FRANK's POV
На самом деле я могу сказать честно и откровенно: я не знаю, что заставило меня рассказать вам то, о чем вы сейчас прочтете (если вообще прочтете). Это история о парне, которого я знаю с самого детства. Знаю так, как никто из вас не знает своих самых лучших друзей. Я знаю о нем практически всё: всех его друзей, имена его родителей, любимую группу, кличку первого пса; знаю, когда, с кем и где он впервые поцеловался и когда он впервые переспал с девчонкой; я знаю, чем он переболел и на что у него аллергия; знаю, какое пиво он предпочитает вечером после сложного дня и за какую футбольную команду он болеет. Я знаю о нем все. И я вижу его ежедневно в зеркале своей ванной комнаты – заспанного и знакомого. Да, не надо быть гением – я собираюсь рассказать вам о себе.
Если бы я собирался написать о себе книгу, то, наверное, это была бы самая занудная книга за всю историю человечества. Но я не буду писать книгу даже о том, что случилось со мной пять лет назад. Потому что этот сборник спутанных мыслей, образов и ощущений, который я храню в себе, будет немного сложно собрать воедино и показать именно так, как это храню в своей памяти я. Но я попытаюсь.
Итак, история пойдет обо мне. И, пожалуй, она началась тридцать первого октября двадцать шесть лет назад. Был Хэллоуин. Ливнем на несчастный и грязный Бостон рушились тонны воды, будто смывая с него последние осенние краски, отчаянно завывал ветер в голых кронах деревьев, редкие прохожие торопились по домам, прыгая между частых луж, а в окна родильной палаты стучались ветви старого дерева. Тогда родился я, единственный сын четы Айеро, Фрэнк Энтони Томас Айеро младший.
Всё шло своим чередом. Я был любимым сыном, который всегда мог рассчитывать на материнскую поддержку и отцовский совет. В школе, хоть я и не был прилежным учеником, но родители всегда могли найти причины гордиться мной. Затем колледж на другом конце города, собственная квартира, подработки. Наверное, если бы не один дурацкий случай, который произошел со мной, когда мне был двадцать один год, в моей жизни не случилось бы абсолютно ничего; и в глубокой старости я, вспоминая, что же со мной интересного случилось в моей жизни, смог бы вспомнить только тот раз, когда я напился в хлам на вечеринке после окончания школы и полез целоваться к Джамии Нестор, которая училась в параллельном классе.
Я хорошо запомнил то осеннее утро – сырое, промозглое и ветреное. Снова лил проклятый дождь, и я уже не чувствовал своих рук от холодного ветра, и потому засунул их поглубже в карманы в отчаянной попытке согреть. Но карманы были сырыми изнутри, и я не добился ровным счетом ничего. Это было воскресенье. Людей было мало, и это было не удивительно, потому что и я сам был не против вернуться домой, в теплую постель, и зарыться под одеяло, подальше от этой сырости и холода.
Но у меня были причины идти навстречу ледяному ветру и противному мокрому дождю, скрываясь от погоды за высоким воротом осенней куртки и толстым шерстяным шарфом.
Опрометью я влетел в крошечную антикварную лавку и закрыл за собой дверь. Ветер с досадой ударил в витражную дверь, приветственно звякнул колокольчик над головой, и я смог улыбнуться, стягивая с носа сырой шарф.
- Доброе утро, - кивнул я старику за прилавком. Мистер Бэннинг пересчитывал выручку в своей допотопной кассе, которая уже сто раз успела потускнеть и покрыться коростой.
- Доброе утро, Фрэнк. Ты за заказом?
- Именно. – Я довольно улыбнулся и в предвкушении подошел к нему ближе. – Много?
- Пока пять. – Бэннинг захлопнул кассу, но выдвижной ящик отказался закрываться. Старику пришлось хлопнуть им еще пару раз, чтобы тот скрылся внутри с жалобным звяканьем. Он поставил на прилавок картонную коробку. Я мгновенно запустил в нее руку и достал чуть потрепанную книгу в пошарпанной обложке. – Минуту… Мистер, вы что-то берете?
Я обернулся и увидел покупателя, который здесь был до меня, но которого я не заметил ранее. Он был выше меня, с копной растрёпанных ветром волос, в осеннем темно-синем пальто с поднятым воротом. Я на миг застыл, разглядывая крошечную родинку на его вздернутом носу и клетчатый шарф – явно не из дешевых. В бледных руках он вертел плоскую картонную упаковку с одной из тех старых граммофонных пластинок, которые давным-давно вышли из моды.
- Да, - отозвался он задумчиво. Я слышал в его голосе нотки шотландского акцента. – Сколько возьмете за Биттлз? – Затем он обернулся и взял со стеллажа вторую пластинку. – И за Бетховена?
Мистер Бэннинг приподнял бровь и достал из-под прилавка журнал расценок.
- Тридцать пять стерлингов каждая, - отозвался он, подняв голову.
- Беру обе.
Парень прошел мимо меня, обдав запахом мяты и кондиционера для белья. Мистер Бэннинг задумался.
- Я могу показать вам остальные пластинки, если они вам интересны. Они в подсобке.
- Оу… - Парень будто задумался. Затем улыбнулся, обнажив ряд мелких, чуть кривых зубов. – Да, пожалуйста, если вас не затруднит.
Старик, совсем забыв про меня, вразвалочку направился в сторону подсобки.
И мы остались наедине. На улице, за витражными цветными окнами, свистел ветер и шел ливень, а тут горела настольная лампа, освещая солнечным светом антикварную лавку, пропитанную пылью и запахом прошлого, было сухо и тепло, только с моей куртки на деревянный пол падали дождевые капли. Взгляд второго парня остановился на книгах в моих руках, и его изящная бровь взлетела вверх, исчезая под копной черных волос. Но он сказал совершенно другое:
- Мерзкая погода, верно?
Погода. Наверное, это самая популярная и самая скучная тема для разговоров по всей Англии. Тема для дискуссий, которая, наверное, появилась раньше человека. И я, следуя всем традициям, должен был с ним согласиться.
- Просто отвратительная, - кивнул я, разглядывая потрепанный корешок и раскрывая книгу наобум. Она решила распахнуться на странице двести тринадцать, и я с улыбкой человека, который решил перебрать свой хлам на чердаке, стал вчитываться в строчки на пожелтевшей от времени бумаге. Я почувствовал, что он подошел ближе и навис надо мной, разглядывая страницу.
- Вам нравятся эти книги? – с явным недоумением в голосе спросил он.
Я прищурился и фыркнул в ответ.
- Вам нравятся эти виниловые пластинки? – передразнил я его, захлопывая книгу перед его носом так, что крошечный пыльный вихрь ударил ему в лицо, и он поморщился, вдыхая запах старой бумаги. – Не загораживайте свет, сэр.
Недоумение на его лице сменилось заинтересованностью. В глазах цвета оливок я заметил что-то, что отдаленно напомнило мне азарт или нечто в этом роде; тонкие губы, совсем невыразительные на первый взгляд, изогнулись в едва ли не хищной улыбке. Я невольно сделал шаг назад, подчиняясь инстинкту самосохранения.
Он улыбнулся и протянул мне руку.
- Джерард. Джерард Уэй.
Я сжал его холодную костлявую кисть своей, теплой и мягкой.
- Фрэнк Айеро.
В эту минуту вернулся старик Бэннинг. Он держал в руке небольшую стопку грампластинок, которую Джерард взял так бережно, словно самый хрупкий в мире хрусталь. И я с восхищением наблюдал за его бледными пальцами, которые быстро и умело перебирали каждую пластинку, лишь на пару секунд задерживаясь на каждой. Буквально через минуту он вернул стопку старику и с явным разочарованием в голосе произнес:
- Мне жаль, но эти у меня есть. Спасибо, в любом случае.
Пока Джерард рассчитывался за две пластинки, я успел мельком посмотреть остальные книги. Старик Бэннинг упаковал мне их в специальный непромокаемый пакет, которых у него было навалом под его безмерным прилавком. Звякнул колокольчик, за Уэем захлопнулась дверь, и я как-то уныло посмотрел ему вслед, пока Бэннинг отсчитывал мне сдачу своими трясущимися от возраста руками. Я отстраненно подумал о том, что он, должно быть, старее всего того антиквариата, которым он торгует.
Прижимая к груди покупку, я нехотя вышел за дверь под ливень и ветер, который, кажется, только усилился.
- Не хочешь зайти в бар? Сегодня действительно мерзкая погода, без формальных шуток.
Я подпрыгнул вверх, едва не выронив драгоценную ношу, и обернулся на голос. Джерард стоял, прислонившись к окну магазина и глядя на рыдающее навзрыд небо. Он, как и я, был без зонта, поэтому вода стекала ручьем с его темных волос, успевших подсохнуть в теплом магазине.
- Мне завтра нужно быть в колледже, - ответил я тихо. Мой голос едва можно было расслышать за шорохом ливня.
- Я не предлагаю напиваться в хлам. – Джерард отлепился от стены и перевел взгляд на меня. – Пропустим по порции за знакомство, чтобы согреться, согласен?
Я прикусил губу.
- Согласен, - произнес я дрогнувшим голосом. Это «согласен» стало роковым словом в моей жизни.
Через полчаса, изрядно промокшие и забрызганные, мы оказались в практически пустом баре. Был только полдень, и посетителей не было, что не могло не обрадовать: хотя бы потому что я не любил шумные заведения. Мы сели за барную стойку, на которую я положил свои книги, и Джерард заказал нам виски.
- Я угощаю, - заранее предупредил он, когда я полез за деньгами.
Я лишь пожал плечами и стал оглядываться.
Здесь было тепло и сухо, и я не мог этому нарадоваться. Самый обычный бар с простыми неоновыми вывесками и стандартным меню, никаких обнаженных девиц и неприличных записей на стенах. Тихо. Просто. Уютно. Никаких излишеств и вычурных штучек. Спокойное освещение, мягкие тона и тихая музыка из древнего музыкального автомата в самом углу.
- За знакомство, Фрэнк.
Джерард подтолкнул ко мне мою рюмку, и я залил в себя горячий напиток. На мгновение я замер, наслаждаясь горячей волной, пробежавшей от моего желудка до самых кончиков пальцев. Мой новый знакомый хитро улыбнулся и, сунув руку в карман, достал пачку сигарет. Он повозился с зажигалкой и вскоре затянулся, с необъяснимым удовольствием выдыхая никотиновое облако под потолок.
- Ты довольно симпатичный, ты знаешь? – выдал он, пристально глядя на меня.
Я приподнял бровь, но предпочел промолчать. Я, конечно, мог смутиться и поблагодарить его, или, в крайнем случае, сказать ему, что он тоже очень даже ничего, но я этого не сделал. Не потому что не мог назвать красивым и не потому что был связан подружкой или какими-то гомофобными принципами. Я просто не мог этого сделать. Потому что тогда Джерард нашел бы повод завязать отношения, чего я категорически не хотел.
- Я… я кое-что забыл дома, - соврал я, слезая с высокого барного стула и прижимая к груди книги. – Мне нужно покормить… собаку.
- Собаку? – Джерард сморщил нос и усмехнулся. В его глазах я видел, что он понимает, что нет у меня никакой собаки. – Подбросить тебя до дома?
- Нет… спасибо, не стоит. – Я улыбнулся через силу.
- Тогда можешь оставить мне свой номер? Как-нибудь посидим вечером, ты не против?
Он уже протягивал мне ручку и свою записную книжку. Я неуверенно взял всё это в руки и уже положил книги на стойку, чтобы освободить руки и написать, когда внутренний «я» отвесил мне болезненный ментальный подзатыльник. Я будто ненароком перелистнул пару страниц его блокнота, вылавливая взглядом явно вымышленные имена и псевдонимы, написанные разными почерками и иногда обведенные сердечками и прочими закорючками.
Я едва смог перебороть отвращение и не отбросить записную книжку Джерарда подальше. Это не блокнот, а самый настоящий справочник с именами всех местных проституток.
Тем не менее, я нашел в самом конце чистую страницу и начал писать свой номер. Мне снова прилетел подзатыльник и я засомневался, разглядывая почти дописанный номер. Оставалось только две цифры. Я могу поставить любые рандомные или не ставить их вовсе – и Уэй больше никогда меня не увидит.
- Забыл? Я могу дать тебе свой номер, - предложил Джерард, заметив, что я замешкался.
- Все в порядке, - отозвался я, торопливо дописывая две цифры и большую букву F и возвращая блокнот владельцу.
Джерард благодарно кивнул.
- До скорого, Фрэнк.
Я хмыкнул, поудобнее перехватывая книги.
- До скорого, Джерард.
Я прикусил губу и вышел из бара. Ливень потихоньку начал стихать, ветер и вовсе замолк, и до остановки было не так далеко. Я шлепал по лужам, разбрасывая грязные капли во все стороны и не замечая, что джинсы промокли насквозь, прижимая к себе пакет из антикварного магазина, и, кусая губы, раздумывал: может, всё же зря я написал правильные цифры?
|
