14.3. « Белый» никогда не подводит. После лихорадки, длившейся не более двух-трех минут, накрывает. Эффект умножает и то, что долгое время был под завязкой. Больше двух недель… Глупец я, жизнь краше под кайфом, чем без него, элементарный закон существования, знаешь ли. А ломки… Этим оплачиваешь свой полет, и он, по-моему, того стоит. Да, и какое мне сейчас дело до ломок, если все только начинается. Тело мякнет, а боль растворяется. Мне даже кажется, я вижу, как мелкие частички порошка поглощают ее. Воздух наполняет мои руки, ноги, живот. Отрываюсь от земли настолько, насколько хочу. Забавно. Знаешь что? Все становится забавно и легко. Мыслей нет. От этого могу улыбаться уже во весь рот. Стены комнаты начинают растекаться, спорим, это ванильный крем? « Джи, тебя уже унесло.» Да, да, друг мой! И мне чертовски хорошо от этого! Жизнь наполняет меня целиком. « Белый» никогда не подводит… Все видится в другом свете, в других красках и очертаниях. Все мои друзья здесь, а те, которые оставили… Они хотели, должно быть, меня оставить, понимаешь? Смеюсь. Ну, конечно! Он просто кинул меня! Сукин сын! Всегда хотел от меня избавиться! Ну, и ладно… Все выше подымаюсь к мохнатому, как пузо чеширского кота, потолку. Главное, чтобы окно не засосало. А то, попаду в туманность Ориона и что делать то буду тогда? Да, какая разница. Инопланетная жизнь с инопланетными цветами в инопланетных руках, встретит меня радушно и радостно. Как моя бабушка, бабуля… Она улетела к облакам, говорить о море, когда мне было девять. А меня не взяла. Тоже кинула, как и он…Ну, и ладно. Зато я рву маки, они весь стол здесь покрыли. Наберу много и подарю своему лучшему другу. Руки прозрачные. Бри заливисто смеется, словно сигаретный дым обволакивает меня, а затем растворяется. Потому что солнце встало. Большое, красное. Мы когда-то встречали рассвет. Солнце все ближе. Хочу его погладить, оно так забавно мурлычет. Нужно зарисовать это. Хватаю тонкие ветки сакуры, пробившейся сквозь спину Сью. Макаю их в разлившийся под ногами океан. Сейчас зарисую. Мы когда-то вместе рисовали. У меня ноги - щупальца. Немного жутко, но ведь себя надо принимать таким, какой ты есть, не так ли? Хочу переползти к Иисусу, нужно поблагодарить его за распятие. Картины Матисса оживают, красные рыбки щиплют меня за уши. «Уползай! Уползай живо! Это же рыбы - оборотни.» Господи, боги, правда что ли? Тороплюсь. Ванильного крема по колено. В другой комнате стены пупырчатые. Здесь темно, пахнет земляникой и старым диванчиком. Играет музыка, знакомая и любимая, но неузнаваемая. Кружится все. Ползу, ползу, ползу. Сквозь стену, и я уже на балконе. Да, это балкон. Очертания искажаются, все линии вихляются, словно тропические питоны, но понимаю, что начинает отпускать. Былая легкость тяжелеет. Устаю держать свою голову, надутую злым клоуном до неприличных размеров. На ощупь пробираюсь к разложенному ветхому креслу, покрытому фиолетовым мхом. Щупальца дергается, никак не давая удобно улечься. Смотрю на темное небо, которое таким на самом деле только притворяется. Ведь эта черная дыра! Посмотри, безжалостно засасывает маленькие золотые звездочки. Я даже слышу их тоненькие голоса, молящие о помощи. Гребаная черная дыра, я бы ей показал, если бы не боялся, что она засосет и меня. Что-то мне уже плохо. Отпускает, глубоко внутри слизкого серого мозга, понимаю это. Скрип у двери. Вздрагиваю, резко приподнимаясь на локти. - Кто здесь?!- спрашиваю, сам пугаясь своего шепота. В ответ приближающиеся шаги. Страшно мне, страшно! Уж лучше черная дыра, чем чертов Ктулху…Что-то теплое касается моего лба. Вскрикиваю, но не от ужаса, а от удивления и восторга. -Фрэнки!- голос срывается. Фрэнк нежно улыбается, стоя прямо здесь, передо мной, так близко, что я могу схватить его руку своими дрожащими пальцами. - Фрэнки, Фрэнки…- задыхаясь от чувств, бормочу, прижимая его мягкую ладонь к губам.- Мой Фрэнки, я так боялся больше никогда тебя не увидеть! Он молчит, просто смотрит на меня сверху вниз. Глаза светлые и чистые, точно дождевая вода. Взгляд теплый, лучистый. Улыбка печальная, но такая родная… Отпустило все прочее. Я просто задыхаюсь от своего болезненного счастья. Я так боялся, что все правда, что я потерял его. Не верил и не понимал, но боялся. И вот теперь он здесь, пришел, не оставил меня, мой Фрэнки. Осторожно садится рядом, тут же утыкаюсь ему в колени, начиная судорожно всхлипывать. Что-то раздирает меня изнутри. - Фрэнк, прости меня.- хриплю, заглядывая в его красивое лицо.- Прости, мне так плохо… Больше никогда не уходи. По-прежнему молчит, путая своими теплыми пальцами волосы на моей макушке. Мне так не хватало его. Боги, как же было страшно, и как же теперь хорошо, когда он рядом. Реву. Реву, как не ревел должно быть с самого детства. Горячие слезы капают на его любимые рваные джинсы, обеспокоенно гладит меня по влажным щекам, стараясь успокоить. А я от каждого его прикосновения взвываю еще громче. - Никогда больше не оставляй меня!- почти кричу, захлебываясь в рыданиях.- Я без тебя не смогу, Фрэнки! Я тебя люблю. Я так тебя люблю! Ну, пожалуйста…- слезы душат. Взгляд Фрэнка на пару секунд становится растерянным и даже немного испуганным. Внимательно смотрит на меня, сосредоточенно размышляя над чем-то. И наконец, будто найдя ответ на взволновавший его вопрос, уверено улыбается, именно так, как всегда улыбается только мне, прижимает свои мягкие теплые губы к моему виску. Немного успокаиваюсь. И вздрагивая от судорожных всхлипов, лишь тихо твержу: - Я тебя люблю, Фрэнк. Я очень тебя люблю…
14.4. Ничто не вечно. И эффект от «белого» не является тому исключением. Как бы печально это не было, волшебный мир, по истечению действия дозы, безжалостно выплевывает тебя наружу в еще более озлобленную реальность. Паршиво, конечно, но ведь за все нужно платить, да еще и с процентами. Моя очередь. И с трудом открыв глаза, ужасаюсь перспективе своего существования. Нужна была большая доза. Дурак, теперь-то поздно, мой билет уже недействителен. А ведь был шанс не вернуться. Злюсь на себя. Манера у меня такая что ли, пока есть - не ценю, когда проебу- одумаюсь. Пытаюсь сесть. Кресло поскрипывает от моих неловких движений, небо светлеет. Молочно – персиковые и розовые краски растекаются у горизонта. Рассвет. Часов шесть утра. Черепная коробка залита свинцом, кости перекручивает боль, от резких движений конечности сводят судороги. В другое время я бы сказал: Сука, блядь, ломки. А сейчас думаю, дело уже не только в них. Отныне это мое нормальное состояние. Странно, нет, правда, тебе говорю, чертовски странно. Вот вроде как всегда все. Так же проснулся после ширки, так же сижу у кого-то на балконе. То же солнце, выползает из-за серых массивов многоэтажек, тот же воздух и ветер. И я все тот же. У меня не разорвало сердце и не выжгло грудь. В пальцах моих такая же, как и всегда утренняя сигарета. Я так же дышу дымом и щурюсь от первых лучей. И даже мысли все те же, привычные: где бы достать кофе, нужно зайти в наш особняк, проснулся ли Фрэнки, идти ли ему сегодня на работу… Но теперь эта чертова уверенность пресекает собой все. Уверенность, что все безвозвратно рухнуло. Тогда от чего же, спрашивается, все так же, как и всегда? От чего жизнь продолжается? За стеной, в комнате раздаются чьи-то голоса. Прижимаюсь ухом к шершавой поверхности, надеясь услышать их разговор. - Черт, и как только такое могло произойти?- спрашивает первый так, точно заранее знает, что ответа не будет. - Дерьмо…- мычит второй, несколько громче. Затаив дыхание, напряженно вслушиваюсь, стараясь не упустить ни одного слова. - Чертовщина какая-то!- продолжает.- Я слышал, легавые никак не могут вкурить, что там собственно произошло. Они могли бы спихнуть все на самоубийство, мол, бедный парниша, нарик, повесился, ничего особенного… Но ведь когда его нашли, он висел примерно в метре над полом! Так какого хера, спрашивается, если под телом не нашли ничего, на что он мог бы встать или хотя бы опереться. Как бы он достал до веревки? Разве это не чертовщина?! Ничего не под ним, не в округе! К оголенной балки привязал же… - Паршиво. И следов сопротивления на теле не обнаружили… - Это-то да. И все же, он не сам это сделал, по-моему, это ясно, как божий день. Он бы просто не смог, ни сверху там, не пролезешь никак, ни снизу, без опоры. Либо ему кто-то помог, либо… Мистика, мать ее.- печально вздыхает. - Джи жаль. Крыша у него окончательно поехала. - Ага… Слушай, выпивка то осталась? - Пфф, держи карман шире. Вчера Алиса с Бри последнее выжрали! - Стервы. За пивом? Согласие, какая-то возня. Слышу босые шаги, затем все стихает. Никак не могу понять, кто это был и о ком они говорили. Что ж разберусь с этим позже, времени у меня теперь будет предостаточно, одиночество предоставляет его в избытке. А пока они не вернулись, и путь к выходу, должно быть, свободен, нужно валить. Встать на ноги окончательно, собраться силами, преодолеть тошноту и бежать отсюда. Буквально вываливаюсь в душную комнату, окна которой плотно закрыты желтыми пыльными занавесками. Стараюсь бесшумно пересечь ее, заметя на кровати спящих Бри, Киру и Алису. Тела их громоздятся друг на друге бледными, едва прикрытыми одеждой, массами. Похмельный сон же так крепок, что, несмотря на всю мою неуклюжесть, влекущую за собой шум, выскальзываю в узкий коридор абсолютно незамеченным. Впереди уже видна входная дверь, цель так близка, а из кухни доносятся сонные голоса. Одно неловкое движение моей « ватной» ноги и стоящая на пороге бутылка из-под какой-то выпивки, со звоном падает. - Кто там?- тут же раздается чей-то обеспокоенный голос. Не теряя времени, быстро выскальзываю за дверь и едва ли, не качусь вниз по лестнице. Выбегаю из подъезда и спешу скрыться за углом дома, успокаиваюсь лишь тогда, когда вливаюсь в текущий по улице шумный поток спешащих куда-то людей. Побег удался, можешь меня поздравить. Ноги сами несут, во рту сухость и неприятная горечь, от мелкой лихорадочной дрожи покрываюсь пленкой холодного пота. Ничего не соображаю однако, точно знаю, куда иду. Меня туда тянет, и я не вижу смысла сопротивляться. Ты уже догадался? Не молчи, ведь я у особняка Берджесов. Да, вот он наш дом. Выглядывает из-за влажной, темной зелени, будто встречая меня. Я пришел, родной. Забавно, кажется, впервые этому рад. Потому что уверен – внутри ждет он. Какой-то отголосок здравого смысла пытается переубедить меня в этом, но безрезультатно. Пробираясь по узкой петляющей дорожке, напряженно всматриваюсь в оконный проем, все надеясь увидеть его улыбающиеся лицо. Хочется выть, а остановиться не могу. Пролазаю внутрь, привычным движением отряхивая джинсы от пыли и паутины. Все так же, как и всегда. Смотрю на комнату, греющуюся в пробившихся лучах уже горячего солнца. Да, все тоже. Моя раскладушка, куча одежды, диванчик Фрэнка, ящики из-под пива… Все на своих местах, такое же, как и пару дней назад. Точно во сне обхожу наше убежище, поглаживая кончиками пальцами шершавые прохладные стены. Аккуратно сажусь на его диван. Совсем недавно он сидел здесь, рядом со мной. Он был, и все было, ничего не рушилось, мне не было страшно и так невыносимо больно… Утыкаюсь носом в тот самый плед, под которым мы кутались меньше суток назад. Его запах еще не выветрился, что странно, ибо мне кажется, с того момента прошла целая вечность. Не бывает так плохо. Думал, что не бывает. С нежностью осматриваю все вокруг, не упуская из вида ни малейшей детали. Так увлекаюсь этим, что забываю обо всем прочем. Вон там в уголке стоят его красные кеды, там, на одном из ящиков, лежат мои очки, им подаренные. У раскладушки валяется смятая в ком футболка, к стене напротив жвачкой прилеплена вырезка из какого-то музыкального журнала, «Ibanez- IC500» , его мечта. Черт возьми, ведь у него была мечта. У нас были мечты, общие, одни на двоих. И как теперь… Как мне быть!? Взгляд цепляет обрезанной конец, привязанной к потолочной балке, оголенной осыпавшейся местами побелкой, веревки. Что-то выстреливает, где-то глубоко внутри. Рот уродливо искажается, когда память воскресает перед глазами ту ужасную картину, вспоминать которую мое сознание отказывалось все это время. Картина такая неестественная и даже абсурдная. Я не понял ее тогда, но сейчас, когда кусок этой ужасной веревки напомнил мне о ней, все удивительным образом встает на свои места. Все складывается, словно пазл, воедино. И что-то безнадежное, страшное и непереносимое обрушивается на меня. Хочется кричать, но вырывается лишь какой-то животный сдавленный хрип, хочется рвать на голове волосы, драть лицо, но дрожащие руки не шевелятся. Забываю дышать, беспомощно моргая расширенными от ужаса глазами. Это просто не описать. Это хуже, чем все страхи, чем все ежедневные горести сложенные воедино, это хуже, чем смерть и самая тяжелая жизнь. Все религии, люди, философии, науки, все мироздание – ничто по сравнению с этим. Это не осознание бытия, и не познание тайны ухода, это бесконечно и ни с чем несравнимо. Неподвластно разуму и никаким объяснениям. Это уничтожает навсегда привычное понимание окружающего мира, и это рвет то самое, что глубоко внутри, это рвет душу.
14.5 Я ведь знал, чувствовал, произойдет что-то непоправимое, если он останется один на один с этим чертовым домом. Знал, но уберечь не сумел. И теперь его нет. Сколько бы я это не отрицал, кто-то улыбается мне в темноте, указывая на обрубок перетянувшей его шею веревки. Темно везде. Время идет, я больше его не ощущаю, выпал из реальности, но оно ведь идет. Просто оставило меня на обочине и течет размеренно дальше. А я сижу, не помня себя, перебирая в голове тяжелые неподвластные разуму мысли. Я знаю, что это они убили его. Не сгоревшие в аду души, под руководством самого дьявола. Теперь я знаю это, я все понял. Этот гребаный дом их пристанище и они ждали. А он ведь не знал, а я не успел. И ловушка захлопнулась. Теперь его нет, потому что ОНИ забрали его. Тишину прерывает шум. То, что улыбалось мне из темноты, в один миг прячется, легко проскальзывая по лестнице. Шаги приближаются. Кажется я знаю, кто это… И мне не страшно, нет, я жду. - Джерард Уэй?- спрашивает. Опухшими « горящими» глазами смотрю удивленно и даже немного разочарованно. Вот один, высокий и широкий в плечах, а за ним входят еще двое. Лица размыты, не могу различить, кто они, стоящие передо мной. Но ждал я не их. Того, кого ждал, я бы узнал с первого взгляда. - Уэй?- снова спрашивает. А я не понимаю о ком он и что мне нужно ответить. Молчу, нервно, до боли, вжимая холодные пальцы в жесткую обивку дивана. - Да он это.- не громко заявляет тот, что немного пониже.- Берем. - Джерард Уэй, мы вынуждены вас задержать. Так как вы подозреваетесь в убийстве Фрэнка Айеро.- равнодушно отчеканивает своим низким утробным голосом. Еще удивленней таращусь в его размытое чернотой лицо. Бессмысленно он как-то сказал. Ни слова не понял, но сосредотачиваюсь, напряженно думаю, силясь понять. Пришедшие подымают меня на подкашивающиеся ноги, заводя руки за спину. Что-то холодное охватывает запястья. Они буквально несут меня к выходу. Выволакивают на прохладный свежий воздух и настойчиво тащат куда-то сквозь окунувшийся в сумерки сад. Вокруг мельтешат чьи-то неясные фигуру. Суета, голоса, вскрики, я же по-прежнему сосредоточенно размышляю над этим его: «вы подозреваетесь в убийстве Фрэнка Айеро». Просто бессмыслица какая-то. Сильные руки уже запихивают меня в прокуренный салон синей машины, невольно бросаю последний взгляд на зловещие очертания тонувшего в темноте, особняка. Озарение снисходит подобно лавине. Ну, конечно! Как я раньше не додумался до этого! Улыбка растягивает мое обезумившее лицо. Я следующий. Как ловко они все подстроили! Пришла моя очередь. Смеюсь, захлебываясь собственной солоноватой слюной. Лица вокруг вытягиваются от испуга. Задыхаюсь от рвущего грудь смеха, но не могу остановиться. Все так просто! Черт возьми, они все просчитали, моя участь не за горами! Какое искусство, какое изящество. И я не останусь один, вскоре и меня приберут! Я следующий! Смех медленно увязает в непроглядной темноте. Тяжелые веки опускаются, дыхание замедляется, болезненный, насильственный сон заглатывает все мое существо. Сейчас я вырублюсь окончательно, утону в безмолвии и пустоте, но теперь я хотя бы знаю, что на очереди… - Я следующий Фрэнки.- шепчу сухими губами, слабо улыбаясь черноте, нежно кутавшей меня в свое покрывало.- Я следующий… Будь готов и ты к своей очереди, друг мой. Они приберегли место и для тебя. The End.
|
