Нас встретили ледяные порывы ветра. За этой дверью было жутко холодно. Вокруг стояли старые полуразрушенные здания. Вокруг никого не было. Старые деревья гнулись к самой земле, почти ломаясь под напором ветра. Мы стояли перед старым зданием, выкрашенным в грязный белый цвет. Над его дверьми висела ободранная табличка. «Это психиатрическая больница. Только этого нам и не хватало», – с ужасом подумал я. Джерард повел меня к входу. – Мы пойдем туда? – Мне не очень-то этого хотелось. – У нас нет выбора. Мы должны найти одного человека. Он подскажет, где следующая дверь. Не бойся. Мы вошли внутрь, в мрачные пустые коридоры, где царила атмосфера безмолвного хаоса. Всё было разрушено и заброшено. Казалось, что это место оставили второпях, словно люди убегали, не заботясь об оставленных вещах. Мы стали медленно пробираться сквозь развалы. Я смотрел по сторонам: кое-где со стен свисала облупившаяся краска, под окнами из-за подтеков набухала размокшая штукатурка, старые железные каталки пожирала ржавчина, а на кафельном полу белели пятна от кислоты. Здесь повсюду валялись обрывки ткани и куски жгутов. Когда мы прошли немного вперед, обстановка стала менее неряшливой. По крайней мере, теперь можно было спокойно идти. Я продолжал осматриваться: коридор, двери, кушетки. Я никогда не любил больницы. Вдруг мой спутник остановился, и я вместе с ним. Он стал заинтересованно рассматривать стену. – Джерард, что-то не так? – Всё хорошо, стой здесь, – он пошел вдоль стены, ощупывая её, будто пытался найти потайную дверь. Он был не очень далеко, всего шагах в пятнадцати от меня, но этого было достаточно, чтобы я почувствовал себя неуютно. Я стоял и наблюдал, как Джерард что-то шептал стене. Я собрался было подойти к нему и спросить, что он делает, но, повинуясь какому-то порыву, остановился… Я услышал плач. Отчетливый детский плач. Меня передёрнуло от мысли о том, что в таком жутком, заброшенном месте могли находиться дети. И хотя Джерард приказал мне стоять на месте, я не мог проигнорировать эти звуки. Мне страшно захотелось узнать причину рыданий, и, пока Джерард ходил кругами, думая о дальнейшей дороге, я подошел к двери, из-за которой доносился плач. Медленно повернув ручку и открыв дверь, я оказался в грязной темно-серой комнате небольшого размера. Её освещала только старая лампочка, которая работала из последних сил, временами мигая, придавая комнате ещё более неприятный и устрашающий вид. В самой середине комнаты стоял электрический стул, на котором сидел еле живой человек. Его глазницы были пусты, изо рта текла кровь. В сгибах рук торчали кости – руки были сломаны. Где-то была срезана кожа. Несчастного сначала пытали, а потом решили поджарить заживо. Но он всё ещё был жив. Из его груди вырывались слабые, еле различимые хрипы, которые перебивали детские жалостливые всхлипы. Я с опаской подошел к стулу и, заглянув за спинку, увидел сидящую на полу девочку. Она спрятала лицо в коленях, обняв их руками. – Эй, с тобой всё в порядке? – Присев к ней, как можно дружелюбнее и ласковее спросил я. Ответа не было. – Не бойся меня. Расскажи, что случилось? Почему ты плачешь? – Слегка коснувшись ее плеча, я попробовал заговорить с ней ещё раз. – С чего ты взял, что у меня что-то случилось? Тебе сейчас больше нужно беспокоиться за себя, – девочка подняла голову, блеснув абсолютно черными глазами с вертикальной полоской зрачков кроваво-красного цвета, которые ярко выделялись на ее бледной коже, и зверски оскалившись. – Что… Кто ты? – Меня объял ужас. Я встал и быстро начал отходить от неё, пока не упёрся спиной в стену. Девочка в красном платье и черных туфельках, ленточки которых обвивали ногу до середины икры и походили на змей, встряхнула черными, как смоль, волосами, поднялась и стала медленно приближаться ко мне. – Знаешь, я давно ненавижу Джерарда. От него слишком много проблем. Понимаешь, очень, очень много! Но, знаешь, ты доставил мне ещё больше неприятностей, – шипела она низким грудным голосом, водя перед моим лицом непонятно откуда появившимся ножом. Я до боли вжался в стену. – Я не собираюсь отпускать тебя. От меня ещё никто не уходил, и ты не будешь исключением, – продолжала она, неожиданно ударив лезвием по моей щеке. Вдруг она отошла, швырнув нож на пол. Её глаза теперь стали абсолютно красными с желтой полоской. У нее было безумное выражение лица. Она была похожа на маньяка, находящегося на грани нервного срыва. Сверкнув полными ненависти глазами, девочка быстро подбежала ко мне и просунула руку прямо мне в грудь. Дикая боль пронзила всё моё нутро. Она разливалась внутри меня, словно кипящее масло, обжигая все мои внутренности. В глазах помутнело. Я почувствовал, как она схватила сердце, и его словно пронзило миллиардом маленьких и острых иголок. Я не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть. – Амелия, хватит его мучить. Нашей целью не является полное его уничтожение, ты помнишь? – Девочка в красном тут же отпустила меня. Я, сползая по стене, смог отдышаться и увидеть ещё одну девочку: у неё были рыжие волосы, огромные зеленые глаза со светло-зелеными полосками, вертикально прорезающими радужку глаза, смотрящие печальным, даже скорее обреченным взглядом. Она была одета в белое окровавленное платье, а её босые ноги были проткнуты ржавыми гвоздями и кровоточили. И она была очень похожа на девочку в красном. – Эмили, дорогая моя сестра, не мешай мне, и не указывай мне, что и как делать, хорошо? – Истерично, чуть ли не по слогам проговорила Амелия и снова посмотрела на меня. – Знаешь, что я хочу сделать с тобой, Фрэнк? Протащить по всем кругам ада. Устроить тебе такие пытки, что всё увиденное до них покажется тебе милой сказкой. Поверь мне, я известна своей извращенной фантазией, когда дело касается пыток. Поэтому… Ей не дал договорить крик Джерарда, который там, за толстой серой стеной, искал меня. – Джерард, помоги!! – Как можно громче прокричал я. Он тут же начал ломиться в дверь, но она не поддавалась. Разъяренная Амелия ударила меня под дых, и у меня перехватило дыхание. – Эмили, присмотри за ним, а я пока разберусь с этой занозой, – с этими словами Амелия вышла за дверь, из-за которой послышался сильный грохот, а затем наступила тишина. Я всё ещё сидел у стены, сжавшись, когда ко мне подошла Эмили. – Ты в порядке? Прости мою сестру, она не виновата. После того, как пару раз она не справилась, ей «вправили» мозги, после чего она стала невыносима, – печально произнесла девочка, присев рядом со мной. – Ты не такая, как она, – тихо сказал я. – Меня не подвергали такой процедуре. Наверное, потому что я всегда спокойно выполняла свою работу, миссию. Называть это можно как угодно. Но у нас с ней всегда были разные методы. Она пыталась во всём подражать злейшим существам, и теперь сама стала такой же. Ей не жалко никого. Амелия говорит, что и мне надо «вправить» мозги, тогда мы снова сможем быть лучшими подругами, но я не хочу становиться такой, как она. Я просто хочу, чтобы всё было как раньше, – она помолчала. – Прости, я наверняка надоела тебе своим нытьем, – вымученно улыбнулась она. Я пытался осмыслить её слова. Я пока ничего не знал об этом мире, о его правилах. Но все равно испытывал жалось к этой маленькой девочке. – Нет, конечно, нет. Скажи, а как ты попала сюда? – Я не помню. Я ничего не помню из прошлой жизни. Просто однажды мы с сестрой проснулись в абсолютно черной комнате, а затем за нами пришел жнец, говоря, что теперь у нас будет работа. Мы должны охранять этот мир, не позволяя никому выйти и никому лишнему попасть сюда. И эта работа длится бесконечность. Но тут не замечаешь, как летит время. Ты ведь не замечаешь? – Хихикнула она. – И никто не замечает. Именно поэтому эта работа не так страшна. И было бы лучше, если бы Амелия была прежней. Но какой она ни была бы, я всё равно буду её любить, – Эмили грустно выдохнула. – То есть её нельзя вернуть в прежнее состояние? А ваша внешность? Эти глаза. И почему ты без обуви? – К сожалению, она больше никогда не будет прежней. И даже если бы существовала возможность вернуть старую добрую Амелию, она ни за что не согласилась бы. Ей всё это безумно нравится. Внешность досталась нам как «подарок» этого мира. Наши глаза – отличительный знак от остальных существ. Они меняются в зависимости настроения. Мои глаза зеленые или синие, потому что это спокойные и гармоничные цвета, как и я. Ну с сестрой всё понятно. А обувь… я не ношу её, чтобы всегда помнить, что даже с нашей властью в этом мире, мы не можем делать все, что вздумается. Чтобы помнить, что тут тоже существует боль. А еще эта физическая боль помогает заглушить моральную, – она снова опустила глаза. – Ты и меня не отпустишь? – Спросил я, но она не успела ответить. В комнате появился Джерард с самодовольной улыбкой на лице. Я вскочил на ноги, Эмили тоже поднялась. Джерард обратился ко мне: – Ну что, Фрэнк, ты готов выбираться отсюда? Я же говорил тебе никуда не отходить! Здравствуй, Эмили. – Здравствуй, Джерард. Прости, но я не могу его отпустить. И, кстати, где моя сестра? – Я отправил её в палеолит, прости. И я всё равно выведу Фрэнка. Ты же понимаешь, он исключение, и просто так я здесь не оказался бы. Я должен его вывести, – парировал Джерард. После секундных раздумий девочка ответила: – Хорошо, уходите. А я пойду искать сестру. Лицо Эмили озарилось весёлой улыбкой, и она стала похожа на фарфоровую куклу. Девочка повернулась ко мне: – Удачи, Фрэнк. Затем она начала медленно таять, вскоре окончательно растворившись в воздухе, как будто её и не было никогда. – Так, теперь ты, – Джерард обратился к человеку на электрическом стуле, про существование которого я совсем забыл. Он с трудом пошевелился, указывая пальцем на пустую грязную стену. Джерард посмотрел на неё, потом снова на человека: – Там ничего нет. Человек что-то прохрипел и снова указал на стену. Теперь там, где прежде было пустое место, оказалась дверь. – Спасибо, – поблагодарил Джерард. – Стой, а разве мы не поможем ему? – Нет, – нахмурившись, он схватил меня за руку, резко дернул на себя дверь, и мы переступили через порог.
Комната третья
Как ярко светило солнце, Как ярок весенний свет, Когда, истекая кровью, Я шёл, оставляя след. Осколком Луны разбитой Покрыта твоя Земля. Здесь ветром с дождём побитый, У своей могилы я…
Нас ослепило. Мы долго стояли, позволяя нашим глазам привыкнуть к яркому свету. Глаза все еще слезились, но я уже мог осмотреться. Мы с моим спутником стояли посередине кладбища. Вокруг лежал снег, накрывая могилы белым покрывалом. Сквозь серое небо слабо пробивались лучи солнца, падали редкие снежинки, тихо опускаясь на землю. Я расслабился – мне нравилось такое спокойствие и безмолвие. Джерарду, видимо, тоже понравилась обстановка и он отпустил мою руку. Меня беспокоило лишь то, что мы находились на кладбище. – Джерард, почему именно кладбище? – Не знаю. Не я выбираю, что будет за дверью. – А ты примерно представляешь, что нас здесь ожидает? – Да, помнишь, в каждой комнате нам кто-нибудь указывал, куда идти дальше, помогая найти двери. Тут мы тоже должны дождаться такого персонажа. А пока можно прогуляться, наслаждаясь тишиной и покоем. Ты ведь не против? – Нет, но мне кажется, что кладбище – совсем не то место, где нужно прогуливаться. Он только ухмыльнулся и медленно пошел, вытаптывая тропинку между могильными плитами и статуями. Я последовал за ним. Снег мягко хрустел у нас под ногами, и мне это очень нравилось. Это был такой привычный звук, звук из того мира, который я совсем не помнил. Я шел за спутником и думал о том, что многого я еще не понимаю. «Во-первых, Джерард. Кто он такой и почему помогает мне? Если это место – Нигде, то как он сможет помочь мне выбраться отсюда? И почему змей назвал его хранителем? Может, он ангел-хранитель? Но тогда я… мёртв и Джерард сопровождает меня в загробный мир. А это место что-то вроде стоянки между миром живых и миром мертвых. Но тогда почему Амелия не хотела отпускать меня в мир мертвых? Может, Джерард ведет меня в Рай, а они хотят утащить в Ад? Хотя, нет, я не мертв. Так сказал змей и я хочу ему верить. Это всё так похоже на фильм. Слишком фантастично, слишком нереально. Джерард обещал рассказать мне свою историю. Я всё ещё хочу узнать о нём как можно больше. Во-вторых, почему я ничего не помню? Если я в потустороннем мире, то я должен помнить всю свою жизнь, не так ли? Мне казалось, из кинопленки моей жизни кто-то взял и вырезал почти все кадры. Далее, почему я ничего не чувствую? Конечно, я чувствую физическую боль, но морально… в душе я спокоен, как лист, упавший на воду кристально чистого озера в безветренный день. У любого другого человека в таких условиях уже сдали бы нервы, его переполняли бы сотни чувств, разрывая изнутри. Но я не ощущал ни беспокойства, ни отчаяния. Лишь изредка капельки чувств тревожили меня. Видимо, бесчувствие – ещё один признак того, что я мертв. Ну а если это все-таки так, то ничего уже не поделать. Остается только следовать за Джерардом, полностью доверившись ему. Буду надеяться, что, когда мы прибудем к финальной точке нашего путешествия, я всё-таки вспомню свою жизнь. Надеюсь, я не прожил её зря. И откуда у меня такие мысли в этом мире? Видимо, базовые знания у меня оставили». Я улыбнулся своим мыслям, погруженный в них настолько глубоко, что не заметил, как Джерард остановился, и врезался в него. Он стоял перед могильной плитой, опустив голову вниз. Я выглянул из-за его спины и увидел… Frank Anthony Iero, 1981-… – дальше цифры расплывались. Я пошатнулся назад. Мягко сказать, мне стало не по себе. Не каждый день увидишь свою собственную могильную плиту. Теперь я был уверен – я мертв. – Джерард, а в каком году я умер? Я не могу разобрать цифры. Ты их видишь? – Вижу, но не могу сказать. Ты не должен знать. Не должен узнать слишком много, – мягкая ухмылка. Не такая, как обычно. Видимо, произошло что-то страшное. Может, меня жестоко убили и распотрошили. Может, он прав: лучше мне не знать. Джерард посмотрел мне в глаза: – Знаешь, у нас есть время, пока мы ждем. Ты ведь хочешь услышать мою историю? Давай сядем, и я расскажу тебе все. В этот момент мне показалось, что мой спутник читает мысли. Мы двинулись к беседке, которая примостилась рядом с фамильным склепом. Я не знал, чей он был, да это меня сейчас и не волновало. Мы сели, и я почувствовал, что начинаю замерзать. Интересно, мертвецы мерзнут? – Ты замерз, – отсутствующим голосом произнес Джерард. – Нет. Но, вообще-то, да. Тут немного прохладно, всё-таки зима, снег, – пока я говорил это, он придвинулся ко мне и обнял. – Я не чувствую холода, и при этом мое тепло не отдается окружающей среде, поэтому я могу согреть тебя. Если ты будешь мерзнуть, ты не сможешь слушать мою историю, а это мне надо? Нет, – с прежней ухмылкой сказал он. Да, он был теплый. Я запустил руки под его пиджак, чтобы согреть их. Джерард пах теплым летним днём. В этом устрашающем мире он пах спокойствием, радостью, и мог согреть меня. Это было удивительно. Думаю, это было ещё одним доказательство того, что он хороший. – Я готов слушать тебя, – сказал я, опустив голову на его плечо. – Я родился в 1543 году… – Что? Ты не выглядишь… я имею ввиду, ты не похож на человека из шестнадцатого века! – Чуть ли заикаясь, почти прокричал я. – Я адаптируюсь к миру, изменяюсь вместе с ним. Не перебивай, пожалуйста. Все вопросы в конце. Так вот… Я родился в Голландии, в деревушке Волендам, в семье простого ремесленника. Ничего примечательного. В двадцать один год я женился на Марии, после чего начались все мои неприятности. Сначала она казалась абсолютно нормальной и привлекательной девушкой: у нее были каштановые волосы, голубые глаза, такая образованная, веселая, открытая, всегда была готова помочь. Она очень любила людей и животных. И вообще любила жизнь и все ее проявления. А я любил ее. Любил именно за эту искренность и жизнерадостность. Но потом она резко изменилась, стала замкнутой, злой, срывалась по пустякам. Я пытался узнать, что случилось, спрашивал ее, уговаривал рассказать, что с ней стало, но в ответ получал только скандалы и истерики. Я перестал узнавать её. Она стала пропадать по вечерам, возвращаясь под утро. Однажды я решил проследить за ней. Была теплая лунная ночь. Мария шла сквозь рощу, а я за ней. Она вышла на поляну, где стояло ещё около десяти человек в черных накидках. Они окружили большой камень, на котором лежал связанный человек с кляпом во рту. Один из людей в накидках подошел к камню и перерезал жертве горло, что-то тихо нашептывая. Потом он набрал кровь в чашу и сделал глоток, передав соседу по кругу. Все выпили из чаши. Мне было ясно, что моя жена связалась с черной магией, и я понял, что мне срочно нужно бежать оттуда. Я вернулся домой и всю ночь провел в раздумьях. Я решил не покидать Марию, попытаться спасти ее, вытащить из этой паутины. Ведь я так любил её. Я пытался вернуть ее к реальности, образумить, уговорить стать прежней, но она все больше замыкалась в себе. Я почти потерял надежду. И вот однажды я решился на безрассудство. Я хотел прилюдно разоблачить их, показать, как бессмысленна их вера, что все это – ложь и обман. В ту ночь я снова решил проследить за своей женой. На этот раз она прошла дальше, не на ту поляну, где я увидел ее в первый раз, а к какому-то склепу. Я спустился за ней. Когда началась кульминация их собрания, я выскочил из укрытия, начал кричать, что всё это бессмыслица, бред, что они могут одуматься, пока не поздно, но люди в накидках схватили меня и связали. Я посмотрел на Марию, мою возлюбленную, которую я обожествлял, в её глазах стояли слезы. Но потом она разразилась смехом и сильно ударила меня по голове. Я очнулся, привязанный к стулу. Затем были пытки. Меня истязали самыми страшными способами. Требовали, чтобы я отрёкся от своих слов, принял их веру. Я отказывался и плевался в них кровью. Когда я уже перестал быть похожим на человека, я снова потерял сознание. Очнулся я уже на распятиях. Вокруг меня стояли десять человек. Это были те самые служители черной магии. А затем оказалось, что мой друг, которому я поведал историю о Марии в надежде на его помощь, рассказал её всей деревне, и они решили расправиться с сектантами. Меня они приняли за одного из них. Что было дальше – ты видел в самом начале нашего пути. Это картина из моего прошлого, правда, более ужасающая. Ты видел обнаженные души этих служителей. А палач на той стороне пропасти сдирает кожу с моей Марии. Вновь и вновь. Она вновь и вновь проходит через эту боль, агонию. И я не могу ничем ей помочь. Ничем. Он замолчал. Я сжал его руку и, посмотрев в его глаза, спросил: – Постой, если ты там, а сейчас здесь… как это?.. – Момент моей смерти был показан только тебе. Те служители всегда висят вокруг распятий, а меня видел лишь ты и только один раз. – То есть ты не прикован к распятию навеки? – Именно, – он ухмыльнулся. – Я – что-то вроде символа истинной любви, ведь я пострадал и умер за Марию. Я умер, очнулся в такой же черной пустоте, и… Его рассказ прервал крик вороны. Он посмотрел на неё, выбрался из моих объятий и встал. Меня тут же пробрал холод. – Пошли, – сказал он мне, идя к склепу. Ворона опустилась перед нами. В мгновение она приобрела форму человеческой фигуры, но из-за черного плаща, накрывавшего её, нельзя было сказать, человек это или все-таки нет. Фигура безмолвно прошла за склеп, а мы за ней. За склепом рос раскидистый дуб, и у его корней находилась дверь. Наша следующая дверь.
