первая http://notforsale.do.am/blog/sex_drugs_and_rock_n_roll_1_5/2012-02-16-3932

предыдущая http://notforsale.do.am/blog/sex_drugs_and_rock_n_roll_3_5/2012-03-05-4042

POV Iero

Я падаю с лестницы.

 Локоть, колено, бедро.

Я падаю с лестницы по ощущениям уже минут десять. В реальности – около десяти секунд. Какая нахер реальность сейчас?

Висок, скула, ступня.

Я лечу кубарем, цепляясь конечностями за все, что можно, концентрируясь исключительно на силе вспышек боли после каждого соприкосновения моего бренного, насквозь больного тела с выступами.

Ебать. Яйца.

Проскользил позвоночником по трем ступенькам, явственно ощущая, как от костей откалываются кусочки и впиваются в кожу изнутри. Иногда я думаю, что у меня слишком развито воображение.

Левая икра, копчик, нос.

Сломать хребет о хребты ступенек... Черт, Фрэнк, да ты стал подрабатывать романтиком на склоне лет! Я даже не чувствую – понимаю выплески крови под кожу.

Раз – удар.

Когда же это кончится? Там ступенек всего тридцать восемь штук …

Бок, лоб, запястье.

У Майки проснется родительский инстинкт?

 Два - капилляры лопаются, ломаются, рушатся. Кровь медленно расползается под самые верхние слои кожи.

Вспышка боли пронзает всю мою спину сверху донизу, молнией проходит по позвоночнику и растекается зарядами по ребрам, сдавливая легкие болью похуже даже, чем та самая, любимая, отходочная.

Три – жидкость расходится по пространству, в котором не должна быть. Мое воображение рисует тонущие в крови клетки кожи. Все с глазками, ручками и разинутыми в воплях ужаса ротиками. Несчастные. Им сейчас куда хуже, чем мне.

Финиш.

Плечо, затылок, позвоночник.

Я лежу на спине под самой нижней ступенькой, чувствуя, как растут мои волосы и ногти. Чувствуя каждую клетку тела. Они работают, они живут, они восстанавливаются. Бедные мои, замученные.  А знаете, почему я имею такой странный спектр ощущений? Потому что я боюсь пошевелиться. Если я пошевелюсь... Ну, вы поняли, что я хочу сказать.

Закон каждой ломки, каждого отходняка, каждого падения с лестницы, ведущей на крышу.

Не шевелись.

Лежи. Молчи. Дыши. Глубоко. Глубже. Еще глубже. Воздух должен дойти до низа живота, наполняя  тебя всего до состояния надутого шарика. Медленный вдох, болезненный настолько, что – парадокс – дыхание перехватывает. Терпи. Прочувствуй каждую клетку, каждое нервное окончание. Прочувствуй каждый импульс, посылаемый ими в мозг. Проследи путь каждого импульса от нервного окончания до мозга. Выдыхай. Медленнее даже, чем вдыхал. До конца. До опустошения. Нереально сложно не сорваться, не выдохнуть резко и поверхностно. Это как диета, как отказ от вредных привычек. Кстати, о них. Сейчас накроет кашлем, и я уже давно вызубрил, как прекрасно это будет ощущаться.

Боль только в твоем сознании. Ее нет, если ты сосредотачиваешься на ней. Ее нет, если ты видишь картину боли.  Боли нет. Боли нет. Боли нет…

ЕБАТЬ, КАК ЖЕ БОЛЬНО

Кто-нибудь в этом мире готов взять меня на руки и бережно отнести на диванчик?

Гребаная лестница на гребаную крышу. Какого хера я вообще поперся туда? Ответ очевиден и невероятен. Я поперся туда устанавливать для Майки тент и шезлонг. Потому что я люблю его, а он любит июньское солнце. Потому что он не выходил из дома уже больше полугода. Потому что мы оба превратились в привидения.

Меня с самого утра шатало. Меня очень часто шатает после того, как я-таки исполнил сладкую голубую мечту моего Майкла и почти что завязал со всем этим цветным таблеточно-порошковым счастьем. Теперь моя жизнь состоит из ломок, лекарств и шатаний. Теперь она искусно дополняется толиками пряных бессонниц и перемежается состояниями беспробудной болезненной спячки.

Моя жизнь теперь – это ворохи счетов за все подряд на столе, ежедневные капельницы, поставляемые старенькой медсестрой прямо на дом, забота о Уэе и много молока.

Моя жизнь - это ад в минус тридцатой степени.

В моем аду третьи сутки идет снег.

На дворе июнь, а Фрэнк Айеро мерзнет, кутаясь в две толстовки сразу. И это, в принципе, неудивительно, но так неприятно. Фрэнк Айеро не просто мерзнет, его бьет дрожь, крупная или мелкая, и это единственная вещь, которую он в такие моменты может контролировать.

Я обдумываю это все, переживая наплывы боли. Я все еще валяюсь на холодном бетонном полу под лестницей, и какая-то из неповрежденных частей моего мозга уж точно орет о том, что надо собрать волю в кулак, стать, наконец, мужиком и встать, а то это может закончиться очень даже нехорошо.

И я собираю волю в кулак, твержу себе, что я мужик, и, держась за стеночки, поднимаюсь. Больно, ребят. Нет, серьезно, очень. Оченьблятьчертовскидохуя больно.

Fuck fuck fuck fuck fuck…

Я доползаю до квартиры, до дивана, валюсь на него и прикрываю глаза, похныкивая от боли. Завернутый в оранжевый плед Майки бесшумной согбенной тенью проплывает на кухню, чтобы взять кусок хлеба с сыром и также безмолвно двинуться обратно, едва бросив взгляд на меня, расползшегося по дивану вполне себе так бесформенной кучей. Тонкие пальцы натягивают на костлявое плечо морковного цвета край, складками сползший на сгиб локтя.  Бездушная  скотина!  Ты же сам меня трахал на этом самом диване! Мы же вместе покупали этот чертов плед и чуть не подрались тогда из-за цвета! Я злюсь, вбивая WEEN, вытатуированный на костяшках пальцев, в спинку дивана и мужественно преодолеваю истерику нервов и ушибленных частей тела.  В самом деле, ну сколько можно ломать трагедию из-за Джерарда? Месяц? Два? Ну три, ладно, только из уважения к его братским чувствам. Но не пол же гребаных года!

Отвлекаюсь и думаю о том, буду ли я чувствовать оргазм в полной силе, если сейчас выпью обезболивающее и поимею этого дистрофичного придурка прямо на кресле в его комнатушке.

У нас, кстати, никогда не было особого разделения на верхних и нижних, это и не было нужно  – все всегда происходило спонтанно, кто успел, тот и взял. 

И я понимаю, что должен именно это и сделать. Пойти и взять. Содрать с него, в конце-то концов, весь этот налет всепоглощающей задумчивости. Целебный секс? Секс и избавление от всех проблем, как синонимы? Очень даже может быть, я все-таки пытаюсь сделать на этом внутренний упор.

Надо заставить его почувствовать. Воспоминания через чувства. Так людей после комы приводят в парк, в котором они играли в детстве или к берегу реки, у которой впервые признавались в любви. Люди странные существа. Странные и непонятные. И я имею право отзываться так о них всего лишь потому, что сам являюсь странным и непонятным человеческим существом.

За следующие пять минут лежки в луже боли я все решил и все продумал. Если правильно сконцентрировать боль, она вполне очищает мозги.

Я прогулялся на кухню и выпил таблетки. Лекарства, обезболивающее, еще лекарства. Бедный-бедный Фрэнк. Самое время пожалеть себя, стоя перед зеркалом с обнаженным торсом, пока волшебная таблетка замораживает нервные клетки, мешая им посылать тревожные сигналы в мозг.  

Таблетки опять. Таблетки снова. Всю мою чертову жизнь можно выстроить из таблеток. Разной формы и цвета, квадратные, круглые, ромбообразные.. Пилюли, шарики, плоские диски… С насечками, надписями, цифрами… Розовые,  желтые, голубые. Но больше всего белых.

Мое небо из голубых L490 и мои облака из белого аспирина.

Облака, из которых в моем аду третьи сутки идет снег.

Я представляю, как боль с шипением растворяется в лекарстве, пока рассматриваю себя в зеркало. Молодец, мальчик. Моя спина превратилась в один большой синяк, пара кровоподтеков синела на боках и груди, расцветал голубоватым отливом лоб ближе к волосам. На скуле растекалось небольшое нечто неопределенного цвета. Я тяжело вздохнул. Чего-чего, а жалости к себе у меня всегда было более чем достаточно.

 Я оделся и завалился обратно на диван, намереваясь поспать. Спина недовольно сообщила мне о том, что я слишком резко лег на нее. Я проигнорировал вопли о помощи от различных частей моего тела и провалился в короткий, дерганый и неглубокий сон.

следующая   http://notforsale.do.am/blog/sex_drugs_and_rock_n_roll_4_2_5/2012-03-17-4113