That I'm skin and bone

 Just a cane and rusty throne

 Oh the castle's under siege,

 But the sign outside says "Leave me alone!"

 Let me save you, hold this rope.

- Ты это серьёзно?

- Конечно!

- Думаю, это замечательная идея!

- А я о чем?

- Хорошо, жди меня там через полчаса.

- Жду. До встречи!

Огни повсюду. Будто разбросанные фонарики, или расставленные в хаотичном порядке баночки с цветными светлячками. Чертово колесо, медленно крутясь, поблёскивает в свете вывесок. Американские горки гремят, когда кабинка летит по рельсам вниз, или взбирается по ним же вверх, подгоняемая инерцией. Палатки со сладостями и сладкой ватой занимают последние уголки тени, чтобы и там немного посветить и привлечь внимание. Люди повсюду. Люди смеются. Их смех не насмешливый, не злобный, не презрительный – счастливый. Такой всегда радует слух. И от одного только пребывания в таком месте улучшается настроение.

Фрэнки опаздывал. Время встречи было половина девятого, а сейчас уже девять. Джерард всё не хотел его отпускать.

- Ты снимешь какую-нибудь телку, а потом ещё приведешь её сюда, и займёшь мою койку! – едва не кричал он, и его руки слегка дрожали. Он очень сильно похудел, и его руки, костлявые, бледные, теперь были такими угловатыми и жёсткими, что Джи казался наспех нарисованным персонажем какого-то мрачного комикса. Особенно его лицо.

- Нет, Джи, я просто хочу погулять, - заверил его Фрэнк, продолжая одеваться.

- А зачем же ты тогда так наряжаешься? На свидание собрался?!

- Нет, я хочу погулять в чистой одежде, а не пропотевшей насквозь после наших выступлений, - ответил на это Фрэнки.

- Ты врёшь! Ты идешь на свидание! А может, тебе просто противно моё общество? – уже кричал он. Пнув какой-то ящик на полу, он плюхнулся на кровать и запустил свои тонкие, цвета слоновой кости, пальцы в кроваво-красные волосы. Будто ножи впивались в изрезанное в лохмотья мясо.

- Джер, ну что ты опять так завелся? – Фрэнк, застегнув пуговички на своей зеленой рубашке, подошёл поближе к нему. Он и не собирался уходить только потому, что Джи надоел ему. Это было совсем не так! Он любил Джи, и ни за что бы не променял его на кого-то другого. Дело было в том, что ему позвонил Брендон. Не то, чтобы он не нравился Джи – в его присутствии тот буквально терял голову, бесился, ругался, хныкал. И, в конце концов, всем было плохо. Фрэнк понимал, что тот, наверное, просто ревнует, но это ничего не меняет, и скажи Фрэнк ему,  с кем он собрался провести вечер – тот закатит просто колоссальную истерику. Но Фрэнк очень хотел провести время с Брендоном: из-за постоянных гастролей они почти не видятся, и вот сейчас выпал редкий шанс, когда они относительно недалеко друг от друга. Завтра группа Ури едет дальше, и только сегодня он сумел вырваться. И как это объяснить ревнивому Джи?

- Я ни за что бы не поступил так с тобой, - он присел перед ним на корточки и взял его за руки. Последнее время Джи был всё хуже и хуже. Кожа на его руках была непривычно сухой и жесткой, как у ящерицы перед линькой. Его красные глаза, раздраженные светом сотен прожекторов, припорошенные пылью, которую взбивали сотни фанатов, с какими-то измятыми ресницами приобрели отсвет какого-то отчаяния и загнанности, которых раньше не было. Под скулами теперь красовались кривые впадины, как и под бровями, и теперь оба уголка его губ, а не один, смотрели строго вниз. Он выглядел действительно ужасно. Сексуально и дерзко, но ужасно. Это пугало Фрэнка. Потому что Джи никогда не был таким, каким стал сейчас. Казалось, что вся жизнь сконцентрировалась в ядовито-красных волосах. Иногда Фрэнки думал, что так выглядит конец, когда человек выжал из себя всё, и теперь бросает последние силы, чтобы вспыхнуть разок напоследок. Иногда, подумав об этом ночью, он начинал плакать.

- А куда ты тогда? – хрипит его голос, который теперь тоже другой. Надрывный, дрожащий, затухающий, когда он пытался протянуть его подольше. Затухающий…

- Я погулять. Я устал от автобуса, всю задницу отсидел. А ты отдохни, поспи, поешь, в конце концов, выглядишь ужасно! – он отвел его руки от лица и теперь пытался заглянуть ему в глаза. Но тот закрыл их. – Джер, не злись, я не собираюсь делать ничего такого, что бы тебе не понравилось. Я просто устал от всего.

Тот только шмыгнул носом.

- Ты успокоился, Джи?

Он молчал.

- Джи? – он провел носом по его щеке, коснулся губами мочки уха, - расслабься, всё будет хорошо.

Он продолжал молчать. Его руки, которые ещё держал Фрэнк, дрожали мелкой дрожью. Они были холодные. Обычно, руки Джи всегда были теплыми. Но не теперь.

Вздохнув, Фрэнки обнял его. Он был в отчаянии. Если так будет продолжаться дальше, от Джерарда, которого он знал, ничего не останется, только умирающее тело. Это грызло его, как сотни зубастых пастей.

«Черт, где же он? Его нет уже полчаса!», думал Брендон, нарезая уже третий круг вокруг большого надувного замка; он не любил стоять на месте.

«Надеюсь, с ним ничего не случилось, сегодня столько аварий!», он обошёл четвертый раз, и теперь заканчивал пятый круг. Продавец сладкой ваты уже странно на него поглядывал. И тут, подняв глаза, он вдруг увидел Фрэнка. Он бежал сюда, весь запыхавшийся.

- Прости, я опоздал…

- Ничего страшного. С тобой все в порядке? Я боялся, что ты попал в какую-то переделку! – он, счастливый, что Фрэнк наконец появился, дружески обнял его.

- Со мной-то всё в порядке, - сказал Фрэнки, тоже обнимая его.

- Опять Джерард?

- Да. Он совсем паршиво выглядит.

- Да. Видел его на последнем концерте. Жуткое зрелище.

- Я уже не знаю, что с ним делать. Он всё время такой. Ничто его не веселит.

- Похоже на кризис среднего возраста.

- Похоже. Неужели меня ожидает то же самое?

- Не знаю, не знаю… ты уверен, что он ничего не натворит, пока тебя не будет?

- Нет, я дал ему успокоительного и уложил спать. И Майки с Рэем скоро вернутся из кинотеатра, так что за ним будет, кому присмотреть.

- Если бы это все не было так печально, то было бы забавно – он как маленький ребенок!

- Да, было бы…  но это не так, - вздохнул Фрэнки.

Неловкое молчание, готовое было разрушить приятную атмосферу вокруг, вдруг прервал Брендон.

- Это, конечно, грустно… но мы же пришли повеселиться? Может, нам стоит ненадолго отвлечься от Джи, чтобы… - Фрэнк поднял на него взгляд, который уже собирался стать осуждающим, и Ури даже чуть не заткнулся, но всё же продолжил, - …чтобы развеяться. Как бы, если есть нерешенная проблема, то мозг её не бросает, и пока основная его часть отвлеклась и расслабляется, то та, подсознательная, может решить проблему… как было с Инштейном.

Складки на лбу и в уголках глаз Фрэнка почти разошлись, но он ещё не очень-то доверял только что услышанному.

 - Я никак не хочу оскорбить твои чувства по поводу Джи, ты можешь даже ударить меня, если думаешь, что я вру, но я не вру. Ты единственный, кто может помочь ему с его проблемами, но если и ты разучишься веселиться и отдыхать, то что же тогда будет?

Тогда складки совсем исчезли. Фрэнки перестал хмуриться. Если бы Ури пытался заговорить его, он бы это сразу понял, но тот никогда так не делал, и сейчас тоже говорил правду.

- Ты прав, - сказал он. Провел рукой по лицу, а потом сумел и улыбнуться, - да, ты прав. Я слишком напряжен, мне нужно набраться новых идей, если я хочу ему помочь…

Снова молчание, но уже не такое неловкое.

- Пойдем, - сказал, улыбаясь, Фрэнки, взял друга за руку и повел в сторону аттракционов и палаток со сладостями.

Фрэнки давно так не веселился.

Они покатались на чертовом колесе, пусть Фрэнки долго боялся даже близко подходить к кабине.

- Я боюсь высоты! Очень боюсь высоты!

- Да, и вот поэтому будет весело! – заверил Брендон.

Дрожа от страха, Фрэнки вцепился в пластмассовое сидение, стараясь на раскачивать кабинку, а сидеть, не двигаясь. Но только колесо подняло их выше первого этажа, и они смогли видеть ворота парка, дама за ними, он вдруг позабыл о страхе. А когда их подняло совсем высоко, так, что люди внизу стали крошечными, то они увидели нечто необыкновенное. Теперь было видно почти весь город, все его огни, свет в окнах, малюсенькие фигурки людей в этих окнах – где-то женщина накрывала на стол, где-то работал телевизор, где-то счастливая пара танцевала под музыку, в ином окне играли дети. Темные вены дорог, блестящие автомобили, их жёлтые и красные фары, освещающие соседние машины, тротуары, людей на них. Вывески магазинов, их стеклянные, открывающиеся и закрывающиеся двери, люди с яркими пакетами и сумками, витрины, подсвеченные, с наряженными манекенами, с цветными картинками. Перекрестки, наполненные движением, даже когда останавливаются машины – недостаток действий возмещают люди, переходящие дорогу стадами, как гну, переходящие реки. Облака, чьи животы были окрашены светом фонарей и подсветкой города, но чьи спины оставались черными, но очерченными голубовато-золотистым отблеском полной луны. Звёзды, мерцающие синим и красным, но кажущиеся белыми, ослепительно белыми, как снежинки, примерзшие к темно-синему небу.

Фрэнки приник к стеклу, открыв рот, широко раскрыв свои красивые, блестящие глаза, зачарованный этим видом, не смея вздохнуть от восхищения.

Брендон сидел напротив, тоже созерцая город, но иногда посматривая на Фрэнки. И улыбаясь.

На землю Фрэнк спустился уже воодушевлённый и более счастливый, чем когда залезал в кабину.

Не успел он опомниться от увиденного, как Брэндон, не дожидаясь, пока он придет в себя, потащил его дальше. На один аттракцион. На другой. На третий. Они были даже на совсем детском, с лошадками и машинками, но так они имели возможность лицезреть счастливые лица детей и их восторженные крики и звонкий смех. Они даже прокатились по второму разу, какая-то женщина с двумя близняшками, сказала, что ей очень плохо, когда всё вокруг кружится, и она не может прокатиться вместе с дочками, потому что одной тогда придется стоять внизу, посреди незнакомых людей, а одних она их отпустить боится, потому что они очень маленькие, и могут свалиться с этих лошадей. Она сказала, что они с Фрэнком выглядят так, что им можно доверять, и попросила их покататься вместе с детьми. Они не отказали. И чувствовали себя после ещё лучше. Фрэнк давно не ощущал себя настолько добрым. Близняшки были в восторге – они никогда до этого не катались на каруселях.

 А потом Брендон подвёл Фрэнка к высокой железной горке. Настолько высокой, что приходилось задирать голову, чтобы увидеть вершину. Там, на самом верху, стояла кабинка с людьми. Её затягивают наверх с помощью троса, а потом, когда она вист над пропастью, и её нос перевешивает вперед, то трос отпускает её, и она с грохотом несется вниз.

Эта кабинка ярко-красная. Как волосы Джи. Из-за её цвета мысли Фрэнка вдруг возвращаются к нему. Нос этой кабинки – голова быка. Яркие, блестящие, белые рога смотрят в разные стороны, в белом носу, блестевшем так же, как и рога, было желтое кольцо, как бы продетое в ноздри. Приоткрытый рот показывал зубы, и язык свешивался с боку, что казалось, будто он всегда несется на сверхскорости. Глаза, желтые, очерченные красным, будто налитые кровью – смотрели вперед. Но взгляд у него был, мягко говоря, сумасшедший. Он напоминал Фрэнку Джерарда, когда тот выступал, выкладываясь по полной, когда у него было полно сил. На его щеках – у него тогда были щёки – теплел румянец, он весь блестел от пота, как этот бык блестит от гладкости своей поверхности. Он пел – иногда казалось, что он просто красиво кричит – он открывал рот так широко, что был виден розовый язык и все зубы, а вместе получался этакий безумный оскал. Как этот бык. И, конечно же, глаза. Блестящие, прямо-таки сверкающие, разум, светивший оттуда, юркий, быстрый, насыщенный чувствами, мечтами, мыслями, он был похож на второе существо, которое раньше жило внутри Джи. Куда оно делось? Неужели оно перебралось внутрь этого быка? Этого куска металла, покрашенного в яркие краски? Как так вообще могло получиться? 

- Эй, Фрэнк, ты чего?

- Я… не знаю…

- Даже если это ты так показываешь, насколько считаешь его страшным… мы всё равно прокатимся на нем!

- Конечно, да, - пролепетал Фрэнки, когда Брендон потащил его к кассе за билетами.

- Знаешь, он чем-то напоминает мне Уэя старшего, когда тот был, ну… живее… не находишь? – спросил Ури, глядя как кабинка взбирается вверх, и люди внутри вопят от страха и восторга, пока они с Фрэнком стояли в очереди.

- Д-да… что-то есть.

Купив билеты, они прошли к месту посадки. Люди, которые вылезали и спускались по соседней дорожке, смеялись, держались за сердце и говорили, «как же они, черт побери, испугались!».  Подойдя к этой железной штуковине, с сидениями и поручнями, за которые надо было держаться, Фрэнк уже чувствовал что-то странное. То же самое он чувствовал, когда впервые подошёл к Джи достаточно близко. Тот же благоговейный трепет, приятный холодок в животе, и страшно и смешно. Как сейчас. Они отдали билеты мужчине в костюме и шляпе, и залезли внутрь. За ними было ещё не мало таких, кто тоже хотел покататься, поэтому у Фрэнка было достаточно времени почувствовать всё, что он испытывал. А испытывал он странные чувства. Он как будто перенесся в тот день, когда бродил среди пятен света и людей, таких же ярких.

Тела, тела, вокруг тела, и их много, так много, что в глазах рябит. Играет какая-то музыка. Вроде темно, и в то же время светло. Здесь сотни людей, с которыми можно завести знакомство. Все они будут его слушать – он симпатичный и не очень похож на наркомана. Короткие волосы, слипшиеся в некое подобие колючек. У него в руке банка пива, которая уже согрелась. Он взял её просто так, чтобы руки было чем занять. В мочках ушей уже вдеты тоннели, маленькие, черные, поблескивающие в свете небольших прожекторов. И тут он видит Джи. Он сидит на диване, в углу, и явно собирается уходить – судя по всему, ему здесь скучно. Он из тех музыкантов, у кого есть своя небольшая толпа фанатов, но если к нему и подходят на вечеринках, то нечасто. Его пока мало кто знает. Он в потертой джинсовке и черных джинсах. Черные взлохмаченные волосы спадают на глаза. Он сидит в тени, так что выделяется только его лицо и руки.

И Фрэнк, не сомневаясь нисколько и ни в чем, идёт прямо к нему. Он мог подойти к кому-нибудь у бара, рядом с кем тусуется кучка девчонок в узких топиках, или к кому-нибудь, кто сидит в окружении своих крутых друзей, куря и попивая дорогие коктейли. Но он идет сюда.

- Привет.

Незнакомец смерил его взглядом. Не таким ещё циничным: он сам пока никто.

- Привет.

Фрэнки присел рядом. Тишина. То есть, вокруг пошло шума, но здесь, тут уже другой мир. Тут два человека, которых не заботит окружающий мир. Тут тишина.

- Был на твоем концерте.

- Здорово, - засмущался. Потому, что знает, что пока поёт далеко не здорово.

- Ты издалека на привидение похож, - ляпнул Фрэнк.

Джи, еще закомплексованный, стесняющийся, только улыбнулся.

- Чего делаешь тут? – опять говорит Фрэнк.

- На людей смотрю.

- Интересно?

- Уже нет.

- Шумно тут. И музыка отстойная.

- Точно.

- Пойдём отсюда?

Думает. В общем, думать то тут нечего, просто он не уверен. А потом посмотрел на Фрэнки. Внимательно. Изучая его детальнее, чем в первый раз. И он сразу ему понравился.

- Пойдём.

Вот именно, пойдём. Сжимая гладкую поверхность блестящих поручней – всё равно, что сжимать его руку. Кажется, тебя никуда не тянет. Кажется, он никуда не собирается двигаться. Но все уже расселись, и включается механизм, и внизу начинает что-то дрожать, что-то гудит. Машинка, тянущая трос, она будто играет роль голосовых связок. Пойдем? Пойдём? Мне здесь скучно, пойдём? Красный вагончик тянет вверх, настолько вверх, что видишь только звездное небо. Пойдем? Низкий гул, как рычание, когда Джи в первый раз соблазняет его. Ну, пойдём же, будет весело, пойдем? Так рычать умеет только Джерард. И тянуть наверх. Высоко-высоко.

Фрэнк всё думает о нем, когда их поднимает на самый верх. Высоко. Очень высоко. Страшно. Очень страшно. Вокруг – темнота. И огни, мерцающие в ней. Люди, маленькие, внизу, бегают, стоят, смотрят вверх. Смеются. Но тихо. Маленькие звуки. Здесь это всё неважно.

Фрэнк прислушивается к себе, потому что ему кажется, что это очень важный момент. Он смотрит вперед. И что, нас отпустят, и мы полетим вон туда вниз?! Я передумал! Стойте, я передумал! Кажется, что они на отвесной скале из рельсов. Гудение еще продолжается. Это Джерард всё ещё рычит. Джерард, затащивший его на эту высоту, продолжает болтать всякие словечки и фразы, которые в его стиле. Фрэнки чувствует, как от страха в груди колотится сердце. Часто-часто. Как и дыхание. Это заставляет его подумать о чём-то пикантном и приятном. Кровь носится по сосудам, быстро-быстро. Тепло. Потрясающе. Высоко. Ветер дует в лицо. Рычанье прекратилось. Сейчас что-то должно щелкнуть, когда штука, удерживающая быка на месте, отсоединяется, повзоляя ему упасть. В ожидании этого момента сердце готово выпрыгнуть из груди, а легкие трепыхаются, едва успевая впитывать кислород. Самое страшное. Самое классное.

Щелк!

Вагончик качнулся, а потом загремел так громко, что кажется, что осязаешь звук. Ветер, дувший до этого в лицо – ерунда, потому что сейчас в лицо ударился настоящий ураган! Скорость, запредельная скорость, заставляющая зажмуриться и вцепиться в поручни и кричать, или смеяться, но не быть равнодушным: не получится. Вся прелесть этого быка в том, что он заставит реагировать каждого.

На своей огромной скорости он делает мертвую петлю, и всё внутри переворачивается, мир будто на мгновение перенимает свойства другого измерения. А красный бык несется дальше, сверкая рогами. Он делает крутой поворот, и опять его пассажиры висят вверх ногами, достаточно, чтобы почувствовать, но недостаточно, чтобы на такой скорости начать падать. Хотя, кажется, что сейчас упадешь. В этом его крутость – можешь разбираться в физике, но бык всё равно тебя обманет и заставит напугаться. И,  пока ты ещё напуганный, он уже несется дальше. И даже когда он уже стоит, ты не сразу можешь опомниться. Он провел тебя, и не раз. И теперь опять мурлычет, пока машинка ставит его на место, чтобы все могли «спокойно» выбраться.

- Фрэнк, фак, это было зашибенно! – восклицает Брендон. – Как же я испугался! Круто! Думал, сердце остановится!

- Да, я тоже испугался, - улыбался Фрэнк.

Довольные, они пошли за сладкой ватой.

Потом они сидели на скамейке и ели эту сладкую вату. Брендон щебетал о чем-то, улыбаясь своей ослепительной улыбкой. Фрэнки не мог не улыбаться так же широко. Он был больше, чем просто счастлив. Брендон и не подозревал, насколько он был прав, когда уговаривал его пойти в парк развлечений. Это было более, чем просто правильное решение. Это была так же и замечательная идея.

На следующий день, после концерта, Фрэнк подождал, пока Джи вымоется и переоденется в чистую одежду. Терпеливо ждал, не говоря ни слова. А потом, когда тот лежал на своей койке и читал книжку, Фрэнки присел к нему. Тот не обратил внимания. Фрэнки подсел ближе, положил руку ему на бедро. Угловатое, жесткое, будто голая кость под джинсами. Но Фрэнку было плевать на это. Он погладил его, привлекая к себе внимание. Джерард наконец посмотрел на него. Затухающий огонек в глазах всё же был не менее прекрасен, чем когда горел вовсю, без намека на окончание своего свечения. Фрэнки улыбнулся, глядя в глаза, которые уже почти не блестели. Он смотрел на губы, подсохшие, потому что Джи надоело их облизывать. Многим бы показалось, что сейчас он сидит на кровати рядом с красивым мертвецом.

Но у Фрэнки была идея. И мечта. И тонны любви и преданности, чтобы не бросить свою затею.

- Собирайся, Джерард, мы идем гулять, - он уже знал, куда поведет его. И он уже знал, что это сработает.

Он знал.

Let me save you, hold this rope.

 I may never sleep tonight,

 As long as you're still burning bright.