменной серьезности не осталось и следа. Его голос звучал живо и выразительно, наполненный какими-то личными воспоминаниями и эмоциями.
- А вот я нихрена не понимаю в этих штуках, - я усмехнулся, обводя пальцем в воздухе овал вокруг выложенного на столе оружия. – Я, наверное, не отличил бы настоящий пистолет от игрушки, - после этих слов Фрэнк засмеялся, дружески хлопнув меня по плечу.
- Всему можно научиться, и у тебя все получиться, я уверен, - сказал он, и я чувствую, что каждое его слово было искренним и настоящим, он действительно верит в меня, как это делают близкие люди, друзья. Я мягко улыбнулся в ответ, встречаясь взглядом с Фрэнком, глядя прямо в его глаза. На этот раз я даже не старался избежать зрительного контакта с ним, и желания прервать его у меня тоже не появилось, я нахожу в этом какую-то своеобразную близость, безмолвный знак доверия, которого достаточно, к которому в дополнение не требуются никакие слова.
«Мне повезло, что среди этой войны, среди этого безумия, я нашел Фрэнка», - проскользнула мысль в моей голове, и у меня нет никаких сомнений, что это абсолютная правда.
- Фрэнк... – осторожно начал я, когда парень опять вернулся к своему прежнему занятию. Он немного повернулся ко мне, все еще вертя в руках пистолет, ожидая, когда я скажу то, за чем и позвал его. – Я хочу задать тебе один вопрос, - серьезным тоном сказал я.
- Задавай, - пожав плечами, ответил Фрэнк, на секунду подняв на меня глаза.
- Если ты не захочешь отвечать, то ты можешь этого не делать, - предупредил его я, потому что вопрос, который я запланировал, не из приятных, и у меня нет никаких предположений, как на него отреагирует Фрэнк.
Я заметил, как он насторожился, и медленно отложил пистолет в сторону, сконцентрировав полностью все внимание на мне.
- Говори, - решительно сказал парень.
Я нервно откашлялся, собирая в кучу все свои мысли, пытаясь построить свой вопрос как можно правильней, и в то же время, понимая, что в итоге все равно скажу по-другому, разнервничавшись, забыв нужные слова и потеряв всю уверенность в голосе.
- Я хочу знать одну вещь, - я сделал паузу, вдохнув в легкие воздух. – Что ты чувствовал, когда в первый раз убил человека? – собравшись с силами, спросил я.
Возможно, я не должен был задавать такой вопрос, не должен был заставлять Фрэнка опять пробуждать в себе эти воспоминания. Но я все-таки спросил, потому что я хочу понять, что это за чувство, что происходит с тобой, когда ты являешься причиной смерти другого человека. Я хочу знать, потому что боюсь этих неизвестных мне ощущений, ведь рано или поздно мне тоже придется кого-то убить, рано или поздно это произойдет, как бы я этого не хотел.
В глазах Фрэнка появился оттенок горечи и грусти, а он сам, словно глубоко задумался о чем-то. Я, наверное, и правда не должен был поднимать эту тему, должен был оставить свой вопрос в себе. Я уже хотел было извиниться и перевести разговор в другое русло, чтоб как-то загладить свою ошибку, как Фрэнк тяжело вздохнув, прервав угнетающую меня тишину.
- Я расскажу, если ты действительно хочешь, - ответил он, и я неуверенно кивнул ему в ответ, все еще сомневаясь, правильно ли я поступаю, а по моему телу прошла мелкая дрожь.
|
