Джерард гнал несчастного коня так, что животное фыркало и задыхалось, едва домчав  своего седока  до границы имения Фрэнка.

 - Давай же, ещё чуть –  чуть,  - как заведённый твердил адвокат, пришпоривая коня каблуками ботинок. – Он не мог уйти далеко…

Но проносились поляны за полянами, одно пустующее имение за другим, а Брендона всё не было видно, у Уэя даже начало складываться ощущение, что всё произошедшее – просто сон, плод больного воображения адвоката, мираж. Как ещё можно  объяснить тот факт, что виной всех их бед и несчастий был человек едва ли не самый близкий для Джерарда? Брендон…интересно, откуда он взял это имя? Может у одного из тех, кого в угоду своей гордости и садизму отправил на тот свет?

 Натянув поводья, Джер остановил коня, понимая, что лучше дать ему передохнуть, чем загнать его вусмерть, даже  не видя Ури на горизонте. Наверняка хитрец заранее продумал пути к отступлению на подобный случай и воспользовался ими незамедлительно, скрывшись от преследования. Где теперь искать его?

Не меньше адвоката тревожил и другой вопрос – оружие. Револьвер Александр прихватил с собой, не оставив его в усадьбе, а защищаться  против огнестрельного оружия шпагой было бы не просто глупо – идиотски.  Необходимо было достать пистолет, хоть что-то, и при упоминании о подобных вещах, Джерард неожиданно ясно увидел перед своими глазами дом ныне покойного аптекаря Спенсера – вот у кого вполне мог быть пистолет, или ещё чего получше. Пришпорив коня, Уэй направил его по дороге в усадьбу аптекаря, понимая, что пытаться сейчас искать Ури, все равно, что шарить в сене в поисках иголки – утомительно и бесполезно. Почему то адвокат был абсолютно уверен в том, что сейчас, в дневное время, Александр не сунется в дом, в попытке умертвить его обитателей. Он будет ждать сумерек, дабы ему помогли его верные «слуги» - призраки короля Карла и его всадников, тем более  у Ури сейчас столько крови для жертвы, что призраки выполнят любую его прихоть.  

Усадьба была всё так же пуста, единственным её обитателем был и оставался в данный момент мистер Спенсер – мёртвый, но хозяин, по этой причине, адвокат  зашёл в его кабинет, словно спрашивая разрешения.

 - Прошу прощения, но я вынужден исследовать ваш дом, Спенсер, - Уэй сам не понимал, зачем говорит с мёртвым, но от этой односторонней беседы ему становилось как то легче, словно аптекарь был жив, и поддерживающее смотрел на него своими невероятно синими глазами, пусть сейчас и закрытыми, рукой самого Джера. – В вашей усадьбе наверняка должно быть оружие, а оно мне сейчас нужно, как никогда, понимаете? Убить, я должен убить его,  Брендона…а он ведь был моим другом, некогда любимым человеком…

Уэй сел прямо на ковёр в кабинете аптекаря и закрыл лицо руками. Для него убийство было чем-то настолько ужасным, что он отказывался принимать во внимание тот факт, что это преступление спасёт ещё не одну жизнь, и не только обитателей Гринвуда. Ведь Ури может натворить чего угодно, получив в полное своё распоряжение всадников короля Карла. Но убить – это ведь так страшно и сложно!

В памяти возник вдруг момент из детства:

… вот бабушка берёт маленького Джерарда  с собой на мессу, в церковь, белой башней возвышающуюся на городской площади, с огромными часами, показывающими семь тридцать утра. Цифры на циферблате красные, яркие, как ярмарочные леденцы, и гораздо больше интересуют маленького мальчика, чем статуя Девы Марии, которой так неистово крестится бабушка у входа в зал. Джер рассматривает каменное изваяние с любопытством:  ему кажется, что лицо Деву настолько печальное, будто она мучается от тошноты, как тётушка Розалинда, когда переест сладкого. От этой мысли мальчику становится смешно, и он сдавленно хихикает в крошечную ладошку, от чего бабушке приходится одергивать внука и шикать на него:

 - Джерард, веди себя прилично!

 В церкви тепло, но не очень приятно для маленького ребёнка пахнет ладаном и ещё какими-то благовониями, священник монотонно вычитывает псалмы, а малютке Джеру ужасно скучно. Он болтает ногами на скамейке, что его ужасно веселит, ведь его ноги не достают до пола, бабушка усадила пятилетнего мальчика на скамейку к самой спинке, чтобы маленький проказник не свалился с неё в своей очередной возне.  А священник всё продолжает, малыш не понимает ни слова, и от этого ему невероятно обидно – ведь бабуля наверняка привела его с собой, чтобы он мог послушать, о чём говорит этот странный человек в длинной одежде. Всю мессу Джерард мучается от безделья, и понимает, что несказанно раз, когда всё заканчивается и бабушка, снимая его со скамьи, спрашивает:

 -  Ну как мой милый, ты послушал то, что сказал святой отец?

Чтобы не растаивать бабулю, Джерард  часто кивает, подтверждая  своё внимание к скучному священнику в длинной одежде.

На выходе из зала бабушка с внуком сталкиваются с похоронной процессией: тёмный гроб, отделанный серебряными украшениями, рыдающая женщина в чёрном, куча не менее печальных и чёрных провожающих в последний путь и..совсем молоденькая девушка в гробу. Малыш Джер приподнимается на носочки, чтобы разглядеть её, ему ни капли не страшно, а может он просто не осознаёт того, что девушка умерла. Она бледна, как кусок свеженакрахмаленной ткани, вокруг глаз залегли тёмные круги, совсем как у мамы, когда она заболела….Длинные чёрные волосы девушки любовно разложены её матерью по подушке, а венок из мелких алых роз, словно диадема венчает голову покойной; чёрное с красным платье, букет тёмных, словно увядших от времени роз в её руках – как на мрачной картинке из книги с детскими страшилками, что прятал от бабушки Джерард под своей кроватью. Толи девушка, толи мраморная статуя, готовая открыть глаза и пуститься в пляс прямо на площади или даже в церкви, кружась между рядами деревянных скамеек.

Вышедший из церкви священник побелел от злобы, когда увидел процессию.

 - Что вы делаете, леди Хордем? Зачем...зачем вы пришли сюда?

 - Отпевание, - одними губами прошептала та самая рыдающая женщина, вероятно мать покойной. – Умоляю вас, святой отец, отслужите мессу по моей милой Хелене..

Рыдания вновь едва ли не согнули женщину пополам, и она почти упала на грудь умершей дочери. Бабушка притянула малыша Джера к себе, подальше от процессии, когда священник на выходе произнёс:

 - Вы прекрасно знаете, что это не возможно, леди Хордем. Ваша дочь наложила на себя руки, а Бог самоубийц не прощает.

Сказав это, святой отец повернулся на каблуках, и  демонстративно захлопнул широкие церковные двери перед  носом у рыдающей леди Хордем и похоронной процессией.

Бабушка поспешно увела Джерарда в сторону, и уже когда они сели в экипаж, чтобы отправится домой, малыш спросил:

 - Бабушка, а почему эту девушку не отпели в церкви, а мистера Пола, который убил свою жену  -  да?

 - Потому что она – самоубийца, Джерард, а мистер Пол – убийца. Это разные вещи, мой мальчик.

С минуту ребёнок молчал, поглаживая гриву игрушечной лошадки, которая во время мессы лежала у бабушки в сумочке, а теперь наконец вернулась к своему законному владельцу, а потом спросил:

 - Бабушка,  а какой грех страшнее – убийство или самоубийство?

Старушка опешила на мгновения, а потом, усадив ребёнка рядом с собой, тихонько заговорила:

 - С точки зрения Библии , мой мальчик, оба греха одинаково тяжелы, но проблема самоубийцы в том, что он или она, совершив грех убийства, уже не могут в нём покаяться, тогда как у любого другого убийцы всё ещё остаётся шанс на покаяние и полное изменение жизни, которым, к сожалению, далеко не все пользуются.

Только в этом смысле самоубийство хуже. Не тяжелее, а если можно так выразиться, безысходнее для человека.

Вообще, Джерард,  Бог  не делит грехи по их тяжести, мол, ложь не так плохо, как убийство, а уныние не так плохо, как прелюбодеяние и прочее, но делит по тем последствиям, которые они за собой влекут. «Все грехи одинаково рождают смерть, а поэтому они одинаковы» - так сказал святой Иаков. Церковь  делит грехи по степени наносимого ущерба: чем тяжелее последствие, тем получается, тяжелее грех.

Например, обычное прелюбодеяние может иметь эффект только на твою душу, а может повлиять и на твоих детей, и на чужих детей, а если ещё и болезнью смертельной заразишься, то последствия будут ещё хуже. Или ложь может иметь эффект только на лгущего и тех, кто находятся в непосредственной близости к нему, а может стать причиной войны, где будут гибнуть люди. И так далее. Видишь, мой маленький? Нарушается одна и та же заповедь, а последствия могут быть либо небольшие, либо вселенского масштаба. Но в любом случае, за всякое нарушение Закона, не зависимо от тяжести последствий, возмездие только одно.

Кто-то говорит  о том, что самоубийца – это человек, возомнивший себя Богом, то есть полностью отказавшийся от него в своей жизни, а потому данный грех тяжелее. Однако, тем, кто придерживается такого мнения, стоит подумать о том, что человек, присвоивший себе право решать за Бога, и при этом живущий, способен принести намного больше боли и страха окружающим, взяв на себя право решать те вопросы, которые должен решать Он. Такие люди зажигают и поддерживают в действии костры инквизиции, начинают религиозные и светские войны, проповедуют откровенную ложь.. Тогда как обычный самоубийца своим действием приносит безысходность только для себя и боль только тем, кто его любит.   Понял, Джерард?

 - Не очень, бабушка…

 - Хорошо, малыш, для тебя, вероятно, это ещё очень сложный вопрос. Давай, ты задашь его мне, когда немного подрастёшь, хорошо?

 - Хорошо, бабушка, - Джерард  вновь принялся гладить свою игрушку. –Можно я спрошу тебя о другом?

 - Конечно, мой мальчик.

 - А что такое прелюбодеяние?

Бабушка покраснела и долго не знала, что ответить внуку.

Сейчас Джерард, сидя на полу в кабинете аптекаря корил себя за то, что так и не задал своей бабушке этого вопроса снова, когда стал взрослее и смышленее. Что страшнее – убить Брендона или убить себя самого? Он не Бог, он не в праве решать, кому жить, а кому умирать…Но слова бабушки как никакие другие полностью характеризовали Ури : «..что человек, присвоивший себе право решать за Бога, и при этом живущий, способен принести намного больше боли и страха окружающим, взяв на себя право решать те вопросы, которые должен решать Он. Такие люди зажигают и поддерживают в действии костры инквизиции, начинают религиозные и светские войны, проповедуют откровенную ложь…» Значит убить Александра – не совершить грех, а спасти и его душу  и других людей.

С этой мыслью, адвокат поднялся с ковра, и, размазывая по щекам слёзы, стал рыться на столе Спенсера, открывая и заглядывая во все ящики, в надежде найти  оружие. И он сделал это -  в правом верхнем ящике письменного стола, адвокат обнаружил старенький револьвер, заряженный шестью патронами. Больше пуль  нигде не было, да и Джерард мысленно молился о том, чтобы ему не пришлось выпускать в Александра все шесть или даже более.

  Уже собираясь закрывать этот ящик, Джерард вдруг увидел в самом его углу маленькую картонную коробку, похожую на те, в которых врачи хранят порошки, но на этой ровным почерком аптекаря было выведено: «Сэру Джерарду Уэю».  Дрожащей рукой, адвокат вынул коробочку и, поставив её на стол, открыл.

В ней, на бархатной подушке, словно дорогое украшение, лежал стеклянный медицинский шприц, наполненный прозрачной жидкостью почти до половины. Не решившись взять его в руки, Уэй извлёк из - под подушечки кусок бумаги, нечто, вроде сопроводительной записки, написанной тем же ровным почерком мистера Спенсера.

«Уважаемый мною, сэр Джерард!  Я не знаю, успею ли я отдать вам эту коробку лично, или же вы найдёте или получите её уже после моей смерти, приближение которой я уже чувствую. Прошу вас, как бы я не ушёл из жизни, не грустите обо мне, я ушёл  с радостью и желанием – я надеюсь, что что-то там, по ту сторону обязательно есть, и я увижу свою семью. Наверняка вы найдёте Александра Мера, и я ужасно сокрушаюсь, что не смогу помочь вам в этом просто потому, что даже не знаю как выглядит этот человек. Но помощь я оказать должен, по сему в этой коробочке лежит мощное оружие в вашей борьбе с Мером. Да, это не пистолет и не шпага, это шприц, на первый взгляд абсолютно безвредное  и маленькое медицинское приспособление, но внутри себя, оно таит жидкую смерть. Он наполнен ядом наперстянки, сэр Джерард.

По указаниям некоторых источников дигиталис или наперстянка  фигурирует в ряду лекарственных растений не менее 4 тысяч лет. Но более достоверные сведения датируются V веком нашей эры. Ее применяли при лечении водянки в нашей стране  и Германии в XI веке. Первое описание наперстянки встречается в травнике 1543 года врача Леонарта Фукса, который и дал ей название. После Фукса наперстянка упоминается уже во всех травниках XVI—XVII века.

В 1650 году наперстянка пурпурная была включена в английскую фармакопею, но из-за частых случаев отравления ею она была в 1746 г. исключена из практики. В 1775 году английский врач Уильям Уизеринг открыл, что дигиталис — сердечное средство, потратив на его реабилитацию более 10 лет. Уизеринг, воспользовавшись фамильным рецептом сердечного лекарства из 20 трав, которые будто бы применяла знахарка графства Шропшир, решил проверить их действие. Результатом этого эксперимента было открытие наперстянки, которая являлась основным компонентом этого лекарства. Он сообщил об этом в 1776 году, а в 1785 году изложил результаты своих наблюдений в книге и в докладе Королевскому Обществу.  Ах, ну вот, даже при написании своего последнего письма, я пытаюсь  прочитать вам целую лекцию, Джерард. Вероятно университетский профессор, коим я был когда-то, не умрёт во мне никогда.

Словом, наперстянка влияет на работу сердца, а то количество, что  находится в  шприце, может просто убить человека за какие – нибудь пять-семь минут, остановив его сердце. Я и в коем случае не толкаю вас на убийство, сэр Джерард, но если в опасности будет жизнь ваших близких – не задумываясь, примените этот шприц, чтобы потом, не жить так, как жил я, вечность проклиная себя за то, что не смог отстоять своих любимых и потерял их. Не знаю, верите ли вы в высшие силы, Джерард, но я благословляю вас, и искренне желаю вам удачи. Я был счастлив знать вас, молодой человек.

Искренне ваш, мистер Спенсер»

Джерард аккуратно сложил это послание и положил в карман своего пиджак, отправив туда же и коробочку со шприцом, заметив, что аптекарь, предусмотрел и безопасность самого Уэя от наперстянки -  на конце иглы был крупный восковой шарик, предотвращающий случайный укол при перевозке или ношении шприца в кармане. При необходимости применения, нужно было только соврать этот шарик и ..

Джерард подошел к трупу аптекаря, сидящего в кресле и, коснувшись его руки, проговорил:

 - Вы были замечательным человеком, Мистер Спенсер. Вы помогали нам при жизни, и спасаете после смерти. Я никогда не забуду вас.

Поклонившись Спенсеру, едва ли не так же низко, как самому королю, Джерард покинул кабинет, а потом и усадьбу аптекаря, и, вскочив на коня, повернул обратно в Гринвуд, Он не будет искать Брендона. Если Александр желает отомстить Майклу и умереть за это – пусть сам приходит в Гринвуд, на встречу своей смерти, а в том, что он сделает это, адвокат не сомневался ни минуты, как и в том, что у  него хватит сил убить Александра Мера, который никогда уже не будет просто другом Уэя Брендоном Ури.