Тот год был полностью поглощен авариями, происходящими на железнодорожных путях.
Нам редко разрешали смотреть телевизор, но когда я все-таки урывал несколько минут, постоянно натыкался на многочисленные репортажи с мест происшествия. В большинстве своем поезда просто сходили с рельс, террористический акт полностью отсутствовал. Говорили, что даже сам президент взялся за решение этих проблем. Он обещал всем мир и покой, обещал, что в скором времени все прекратится – нужно только выяснить, какие произошли неполадки, а потом наладить производство на изготовление совершенно новых и исправных машин. По этому поводу он даже обзавелся кампанией, собрал множество людей, приплел к этому других значимых лиц. Нахлынула волна голосований, нескончаемых заседаний и каждодневных трансляций по телевизору. Люди верили им, собирались в назначенных местах, расписывались, где укажут, надеялись, что никто больше не погибнет, ведь президент обещал. Но это безумие, сумевшее захватить почти пол-Америки за несколько недель, длилось совсем недолго, в скором времени все начало забываться, а тема о разбитых поездах стала неактуальна и бездоходна. С кампанией было покончено, всех распустили по своим делам, а президент снова стал президентом. Потом о нем мало кто слышал.
Никто не знал, что творилось у него в голове, никто даже и подумать не мог, с каким ужасом он просматривал в газетах колонки с погибшими от неисправности поездов. И никто, абсолютно никто не знал, как напуган он был, когда узнал, что совершенно бесполезен, когда понял, что ему не под силу предотвратить то, от чего умирало пусть и не многое, но значительное количество людей. Его маленькая Вселенная рушилась с такой неимоверной скоростью, что он не успевал даже думать о том, что может случиться после. А после не было бы ни-че-го… Радио в моей голове все говорило и говорило, пока я пытался проглотить хоть кусочек того, что нам дали на обед. Оно даже не думало останавливаться, только ещё громче звучало, перебивая гул школьной столовой, когда я мысленно соглашался с ним. Боб сидел рядом со мной, охотно поедая паршивого вида месиво из толченой картошки и свежеразмороженных овощей из пакета, он выглядел совершенно нормальным человеком, выспавшимся и в какой-то степени даже радостным. Я же был немощен и мерзок на вид: под глазами отдавало синевой, будто я не спал ровным счетом несколько дней, вены на руках набухли, а кожа в тех местах стала абсолютно прозрачной. От одной мысли, что я превращаюсь во что-то нечеловеческое, меня передернуло, и только потом я заметил, что как сумасшедший тереблю растянутые рукава своей старенькой толстовки. Слишком щепетильное отношение к своей внешности порой приводило к такому образу жизни – нервному, наполненному разными глупостями и неурядицами. Когда-то, помнится, я даже пытался завязать с этим, но положительных результатов было мало. От еды меня воротило по-страшному, поэтому тарелка была отставлена подальше, а вилку я отдал какому-то бедолаге, который в ней так нуждался. Пачка сигарет лежала в правом кармане моих джинсов, почти целая, за исключением той единственной сигареты, которую успел скурить здоровяк. После того, как он ушел, я подумал, что, скорее всего, это был перебор с крэком или героином, а может чем и того хуже. Но это, наверное, было не мое дело. Я решил оставить пачку себе, а потом надежно спрятать где-нибудь в комнате, чтобы иногда ослаблять резкие порывы. Бобу я ничего не сказал, не то чтобы это ему знать не положено, просто не хотелось, чтобы он считал меня кем-то вроде зависимого придурка. Хотя, в общем-то, так оно и было. Боб часто откровенничал со мной на подобные темы. От него я узнал, что со мной совершенно невозможно общаться, что я постоянно погружаюсь в себя и не слушаю, когда он со мной разговаривает или просит о чем-то, что я обладаю полным набором отрицательных качеств, а ещё я постоянно придуриваюсь и веду себя несерьезно. Я не принимал это близко к сердцу, пока однажды друг не сказал, что я веду себя так только потому, что чего-то боюсь. Вот тогда-то я и подумал, а что если это действительно так. Что если я – всего лишь маленький напуганный мальчишка, иногда не знающий, как поступить… - Фрэнк! Эй, Фрэнк! – меня бессовестно потрясли за плечи. – Фрэнк! – снова и снова. К слову сказать, поведение Боба в последние дни было не лучше. - Свали в туман, - я попытался отпихнуть друга от себя, но тот был до жути упрям. - Ты хоть раз можешь наступить себе на горло и послушать меня? Они ведь не слепые. - Лучше следи за собой, - наверное, где-то глубоко в душе, я понимал, что Боб был прав. Чертовски прав. - Ты меня бесишь. - Ты меня тоже. - Пошли уже, придурок, - он несильно ткнул меня кулаком в плечо и направился к выходу из столовой. Я поднялся, машинально проверив правый карман, и последовал за ним. На возвращение в школу ушло чуть больше времени, чем предполагалось, поэтому мы успели только к обеду. По правде сказать, мы ужасно рисковали, направляясь в столовую в таком виде, но никто словно не заметил. Кроме них. Эти книжные черви, эти стервятники, им так хотелось узнать, где нас носило. Я чувствовал. Они вертелись около нас, как мухи. Мерзкие гении, думали, что я вдруг возьму и расскажу им, стану трепать об этом повсюду. Унизить себя в моих глазах было для них в порядке вещей, ведь только так они могли добиться правды. Они все были такими отрешенными, готовыми растерзать, заложить, готовыми на все, чтобы узнать то, что может послужить наказанием для другого. А я был, наверное, единственным, кто их по-настоящему жалел. Нет, вы подумайте, просто подумайте. Они же люди, пусть паршивые, слишком умные, мерзкие, злобные, но в этом нет их вины. Школа сделала свое дело. Только она всему виной. Все они были слишком верны Богу. Из них сделали роботов – с механическим мышлением, подчинением старшему. Им нужна была правда. Без нее каждый из них согрешил бы, сорвался. Мы шли по коридору, наблюдая, как напротив каждого окна – на стенах – отражались маленькие лучевые точки, норовящие прыгнуть на любого мимо проходящего. Сегодня был довольно солнечный день, поэтому в коридоре витало тепло. И на секунду вдруг стало так по-домашнему уютно, что стоило мне позволить векам закрыться – я бы заснул. В мыслях своих я мечтал об одеяле, мягкой подушке и тишине, я мечтал поскорее добраться до комнаты и забыться, спрятать пачку сигарет и больше никогда не совершать глупых поступков. В мыслях своих я уже чувствовал, как разум потихоньку начинает отключаться, а теплота заполняет все мое тело, но другу, видимо, очень хотелось поговорить. - Слушай, с тобой все в порядке? – словно он больше не прожил бы, не узнав, в порядке я или нет. Странный. - А с чего бы мне быть не в порядке? - Просто после того, как мы вернулись, ты ведешь себя как-то странно. Трясешься, оглядываешься, как параноик. Привлекаешь внимание, - он взглянул на меня своим обычным осуждающим взглядом, а я до последнего уверял себя, что смогу дойти до комнаты без происшествий. Я не ответил, решил, что пока мы дойдем, я что-нибудь придумаю, скажу, например, что устал. Да, я ведь и правда устал, ужасно устал. Обойдя приоткрытую дверь, я ещё раз взглянул на запятнанные стены, в окно; солнечный свет неприятно резанул по моим красным, болезненным глазам, заставив на мгновенье зажмуриться. Было так подозрительно тихо, словно затишье перед бурей. И я бы был абсолютно счастлив, если бы мы тогда пошли чуточку быстрее, если бы мы были хоть чуточку внимательнее, если бы… Но мы все это потеряли, давно, даже раньше, чем я появился здесь. И то, что отличает нас с Бобом от всех этих ребят – непослушание и ложь. - Брайар, Айеро! Я вздрогнул, сердце бешено заколотилось в горле, решив выскочить из груди так не вовремя. И на секунду мы оба застыли. Я и Боб. Напуганные, маленькие, лживые. Краем глаза я увидел, как он зажмурился, словно пытался исчезнуть, сам же я был обездвижен этим голосом – громким, властным, единственным, от которого становилось так тяжело на душе. Он всегда появлялся так внезапно, внимательно разглядывая, даже если человек стоит к нему спиной. И самое страшное – попасться ему на глаза, когда в чем-то виноват. Но нас бы уже ничего не спасло. - Брайар, Айеро, что вы тут делаете? – он не спеша обошел нас, оказавшись лицом к лицу. Улыбчивый, румяный, морщинистый. – И почему в таком виде? – насмешливо кивнул, рукой потрепав мою растянутую толстовку. Я сглотнул; противный ком в горле мешал заговорить. На Боба же не было никакой надежды, он слепо глядел куда-то через директора, спокойно рассматривающего наши испуганные лица. - Мистер Эббот, - это был провал, полный провал. У меня больше не было выхода. У нас его больше не было, и я ляпнул первое, что пришло мне в голову, - извините, утром мы с Бобом помогали мистеру Макгрэю. Он попросил нас помочь ему с растениями. Ну, с теми новыми, которые недавно привезли. Поэтому в таком виде. Мы сейчас как раз шли переодеваться. Знаете, мистер Макгрэй так расстроен, что эти цветы так плохо прижились. – я взглянул на директора, он так и не перестал улыбаться, наглый старикашка. - Хм, довольно странно, что мистер Макгрэй лично не доложил мне об этом, – мое сердце сильно билось об ребра, могу поклясться, что он даже слышал насколько. – Я поговорю с ним об этом. Жалко, что такая красота пропадает, не так ли? - Да, сэр. - А знаете что, - он хлопнул в ладоши и снова заулыбался, - после тихого часа жду вас в моем кабинете. Будем решать, что же нам с этим делать, - внутри меня всего передернуло, а он подмигнул мне и направился к своему кабинету, попутно бубня себе под нос что-то типа «очень жаль, очень жаль». До комнаты мы дошли в молчании. Никто из нас даже и подумать не мог о таком ходе событий. Никто и не предполагал, что все вообще так сложится. Не в нашу пользу. Но одно было ясно – Эббот нам не доверяет, и никогда не доверял. Он просто отшучивается, улыбается, как полоумный, на самом же деле все совершенно иначе. Хитрее людей, наверное, ещё не придумали. Я заметил, что Боб поник, просто согнулся, немощный, невиновный, мне же хотелось спать. И когда он снова спросил, в порядке ли я, мне ничего не оставалось, как ответить, что да, просто устал, и закрыть за собой дверь, заставив его в одиночку коротать два с половиной часа.
*** Комната до краев была заполнена солнечным светом; меня разморило, и я на мгновение даже забыл про все эти проблемы – просто прошел к столу, отодвигая ящичек, убрал сигареты. Мне было плевать, что любой дурак мог их там найти, я решил перепрятать их потом. Кровать была совсем рядом, всего несколько шагов, но пока я шел до нее, успел обо что-то споткнуться. И если бы у меня была возможность разлепить веки, я бы обязательно посмотрел, что же это было, но у меня такой возможности не было, так что я просто упал на мягкое одеяло; зарылся носом в подушку и, отбросив все мысли, наконец заснул. И если бы я был хоть чуточку внимательнее, я бы, скорее всего, заметил, что около противоположной стены откуда-то появилась ещё одна кровать. Но я все это потерял. Давным-давно.
kate@***, рада, что наконец смогла вам угодить ^^ благодарствую)
Honey Ame, спасибо огромное, стараемся ♥
Kristian, извините, что утруждаю вас своими сплошными нескончаемыми текстами, но я никого насильно читать не заставляю, так что ваше право) события будут, да. много событий. и я стараюсь описать их по-настоящему. мне вот так хочется. потому что если бы я коротко все это описала - вышло бы от силы три-четыре предложения. но все равно спасибо, что прочитали) мне очень важно знать мнение окружающих)
и конец главы такой... загадоШный 
