Фрэнки проснулся на рассвете, когда на горизонте только появились раскрашенные в розовый цвет первыми лучами облака. Всё тело болело так, словно по юноше проехался экипаж, но эта боль была приятна Айеро. Он снова и снова прокручивал в голове вчерашнюю ночь и ему хотелось кричать от переполнявших его эмоций. Джерард спал, уткнувшись носом в волосы своего возлюбленного и смешно причмокивая во сне, рука адвоката покоилась на талии Фрэнка, и Уэй так крепко обнимал Айеро, словно хотел слиться с ним воедино. Юноше казалось, что он готов пролежать вот так целую вечность, в объятиях любимого человека, но встать Фрэнка побудили вполне человеческие потребности – парень отчаянно захотел пить. Аккуратно освободившись из объятий Джерарда, Айеро встал с постели и направился к столику, где стоял кувшин с водой. Утоляя мучившую его жажду, Фрэнк заметил, что среди вещей Джерарда, вчера в пылу страсти брошенных на пол, лежала маленькая книга в кроваво – красном переплёте. Любопытство взяло верх над воспитанностью и, присев в кресло у окна, чтобы свет попадал на страницы, Фрэнк открыл её. Стихи….Вся книжица была исписана стихами – в ровном, изящном почерке юноша узнал почерк Джерарда. Интересно, это его стихи, или он просто переписывал их сюда? Юноша полистал книгу и уже хотел было её закрыть, когда заметил, что за кровавый переплёт закреплены жёлтые от времени конверты. Письма. Чужие письма читать нельзя – этому любого благовоспитанного ребёнка учат с самого детства, это неприлично и стыдно. Фрэнк и не собирался их читать, просто так вышло…одно из писем было распечатано и неаккуратно сложено, так что изящный рисунок букв уже почти истёрся об более грубую бумагу книги. Айеро развернул его.
«Ньюпорт, 3 июля. Моя дорогая леди – я рад, что мне не удалось отправить письмо, которое я написал для тебя в четверг ночью – оно было слишком похоже на письмо из «Элоизы» Руссо. Сегодня утром я разумнее. Утро – единственное подходящее время для меня, чтобы писать прекрасной девушке, которую я столь сильно люблю: ибо ночью, когда заканчивается одинокий день, и одинокая, безмолвная, лишённая музыки спальня ждёт меня, чтобы принять в свой альков, тогда, верь мне, моя страсть захватывает меня целиком, и тогда ты не смогла бы увидеть те рапсодии, которые, как мне казалось прежде, я никогда не смогу написать, и над которыми я сам смеялся, опасаясь, что ты сочтёшь меня слишком несчастным или, быть может, немного сумасшедшим. Спроси себя, любовь моя, не слишком ли жестоко с твоей стороны настолько меня захвалить, настолько уничтожить мою свободу. Признай же это в письме, которое ты должна написать мне немедленно, и сделай всё, чтобы утешить меня в нём – сделай его крепким, подобно настойке из опия, чтобы опьянить меня – напиши самые нежные слова и поцелуй их, чтобы я мог хотя бы прикоснуться губами там же. Где были твои. Я не знаю, как выразить своё обожание в подобающей для него форме: я хочу такое слово, которое было бы ярче яркого, прекраснее прекрасного. Я почти мечтаю о том, чтобы мы были бабочками и жили всего три летних дня – три дня с тобой, которые я бы наполнил большим восторгом, чем могли бы когда – либо вместить пятьдесят обычных дней». У Фрэнка тряслись руки – наверняка эти письма Джерард писал женщине, которую любил. Любил безмерно, всепоглощающе, а она вернула ему его письма после разрыва. Или разрыва не было? Мучимый подозрениями, Айеро читал одно письмо за другим, и понимал, что по его лицу текут слёзы. «Милая моя девочка! Ничто в мире не могло одарить меня большим наслаждением, чем твоё письмо, разве что ты сама. Я почти уже устал поражаться тому, что мои чувства блаженно повинуются воле того существа, которое находится сейчас так далеко от меня. Даже не думая о тебе, я ощущаю твоё присутствие, и волна нежности охватывает меня. Все мои мысли, все мои безрадостные дни и бессонные ночи не излечили меня от любви к Красоте. Наоборот, эта любовь стала такой сильной, что я в отчаянии оттого, что тебя нет рядом, и вынужден в унылом терпении превозмогать существование, которое нельзя назвать Жизнью. Никогда прежде я не знал, что есть такая любовь, какую ты подарила мне. Я не верил в неё; я боялся сгореть в её пламени. Но если ты будешь любить меня, огонь любви не сможет опалить нас – он будет не больше, чем мы, окропленные росой Наслаждения, сможем вынести. Ты упоминаешь «ужасных людей»и спрашиваешь, не помешают ли они нам увидеться вновь. Любовь моя, пойми только одно: ты так переполняешь моё сердце, что я готов превратиться в Ментора, едва заметив опасность, угрожающую тебе. В твоих глазах я хочу видеть только радость, на твоих губах – только любовь, в твоей походке – только счастье. Я хотел бы видеть в твоих глазах только удовольствие. Пусть же наша любовь будет источником наслаждения, а не укрытием от горя и забот. Но если случится худшее, вряд ли я смогу оставаться философом и следовать собственным предписаниям; если моя твёрдость причинит тебе боль – не смогу! Почему же мне не говорит о твоей Красоте, без которой я никогда не смог бы полюбить тебя? Пробудить такую любовь, как моя любовь к тебе, способна лишь одна Красота – иного я не в силах представить. Может существовать и другая любовь, к которой без тени насмешки я готов питать глубочайшее уважение и восхищаться ею. Но она лишена той силы, того цветения, того совершенства и очарования, которыми наполнено моё сердце. Так что позволь же мне говорить о твоей Красоте, даже если это опасно для меня самого: вдруг ты окажешься достаточно жестокой, чтобы проверить её Власть над другими? Ты пишешь, что боишься- не подумаю ли я, что ты меня не любишь; эти твои слова вселяют в меня мучительное желание быть рядом с тобой. Здесь я усердно предаюсь своему любимому занятию – не пропускаю дня без того, чтобы не растянуть подлиннее кусочек белого стиха или не нанизать парочку – другую рифм. Должен признаться (раз уж заговорил об этом), что я люблю тебя ещё больше потому, что знаю: ты полюбила меня именно таким, какой я есть, а не по какой – либо другой причине. Я встречал женщин, которые были бы счастливы обручиться с Сонетом или выйти замуж за Роман. Я видел твою Комету; хорошо, если бы она послужила добрым предзнаменованием для бедного Раиса: из-за его болезни делить с ним компанию не очень – то весело, тем более что он пытается побороть и утаить от меня свой недуг, отпуская сомнительные каламбуры. Я расцеловал твоё письмо вдоль и поперёк в надежде, что ты, приложив к нему губы, оставила на строчках вкус мёда. Что ты видела во сне? Расскажи мне свой сон, и я представлю тебе толкование. У меня два сокровища, над которыми я могу размышлять во время моих прогулок – твоя красота и час моей смерти. О, если бы я мог обладать ими в одну и ту же минуту! Всегда твой, моя любимая». Фрэнк чувствовал себя раздавленным, он не замечал ничего вокруг – весь мир теперь превратился в жгучую боль в сердце. Джерард любил…любил женщину так, как никогда не будет любить его. «Любимая моя, В эту минуту я взялся переписывать набело кое-какие стихи. Дело не движется – все валится из рук. Мне нужно написать тебе хотя бы две строчки: как знать, не поможет ли это отвлечься от мыслей о тебе – пусть ненадолго. Клянусь, ни о чем другом я не в силах думать. Прошло то время, когда мне доставало мужества давать тебе советы и предостерегать, раскрывая глаза на незавидное утро моей жизни. Любовь сделала меня эгоистом. Я не могу существовать без тебя. Для меня исчезает все, кроме желания видеть тебя снова: жизнь останавливается на этом, дальше ничего нет. Ты поглотила меня без остатка. В настоящий момент у меня такое ощущение, будто я исчезаю. Не может быть острее несчастья, чем отчаяться увидеть тебя снова. Мне надо остерегаться жизни вдали от тебя. Милая Фанни, будет ли сердце твоё всегда постоянным? Будет ли, о любовь моя? Моя любовь к тебе беспредельна – сейчас получил свою записку – я счастлив почти так же, как если бы был с тобою рядом. Она бесценней корабля с грузом жемчужин. Даже шутя, не грози мне! Меня изумляло, что многие готовы были умереть за веру мученической смертью – я содрогался при одной мысли об этом. Эта мысль не страшит меня больше – за свою веру я согласен пойти на любые муки. Любовь –моя религия, я рад умереть за неё. Я рад умереть за тебя. Моё кредо – Любовь, я ты – единственный догмат. Ты зачаровала меня властью, которой я не в силах противостоять. Я мог противостоять ей, пока не увидел тебя; и даже с тех пор, как увидел. Нередко пытался «урезонить резоны своей любви» - больше не в силах – это слишком мучительно. Моя любовь эгоистична. Я не могу дышать без тебя. Твой навсегда…» - Фрэнки, ты что – плачешь? – голос Джерарда вывел Айеро из того болезненного оцепенения, в котором он пребывал во время прочтения писем. Адвокат попытался вытереть слёзы Фрэнка. Но парень вскочил с кресла, так что письма посыпались на пол как осенние листья. - Ты обманываешь меня? Ты писал эти письма той, которую любишь. Любишь до сих пор, иначе ты бы не хранил их рядом со стихами, которые написал. Тоже ей, верно? Уэй улыбался, так тепло и с такой нежностью, глядя на Фрэнка, что парень вспылил ещё больше: - Ты ведь решил просто поиграть со мной? Ты бездушный, бессердечный.. - Фрэнки, любимый послушай меня… - Я не хочу тебя слушать! Обманщик! Не говоря больше ни слова, Джерард схватил Фрэнка за талию и поцеловал. Парень пытался увернуться или оттолкнуть Джерарда от себя, но у него не хватило сил отказаться от нежности и близости любимого человека. - А теперь прочти последнее письмо до конца, мой глупенький, -Уэй отпустил Фрэнка, протянув ему письмо. Айеро вырвал его из рук возлюбленного и прочёл последние строки: «Твой навсегда. Джон Китс» - То есть…это не твои письма? –Фрэнки растерянно смотрел на раскиданные по комнате письма. - Нет, малыш, это письма Джона Китса к его возлюбленной Фанни Брон. Мой дедушка был другом Китса, и те письма, что так никогда и не прочла Фани, после смерти Джона остались у деда. Он взял с меня обещание, что я буду хранить их так же, как и дедушка когда – то, у самого сердца, как символ того, что вечная и чистая любовь людей друг к другу не умирает никогда. И может быть¸ пройдёт много лет и их прочтут другие люди, кто -то не имеющий отношение к моему роду и поймут, что то, о чем писал Джон Китс, любовь как спасение и жизнь – существует. Я выполняю обещания – я храню их, Фрэнки. -Прости меня,- Айеро крепко обнял Джерарда, уткнувшись носом в его плечо. – Я решил, что они твои, письма истинных чувств к той, которая для тебя очень много значит. Адвокат погладил Фрэнка по волосам и шепнул: -Ты первый человек, которого я люблю. Первый и единственный, мой мальчик. Ты для меня всё, - Джерард поцеловал юношу и тихо сказал – Если хочешь, я расскажу тебе, о Джоне и Фанни. Поверь мне, малыш, ты никогда не услышишь ничего прекраснее и печальнее. - Расскажи, Джи, я хочу узнать. Я прочёл их, и поэтому хочу знать, - бросив взгляд на письма, одиноко белевшие на полу, Фрэнк лёг на кровать, увлекая Джерарда за собой и, устроившись у него на груди, поднял глаза на возлюбленного. - Итак, мой мальчик, я никогда не видел Джона, но мне кажется, что я знал его лично – так прекрасны его стихи..
О Боже мой... Katarina, спасибо, что решили поделиться с нами такими замечательными, волшебными произведениями искусства, как эти письма. Яна, действительно, замечательная девушка и переводчица, передайте ей огромную благодарность Можно ссылку на оригинал? Эти письма отлично вписываются в общее настроение фика. Я... Я не знаю, что еще сказать...
спасибо большое))))) я очень стараюсь, и обещаю в следующей главе настоящий экшн)))